Текст книги "Фатум. Самые темные века"

Тома наклонилась и поцеловала его в губы.

– Ты только вылечись, – прошептала она и бросилась наконец во двор.

На обратном пути свет из-под двери хозяйки струился уже зеленый. Тома задумалась. Похожим образом светятся стеклолеты, когда в них вдыхаешь жизнь. По-человечески вдыхаешь, в полную силу, а не так, как сегодня… Только у них сияние – синее. А огнекамни Бадса полыхают алым – словно костер горит. И крови на них больше надо…

Но такого, как сейчас, Тома еще не видела.

Сияние тем временем чуть изменилось – стало ярче, изумруднее.

«Может, она тоже летописное стекло делает, да у нее не выходит, как надо? – подумала Тома. – Сказал же староста, что Нила – невезучая. Я бы могла ей помочь…»

Тома осторожно взялась за ручку, приоткрыла дверь.

Лекарка Нила склонилась над круглым деревянным столом у окна, посередине которого стояла белая, будто соляная пирамидка. А из нее торчали продолговатые стеклышки – похожие на Томины стеклолеты, только тоньше и с более острыми краями. И светились они зеленым – мягко и ярко в то же время.

Нила, не замечая ничего вокруг, один за другим смачивала их кровью из рассеченной ладони. Ее бледное лицо, озаренное зеленым светом, казалось совершенно потусторонним. Светлые волосы разметались по плечам. Губы беззвучно шевелились.

Что же она делает?

И в этот миг за окном зашелестело. Словно по сухой земле крупные капли дождя ударили. Или града…

Нила вскинула голову, бросила взгляд в окно, а затем – мгновенно – на Тому. Гостья даже пикнуть не успела, не говоря о том, чтобы отшагнуть в темноту. Нила смерила ее взглядом.

– Проснулась? Хорошо. Идем быстрее.

После чего сгребла зеленые стекла в карман фартука и бросилась на улицу.

Тома поспешила за ней, мало что понимая. Во дворе лекарка первым делом опрокинула два ведра воды, стоящие здесь, видимо, для мытья рук, посуды и прочего. Затем проделала то же самое с ведрами, расставленными на огородике, где, впрочем, мало чего росло. Тома бестолково озиралась. Самое время поливать рассаду, ага…

Нила метнулась в сарай, выбежала с двумя увесистыми молотками, полыхнувшими на миг зеленым. Один сунула в руки Томе, другим ударила по бортику акведука, тянущегося вдоль домов. Грохнула раз, другой… Кирпич разбился, вода хлынула на дорогу, полилась во двор.

– Вперед! На улицу! – скомандовала она Томе, снова лупя по несчастному акведуку, уже в другом месте. – Опрокидывай все ведра, тазы с водой, какие увидишь. И бей акведук! Молоток сдюжит.

«Она сумасшедшая», – моргнула на лекарку Тома.

Не невезучая, у которой все из рук валится. А сумасшедшая, которой, кажется, необходимо все рушить.

– Не понимаешь? – выдохнула Нила. И схватила что-то с земли.

Маленький камушек, с виду обычный, но… Тома огляделась. Такие камушки усеивали всю дорогу. И двор.

И Тома поняла, что шелестело за окном недавно. В один миг она поняла все.

– Стой, не надо! – крикнула она Ниле, но та уже чиркнула себя ножом по ладони и окропила камень кровью.

Камень засветился изнутри алым светом, начал увеличиваться, но Нила швырнула его под струю воды, где он с шипением угас.

Во второй ладони Нилы в который раз сверкнуло зеленое.

– Бегом! – рявкнула она на Тому.

И Тома бросилась крушить акведук.

Она знала, что будет дальше. Видела не раз – правда, с другой стороны.

Сначала Бадс обходился парой-тройкой лазутчиков, которые расставляли заряженные огнекамни вокруг села, капали на них кровью и убирались подальше. Камни быстро разрастались и брали поселок в огненное кольцо. Огонь, в свою очередь, вмиг разбегался, выгоняя людей на улицы, охватывал деревянные дома, сухую солому, посевы…

А потом заходили воины Бадса.

