Текст книги "Последний корабль в Бессмертные земли"

– Я её покупаю!

Хозяин подобрал кольцо, подкинул на ладони.

– А забирай, молодой господин!

Бритоголовый распустил кожаные ремни, удерживающие ноги старухи, отпер колодку, и женщина со стоном опустилась на землю.

– А ну встань! Встань, кому говорят! – амбал рывком поднял старую женщину на ноги, накинул ей на шею верёвочный ошейник. – Держи, господин!

– Тряпку ей дал бы, прикрыться, – дёрнул щекой Киллиан.

– Так это… отродясь не приучена она к одеяниям, – ухмыльнулся бритоголовый. – Не сомневайся, так дотопает, как милая.

Толпа зевак дружно захохотала. Более не проронив ни слова, Киллиан взял за верёвку и повёл старушку, точно осла на поводу. Скоты, все поголовно скоты… Боги, да есть ли в этом городе хоть сколько-то людей?

Некоторое время они шли молча, молодой жрец впереди, голая старуха позади месила пыль босыми ступнями. Как придём, надо дать ей отмыться, мельком подумал Киллиан, искоса бросая взгляды на свалявшиеся седые космы. И вообще, найти ей рубаху для начала, не дело…

– Как тебя зовут? – спросил юноша.

– Апи, мой господин… – Против ожидания, голос старухи оказался хоть и с хрипотцой, но отнюдь не дребезжаще-старческим. – Позволено ли мне будет узнать имя моего господина?

– Меня зовут Киллиан. – Молодой жрец свернул к храму, уже видимому отсюда. – Я жрец Солнца.

– О, мой господин! – старуха склонилась в поясном поклоне, демонстрируя позвонки тощей спины со следами розог, ухитряясь при этом не отставать.

– Не бойся, Апи, тебя больше не будут так унижать. Сейчас мы придём в храм, я велю дать тебе пищу и одежду…

Старуха внезапно встала, так неожиданно, что молодой жрец чуть было не удушил её натянувшейся верёвкой.

– В чём дело? – поинтересовался Киллиан.

– Мой господин… мне… мне… мне нельзя в храм! – И старая женщина зарыдала.

Страшась догадки, юноша откинул седую прядь. У виска темнела татуировка, старая, но вполне разборчивая. Понятно… Понятно, отчего ухмылялся бритоголовый, и отчего эта женщина нимало не стесняется своей наготы. Она не просто отвыкла от одежды в рабстве – она её, скорее всего, никогда не носила. «Собачья наложница» – ещё один мерзкий обычай, заимствованный у проклятой Сидоммы. Говорят, там их начинают использовать с пяти-семилетнего возраста. По мере того, как девочка подрастает, её дают всё более крупным животным. Ну а перестарков продают, к примеру, вот в такие балаганы…

– Сколько тебе лет, Апи?

– Тридцать два… – «собачья наложница» всхлипывала. – Не убивай меня, господин… Я стара для твоих благородных животных, но… Меня можно бить чем угодно, мой господин, и в любой позе! Я в зубах принесу тебе палку! Не убивай…

– Я не убью тебя, не бойся, – медленно произнёс Киллиан. – Проклятый город…

* * *

– …Уверяю тебя, никто ничего не понял! Мои мальчики…

– Твои мальчики видят и понимают гораздо больше, чем ты сам можешь предположить. – Гевар сидел в кресле, вертя в руках крупный хрустальный шар. – Кто ещё мог видеть небесное знамение?

– Никто! Только я и Ка…

– Ну, ты-то понятно, – усмехнулся начальник тайной службы. – Тебе это положено знать, по долгу службы. А вот этот твой Ка…

– Послушай, Гевар. – Астролог, сидевший напротив, наклонился вперёд. – Знаешь, сколько разных таинственных и непонятных явлений происходит там, в небесах? И каждое можно трактовать как знамение. Огненный змей, к примеру, пролетевший два года назад над самой Сидоммой, – чем не знамение? То, что это просто большой камень, скитавшийся невесть сколько в пустоте и случайно влетевший в воздушные слои, знаю только я. Ка всего лишь наблюдатель, как и многие другие. Острый глаз…

– …и упругая попа, – закончил фразу за хозяина козлобородый.

