Текст книги "Новые приключения Емели. Преддверие строки"

Эпилог

На улице

Фросинья

 
Сдуйся ухо сдвинься глаз!
Сказка вроде удалась!
 

Аксинья

 
Хоть не всё и шло по плану,
Всё случилось в самом главном!
 

Фросинья

 
Вот и всё. Все вышли части.
Сказку будем завершать.
 

Аксинья

 
Эх, а я-то как фломастер
Раззадорилась писать!
Да. Закончили мы сказ.
И расстанемся сейчас.
Всё случилось. Всё сбылось.
И в душе оборвалось.
 

Фросинья

 
Да не грусти, Аксинья, брось!
Всё ведь только началось!
То затравочка была,
Чтобы выросли крыла!
Сказку смело завершай,
Жизню нову начинай!
 

Финальная песня

Все

 
Солнце на небе вдалеке.
Люди в деревне на реке
Счастье на дне найти спешат.
 
 
Щука помашет им хвостом.
Люди как гуси косяком
Вслед на блинах за ней летят.
Друг за другом в ряд.
 
 
Припев:
Как у нашего Емели
Мимо рта блины летели.
На печи не жди удач,
За блином пускайся вскачь!
 
 
Эй, вставай с печи Емеля.
Глянь, блины все улетели.
Ждёт тебя в свои края
Щука родная твоя.
 

 
А все преграды на пути
Легче с друзьями обойти.
И путь надёжней до мечты.
 
 
Видишь кого-то, кто не прост,
Кто за спиной свой прячет хвост,
В помощь – волшебные порты.
И с победой ты.
 
 
Припев.
 

Конец

Преддверие строки
^{Стихотворения}

 
Об этом не расскажется,
Про это не напишется.
Как твой венок развяжется,
Так мой рассказ рассыпется…
 

До листьев
^{1980–1988 гг}

 
Карельских ночей обнажённая свежесть
По нервам ударила и закачала.
Очнулся – и словно до этого не жил,
Росинкой слеза на щеке задрожала.
 
 
Я снова родился средь сосен и елей,
Умылся речною водой и прозрел,
Укрылся в объятьях лесной колыбели,
Вдохнул красоту и на миг онемел.
 
 
По лесу бежал, задыхаясь, смеялся
И грустно и молча вдоль берега шёл,
Я с миром холодным, унылым расстался,
Я вновь пламень духа и веру обрёл.
 
 
Карельских ночей обнажённая свежесть
По нервам ударила и закачала.
Я в лодке простой и в походной одежде
Плыву по реке без конца и начала.
 

 
Я шёл к тебе,
Ты приходила
Дождинкою, упавшей на лицо,
И свежесть, словно утро, приносила
На старое, забытое крыльцо.
 
 
Я выходил,
И верил свету,
И видел красные цветы,
И знал, что это ты,
И был внутри твоим теплом согретый
Среди вокруг повисшей духоты.
 
 
Оставшись там, на жёлтом берегу реки,
Бредём по мокрым улицам невыбранным путём
С тобою, друг от друга далеки,
Быть может, мокнем под одним дождём.
 

1980

 
Мне надоело ехать в поездах
И в полутьме купе скоблить со стёкол копоть.
Сидеть на нумерованных местах
И снова в очередь за чаем топать.
 
 
Потом можно стоять, сидеть или лежать,
Колёса быстры, рельсы напрямую,
И всё как прежде – только ожидать
По расписанию станцию любую.
 
 
Вот стоп! Приехали! Скрежещут тормоза.
Я на платформу выбегаю без оглядки.
Что это? Снова поезд? Протираю я глаза.
Да, я ошибся, только пересадка.
 
 
Платформа под ногами, вагона грязный пол,
Я вещи волоку по узким коридорам.
Девятое купе. Я, кажется, пришёл.
Сажусь и засыпаю очень скоро.
 
 
Колёса дребезжат, динамики брюзжат
И чей-то в полкупе живот на полке.
Я просыпаюсь, а вокруг – кто где, кто в чём, все спят
И, кажется, уже навек умолкли.
 
 
Но нет! Приехали! Скрежещут тормоза.
Я на платформу выбегаю без оглядки.
Что это? Снова поезд? Протираю я глаза.
Я вновь ошибся. Только пересадка.
 
 
Девятое купе и снова тот живот
Трясётся в такт колёсам и стаканам.
Мне мелодичный храп успокоенье шлёт.
Всё в норме. Просыпаться ещё рано.
 