И все же многим селянам удавалось спастись, какие-то дома вообще оставались нетронутыми, кому-то удавалось сбежать или отсидеться, да и лазутчики иногда попадались. Тогда Бадс придумал машину, способную забрасывать огнекамни и мешочки с кровью за сотни шагов.

Тома увидела очередное ведро возле добротного крыльца и с грохотом опрокинула. Тут же загавкала собака. Выглянуло из окна удивленное лицо односельчанина Нилы – старика с торчащими седыми космами.

– Просыпайтесь! – заорала Тома и для верности грохнула молотком о стену. – Просыпайтесь и поливайте все водой! Скорее!

Стена дрогнула. Старик показал ей кулак.

А она помчалась дальше, крича и разбивая кирпичи в бортике акведука – поддавались они на удивление легко, хотя казались крепкими. Молоток каждый раз мягко пульсировал зеленым. Она стучала в стены и двери, опрокидывала ведра, сонные люди ругались.

Бадс взял бы этот поселок голыми руками. Насколько могла судить Тома, защитников здесь почти не осталось. Многие дома стояли пустые и заброшенные, как и говорил староста. Все, кто мог – или ушел на войну, или сбежал. Царица-по-крови! Оставшиеся люди, скорее всего, сдались бы Бадсу в обмен на жизнь. Но тогда Бадс не был бы Бадсом.

Сколько же камней насыпалось. Сам все оживил? Или нашел желающих, искренне готовых, как и их командир, раз за разом выжигать душу? Принуждением тут ничего не добьешься.

Она разбила очередной кирпич.

– Ты что творишь? – раздался женский визг.

Из покосившегося дома, казавшегося пустым, высунулась толстая растрепанная тетка в полураспахнутом халате. В руках она держала кочергу.

– Разливайте воду! – заорала Тома. – Здесь сейчас все загорится! Быстрее!

– Ты что мелешь такое? Ты чужачка, я о тебе слышала. – Тетка потрясла кочергой и надвинулась на Тому.

– А другие чужаки сейчас здесь все сожгут!

– Так ты же их и навела, мерзавка. – Тетка зашипела и двинулась на нее. – Я сразу сказала: ты нам на погибель явилась. – За ее спиной маячили ведра с водой. А возле них – горсть огнекамней.

Опрокинуть бы воду. И кочергой по голове не огрести при этом. Тома попятилась, выставила перед собой руки, сунув молоток за пояс штанов.

И в этот миг с неба посыпались мешочки из бычьих пузырей. Наполненные кровью. Тоже бычьей. Или свиной. Для пробуждения сгодится любая, не то что для оживления…

Они падали, лопались, кровь разлеталась, попадала на камни…

– А-а-а! – завопила тетка, глядя, как несколько огнекамней разрослись на глазах, ярко светясь алым.

Через миг запылает.

– Воду! Быстро! – Тома едва не сорвала голос.

Тетка пронзительно взвизгнула, швырнула в Тому кочергу и юркнула в дом. Лязгнул засов. Тома увернулась от «снаряда» и бросилась наконец к ведрам. Опрокинула их одно за другим.

И все же один камень в стороне вырос с голову крупного коня и уже горел. Тома кочергой отпихнула его подальше от дома, под акведучную струю воды.

А в поселок летели новые и новые бычьи пузыри. Но селяне уже были на ногах. Мгновение назад они поносили последними словами взбесившуюся лекарку и гнусную чужачку, а сейчас с не меньшим рвением лупили по акведуку, всеми силами тушили огонь. Сам староста метался меж односельчан и отдавал приказы.

Большинство огнекамней пропали даром. Прочие навредили меньше, чем могли бы. Загорелось несколько заброшенных домов и сарайчик старосты. Один дом-развалюха таки сгорел, остальное спасли.

Но Тома понимала, что это еще не конец.

Потушив огонь, люди собрались на площади, у храма Царя-и-Царицы-по-крови, полукруглого белого здания. С пригорка, где он стоял, просматривался весь поселок. Одни предлагали бежать, другие – стоять насмерть, третьи были уверены, что враги к ним не сунутся – от межи далековато, да и нелюди наверняка уверены, что уже все сгорело.

– Сгорело, как же! А то они не увидят, что зарева нет. Бежать надо!

Четвертые уже убежали.

