Текст книги "В срок яблоко спадает спелое"

Павел Козлов
В срок яблоко спадает спелое

© П. Ф. Козлов, 2012

© Издательство «Алетейя» (СПб.), 2012

* * *

Наследственный дар

Раскаленный диск закатного солнца пламенел над обрамлявшим горизонт лесом. Безоблачное небо, чистейший, пастельной голубизны свод, с земли казался испестренным бесчисленным вкраплением песчинок. Жаркий воздух и к вечеру, при всей эфемерности, сохранил безнадежную неподвижность, не давая отмашку полету фантазии в поисках путей для явления прохлады.

И, все-таки, вечерний чай собрали не в глубине дома, где толстые стены были щитом от жары, а на крытой, но раскаленной веранде. Хозяйка считала, что здесь можно курить, не причиняя близким вред и беспокойство. Струился дым, и создавал подобие завесы вокруг худощавой, седовласой интеллигентной дамы, которая, и без огнедышащего эффекта, смотрелась весьма значимой фигурой. Марья Егоровна даже и не боролась с привычкой курения. Ей казалось, что беспощадность никотина, в ее случае, сильно преувеличена. Неспешные затяжки дарили привычное удовольствие, и способствовали стимулированию мыслительного процесса. Дело в том, что госпожа Вишневская была ученая дама. Более того – весьма ученая. Доктор медицинских наук. Профессор НИИ психиатрии.

Вишневская выглядела, да и была, натурой открытой и чуждой равнодушия. В ней ощущался действенный интерес к окружающим. Она готова была принять выдаваемое, как допустимую действительность. Но, за кажущейся простотой, был начеку пытливый ум. Марья Егоровна всегда отдавала голос «за», пока не выявлялось что-то «против». Пожалуй, так смотрела бы Фемида, осмелься кто-то снять повязку с глаз богини. Пусть сострадание в сердцах, но правосудие дороже.

Компанию ей составляла дочь, Анна Андреевна. Лет сорока, в расцвете зрелой красоты. Ее облик убедительно подчеркивал родственное сходство с матерью, но не требовалось особой наблюдательности, чтобы выявить явные различия. Дочь Анна была величественна в движениях и убедительна в их отсутствии. Имела более холеный вид, куда решительнее взгляд. Глаза смотрели пронзительно. Цвет имели изменчивый или, может, трудно определяемый. Из-за их затаенности в тени надбровных дуг и густом обрамлении ресниц. Но, вместе с тем, ощущалась в ней склонность к мечтам. Не мечтательности, отнюдь. «Ей не чужд полет фантазии» – так думала мудрая мать. И Анне, порой, удавалось украсить житейскую прозу возникновением провидческих открытий. Ей, как бы, ниспосланных.

Не сломленные несусветным зноем, как будто их погода на дворе, мать с дочерью неспешно пили чай. Ничто не отменило тот серьезный разговор, который женщины вели вполголоса, в раздумьях. И поднимался ввысь дымок от сигареты, когда должна была возникнуть мысль.

– Ты, Аннушка, счастливый бы, казалось, человек. Тебе не пришлось искать призвание. Ты получила откровение и заключила брак со звездами. Я только так трактую вашу внезапную встречу с Георгием, любовь, и скорый брак.

– Меня подготовила бабушка Лиза, что суженый мой – звездочет. Так как же тут было ошибиться, когда Георгий мне сказал: «Люблю», а я узнала, где седьмое небе.

– Бабушка Лиза тебя ко всему подготовила. Она у нас и сама все предугадывала, да и исторические хроники толковала проникновенно. Только вот, мне порою казалось, что велик в ее прошлых обстоятельствах художественный вымысел.

– Но ты ведь тоже искала истину. А разве может быть что-либо важнее, чем отыскать свои корни?

– Ну, конечно, может. В нашем случае, зациклиться на поисках корней происхождения – бессмысленно. Потому, что можно прожить в потемках. Надо следовать мироощущению. А не тем страницам в книге судеб, которые, вдруг ты сочтешь, написаны специально для тебя.