– И упругая попа, – не стал отрицать астролог. – Ты против?

Варбур откинулся на спинку кресла.

– Повторю – Ка всего лишь наблюдатель, Гевар. Увидел и позвал меня. Запись внесли на табличку наблюдений и положили на полку, среди множества прочих. Ну, поговорят немного и забудут. Первая же новая комета или небесный камень затмит это мимолётное виденье. А вот если с мальчиком случится несчастье… Людям свойственно размышлять и сопоставлять, и понимают они не так уж мало, тут ты прав. И кто-то может связать несчастье, случившееся с учеником астролога, с небесным явлением, которое он наблюдал.

Начальник тайной службы задумчиво разглядывал своё отражение в хрустальном шаре.

– Ладно, Варбур. Будем считать, что ты меня убедил. Под твою ответственность. Однако любопытно было бы услышать предварительные выводы. Что ты думаешь?..

– А чего тут думать? – Астролог потёр рукой лицо. – Боги вернулись.

Козлобородый медленно поднял на звездочёта изучающий взгляд.

– Иногда ты выглядишь невероятно мудрым и знающим, Варбур. А иногда полным идиотом, извини. Ты понимаешь, что сейчас сказал?

– Я понимаю, – без улыбки кивнул толстяк. – Я даже понимаю, отчего ты так всполошился.

Астролог вновь подался вперёд.

– Где на тех скрижалях указано имя Сидоммы? А может, это судьба Архона и Гиамуры? Они ведь тоже враги друг другу, не так ли? А может даже, речь идёт о далёкой стране Хаара-Па? Там тоже есть большие города, Гевар.

Звездочёт вновь потёр лицо рукой.

– Никакой паники не будет, я полагаю, если мы сами не поднимем шум. А боги… что ж… Они там, в небесах, в безвоздушной пустоте, мы здесь, на грешной тверди. Разве можно что-нибудь изменить? Всё идёт как идёт.

Начальник тайной службы со вздохом поставил хрустальный шар на место.

– Хорошо, Варбур. Не беспокойся за своего мальца. И наслаждайся его попой. Однако Владыка ждёт от тебя новых открытий.

– Я не сплю ни одной ночи, исполняя его волю. Если что увижу, немедленно сообщу.

Уже выходя на улицу, начальник тайной службы подумал – в одном он прав, пузатый любитель мальчиков. Изменить ничего невозможно, вне зависимости от того, будут боги смотреть с небес или нет. Если мочевой пузырь переполнен, помочиться придётся вне зависимости от количества наблюдателей. И совершенно не в силах человека остановить собственное дыхание.

– Лепёшки, лепёшки, горячие лепёшки! – надрывался уличный торговец, неся перед животом плетёный лоток с товаром. Неподалёку слышались хлёсткие удары бича – у позорного столба наказывали пойманного уличного воришку. Гевар усмехнулся уголком рта. Перестанут ли люди заниматься тем, чем занимались, зная, что сверху на них могут смотреть невидимые боги? Вряд ли. Как орал вот этот торговец, так и будет орать. Так же будет воровать вор, и так же хлестать бичом палач…

Поход на Архон неизбежен, как и смертельная схватка с проклятой Гиамурой. А также многое, многое другое. Всё идёт как идёт.

* * *

Пламя медленно, неохотно опадало и вздымалось вновь, подбадриваемое охапками мелких веток, подбрасываемых в кольцо из камней. Поморщившись, Кы-Гы нашарил пару поленьев потолще и сунул в очаг. Огонь увял было, но понемногу осмелев, облизал новое угощение и принялся оживать, разгораясь всё ярче. Кы-Гы обвёл взглядом сгрудившихся вокруг детей. Скуластые большеротые лица выражали терпение и вместе с тем жадное ожидание – что было дальше?

– …И тогда демоны затаили злобу на нашего бога Гы-Хырра, за то, что он знал теперь больше их самих. И задумали они погубить нашего бога, несущего благо всем оркам. Но как? Гы-Хырр был могуч, и никто из демонов не осмелился вступить с ним в открытую схватку, не опасаясь за свою шкуру. И тогда обратили демоны свой алчущий взор на узконосых, которые были в ту пору слабы и ничтожны, и прятались по щелям от гнева народа орков.