– Нас Царь-по-крови защитит!

– Как же! Ему же только крови и подавай.

– Нужна чья-то кровь…

– Это все из-за нее! – раздался истошный визг, и Тома увидела давешнюю тетку с кочергой.

Она уже переоделась в широкое темно-красное платье с рукавами и болотного цвета жилетку.

– Она чужачка! Я сразу сказала! Сказала я, что от нее только беды будут? И что же?! Она на нас эту беду и навела. Вы гляньте на нее! – Тетка ткнула в Тому пальцем. – Она же ведьма! Разве может обычная баба так волосы стричь? – Тетка заверещала пуще прежнего. – Убейте ее! И дружка ее тоже! В лес вышвырните. Он небось только притворялся раненым, гад. И эту, паршивку, их приютившую, – туда же!

Несколько человек переглянулись, невнятно загудели и мрачно надвинулись на Тому. Остальные чертили в воздухе знаки Царя-по-крови. Тома мимо воли сжала ладонь стоявшей рядом Нилы. Ощутила холодный кристалл в ее пальцах. Словно наяву увидела мягкое изумрудное свечение.

«А свой стеклолет так и не зарядила, – мелькнуло в голове. – Умру, и никто не узнает, как именно».

– Вышвырните их в лес! Вышвырните-е-е!!!

– Молчать, женщина, – глухо пророкотало рядом, и перед теткой-крикуньей вырос староста. – Все умолкните. Отойдите! Если уж на то пошло, то гостей наших приютил я. Я дал добро, я за них и отвечаю. Или меня тоже – в лес?

Он оглядел односельчан, но все отводили глаза. Тогда староста продолжил:

– Вы хоть бы головой подумали, прежде чем глупость кричать. Хотели бы они наш поселок спалить, ушли бы тихо ночью, а не бегали и не разбивали акведук.

– Теперь еще и акведук чинить, – прошипела тетка. – Все огороды затопит.

Староста зыркнул на нее из-под густых бровей, и она, скривившись, умолкла.

А между тем стремительно светлело, и внизу, на подступах к поселку проступили тени, зазвучали голоса. Гости шли, даже не скрываясь.

«Бадс, – подумала Тома. – Ему нужна только я. Возможно, я упрошу его не трогать поселок. Взять только меня…»

Ага, согласится он, как же!

Кто угодно другой – но не Бадс. И не тот, кто пошел по его пути.

Стеклолеты лишают тебя собственной жизни. Огнекамни забирают нечто большее. Напрочь выжигают душу. Потому-то их секрет и похоронили на многие годы. Пока Бадс не раскопал.

Тома оглянулась на Нилу и увидела, что та отошла за храм, а в руках ее пылает зеленый огонь. И вдруг паленой шерстью запахло.

– Что ты… – Тома не успела договорить.

Теней стало больше.

Перед теми, что брали поселок в кольцо, выросли новые – более крупные, гибкие и грациозные. И первые отступили. Потеряли строй, зашатались бестолково, будто овцы с пути сбились.

Люди зашептались, многие попадали на колени – толстая тетка-крикунья среди первых.

– Кошки Царицы-по-крови…

– А разве они есть?

– А это что, по-твоему?

– Я же говорил, Она нас защитит!

– Ты про Царя говорил.

– Да насрать, кто из них…

– Смотрите, они уходят!

И правда, первые тени некоторое время постояли, сбившись в кучу, еще несколько раз попытались подойти к поселку, а затем медленно отступили в лес. Вторые же до самого вечера сторожили поселок. А потом растаяли во тьме. Враг больше не возвращался.

А в доме Нилы спал Дым, и неясно было, лучше ему или нет.

Вернувшись под кров лекарки, Тома первым делом бросилась к нему, сжала холодные ладони. Обернулась к Ниле.

– Уйми тревогу, – устало выдохнула она. – Верну я тебе его. Сейчас только отдохну чуточку. И…

– И выращу новое стекло удачи? – закончила за нее Тома.

– Не разумею, о чем ты. Я трав заварить хотела.

Тома подошла к ней, взяла за руку.

– Я же все видела. Ты вызвала кошек Царицы!

– А помогла мне ты – шерсть принесла.