– Бабушке и люди верные приезжали – рассказывали. И она, сама, читала в прошлом. Все говорило об одном. Что Лизавета – дочь великого «старца». И что же к ней тогда Вырубова людей присылала, чтоб не дали ей пропасть? И в документах бабушка носит фамилию Вербина, как созвучная специальная память о святой девственнице. Которая прабабушку спасла, не дала семени «старца» погибнуть.

– Да, Аня, все может быть и так. А может – этак. Бабушка Лиза теперь и слышать не хочет ни о каком ясновидении, и считает это дьявольским наваждением. И день, и ночь поклоны бьет у святых икон. Там, при монастыре. И стремится жизнь свою довести до смерти благостной. Я была у нее, она и поговорить со мной не отказалась.

– А меня-то, мама, она видеть хочет? Могу я съездить к ней?

– Ну, конечно, Аннушка. Вот отдохнете вы на юге, ты к ней и съезди. А то годы ее немалые, все может быть.

– А, все-таки, я чувствую в себе великую кровь. Отсюда и ясновидение, и мысли я читать могу. Да. А у Тины другой, неистовый дар «старца» проявляется. Она ведь девочка еще совсем, а весь мужеский пол к ней тянется, стоит ей только взглядом одарить.

– Что это ты несешь такое несусветное? Сама ты достаточно фригидна. Тебе звезды подавай. А Тиночку ты в Мессалины наметила. Что ты, Аня, побойся Бога.

– Я никого не намечаю. Но если есть таков ее удел, то я ему противиться не стану.

– Что же ты, девочку шестнадцатилетнюю, дочку свою, определяешь в развратницы?

– Но, мамочка, ведь ей семнадцать. А Джульетте было четырнадцать. И Тина давно уже не девочка. И ей решать, в чем видеть в жизни смысл.

– Податься в современное хлыстовство и совершать, как норму, свальный грех?

– Теперь все называется иначе. И уже давно везде сексуальная революция.

– Да! Ты прости меня, конечно, но тебя лечить надо. Тебя уж точно. А Тину – наверное. Если, правда, то, что ты рассказываешь.

– Ну, конечно. Лоботомия, электрошоки, медикаментозное вмешательство – все придумано для того, чтобы мозги на место поставить. Только мозгов уже там не будет, да и душа уйдет. И будет HOMO овощ.

Солнце завершило зрелищный парад своего ухода. Начинало темнеть и неожиданно повеяло прохладой. Марья Егоровна задумчиво курила в тишине. Анна Андреевна смотрела распахнутыми глазами вдаль, и светились они верой в будущее. Блеснули темными изумрудами, и спрятались, когда Вербина сказала, поднимаясь:

– Все будет хорошо, добрая моя, любимая мама. Мы отдохнем, а осенью к тебе приедем, в Ленинград. И все обсудим, и к бабуле съездим. Пойдем, прохлада к отдыху зовет.

– Да, Аннушка. Окончен день тяжелый.

Откровения Анны

Анна Вербина поехала на юг. Погода все время стояла пляжная, без каторжной жары и со спокойным морем. И неизменно потрясал момент возникновенья южной ночи, когда пьянит обманом близость звезд, с недосягаемым и равнодушным блеском.

Родители Алены и Владика Прониных и Анна Андреевна, помимо своих детей вывезли в Сочи еще трех их одноклассников – Андрея Болдина, Шурочку Ижевскую и Марину Вдовину. Пронины не первый год останавливались в частном доме, там нашлось место и для Шурочки с Андреем. Анна Андреевна отдыхала по путевке, и администрация санатория отыскала возможность поселить ее дочку с подругой в том же корпусе. Вышло так, как всегда происходит в компании знакомых людей, но случайных попутчиков. До возвращения в Москву оставалось два дня, но все уже торопили время. Случился ожидаемый перелом в настроении. Последние две недели перед заключительным школьным годом решили отгулять дома, напоследок детства. Взрослые подустали и ждали отъезда не менее откровенно. Было здорово, но трудно найти человека, который не говорил бы, что после двух недель устает отдыхать. Солнце становится в тягость, а море не в радость. Путевка у Анны Андреевны кончилась.

* * *

Через стеклянные двери холла Марина видела друзей, что-то бурно обсуждавших на залитой солнцем площадке у лестницы, ведущей на пляж. И была почти на выходе, когда Анна Андреевна позвала ее, негромко и убедительно.