Общий вздох. Уж кто-кто, а эти ребятишки хорошо знают беспримерную подлость узконосых.

– И вот, однажды, когда великий и мудрый Гы-Хырр был на охоте с верными соратниками, как то и полагается мужчине, подстерегли его поганые узконосые, окружив со всех сторон. Их было много, узконосых, так много, что невозможно сосчитать. А орков-богатырей было мало – ведь шли они не на битву, а на охоту…

Кы-Гы замолчал, помешал угли в костре палкой и подбросил ещё полено. Молодёжь терпеливо ждала, и только вывернутые ноздри чуть шевелились, выдавая нервное напряжение.

– Туча стрел закрыла солнце, и лес копий был подобен настоящему горному лесу. Гы-Хырр разил их и разил, и богатыри-орки разили, а они лезли и лезли…

– А как же стрелы? – робко подал голос самый маленький орчонок. – Они же солнце закрыли…

Сидевший рядом малец постарше залепил скептику затрещину.

– Разве могут стрелы поганых узконосых причинить вред самому Великому Гы-Хырру?!

– Не бей его, Га-Ку, побереги силы и ярость для узконосых, – остановил старшего шаман. – Ты верно спросил, малыш, а ты верно ответил. Конечно, узконосые ничего не могли сделать нашему богу, их стрелы и даже копья отскакивали от Гы-Хырра, как от камня. Но падали один за другим его товарищи, и настал миг, когда наш бог остался один. Один, и некому было прикрыть ему спину. А узконосых, которых он набил уже целую гору, было всё ещё очень много.

Старый шаман вновь замолчал, мешая угли в костре. Слушатели терпеливо ждали – орки умеют терпеливо ждать, подолгу таясь в засаде. Кровавые отсветы плясали в глазах мальчишек, глубоко упрятанных под надбровными дугами.

– Однако демоны были хитры, очень хитры. Они знали, что стрелы узконосых слишком слабы, чтобы причинить вред нашему богу, и потому дали одному из узконосых своё демонское оружие – огненное копьё. И когда остался Гы-Хырр один, без товарищей своих, тогда этот узконосый, по кличке Ад-Амм – вы ведь знаете, у узконосых нет настоящих имён – подкрался сзади, и в суматохе великой битвы метнул своё проклятое копьё…

Шаман обвёл взором своих слушателей, теперь боявшихся даже дышать. На грубых большеротых лицах была написана одна затаённая надежда. Они все уже знали, что услышат, но так хотелось, чтобы у этой истории оказался другой конец…

– …и попал, – безжалостно, как сама жизнь, оборвал несбыточные мечты Ка-Гы.

Общий сдавленный вздох. И пламя в глазах.

– Три дня и три ночи уносили своих убитых узконосые, и зарывали в землю. Соратников же Гы-Хырра узконосые бросили там, где убили, лишив посмертного покоя, дабы хищные звери пожрали их и растащили неупокоенные кости по всей округе…

Шаман сделал паузу.

– И только тело нашего бога не посмел тронуть ни один зверь – ни горный лев, ни вонючий шакал, ни злобная гиена. Ни один стервятник не посмел выклевать его глаза, в которых таилась вся мудрость мира. Он лежал, смотрел в небо мёртвыми глазами, и становился всё легче и легче. И наконец растворился, как туман на рассвете, и поднялся к небу…

Новый всеобщий вздох, на этот раз восхищённый.

– С тех пор народ орков бредёт по этому миру, как сирота. Некому стало вести нас к свету, в края, где нет холодных ночей и зим, где всегда много мяса. Некому стало учить, как жить дальше, открывать нам новые тайные знания. Узконосые расплодились безмерно, и, пользуясь знаниями, данными им демонами для победы над Гы-Хырром, вытесняют орков везде и убивают где только могут. У них много бронзы, очень много, а у нас мало, и уже почти нет мастеров, помнящих уроки бога, передаваемые из поколения в поколение. Наши мастера убиты, убиты вожди многих кланов, а те, кто есть, могут только сражаться, но уже не помнят древней мудрости. Мы не боги, и нет у нас защиты от стрел узконосых, их копий и длинных ножей…

– И нет никакой надежды? – сжав зубы, спросил тот самый мальчик, Га-Ку, что недавно наградил младшего брата подзатыльником за неверие.