– Но ты и раньше защищала поселок. Отводила от него беду. И выхаживала больных. И стекла твои ни на что не похожи. А ты… – Тома осеклась, заглянула лекарке в глаза. – …ты можешь остановить войну? Сколько нужно стекол? Может, я смогла бы…

Нила покачала головой, высвободила руку.

– На поселок меня и то еле хватает. На тех, кто рядом. Или, думаешь, ты первая, кто мечтает о большем?

– Тебе никогда ни в чем не везло… – пробормотала Тома.

– Ступай, отдохни. И если догадалась о чем-то, о том не болтай.

* * *

Спустя четверть луны Тома и Дым шли по дороге, уводящей от поселка невезучей лекарки. Дым вдыхал горячий летний воздух, благодарил Царицу и даже немножко Царя за то, что может идти и дышать. Прикидывал, когда они доберутся до своих, когда он вернется в строй, снова возьмется за оружие. И думал: как же славно, что вот прямо сейчас воевать не надо, а можно просто идти за руку с любимой женщиной и радоваться летнему теплу. И хоть ненадолго забыть о войне.

Уже на пороге, прощаясь, Нила вложила в ладонь Томы зеленый кристаллик – на удачу, а еще – записанный стеклолет.

– Я их не очень умею делать, – улыбнулась лекарка смущенно, – но посмотри, как отойдете подальше.

И они посмотрели. Вечером, на привале.

Маленькая светловолосая девочка держит в руке зеленый кристаллик. Они у нее получаются, хотя давно уже не получались ни у кого. Ее научил прадедушка. Он многих учил, но вышло только у Нилы. Она знает, что этот кристаллик даст ей удачу в любом деле, какое бы ни задумала. Она всегда хотела красивое платье, как у соседской Маришки. И хотела, чтобы яблоки в саду у мамы росли большие-пребольшие, а не крохотные, словно вишни.

Но сильнее всего она хотела, чтобы прадедушка еще пожил немного. А то чего это он? «Наконец-то кристаллы ожили, можно и умереть». Как же это так?

И Нила жгла кристаллы один за другим, пока еще они поддерживали жизнь прадеда… А потом заболела любимая собака. А потом друг подросшей Нилы едва не остался без ноги. Он не знал, почему нога чудом зажила, он вскоре и думать забыл о Ниле, но она ни разу не пожалела о сделанном. А потом брату понадобилась удача в трудной дороге. Он справился, но Нила за это время разбила оба колена и долго хромала. Она могла бы быстро залечить ноги, но старушка-соседка вдруг ослепла… А еще вдове с соседней улицы было нечем кормить детей – перемерли все цыплята…

Она не знала, как именно, но раз за разом чувствовала, где именно нужны ее кристаллы.

А яблоки в саду так и остались не больше вишен. И платьев красивых у Нилы никогда не было.

И все, что она могла, – выращивать зеленые кристаллы. Но их никогда не хватало на всех, кому так хотелось помочь.

Тома вскочила на ноги:

– Я возвращаюсь.

Дым хмыкнул, тоже встал и заглянул ей в глаза.

– И чего это ты удумала?

– Она же их всех спасает. А они… Они ее ни в грош не ставят! Зовут невезучей. Да они же не разумеют, кто она, что делает для них. Они же не знают ничего!

Тома лихорадочно затолкала в дорожный мешок подаренное Нилой одеяло, запихала в котомку остатки скромного ужина.

Дым покачал головой, скрестил руки на груди.

– А ты, значит, придешь и все это им на голову вывалишь, да?

– Они должны знать! Они должны все знать! – Тома была готова расплакаться.

– Счастье мое, – Дым приобнял ее за плечи, – вспомни, о чем ты спросила Нилу, когда узнала о стеклах удачи?

– Не может ли она закончить… Стой! Ты же спал! Ты беспамятный был. Ты не мог слышать!

– Беспамятный не беспамятный, а все же повтори.

– Не можешь ли ты закончить войну, – прошептала Тома и отвернулась.

– Теперь понимаешь? – встряхнул ее Дым. – Думаешь, ты одна такая? Ее же на куски разорвут.

Тома молча кивнула. И, кусая губы, принялась распаковывать одеяло.