– Всего несколько минут-…

– Ну, Анна же Андреевна. Я целый день готова вам отдать.

И впрямь, общенье с Вербиной не шло в счет времени. Как будто бы действие ауры Анны влияло на четкую скорость минут с тормозящим эффектом. Природная энергия ее порывов смягчалась женственною грацией движений. Строгое, порою властное лицо, удивительно преображалось и светилось добротой, когда Вербина общалась с милыми ее сердцу людьми. А весь ее облик, и, как казалось, пронзительный взгляд, делал ее появление, где бы то ни было, событием. На нее оборачивались. Она привыкла.

– Марина, я говорила с Прониными. Мы должны лететь послезавтра в десять, ты знаешь. Я предложила, я просила их остаться еще хотя бы на сутки. Мне нужно. Их дети ни в какую, да и родителей не удержать. А Шурочка – так просто ее ждут. Лишь с Тиной нет проблем. Пожалуйста, Марина. Это нужно. И прошу тебя – попробуй предложить сама. А не так, что от меня исходит. – Анна Андреевна пристально смотрела Марине в глаза, мягко опустила руки ей на плечи. – Прошу тебя, девочка.

– Так разве же необходимо всем одним рейсом улетать? Мы и приехали вместе случайно, и все общение происходило по накатанным рельсам школьного знакомства.

– Ты права. Но раньше считалось нормой поведения, что, если знакомые люди, свои личные поездки на отдых соединяют в единый вояж, то происходят согласования. У нас билеты, рейс известен. И коли мы меняем планы, то предложить своим ребятам продлить наш отдых дня на два, я думаю, ты тоже посчитаешь долгом.

– Ну, конечно, правда, ваша. Я предложу, я знаю аргументы.

* * *

Марина сразу подняла вопрос. Ей было незачем искать подхода к теме.

– Я не хочу так скоро уезжать. Как вспомню осень, город, и дожди…

Вся их компания барахталась в отливе и, в разной степени, уже достигла берег. Волны ласково сопротивлялись, перестукивались галькой. И Марина продолжила.

– Ведь дополнительная пара дней у моря куда милее, чем неделя городской суеты. Анну Андреевну попросим, ей в санатории билеты поменяют.

На призыв реагировали многоголосо и отрицательно. А Шурочка сказала, что в тот же вечер уезжает в Ленинград.

Тина спокойно слушала отказы. И молчала. Только по дороге к санаторию сказала неожиданно: «Ну, и, слава Богу. Остаемся. Здесь рай и море, хоть полно людей. И, кажется, вчера, вернулся тот, кто меня впечатлил расцветом своей брутальной юности. Должно быть, путешествовал в горах. Я покажу тебе».

Не собирая мыслей, на ходу, Марина процедила: «Горячая какая ты натура. Есть риск перегореть».

Марина Вдовина не бредила любовью. Она не торопила ход событий. В мечтах, порою, уносилась далеко. Но постоянный поиск чувственных утех ей не казался стоящим усилий. И не совсем типичной выглядела ее достаточная отдаленность от подростковой сексуальной практики.

– Но, Тина, я же знаю, что это ты растревожила бедную свою маму. Опять безумная любовь, и сногсшибательный избранник. А ум, которому многие позавидовать могут, буравят эротические бредни.

– Нет. Мама первая придумала остаться. Но может перекинуть на меня. Легче всего сказать, что это – Тина. Да мне какое дело – здесь иль там. Мир соткан из любви. Ты, видно, севера дитя. Там созревают позже. А я не стану противиться. Пусть опаляет всех вокруг огонь, что есть в моих желаньях.

– Да разве же я в самом деле? Тебя природа будоражит. А я влюбляться не спешу. В срок яблоко спадает спелое.

– Какая ты, Марина, рассудительная и образованная девушка.

* * *

Анна Андреевна, когда отъезжающие на рейс садились в автобус, провожала их задумчивым взглядом. А потом отвела прищуренные глаза к безоблачному небу. Марина и Тина все повторялись, то «Жалко», то «Пожалеете». А, вскоре, то ли двинулись на пляж, то ли поехали с экскурсией на озеро. С несвойственным намереньем: «Мне надо отдохнуть», Анна Андреевна спустилась на террасу, где тень и панорамный вид на море.