 
По назначенью едем, регулярно прибываем.
Тебя разбудят, скажут, так что дрыхни, не робея.
Но сонный проводник меня ошпарил чаем.
Я просыпаюсь! Вскакиваю! Где я?!
 
 
Бегу по коридорам, чую что-то близко, рядом.
Я в тамбуре. Стоп-кран! Скрежещут тормоза.
Мне по ступеням вниз спускаться надо
Впервые без платформы, широко открыв глаза.
 
 
Цепочки, словно цепи бесконечных поездов,
Я оставляю сзади, как оковы,
Я по земле бегу, ныряю в глубь лесов,
Захлёбываюсь и рождаюсь снова.
 

1984

В. Высоцкому

 
Кто крутит нашей жизни колесо?
Мы сами у штурвала, всё так ясно.
Куда ж тебя, как щепу, понесло?
На море штиль, маяк, дорога безопасна.
Зачем ты снова бегаешь от носа до кормы,
Кричишь: «Наверх!» и трюмы открываешь,
Куда ты тянешь их, затворников тюрьмы,
Гляди, ты же на рифы наплываешь!
Успеть к штурвалу – рифы за бортом.
И снова рвёшься паруса поставить.
Они ж сидят на палубе от солнца под зонтом.
И некого тебе на руль направить.
Корабль вправо, влево, вдруг на месте закрутило.
Они кричат: «Сапожник! Куда нас понесло?
Ты хочешь, чтоб нас всех волною за борт смыло?
Ну погоди, дождёшься, гад, нам делая назло!»
Ты бегаешь по трапам и шлюпки проверяешь.
Канаты подтянуть, задраить щель в борту.
Они ж следят и ждут, когда на мель ты сядешь,
Чтоб выместить всю злость, пока не встал в порту.
На горизонте сквозь туман далёкие огни.
Опасности все позади остались.
Тебя будто нечаянно за борт столкнули вниз.
А впереди не порт, сверкали звезды, в море отражаясь.
 

1981

 
Я славлю одиночество в ночи,
Дарующее истины мгновенья,
За тайное безмолвие свечи,
За суетности редкое забвенье.
 
 
Благодарю застывшие минуты
За щедрость откровенья тишины,
За мысль, сбросившую путы,
Изведавшую притяженье глубины,
 
 
Когда внезапно разрывают время
Простые вещи быта и жилья,
Вдруг ставшие причастными мгновенью
Бессмертия, открывшего себя,
 
 
Когда себя я чувствую собою,
Когда во мне века, а предо мной –
Загадка вечности, шумящая листвою,
И звёздный свет, и пропасть будущих веков.
 

1984

 
Из облаков берёз
Вниз белые ручьи.
 
 
И боле ни о чём.
Прислушайся. Молчи.
 
 
Из облаков берёз
Вниз белые ручьи…
 

1984

 
С жару пучит витрины
И шатает балкон.
Золотым апельсином
Небосклон раскалён.
 
 
Солнце в хлопья настругано,
В липкий лепится ком.
Тени жмутся испуганно
Под кустами ничком.
 
 
Липнет зной паутиной
И пойман в загон,
Бьёт фонтаном жасмина
Затонувший газон.
 

1984

 
Крошит дождь по панели.
Воздух пряно парит.
Между блёсток сирени
Пьяный дух ворожит.
 
 
Зашатает на вдохе,
Чуду быть повелит,
Тучи выжмет по крохам
И жасмин заслезит.
 
 
Вот и выплакан весь.
Тишина насторожит –
Кто-то таится здесь
И прислушался тоже.
 
 
Ветра вздох под листами
Защекочет, и вдруг
Тот, второй, за кустами,
Разгоняя испуг,
 
 
Растрясётся от смеха,
Захохочет взахлёст,
И с листов ошалелых
Упадут сотни слёз.
 

1984

 
Люблю случайный перегляд
Вдруг встретившихся глаз.
Украдкой любопытный взгляд,
И вновь: «Мне дела нет до вас».
 
 
Поверх невозмутимый вид,
А что в душе творится…
Фантазия наворожит
Всё то, чему не сбыться.
 
 
Волненье, тайна и свобода,
Надежда, вымысел, игра,
Неуловимых чувств природа,
Цветка недолгого сестра.
 
 
И в сотый раз, как в первый раз,
И робко, и нечаянно
В обрывках разговора глаз
Живёт несбыточная тайна.
 