Алексей Кунин. Город мертвых богов

– Вон он! И ребенок с ним.

– Да тихо ты! Не маши руками, как флюгер. Хочешь, чтобы он тебя заметил?

Джос, прижимаясь к холодным камням стены, осторожно выглянул из-за угла. Альта была права: не дальше чем в двадцати шагах от них он увидел высокого жреца, укрытого плащом с капюшоном. Рядом с ним, держась за руку, вышагивал маленький мальчик. На вид ему было не больше десяти. Деревянные башмаки, потертые штаны, пузырящиеся заплатами на коленках, и свободно болтающаяся засаленная курточка с надорванным рукавом ясно говорили о том, что вряд ли во всем городе найдется хоть один человек, которому есть дело до ребенка.

– Ну что? Я ведь говорила, – прошипела Альта ему на ухо.

– Давай за мной, – сказал Джос и скользнул за угол.

Они с Альтой крались в тени домов, держась достаточно далеко от жреца, чтобы тот их не заметил, даже во время редких заминок на перекрестках улиц и переулков.

Колокол Высотного храма пробил всего четыре раза, но на улицах города царил полумрак. Солнечное око казалось подслеповатым больным бельмом в небе, с прожилками гноя, так что солнечный свет едва пробивался сквозь пухлую подушку пыльных облаков. Порывы ветра, предвестники дождя, играли друг с другом в салки, наперегонки гоняя по пустынным камням мостовых желто-красные листья. С каждым годом листопад начинался все раньше, приближая наступление месяцев скорби.

Редкие прохожие старались поскорее добраться домой, где можно было почувствовать себя более или менее защищенным, укрывшись за крепкими дверями, железными замками и тяжелыми засовами. Возле распахнутых дверей храмов скучали послушники в разноцветных мантиях: кружки для пожертвований давно уже не радовали своих владельцев ни глухим тяжеловесным звяканьем золота, ни легкомысленным переливом серебра.

А ведь этот район считался вполне безопасным. В получасе неторопливой ходьбы уже начинался Долинный квартал, где на перекрестках горели фонари, заправленные земляным маслом, а улицы патрулировала гвардия гарма.

– Стой. – Джос схватил Альту за локоть и потянул ее за собой в небольшой простенок слева от них. Жрец с мальчиком остановились у неширокого приземистого здания, к двустворчатой двери которого вели три ступени. Над дверьми было что-то изображено, но из своего укрытия Джос не мог рассмотреть, что именно. Жрец повернул голову и медленно повел ею из стороны в сторону, то ли что-то высматривая, то ли – пришла к Джосу странная мысль – вынюхивая. Вот капюшон жреца развернулся назад, и Джосу показалось, что скрытый под ним взгляд направлен прямо на него. Альта пискнула и еще сильнее вжалась в холодные камни, отдающие плесенью и сыростью.

Жрец, ведя мальчика за собой, поднялся по ступеням, пригнулся к дверям и сделал несколько скользящих движений рукой. Через мгновение створки распахнулись, но за ними Джос разглядел лишь тьму. Он присматривался до рези в глазах. По спине пробежала, пробирая до костей, царапающая дрожь. Тьма будто была живой, клубясь жирными иссиня-черными тенями, в которых что-то копошилось и непрестанно двигалось, словно пиявки в банке брадобрея или щупальца слизких каракоз, которых выносило на берег после каждого шторма. Жрец с мальчиком ступили внутрь, и через мгновение створки дверей закрылись, отсекая тошнотворную, всосавшую в себя старика и ребенка тьму от уличного полумрака.

Джос судорожно вздохнул, только сейчас осознав, что уже какое-то время не дышит, захваченный жутковатым зрелищем. Рядом с ним так же глубоко вздохнула Альта.

– Пошли, – сказал Джос и выскользнул из их убежища. Перейдя на другую сторону улицы, они неспешно пошли вперед. Поравнявшись со зданием, в котором исчезли жрец с мальчиком, Джос повернул голову, но Альта оказалась быстрее. Ее голова с короткой мальчишеской прической дернулась, и девушка не смогла сдержать восклицания:

– Да это же храм Кхалема!