И, виделось издалека, сидела неподвижно. Не отводя от горизонта взгляд. Пока не начал резать тишину далекий гул встревоженных моторов, и не понесся ввысь серебряный орел, их сорванный полет маршрутом на Москву.

И, закончив набор высоты, лайнер будто завис на секунду, осознав кульминацию взлета. А затем, с прощальным ревом, рухнул в море под крики ужаса зрителей.

* * *

По возвращении в Москву Анна Андреевна не медлила ни дня. Мать рассказала ей, как бабушку найти, и все пытала в телефон:

– Что, Аннушка, случилось? Быть может, сначала ты ко мне. Расскажешь. Я чувствую, что-то стряслось.

– Да все нормально. Я ведь хотела к бабе Лизе. Вот, после отдыха, и собралась.

– Не хочешь говорить – воля твоя. Но успокой меня только, что нет никакой беды. Ни с тобою, ни с Тиной.

– Все в порядке, милая моя, хорошая. А к тебе я на обратном пути заеду. Ведь будешь терзаться, пока глазами и сердцем не уверишься.

– Ну, бабушку целуй, и позвоните вместе. Скажи – дочка услышать хочет.

* * *

– Вот так гостья пожаловала, и во время-то как, – баба Лиза как взяла внучку за руки, так и ввела ее в избу. И отпустила только в горнице, когда устроились они сидеть друг против друга.

– Я знала, Анечка, что предстоит нам встреча. И, не далее как вчера подумала: «Неужто она опаздывает?». А ты – тут как тут.

– Да. Я к тебе с вопросами. Только ты разъяснить мне сумеешь.

– С измалетства все тебе разъясняла. Как же еще вопросы сохранились?

– Вот скажи мне, Лизанька, что тревожит меня? Отчего я примчалась к тебе?

– Примчалась ты, потому что любишь меня, старую. Ведь я тебя взрастила, и всю душу вкладывала.

– Ну, баба Лиза, что я буду свои чувства к тебе описывать? Ты же читаешь у меня в сердце.

– У тебя появились сомнения, потому что понять не смогла. А понять не смогла от гордыни. Возомнила, что все уже знаешь.

– Ругай меня, бабушка. Ругай меня, милая. Только вразуми. А то боюсь, что сомнения перейдут в уверенность неправильности всей моей жизни.

– Ведь ты с любовью относишься к людям, и стремишься делать добро?

– Я думаю, что так.

– Ведь ты не торгуешь своим третьим оком? Не ищешь благодарности, не жаждешь поклонения?

– Да что ты. Ты ль меня не знаешь?

– Так что ж за горе?

– Я не предвидела, и проспала.

– Впервые чушь такую слышу. Ты отговаривала всю компанию лететь этим рейсом в Москву?

– Ну, да. Я и Марину просила мне помочь. Но делала я это из-за Тины. Та встретила очередного принца.

– Так это Тина с просьбой и сбила тебя с толку. Не стала бы ты, Аннушка, как дочке не хотелось бы, менять билеты и отлет откладывать. Да и друзей на то же уговаривать. Это что, ерунда, в конце летнего сезона билет с юга в Москву на близкую дату оформить?

– Нет, это очень сложно. Я беспокоила Георгия, он через метеорологов сумел возможность отыскать.

– И это ради того, чтобы Тина свела знакомство с каким-то хахалем?

Анна даже раскраснелась, и ловила каждое слово.

– Тебе открылась близость катастрофы. Ты всех своих пыталась уберечь. А Тина? Отвлекающий пролог перед трагедией. Сумела своей просьбою отвлечь от сути дела. Но не смогла тебя остановить. Ты все предвидела. И сделала, что в силах.

– Но я же, бабушка, заснула на террасе. Может, солнце разморило. И не думала о самолете. Только чудовищные крики на пляже меня разбудили.

– А что же ты хотела – работать, как машина? Иль бегать и кричать – он рухнет, помогите? Ты платишь нервами за каждый момент откровения. И ясновидение пеплом осыпает твою голову. Смотрите, люди, моя внучка ненаглядная, плетет в косу свои седые пряди! – У Лизы на глазах блестели слезы.