Шаман помолчал.

– Надежда всегда есть, Га-Ку. И даже для народа орков.

Старый орк встал, опираясь на палку.

– Возьмите факелы и ступайте за мной. Я вам кое-что покажу.

Разобрав факелы и запалив их от угасающего костра, подростки двинулись вслед за наставником, с каждым шагом углубляясь в таинственные и запутанные лабиринты Пещеры Духов – самого последнего убежища, в котором таилась древняя мудрость народа орков, оставленная им великим Гы-Хырром.

– Здесь, – остановился старый шаман, указывая на стену обширного зала.

Юные орки благоговейно смотрели на стену, расписанную яркими красками. На сером камне сияла охра – желтая, как солнечный свет, и красная, как свежая кровь. И всё это перечёркивали штрихи сажи, чёрные, как души демонов, убивших бога руками узконосых.

– Это великая битва… – потрясённо прошептал тот самый маленький заморыш, схлопотавший подзатыльник. Подростки зашептались, узнавая знакомый сюжет, только что услышанный из уст старого шамана. Вот орды узконосых атакуют группу храбрых орков-богатырей, сподвижников самого бога… Вот чёрные, громадные демоны, ростом почти в полтора раза выше самого рослого орка, с копытами и рогами, вручают мерзкому узконосому, проклятому Ад-Амму, своё огненное копьё, для удара в спину… А вот и сам предательский удар…

– А это что? – один из орков указал на противоположную стену, густо испещрённую непонятными знаками, так не похожими на обычное рисуночное письмо.

– А это язык, который почти никто уже не знает среди народа орков. – Старик закашлялся от дыма. – Здесь записана мудрость, которую успел передать нам Великий Гы-Хырр. И ещё кое-что…

Шаман прошёлся вдоль стены, исчерканной письменами, вглядываясь. Остановился.

– Ты спрашивал, есть ли у нас надежда, Га-Ку. Слушай же, что говорят древние знаки.

Старый орк сделал паузу.

– Напрасно узконосые надеялись, что, убив нашего бога, они станут любимцами демонов, и демоны заменят им бога, которого у них нет и быть не может. Что демоны станут учить их, как жить дальше, оберегать от напастей. Демоны бросили их, потеряв к узконосым всякий интерес – дело сделано, зачем они нужны? Да, узконосые загнали нас в голодные места, дикие горы, но и меж собой грызутся за место под солнцем. Они уже сейчас убивают друг друга, как сбесившиеся гиены. И настанет день, о котором говорится так:

«Настанет день, когда кончится время проклятого города, и отражения его. Гнев богов сокрушит смертельных врагов, и погибнут они вместе, не увидев лица друг друга, не оставив ни потомства, ни праха, ни имени. Только память пройдёт через бездну времён, пугая народы, покуда не рождённые, ужасной судьбою падших…»

Шаман обвёл своих слушателей глазами, почти спрятавшимися под могучими надбровными дугами и кустистыми седыми бровями.

– Я не буду читать вам всего, вам это пока не нужно. Скажу лишь одно: этот день близок. Скоро, совсем скоро исполнится это пророчество, и может быть, я ещё увижу, как ваши руки вырывают печень из распоротых животов узконосых, и как вы едите их мозг…

Старый орк снова закашлялся, не вдруг восстановив дыхание.

– И вся эта земля, некогда отнятая у нас проклятыми узконосыми, вновь станет нашей. И тогда наш бог Гы-Хырр сойдёт с небес и вновь обретёт плоть, и настанет светлое время для всех орков. Никто больше не умрёт от голода, и не погибнет от когтей горного льва, и забудут орки, каковы они, мерзкие лица узконосых…

– Скажи, Мудрейший, а отчего ты сказал «боги»? – вновь встрял неугомонный маленький заморыш. – Ведь бог наш един – Гы-Хырр.

– Так говорят эти знаки, малыш, и я прочёл именно так. – Старый орк пошевелил ноздрями, густо заросшими седым жёстким волосом. – Я не знаю, в чём тут дело – возможно, тот, кто писал, не так уж твёрдо знал язык тайных знаков, или просто устал, и оттого ошибся. Потому что бог наш един, ты прав. Он смотрит на нас с небес. И ждёт дня, когда можно будет обрушить кару на узконосых. И мы должны ждать. Ждать и готовиться.