Сейчас и Джос уже мог рассмотреть изображенное над входом в здание могучее тело мужчины, увенчанное рогатой бычьей головой с тремя глазами в ореоле языков пламени. Он вспомнил рассказы Марвуса о населяющих город богах. Три глаза Кхалема проницали прошлое, настоящее и будущее. Бычью шею обвивало ожерелье из черепов поверженных врагов, а в руках он держал аркан для ловли душ и весы, на которых взвешивал достоинства и недостатки своих прихожан.

– Это нехорошо, – вздохнул Джос и покачал головой. Здание было лишь оберткой, скрывавшей истину. Настоящий храм Кхалема прятался в катакомбах, куда решались спускаться лишь настоящие храбрецы или природные глупцы.

– Что будем делать? – посмотрела на него Альта. В ее зеленых глазах плескался и страх, и вызов, и упрямство.

– Пойдем в таверну, – решил он. – Шуггар и Гомбо наверняка уже там.

Молча они зашагали обратно, в сторону района, прилегающего к порту. Размышляя о жрецах Кхалема, Джос почти не смотрел по сторонам. Да и что нового он мог увидеть? Пустынные улицы там, где еще несколько лет назад в это время было не протолкнуться? Или еще один дом с заколоченными дверью и окнами? Несмотря на усилия гарма и городского совета, состоятельные горожане покидали город, распродавая нажитое поколениями предков добро в половину цены.

Правда, многие из оставшихся провожали беглецов презрительными взглядами и ухмылками. И их можно было понять. Чего только не случалось за тысячелетнюю историю города – даже потеря собственного имени. Умники из криптория каждый год разводили публичные споры об истинном наименовании города, но к устраивающему всех мнению так и не пришли. Древние трактаты, свитки и документы из архивов совета большей частью оказывались подделками, а меньшая часть излагалась столь туманно и на стольких языках, что позволяла придумать и обосновать все что угодно.

Так что теперь даже в официальных документах город именовался просто – Раковина. Именно ее напоминали городские кварталы, разбегающиеся кольцами от залива, с его портовыми сооружениями, доками и складами, до Гармовой горы.

Джос всегда с интересом слушал рассказы Марвуса об извилистой, словно походка запойного пьянчужки, судьбе города. Многие века после того, как первый гарм воздвиг небольшое поселение на берегах Теплого залива, Раковина была средоточием морской торговли Фарра. Доходы от портовых пошлин, торговые сборы с рынков, на которых покупали и продавали все, что можно найти в обитаемом мире, и даже больше – город рос, словно пена на кружке фальшивого эля. Тогда он и получил одно из имен – Город тысячи богов. Моряки и торговцы со всего света привозили в Раковину своих идолов, кумиров и богов. Торговые общества в складчину возводили храмы и жертвовали достаточно, чтобы их служители доносили до небесных владык молитвы просителей.

А затем однажды Ледяное море стало просто морем. Могучий торговый поток сдвинулся, словно поменявшая устье река, и со временем превратился в ручеек, один из многих, разбросанных по побережью Фарра.

Но к тому времени город был настолько обширен и многолюден, что очередной – наверное, очень умный – гарм изобрел новый источник дохода. Так Раковина стала родиной для большинства известных гильдий наемников, рынки обернулись вербовочными пунктами, а город получил еще одно имя – Вдоводел. Именно здесь начинали свой путь легендарные, славные своим благородством Прямые мечи; Веселые кости, которыми матери пугали непослушных детей; Галерники и десятки других отрядов. Отсюда наемники расходились по всему Фарру, не забывая, впрочем, своих корней. Десятина от разных сделок исправно доставлялась в казну гарма и города, а взамен городские ворота всегда были гостеприимно распахнуты перед седыми, иссеченными шрамами ветеранами, решившими дожить свой век там, где прошли их детство и юность.

Но уже какой год подряд словно тень накрыла город…

Потянуло прохладой, и Джос огляделся. За размышлениями он и не заметил, как они перешли по мосту через канал, отделяющий новую часть города от старой. Когда-то здесь стояла городская стена, камни которой наверняка сослужили добрую службу, когда Раковина, расползаясь по всему мысу, словно вылезшее из кадки тесто, подмяла под себя пригороды.