1984

 
Мне многого в жизни не надо –
Поэзии чистый глоток,
Как утреннюю прохладу,
Вдохнуть на распутье дорог,
 
 
Увидеть великое в малом,
В рожденье и таянье дня,
Простор ощутить небывалый
За краем лесного плетня,
 
 
Рассыпаться стынущим градом
В руках ошалевшей травы,
Разбиться шелковичным садом
Под вязью густой синевы,
 
 
Осенней листвой разлететься,
Пролиться весенним дождём,
С деревьями лечь по соседству
И выйти травою потом.
 

1984

 
Как мне быть среди белого плена?
Белизной оглушён и тоской.
Позади только двери и стены,
Старый двор сквозь окно предо мной.
 
 
Словно птице подрезали крылья
И осталась она одна.
Рвётся навзрыд, навылет
В больничный проём окна.
 
 
И кричит, и ломает крылья,
И, затихнув, молчит, грустна,
Вспоминая просторы синие,
Как и прежде, одна, одна.
 

1984

 
Пастернака постарались
Позабыть прозренье рифм,
Но фатально прорастали
Сгустки слов глазами нимф.
 
 
Вновь пастельной пасторалью
Наплывал его мотив
И пронзительнее стали
Поражал, заворожив.
 

1984

 
Музыкально грациозен
Перехлёст хрустальных спиц
И застывший на морозе
Взмах фарфоровых ресниц.
 
 
И сиреневые ели
В середине января,
Затаившись, присмирели,
Тайну праздника храня.
 
 
И растерянно повисли
На завистливом кусте
Комья снега, хлопьев бисер,
До земли не долетев.
 
 
Вновь от лета и до лета
Словно детское «Замри!»
Прозвучало рядом где-то,
Двери лета затворив.
 
 
Разлилось в лесу забвенье,
Затопило до небес,
И царит оцепененье,
Охраняя сонный лес.
 

1985

 
Снег у дома сверх порога
Спит, убитый наповал.
Он всю ночь посредь дороги
Куролесил, пировал.
 
 
А уставши, падал навзничь,
Засыпая без оглядки,
Оставляя утру за ночь
Суету и беспорядки.
 

1985

 
Разбросаны остатки
Былой зимы вокруг,
Как белые перчатки
По черному ковру.
 
 
Расплакались деревья,
Как дети в темноте,
Как будто их за дверью
Забыли в суете.
 
 
И бусами хрустальными
Их слезы по ветвям
Качаются печально,
Подвластные ветрам.
 
 
Во всем волненье чудится,
И чувства не унять.
Опять душа заблудится
И будет тосковать
 
 
В отчаянном разбеге
Сквозь морось на ветру
О белом-белом снеге
На солнце поутру.
 
 
О елях в дивных кружевах,
О соснах как во сне,
О том, что стало лужами,
Расплакавшись к весне.
 
 
Разбросаны остатки
Былой зимы вокруг,
Как белые перчатки
По черному ковру.
 

1985

 
Умер снег, почернел.
Больше не обновится.
Вот и всё, отбелел.
И теперь лишь приснится.
 
 
Больше не удивит
Чистотой небывалой.
На прохожих глядит
Безнадежно, устало.
 
 
И как дряхлый старик,
Позабытый детьми,
Головою поник,
Полон снами зимы.
 

1985

 
Вот-вот деревья вспыхнут,
Вот-вот заговорят.
Слоится воздух рыхлый,
Роняя аромат.
 
 
С утра исколот почками,
Дрожит от возбуждения
И облачными клочьями
Рвет небо в нетерпении.
 
 
А небо в жуткой панике –
Брожения боится.
То тучами завалено,
То синью разразится.
 

1985

 
В нагромождениях весны,
В раскрытых окнах, птичьих всплесках
И в том, что улицы грязны,
А с крыш – хрустальные подвески,
 
 
В двоих, спешащих из апреля
Вдоль края льдинок в никуда,
В разлитой с неба акварели
По всем вокзалам, поездам,
 
 
В несметных россыпях созвездий,
Разбитых с неба об асфальт
И ставших грязью на разъезде,
В которой их безумно жаль,
 
 
Во всех нахлынувших волненьях
Среди весенней кутерьмы
Душе не вымолить прощенья
За холод в сумерках зимы.
 

1985

 
Сколь буду я безумно одержим
Порывами неведомых стремлений,
Когда душа, как облако, как дым,
Гонима ветрами изменчивых мгновений?
 