* * *

Крылатые львы скалили свои пасти, злобно мерцая рубинами, искусно вставленными мастером-камнерезом вместо глаз. Интересно, подумал Валхал, отчего это все Повелители так любят изображения свирепых и кровожадных тварей?

– Верховный Жрец Валхал к Повелителю Гиамуры Хамхеру Бесподобному и Могущественнейшему!

Слова церемониймейстера гулко отдавались в высоких сводах, тяжёлые створки внутренних врат – дверями назвать эти окованные золочёной бронзой створки в три человеческих роста язык не поворачивался – распахивались настежь, и Валхал шествовал по мозаичным полам, приняв приличествующую столь ответственной церемонии осанку. Кто бы знал, как он устал от всего этого – бесчисленных церемоний, выдуманных глупыми дармоедами, ошивающимися вокруг Повелителя, как мухи вокруг свежей коровьей лепёшки… Да, по части церемоний Хамхер переплюнул своего папашу. Отчего-то принято считать, что без воя труб, толп лизоблюдов и пышных словес величие Повелителя пострадает. Как будто величие и мощь держатся на шутах и церемониймейстерах…

– Верховный жрец Валхал к Повелителю Гиамуры Хамхеру Бесподобному и Могущественнейшему!

Стражники у последних ворот чётко, по-уставному отступили в стороны, створки распахнулись, и жрец вступил в Малую Залу Утренних Аудиенций – так называл это помещение церемониймейстер, сообщивший жрецу место и время приёма.

– А, Валхал! Давно тебя жду, понимаешь…

Толстый, обрюзгший мужчина, заросший курчавой тёмной бородой, восседал на роскошном мягком кресле с высокой спинкой, обшитом цветастой махровой тканью. Повелитель сидел, задрав полу утреннего одеяния, широко раздвинув жирные волосатые ляжки. Перед ним на коленях стояла обнажённая девочка лет пяти, кудрявая и прелестная словно кукла. Малышка гладила нежными детскими пальчиками восставший член хозяина, толщиной и протяжённостью сделавший бы честь любому быку, припав губками к здоровенной багровой головке. Правая и левая руки Хамхера Бесподобного и Могущественнейшего покоились на пышных бюстах двух взрослых девиц, возлежавших в чём мать родила на специальных столиках по обе стороны от Малого трона Залы Утренних Аудиенций, изображая собою живые подлокотники. Да, подумал жрец, по этой части нынешнему церемониймейстеру нет равных…

– Повелителю здравствовать и радоваться во веки веков! – церемонно поклонился Валхал. Когда-то, в юности, его мутило от подобных сцен, но с тех пор он привык. В конце концов, уважаемый господин церемониймейстер ничего не выдумал сам. Подобные сценки можно увидеть во всех Домах Радости славного города Гиамуры, он лишь довёл процедуры до необходимого совершенства, как то и приличествует Великому Дому.

Бесподобный и Могущественнейший в ответ только хрюкнул – утренняя церемония приближалась к кульминации. Ещё миг, и всё было закончено… Жрец отвёл глаза. Возможно, Киллиан прав, подумал он. Есть предел скотства, который Гиамура перешла, уже давно перешла, и оттого древнее пророчество просто обязано сбыться. Вот уже придворные лизоблюды взяли за правило восхищаться мощью чресел Повелителя при виде подобных сцен… Ещё чуть, и это дело возведут в ранг обязательной церемонии.

– Ты молодец, малышка, – отдышавшись, Хамхер ущипнул малолетнюю наложницу за щёчку. – Все свободны! Кроме почтенного Валхала, разумеется, – толстяк хохотнул, – покуда он меня не удовлетворит.

Верховный жрец пропустил сальность, не дрогнув ни единым мускулом на лице. Да, Киллиан безусловно прав – падение нравов подобно падению в пропасть, остановиться невозможно, пока не грянешь о дно… Ещё во времена деда этого мешка с требухой Повелитель сохранял хотя бы внешние признаки уважения к жрецам. Не говоря уже о том, что в ту пору отдать на растерзание толпе прокажённых Деву Дождя никому не могло даже прийти в голову, что бы она ни сказала. Зачем вообще нужна пророчица, говорящая только то, что угодно слышать Повелителю? Для ублажения слуха льстивыми речами более чем достаточно придворных.