– Наверно, это обморок случился. В лучшем случае. Тебе бы к матери, Марье Егоровне, на месяц, в санаторное залечь.

– Вот еще, чего не хватало. Ты ей, бабуля, ненароком не скажи. Мне и сейчас уже спокойно. А побуду у тебя пару дней, и получу заряд энергии, как минимум, на год.

– А я за тебя, Аннушка, молиться буду. И молитва моя будет светлая. Потому, что ты чистая душа.

* * *

Марина Вдовина, семнадцати лет от роду, блондинка, с чертами лица правильными и аккуратными, не считала себя семи пядей во лбу. Среднего роста, спокойная и окруженная аурой спокойствия, самодостаточная – она импульсивно ощущала доброе отношение большинства и только усиливала его приветливостью и теплым голосом среднего регистра. Не умом, так сердцем она тревожилась, как разобраться в этом многообразном мире взрослой жизни, куда ей предстояло вступать. Тут появилась внезапная связь с Вербиной старшей. Анна Андреевна доверилась ей, тем самым дав понять, что Марина всегда найдет в ней поддержку. Прошлое исчезло с обломками Ту-154 на дне Черного моря, через трагедию продолжали жизнь Тина, Анна Андреевна и Марина. Тина была подруга, а Анна Андреевна виделась наставницей. И Марина ей позвонила.

– Ты не опаздываешь, самое время поговорить, – Анна Андреевна приготовила чай. Закатное осеннее солнце создавало атмосферу остановившегося времени в просторной гостиной со старинной мебелью и раздвинутыми тяжелыми драпировками на окнах.

– Располагайся поудобней.

Анна Андреевна присела на диван, Марина устроилась в кресле. Начинало темнеть.

– Мы ведь до школьных ваших лет все жили на Кавказе. Быть может, Тина говорила. Георгий Александрович ученый, там офис наблюденья звезд – обсерватория. Он астроном. Сейчас подчиняется нашим обстоятельствам. Приезжает в Москву, по возможности. Я бы век там жила. А Тине надо учиться, быть с ровесниками. Замуж, да, чего уж, замуж выходить. Но вот послушай, какая существует история. Я расскажу немного, – Анна Андреевна пристально смотрела в окно, будто читала прошлое из воздуха.

– Мой прадед – подробный о нем будет позже рассказ. Раскрывшийся уникум, гений рассудка и плоти. Душа его была огромна, а энергетическая мощь из него просто выплескивалась. Собою он мог жестко управлять, но не всегда считал, что нужно это делать.

– Простых кровей, абсолютно безграмотный, он умудрялся разобрать причину недуга, болезни. И, подчас – болезнь заговорить, добиться исцеления.

Другой дар – телепатия. Что для другого – зрение. Давала, без труда, работать с мыслью. Он мысль читал. Мог, без труда, внушать.

– И видел в будущем. Все видел – что случится. И чья за этим будущим вина. – Анна выговорила все единым духом, и замерла, как в ожиданье эха.

Марина ловила каждое слово, сердце часто билось.

– Он умер… погиб. И даже не узнал… У него уже были дети, достаточно взрослые. Он не знал, что любимица его, Мария… Она его боготворила. Была беременна. Как только он погиб, Мария разрешилась. Родилась дочка не ко времени. В Россию пришла революция.

– Ладно, Марина, а то история будет очень долгая и грустная. Прабабушка умерла не родами, а вскоре. Но девочка выжила, в ней принимали участие. И бабушка моя сподобилась расти. Росла она в деревне, и все дивились ей. Указывала, если кто вдруг потерялся – где находится. С утра уж знала, кто к ним в гости забредет, хотя не звали. Все сходилось. Но совсем особый случай – про утопленницу. Она тогда сказала, кто убил. А откуда знает – сказать не могла. Сама не ведала.

С убийцей быстро разобрались, а с бабушкой еще быстрее. Ее тайно и спешно вывезли в Москву. А то народ деревенский начал судачить: «что это за ведьма подрастает». Потом она подрастала в городе. Елизаветой ее звали, и девушка из нее выросла славная. А за три года до начала она уже знала, что будет война.