Людей навстречу попадалось не меньше, а то и больше, чем на улицах оставшегося за плечами квартала: в благообразных пристойных районах жизнь с наступлением сумерек замирала, лишь изредка давая о себе знать свистками и перекличкой патрулей, а портовый квартал не спал ни днем ни ночью. Хоть в гавани и не стояли больше на рейде сотни кораблей в ожидании погрузки или разгрузки, все же морская торговля не угасла и по-прежнему служила источником дохода для многих обитателей Раковины: от самого гарма до последнего портового нищего.

– Давай срежем, – предложил Джос и, поплотнее запахнув плащ – чувствовалась близость моря, – свернул в темный переулок. Нависавшие над булыжниками мостовой балконы съедали и ту толику света, которая еще доставалась городским улицам.

Он услышал, как Альта на миг сбилась с шага, запнувшись перед темным проходом, но не остановился. Какая бы нечисть ни поселилась в изнанке городских кварталов – это их город. Знакомые с детства улицы и переулки. Все здесь исхожено не раз, и не два, так что, в случае нужды, они дойдут до цели и с завязанными глазами. Безмолвными тенями они скользили в хитросплетениях узких улочек. Где-то над головой слышались скрип лебедок и негромкий гомон голосов: с лодок, поднявшихся по каналам от гавани к торговым складам, разгружали товар.

С недовольным писком из-под ног прыснули в сторону несколько крыс, но Джос даже не замедлил шага. В некотором роде и он, и его друзья тоже были крысами – городскими отбросами, они лишь чудом выжили и даже сохранили к своим шестнадцати годам все зубы и конечности. Ну, почти все зубы. Плод скоротечной продажной любви портовых шлюх и моряков из всех уголков обитаемого мира. Марвус говорил, что курчавые волосы и смуглая кожа Гомбо – свидетельство того, что его отец родом из далекой южной Пандеи. А пшеничные волосы и голубые глаза достались Шуггару от одного из свирепых сердцем обитателей снежного Домана. Правда, Гомбо обычно возражал на это…

Джос застыл. Замерла и Альта, наткнувшись на его поднятую в предостерегающем жесте руку. Несмотря на весь свой опыт городской жизни, он не узнавал места, где они сейчас находились. Они стояли на небольшом пятачке, куда выходили три улочки и два канала. Стиснутое задними стенами плотно стоящих домов – глухими, без окон и дверей – пространство казалось гигантским каменным колодцем. Над водой клубился странный пар, затягивая камни мостовой нездоровой бледности туманом. Джос никого не видел, но что-то внутри него натянулось, как тетива лука перед выстрелом. Холодный порыв ветра проник под капюшон, взъерошил волосы.

– Джос, что ты…

– Тс-с, – прервал он Альту. Тихо зашипело лезвие его корнака – добрый фут стали, не раз выручавший хозяина из очередной переделки.

А затем цепочка событий, сжавшись в тугой узел, разорвала обволакивающий их туман. Будто сгусток тьмы метнулся к ним от ближайшей стены. Альта, взвизгнув, отпрыгнула, серебряной каплей мелькнул метательный нож – один из полудюжины, которые она всегда носила на поясе. Джос, шагнув навстречу неведомому существу, отпрянул в сторону и нанес удар.

Руку обожгло холодом, будто ударом плетью, так, что он едва не выронил кинжал. Что-то слизкое и холодное – нет, ледяное, словно высасывающее из тебя все тепло, проскользнуло мимо Джоса. На его удар тварь ответила лишь утробным чавканьем. А затем, развернувшись, снова бросилась на двух теплокровных. Из тумана перед Джосом высунулась голова: круглая и безбровая. Тусклая кожа будто присыпана серым порошком. Два раскосых глаза с вертикальными яростно-оранжевыми зрачками смотрят на него злобно и призывно. Ушей не видно, а вместо носа – треугольный провал, прикрытый прозрачной роговой пластинкой. Под ней – пучок чего-то живого и шевелящегося бледно-розового цвета, оно жадно тянулось к лицу Джоса. Не долго думая, он ударил кинжалом, целясь в глаза, но тварь оказалась быстрее, нырнув обратно в туман.