– Я что тебя позвал, Валхал… – Бесподобный и Могущественнейший оправлял роскошное одеяние. – Взгляни-ка на этот свиток.

Свиток из тонковыделанной кожи был совсем маленьким – такими обычно пользуется тайная служба, – но чертёж и пояснительные надписи, нанесённые умелой рукой, были различимы вполне отчётливо. Валхал читал, и рука его дрожала. Вот как… Вот так, значит… Что ж, рано или поздно это должно было случиться. Знания либо гибнут вместе с их носителями, либо выходят наружу. Значит, этот любитель мальчиков скурвился настолько, что выдал хранимый издревле страшный секрет…

– Я вижу, ты не изумлён, – Хамхер остро наблюдал за стариком. – Что ж, это радует. Легче будет договориться.

Повелитель неспешно взял Верховного жреца за горло.

– Сколько ещё ценных и полезных сведений утаиваешь ты и вся ваша братия от своего господина?

– Я ничего не утаиваю, мой Повелитель, – прохрипел Валхал. – Если Повелитель желает, может узнать всё… потратив столько же времени, как ученики при Храме…

– Не юли, старик, – скривился Хамхер. – Ты не ученик, ты Верховный жрец. И ты должен сам соображать, какие сведения представляют ценность для твоего Повелителя, а какие только для любителей древних манускриптов.

– Этого не может знать никто, мой Повелитель, – несмотря на пальцы, сдавливающие горло, Валхал старался говорить ровно. – Сегодня они представляют интерес только для любителей манускриптов, а завтра…

– Хорошо, оставим это, – Хамхер отпустил свою жертву. – Как следует из записки, этот грязный главарь Сидоммы в самое ближайшее время будет иметь дюжину огненных труб, способных метать каменные шары весом в барана на расстояние в тысячу шагов или даже больше. Возможно, он их уже имеет, время летит быстро… Вопрос звучит так: как скоро ты, почтенный Валхал, сможешь предоставить мне двадцать – двадцать, ты не ослышался, и нечего хлопать глазами – как скоро ты сможешь предоставить мне двадцать точно таких же труб, способных метать точно такие же по весу камни, но уже на расстояние в две тысячи шагов?

– Это невозможно, мой Повелитель! – вырвалось у Валхала. – Две тысячи шагов – это немыслимо…

– Хорошо, пусть будет полторы тысячи, но ни шагом меньше, – Хамхер пожевал губами. – Да, и ещё эти орудия должны уметь метать множество свинцовых шариков… Короче, ты понял, не маленький.

Бесподобный и Могущественнейший чуть наклонился вперёд, и его глаза смотрели пронзительно.

– Только не говори, что ты не сможешь этого сделать, почтенный Валхал. Я огорчусь до смерти, и даже до двух. Твой сын…

– Это дело потребует множества людей. Понадобятся медники, углежоги, гончары… Да, ещё скульпторы, причём много.

– А они-то зачем?

– Видишь ли, Могущественнейший, макет отливки делают из воска…

– Не будем спорить. – Хамхер махнул рукой, будто отгоняя муху. – Забирай, кого сочтёшь нужным. Составь список хоть на полгорода.

– Мне нужно много времени, Бесподобный и Могущественнейший, и ещё больше бронзы.

– Бронза у тебя также будет, столько, сколько нужно, – Повелитель ухмыльнулся, – если понадобится, в твоём распоряжении все статуи города, колокола и гонги. А вот времени мало, Валхал. Если до начала зимних дождей у меня не будет огненных труб… Впрочем, я уверен, что они будут.

* * *

– Вот здесь ты будешь жить. Пока. А там видно будет.

Женщина оглядывала комнату глазами, в которых метался страх. И Киллиан хорошо знал причину этого страха. «Собачьи наложницы» живут в помещениях с небелёными стенами и полом из утоптанной глины. И спят на ворохе камыша или соломы, в лучшем случае на ветхой циновке. Настенная роспись и красивая мебель в комнате в сознании бедняги стойко связана с мучениями и унижениями. А впрочем, «собачьи наложницы» при правильном воспитании начисто лишены чувства собственного достоинства и не чувствуют унижений. По крайней мере, так принято считать у тех, кто их использует.