Меж тем, на улице стемнело. Еще не успели зажечь фонари. Чернели здания на сером фоне неба. Проемы окон стали как глазницы ночи. И Анна Вербина задернула гардины. Зажгла торшер, потом присела вновь. И чувство, как при чтении древней книги, усилилось.

– Бабушке рассказали тайну ее рождения. Ты слышала про экстрасенсов? От отца Елизавета унаследовала дар. Ей был и к помыслам людей открытый доступ, она могла предвидеть их поступки и судьбу.

А вокруг Советский Союз, и Сталин, и храмы рушат. И Бога у них нет… И Лиза, бедная моя бабушка, с даром пророчицы и страдающей душой, потратила многие годы, чтобы быть как все. Беда.

Документы ей сделали, что сирота. Отец и мать – рабочие крестьяне. Старая дева – интеллигентка растила ее и поставила на ноги. Учиться бабушка пошла в университет. И даже комсомолкой стала. Лиза Вербина.

Для нее не было тайн в людях, и что произойдет могла узнать. Но любовь куда выше знаний. Его звали Егор. Бабушка знала, что будет – Егор погиб в конце сорок второго. Но за месяц до смерти он получил отпуск с фронта: дочка родилась. Вот…

– Достаточно воспоминаний. Главное – этот феномен, ясновидение, пророческий импульс – как хочешь назови. Столько терминов в специальной литературе. Мама в меньшей мере обладает даром, но она старается максимально его реализовать. Закончила медицинский, психотерапевт с огромной практикой и кучей научных трудов. А я мечтательница, мне интересны откровения. Я могу видеть будущее, и достаточно определенно. Но, что такое наш маленький мир, когда есть вселенная и вечность. Я могу предвидеть, даже предупредить. Как в Сочи. Но ты и Тина меня услышали…

– Тучи предвещают грозу. Но кто-то выйдет сухим, другой промокнет до нитки, а третьего убьет молнией…

– Я давно бы тебе о себе рассказала. Но все повода не было. Дико ведь сразу начать – ты знаешь, а я экстрасенс. А теперь уж деваться некуда. – Анна Андреевна задумалась на миг. – Сейчас, куда не глянь, увидишь объявления. Все готовы судьбу предсказать, и от порчи избавить, от сглаза – деньги плати. Я этим людям не судья, суд на них сыщется. Так много шарлатанов. А я природным даром не торгую.

– Но ты, Марина, как вторая моя дочь. И знай, что я с тобой постоянно. И жизни бояться не надо. Стараться не делать ошибок – достойная позиция. Слава Богу, я вижу, ты так и думаешь. Я только близких мне людей стараюсь окружить вниманьем, а их, что пальцев на одной руке. Ты, девочка моя, из их числа.

Беседа предстояла длиной в жизнь. Но в этот вечер уложилось много. Марина, с благодарностью, простилась. Ей задали усвоить материал, который сильно отличался от учебных.

В раздумьях, медленно, Марина шла домой. «Я, маленькая девочка, взрастила себя с духом амазонки, – она вела отчет своей судьбе. – Родители решали свои проблемы. А мамочка носилась надо мной, пока не убедилась, что самый крупный недостаток у ребенка – синдром отличницы. Но то подготовительный этап. И это великое счастье, что вдруг появляется кто-то, (ну, назовем его Анной Андреевной), с огромным пророческим даром. Указывает, словно камень на распутье, каков конец манящих вдаль дорог. И остерегает от неправильной.

Так, слава тебе, Анна Андреевна. Отличница приветствует тебя!»

* * *

С максимализмом юности наивное дитя решилась уповать на предсказанья. Но у девушки был сформирован характер, и часть важных поступков заложена в нем.

Марина не вспомнила теперь, но был в ее истории момент, когда девочка четко решила, чего в жизни точно не будет делать.

На вид открытая, Марина создала свой персональный мир, начав строительство с создания позиций, вернее, внутренних устоев. Наверно, многие считают о себе, что имеют собственное мнение. Наиболее расхожий самообман.

Но Марина была с малых лет одинока, с внушенным принципом самостоятельности, и примером крутого отца. Владислав Анатольич служил образцом совершения жестких поступков.