Джос с Альтой, не помышляя об отступлении – не потому, что были такими храбрецами, а потому, что понимали, что повернуться к монстру спиной – верная смерть, кружили в смертельном танце по каменному пятачку, ограниченному стенами домов и обводами каналов. Джос наносил удар за ударом, каждый нож Альты находил цель, из ран твари струилась жидкость необычного пронзительно-синего цвета, но она, кажется, не обращала внимания на увечья, с хрюкающими плотоядными звуками пытаясь добраться до источника тепла внутри непокорной добычи. Раз или два ей удалось коснуться Джоса чем-то вроде щупальца – и оба раза его обдавало ледяной волной.

Вместе с холодом в тело Джоса постепенно начало проникать и отчаяние, сводя мышцы в судороге безнадеги. Наверняка им встретилось одно из тех существ, что несколько лет назад выбрались непонятно из какого уголка Запределья, и с тех пор каждую ночь не уходят с улиц Раковины без добычи, несмотря не все ухищрения городского совета и гарма.

И вот когда даже Джос был готов сдаться, что-то изменилось. Мелькнула размазанная туманом тень. Тварь, развернувшись, недовольно захрюкала и бросилась на нового противника. Сверкнула серебром полоса металла – раз, другой, существо издало пронзительный, полный боли и ненависти крик, а затем раздался гром, туман разорвало яркой вспышкой, и нечисть будто смело с мостовой.

Джос, оглушенный и ослепленный, тряс головой, в попытке вернуть утраченные чувства. С грехом пополам ему это удалось, и он тотчас же задвинул Альту себе за спину, выставив перед собой клинок, не в силах понять – друг перед ними или очередной противник.

Порыв ветра, принесенный морем – по сравнению с холодом, источаемым тварью, сейчас он показался Джосу летним бризом, – оказался к месту. Туман распался на куски, и из него на Джоса глянули серые льдистые глаза. Темные густые брови, изборожденное морщинами узкое костистое лицо, словно вырубленное из мореного дуба. Прямой нос, сжатые тонкой нитью губы, заросший грязно-серой щетиной подбородок. Чем дальше отступал туман, тем четче вырисовывалась высокая фигура стоявшего перед ними мужчины в кожаной длиннополой куртке, кожаных же штанах и высоких ботфортах. В густую шапку черных волос, спускавшихся почти до плеч, щедро вплетены нити серебра. Из-за правого плеча выглядывает длинная круглая рукоять меча, с одной стороны широкого боевого пояса свисает легкий самострел, с другой – непонятное устройство: вокруг металлического цилиндра – с локоть, – занимавшего деревянное ложе, курился дымок. С трудом верилось, что именно он был источником грома и молнии, уничтоживших ледяную тварь. Под взглядом внезапного спасителя Джосу стало неуютно: на миг в голову пришла странная мысль, что в стального цвета глазах мужчины чувствуется… голод?

– Тенелов, – тихонько ахнула Альта, успевшая выбраться из-за спины Джоса. Тот проследил за ее взглядом и увидел, что же так привлекло внимание подруги. На цепочке из непонятного белого металла на груди мужчины болтался необычный знак, судя по всему, вырезанный из крагга, черная древесина которого ценилась на вес золота. Треугольник, вписанный…

* * *

– …в круг. И еще один треугольник внутри первого. И еще один. Я, как ни пыталась подсчитать, сколько их, так и не поняла. А ты, Джос?

– Не-а, – мрачно помотал он головой, отпивая эль из своей кружки. – Мне, если честно, на этот медальон – наплевать. – Он цыкнул слюной сквозь зубы на пол. – А вот его игрушка, плюющаяся огнем, – это уже интересно.

– Это огнебой, – с гордостью сообщила Альта, будто сама была создателем странного устройства. – Говорят, его изобрели в Облачных горах – там тайное убежище тенеловов. А…

– А, по-моему, тенеловы – это просто выдумка, – лениво сказал Шуггар, крохотным ножичком вычищая невидимую грязь из-под ногтей. Его красивое лицо сморщилось в ухмылке. – Сказочки для детей. А вас спас обычный наемник. Я слышал, городской совет обратился с просьбой о помощи ко всем гильдиям. Вот его… как ты там сказала? Огнебой? Это и вправду интересно, тут Джос прав.