 
Не зная имени, блуждая невпопад,
Волнуется от шороха и взгляда,
Не замечая боли и утрат,
Торопится к несбыточной отраде.
 
 
Что ожидает, затаив дыханье
И напрягая зрение и слух,
Когда ее награда – лишь страданье,
Когда предмет страданий слеп и глух.
 
 
Напрасно к разуму приходит с покаяньем
И, успокоясь, доверяется ему.
Чуть колыхнется тёплое дыханье –
И вновь на цыпочках тропинкою во тьму.
 

1987

 
Тончайших чувств невидимые нити,
Проводники глубоких, сокровенных тайн,
Верните неожиданность открытий,
Природа удивления, восстань.
 
 
Вспои меня, пленительная влага
Безмолвного живого словаря.
Какого более желать мне блага,
Когда бросает листья ветер по оврагам
Беспутной блудницы Вселенной якоря,
 
 
Когда твой взгляд и глаз твоих движенье
Меня такою манят высотой,
Таким сбивают головокруженьем,
Что я по радуге твоей Вселенной
К твоим ногам все тем же падаю листом.
 

1986

 
Опять душа растрепана, как прежде,
И не собрать, не вычленить мотив,
И мне приносят старые одежды,
И в них ведут на старые пути.
 
 
Да, понимаю, соберусь, и сяду,
И поверну себя к обыденным делам,
Тоскливому блуждающему взгляду
Всю силу разума и логики отдам.
 
 
Передо мною всё, о чём мечталось,
Что виделось в неведомой стране,
Всё, о чём думалось, досталось и осталось
Ненужным грузом в мёртвой тишине.
 
 
О чём же плачется пришедшей новой ночью,
О чём невнятно губы говорят,
К чему влекутся и о чём пророчат
Вслепую, ощупью, бросаясь наугад?
 
 
Зачем друзей звонками телефонными
По кругу ищут и, безмолвия страшась,
Всё вспоминают темы разговорные,
Случайных слов угадывая связь?
 
 
И с детской памятью единственной и верною
Ведут навзрыд бессвязный разговор,
Где чувства детские, забыты и растеряны,
Ждут возвращения тебя в твой старый двор.
 

1988

 
Это кто же чистил зубы
И отфыркивался кто,
Вытирая свои губы
О пушистые манто
 
 
Строгих елей, гордых сосен
И доверчивых кустов?
Кто всё это с неба сбросил,
Пролетев поверх голов?
 
 
В пышных кремовых бисквитах
Утопая по колени,
Разбрелась седая свита
И застыла в отдалении.
 
 
Жду. Гадаю. Вот очнутся
И поднимут перезвон.
Праздник. Чашки. Ложки. Блюдца.
Вспомнят: «Чай не кипячён!»
 

1988

 
Вновь пролетел, растрёпанный
Пустыми разговорами
И подгоняем вздохами:
«Когда ж конец? Ну скоро ли?»
 
 
Стыдясь своей банальности
И снова повторяясь,
Сошёл на полустанке,
Неловко спотыкаясь.
 
 
А завтра те же правила –
Восход, закат, цветение,
Он, за углом оставленный,
Опять стоит в смятении.
 
 
И люди, просыпаясь,
Апрель то или май,
Войдут в него, толкаясь,
Как в утренний трамвай.
 

1988

 
В сумраке блёклом
Старый пейзаж –
Светятся окна,
Четвёртый этаж.
 
 
За шторами тени,
То два, то один.
На кухне пельмени,
А в комнате – QEEN.
 
 
Мокрые пятки
Из ванной на кухню.
«Мама, конфетку!
Я буду послушный!»
 
 
На полке – тарелки.
Брейгель на стенке.
Пипетки и грелки.
Разбиты коленки.
 
 
День утихает
В сладкой истоме.
Тихо вздыхают
Комнаты в дрёме.
 
 
И сонно дымится
Чашечка чая,
Желая излиться,
Тепло излучая.
 
 
В сумраке блёклом
Старый пейзаж –
Светятся окна,
Четвёртый этаж.
 

1988

 
И пришло, и случилось,
И надежды сбылись.
Сердце пало, разбилось,
И собрать не стремись.
 
 
Не ищи оправданий
Торопливым слезам.
Не беги от страданий,
Не кидайся к словам.
 
 
Пусть вокруг суетливо
Разбирают огни.
С твоим новым мотивом
Вы остались одни.
 