Ребенком, в одиннадцать лет, она, летом, играла на даче с соседской девочкой, ровесницей, Аленой. Зимой Марине подарили фокстерьера. Она привязалась и не чаяла в нем души. Щенок бегал с соседской дворняжкой и так заигрался, что и на ночь его не смогли загнать в дом. Это был ее друг, и он предал. Марина плакала всю ночь. А утром пес вернулся, радостный, голодный.

Марина покормила беглеца. Но собралась в Москву. И пса с собою. Вернулась вечером, усталая, одна. Про пса сказала, что в дороге потерялся. А ночью порвала все фотографии, где бедолага был запечатлен. Она была в ветклинике. Собаку усыпила. Он предал. Справедливость в личных чувствах слабый довод. Марина поняла, что не научится предательство прощать. И это свойство сохранилось навсегда.

* * *

И еще. С самых первых дней знакомства с Тиной, Марина, не задумываясь, включилась в интересную игру, предложенную подругой как занимательная необходимость.

– Ты знаешь, – доверяла тайну Тина, – наверное, все взрослые так могут. Но мама моя уж точно, потому что она сразу знает, что я не подумаю.

– Ну, и у меня родители, иногда. Но я думала, они догадываются.

– Кто их знает, этих взрослых. Но мама моя точно все мысли читает, поэтому я сначала отдумаю, а потом уж иду ей на глаза.

– А что же ты думаешь, когда не думаешь?

– Я просто, что вижу, то через голову и пропускаю. «Вот идет пацан» – например – «он достаточно смешной, но, наверное, это пройдет». И, дальше: «Надо предполагать, что пройдет, а что останется. И про себя тоже. Может, я сейчас не смешная, а вырасту смешной. А вот идет девица. Наверное, домой».

– Так что же, если мама твоя в голове читает, она говорит, прочитав ерунду.

– «Ну, Тина, у тебя и ветер в голове. Постарайся собраться, девочка» – вот так, приблизительно, она и говорит.

– Но я люблю думать. Папа показал мне, как это интересно и полезно.

– Да кто тебе мешает! Смотри, какой огромный день. Тебе, если хочешь подумать, ну, я имею в виду, о чем-нибудь личном, совсем не обязательно делать это, когда кто-то рядом. Обдумай все свое, а потом иди – и ветер в голове.

– Мне кажется, что с Тиной Вербиной вам дружить интересно. – некстати заметила Маринина мама вечером, когда девочка обдумывала Тинины слова.

«И, впрямь, наверное, читают. Мама, моя родная – ну, и пусть, ради Бога. Но посторонних к своим мыслям допустить? Я научусь так делать, что пусть прочтут, и скажут: «Ну и дура».

* * *

А следующим утром после беседы с Вербиной старшей, когда время позволяло надеяться, что звонок не сочтут нарушением права на сон, Марина позвонила и спросила у Анны Андреевны:

– Вы могли бы сегодня уделить нам какое-то время? Мы долго с папой вчера разговаривали. У него к вам вопросы. И просьба. И предложение.

– Так заезжайте в середине дня. Положим, в два. Нормальное время?

– Это самое лучшее время из всех возможных.

* * *

Вдовин приехал ровно в два. С огромным букетом из роз и тяжеленной корзиною фруктов.

– Я даже и не помню, на «ты» мы или официальничаем, Анна, так сказать, Андреевна?

– Я думаю, мы не были на «вы». Но не виделись изрядно, так что теперь как скажите.

– А как вы позволите, добрая наша фея? Ведь по гроб жизни благодарны будем, что Маринку от смерти спасли.

– Так, значит, «ты». И никаких не хочу слышать благодарностей, потому что я к Марине сердцем прикипела. И заслуга ваша, что такую дочку на свет произвели и воспитать сумели.

– Ну, спасибо, Анечка, за добрые слова. А, насчет воспитания, так это она сама состоялась такая разумница. Да и гражданка Вербина примером наставляла, да и советом никогда не обделяла. Мне Марина вчера рассказала о многом. Ты же не наказывала ей молчать?

– Я, Влад, Марине доверяю. И в мыслях нет учить, о чем рассказывать другим, о чем молчать. Представь, могла ли девочка тебе условие поставить: «Ты, папа, никому не говори!»