Юноша криво усмехнулся. Да, господам удобнее считать, что не чувствуют. И в любом случае «собачьи наложницы» чувствуют боль.

– В каком углу мой господин позволит мне лечь? – Апи явно искала глазами подстилку.

Киллиан снова окинул взглядом покупку. Несчастное, забитое существо, с рождения не знавшее ласки.

– Ты будешь спать на вот этой кушетке. Сейчас ты помоешься, Апи, и приведёшь в порядок свои волосы. Вот ванна, вот мыло. Да, и вот в этом сосуде средство от вшей…

Вот теперь изумление «собачьей наложницы» достигло предела. Она круглыми глазами смотрела на полукруглую фаянсовую ванну, встроенную в углу, и мелко дрожала.

– Как только ты помоешься, я велю принести тебе поесть. – Киллиан чуть улыбнулся, желая подбодрить несчастную.

Апи внезапно вскинула на него глаза, полные отчаяния.

– Мой господин… я всё сделаю, как ты велишь… помоюсь и… Скажи, это будет очень мучительный яд?

Молодой жрец сглотнул, желваки гуляли по скулам.

– Проклятый город…

* * *

– …А я тебе говорю, их ещё полным-полно в горах, этих орков! Только они редко появляются при солнечном свете, и уж тем более стараются не попадаться нам на глаза. Да, наша бронза их кое-чему научила… Вот только чему именно? Спроси купцов, водящих караваны к Восточному морю, что может статься с человеком, рискнувшим заночевать в тех горах…

– Но ведь ходят же караваны, и ничего…

– Ходят, само собой. По триста ослов, да с полусотней охраны, да со сворой боевых псов – отчего не ходить? Ни горные львы, ни орки не станут связываться с такой силой. Однако даже корабельщики из Двуречья не остаются на берегу на ночь, предпочитая дрыхнуть вповалку на своих камышовых вязанках, отойдя от берега на полёт стрелы.

– Ха! Ты думаешь, они опасаются каких-то там орков, которых никто толком и в глаза не видел? Это они нам степень доверия выказывают… Они ж все там пляшут под дудку Гиамуры…

– Можно подумать, у них есть выбор. Торговые люди, они и есть торговые люди…

Голоса переплетались, сливаясь в сплошной гул, царивший в обширной зале заведения. Гевар отхлебнул пива, пряно пахнущего имбирём, закрыл глаза. Этот столик за полупрозрачной ширмой он облюбовал ещё тогда, когда был простым соглядатаем тайной службы. Вогнутые стены обеспечивали этому укромному уголку замечательное качество – всё, что говорилось в зале, было отлично слышно. А вот то, о чём беседуют за этим самым столиком, оставалось тайной для посторонних, если, разумеется, разговаривать негромко, в четверть голоса, а не орать во всю глотку, как это принято в питейных заведениях… Этот столик сослужил ему однажды весьма неплохую службу, открыв возможность для карьерного роста… Да, много времени утекло с тех пор…

И ещё больше крови.

– …Серебро в двенадцать раз дешевле золота, а у нас в восемь, чего не возить? И потом, золотоволосые девки стоят столько…

– Девок этих нужно ещё живыми доставить. Камышовая ладья не альков под сенью дворца…

– Верно, подыхают в пути многие, а остальные приходят в совершенно нетоварный вид. Ну да ведь их откармливают уже здесь, на месте…

– А есть которые извращенцы, орок любят…

– Да много ли таких? Разве что в балаган для потехи, а там много не выручишь – хозяева сих заведений ребята прижимистые, денежки считать умеют…

– Нет, почтенные, орки – это ерунда. А вот если бы поймать остроухую… На всю жизнь обеспечен, и в море больше не ходи…

– Ха! Поймал один такой… Даже думать забудь, парень, проще самому зарезаться.

– Да брось, брось! Пугают, я полагаю, неудачники всякие. Ежели с умом подойти… Ведь на вес золота девка остроухая идёт…

– Откуда ты взять-то его намерен, тот ум? Покойнику золото ни к чему…

– Ну и плавай на своей вязанке, покуда однажды не сдохнешь в море от жажды. И это в лучшем случае. Кто не рискует, жрёт ячменную кашу не досыта…

– А чего, Клоп верно говорит… Золото, оно рисковых любит…

– Дело ваше, я сказал. Ловить остроухих девок – верная смерть.

– Да ты не горячись, Жжёный, ты прикинь…

Работорговец, тот, которого товарищ назвал Клопом, для верности понизив голос, принялся с жаром излагать детали плана, как ему казалось, весьма хитроумного и тщательно продуманного. Слова звучали неразборчиво, но Гевар не особо вслушивался. Да, богата славная Сидомма рисковыми парнями, жаждущими золота и при этом ни во что не ценящими собственную жизнь. Этот Жжёный, очевидно, умнее других, но и он не знает того, что знает начальник тайной службы. Не только ловить остроухих девок, но и приобретать столь опасный товар риск запредельный. Лазать в погреб, набитый колдовским огненным зельем, держа в руке факел, куда безопаснее. Стоит только остроухой красавице разок высунуть нос из клетки или комнаты, стены которой обшиты густой медной сеткой, и всё… Гевар видел, что сотворили летающие лодки остроухих, явившиеся вызволять пленницу в имение одного сладострастного богатея, возжелавшего иметь у себя редкую пленницу. Груды тонкой пыли вместо дворца и мерзкие пятна слизи вместо его обитателей… Пожалуй, этих отчаянных олухов следует пресечь. Не хватает ещё сейчас проблем с остроухими.

– Моему господину вечно здравствовать и радоваться…

Негромкие слова приветствия. Человек, одетый во всё тёмное, возник будто из воздуха. Старею, подумал Гевар, раньше подобраться ко мне незамеченным было практически невозможно.

– Садись, Дрон. – Начальник тайной стражи собственноручно налил своему агенту пива, приглашающе указал на столик, уставленный яствами. – И давай, что принёс.

Крохотная камышовая трубочка, поблёскивая лаковым покрытием, легла на стол. Гевар вынул из одежды заколку, пользуясь ей, как пинцетом, осторожно вынул пробку, затем содержимое. Крохотный комочек развернулся в лист тончайшего папируса, испещрённый мелкими письменами.

– Когда прибыло письмо?

– Сегодня вечером, мой господин. А отправлено, очевидно, на рассвете.

Гевар со вздохом опустил депешу, доставленную голубиной почтой.

– Что ж… Они сами назначили день и час. Значит, так… Ты и твои люди отправляетесь в Архон, и не позже, чем послезавтра. Когда подойдут войска, всё должно быть готово.

– Да, мой господин.

Когда тайный агент растворился в воздухе так же незаметно, как и возник, Гевар усмехнулся. Воистину права древняя мудрость – «не спеши желать, ибо есть опасность, что желания твои исполнятся». Самур Первый, значит… Первый и последний.

«… И будет во граде том шестьдесят правителей без единого, идущих из древнего корня, а шестидесятому не бывать. Воцарящийся сверх того увидит гибель великого города, и когда стены падут по зову труб…»

Начальник тайной службы снова усмехнулся. Если бы Самур видел эти медные чудовища, он не стал бы спешить с заговором. А впрочем… Если заговор созрел, любая отсрочка грозит смертью. Даже у самых глухих стен порой вырастают уши… Недаром встречу с агентом он организовал не у себя в канцелярии. Что-то тревожно стало в последнее время… Однако где же Карун?

– Моему господину вечно здравствовать и радоваться…

Этому агенту не удалось возникнуть пред очи начальства столь же незаметно, как предыдущему. Зажрался, подумал Гевар, навыки теряет… Или это я начеку?

– Садись, Карун. И давай.

Новый футляр был немного крупнее и выточен из дерева, что неоспоримо доказывало – на сей раз носителем почты была утка. Да, утиная почта быстрее голубиной, хотя обучение уток дело более хлопотное. Зато вести из Гиамуры прибывают скорее.

Тонкий свиток развернулся, и по мере того, как начальник тайной стражи вчитывался в текст, лицо его менялось.