– Вот откуда в ней мудрости кладезь. Так, хорошо, Анечка. Все ясно, что мы никому не скажем. И я понял, что могу тебе свою, так сказать, просьбу, изложить?

Анна присела на диван и указала Вдовину на кресло, приглашая к беседе.

– Сначала вопрос прямой и, безусловно, главный. Меня ты можешь отнести к числу людей, которым ты вниманье уделяешь?

– Ну, Владислав, уж это не вопрос. Вы с Катей в поле моего вниманья. Мы даже, я так думаю, друзья.

– Вопрос другой. Тебе дано предсказывать событья. Могу я попросить подумать обо мне? Какие мне светят в ближайшее время раскладки?

– Я чувствую, что смогу это сделать, потому что… Давай помолчим.

Владислав как будто сгруппировался в кресле, и застыл, в напряжении. Анна буравила его взглядом, зрачки то расширялись во все пространство глазного яблока, то утопали в глубине бездонных омутов глазниц. Но отошли метаморфозы глаз и Вербина промолвила:

– Послушай. Я не буду говорить о личной жизни потому, что твои ощущения правду тебе говорят. И жена у тебя навсегда, любимая и любящая. Только странно, что будет неожиданность от близкого человека. Но не от Кати.

– А вот о жизни деловой… Ты, Влад, трудоголик. И много исходил дорог, прикладывал усилий. Почти впустую. Я не знаю историю метаний и поисков. Но ты, наконец, нашел. И направился по верному пути. Сейчас есть дилемма. Так ты должен полностью к новому повернуться. Я знаю, как тяжело расстаться с тем, во что вкладывал усилья и надежды. Но я вижу еще больший успех в новом деле.

– И на сегодня я все, что смогла, рассказала. У тебя светлая голова. И я желаю удачи.

Вдовин расслабился, но кресло покидать не собирался.

– Теперь другой вопрос. Марина говорит, ты к супругу своему уезжать собираешься?

– Ну, это, может, только через год, когда девочки школу закончат.

– Еще вопросы можно задавать?

– Об этом лишнее спрашивать.

– Тогда о важном. Георгий – астроном. А к астрологии он как относится?

– Относится он хорошо. Наверное, как ты к проектированию космических кораблей. Он астроном на должности в НИИ. И астрологией там не занимаются.

– А нельзя попросить его, в частном порядке, составить мой гороскоп?

– Георгий очень ответственный. И звездами – одержимый. Он может сделать личный гороскоп. Что предвещали звезды и планеты в тот миг, когда ты появился на земле. Но лучше будет сделать это так. От тебя требуется точный час, и день рождения, и месяц. Мама жива? Так, может, она и минуты припомнит? У Георгия есть ассистент. Молодой и талантливый. Астрологией бредит. Обратимся к нему, а Георгий поможет в работе. Они вместе составят. Не беда, что тебя он не знает. Но Марине он истинный друг.

– Так. А теперь вопрос почти последний. Там, где обсерватория, земли Краснодарского края?

– Ну, да. В горах, над Геленджиком.

– Я хочу купить там участок и дом построить. Мы можем обменяться информацией? Я узнаю минуты и часы, а просьба насчет гороскопа очень сильная. А тебя, Анечка, прошу дать мне точный адрес, где ты мечтаешь скрываться в горах. Ведь мы друзья, а наши дочери как сестры. Я там хочу построить дом. Пусть будет нашим общим горным замком. А ты – душою горного приюта. И соглашалась иногда принять нас в гости. А если уж совсем серьезно: Марина об этом мечтает. Она собиралась со мною подъехать. Да где-то застряла, вот-вот подойдет. А у меня, прости, дела. Я не могу сказать просто: «спасибо». Даже ты не представишь, как я благодарен за все. Ну, значит, на связи.

– Удачи тебе, Владислав Анатольич.

Примерно через час заехала Марина. Вернулась Тина, от разъездов по делам. Готовились обедать. И зазвонил Маринин телефон.

– Да, папа. Она рядом, – и слушала внимательно отца. – Да, обязательно. До вечера.

– А я и не знала, Анна Андреевна, что у вас и к котировке акций существует интерес. Отец сказал, вам не безразлично, что акции «СибУгольМет», в которые он месяц назад вложил две трети своих капиталов, сегодня выросли в цене в два раза.