 
И в грядущих мгновеньях
Ты его позови.
Он придёт во спасенье
Огня и Любви.
 
 
И затеплится рядом,
И станет шептать.
И былые обряды
Вернутся опять.
 

1989

С. Д.

 
Когда шаги прошелестят,
В прихожей хлопнет дверь,
Сверши молчания обряд
И тишине поверь.
 
 
Когда лишь эхо возвратят
Прощальное одно,
Сдвинь занавесок белых ряд
И выгляни в окно.
 
 
Там бродит вечер по дворам
И силится заснуть,
В траву сползает по стволам,
Ложится как-нибудь.
 
 
Не спится. Он в кусты идёт
И в их дела мешается.
Сирени мнёт, ворчит, встаёт
И белой ночью мается.
 
 
Но всё же сон своё берёт.
Ночь открывает сонник.
Он тихо голову кладёт
Тебе на подоконник.
 
 
Зевнув, заходит, не спросясь,
И, комнату обняв,
Так просто обнаружит связь
Вещей, цветов и трав,
 
 
Бессонниц, и забытых снов,
И комнаты, и сада,
Любви волнующихся слов
С безмолвием разлада.
 
 
Объемлет всё, и примирит,
И поцелует руки
Взамен на твой печальный вид,
На шалости от скуки.
 

1989

К. С.

 
Опять весна. И ахи, охи!
И снова, снова пробужденье.
И ты, растратившись на вздохи,
С природой празднуешь рожденье.
 
 
Тебе и весело, и грустно.
Ты в снах и в будущих цветах.
И потому твоё искусство –
Раскрыться белым на ветвях.
 
 
И тонким яблоневым цветом
Сокрыть печаль и суету.
Ты вся обречена на это,
И смысла нет гадать судьбу.
 

1989

 
Выпал первый снег,
Укрыв всё отболевшее.
И мы, забыв о сне,
Перед зимой опешили.
 
 
Мы были в этом крошеве
Сплошным комком желаний.
Желая лишь хорошего,
В такое попадали!
 
 
Такое открывалось нам!
Мы, радуясь, страдали.
И узнавали заново
О радости в печали.
 
 
Сегодня день рождения.
Тревожно и светло.
Рождается мгновение,
Как выдох на стекло.
 
 
А мы к стеклу приникли
И силимся поймать
То, от чего отвыкли,
Что ввек не удержать.
 

1988

Н. Г.

 
Вдоль пустеющих улиц,
Где лишь лужиц круги,
На прощанье с весною
Растратишь шаги.
 
 
Сверху мокрые ветки.
Впереди поворот.
Старых окон виньетки.
И все чувства вразброд.
 
 
Сложишь белые крылья.
Спрячешь плачущий взгляд.
Вновь тебя позабыли,
Как столетье назад.
 
 
Улыбнёшься печально
И свернёшь в старый двор.
Вдруг услышишь случайно
О себе разговор.
 
 
– Я же помню, входила
И касалась рукой.
И дрожала, и билась
Ветка пылкой листвой.
 
 
И глаза обещали
Продолженье весны.
А потом исчезали,
Тоскою полны.
 
 
– Но сегодня, я слышал,
Шептала трава,
Кто-то белые крылья
Укрывал в рукава.
 
 
То деревья бормочут
Меж собой невпопад.
Возвращенье пророчат,
Про тебя говорят.
 
 
Перехватит дыханье.
Лёгкой тенью скользнёшь,
Где жило ожиданье,
Где выплакан дождь.
 
 
Тихо ветки раздвинешь,
В шелест листьев войдёшь,
И печали покинешь,
И себя обретёшь.
 

1989

 
Будут длится поздравленья,
Вспомнят старые слова.
И в своих предубежденьях
Ты окажешься права,
 
 
Что круженья исчезают,
Гаснут свечи и огни,
Шепчут тени, появляясь:
«Всё окончено, усни».
 
 
День ушёл, не попрощавшись,
Бросил вещи и цветы.
Как и он, легко расставшись,
Не грусти о них и ты.
 
 
Обрати себя к незримым
И единственным мирам,
Где душа живёт, хранима
В них, на зависть временам.
 

1988

 
Из неведомых селений
Приходили, припадая.
Про порыв и вдохновенье
Говорили, пропадая.
 
 
И тянулись руки следом,
И мольбы был полон взгляд.
Сердце жаждало ответа
И стучало невпопад.
 
 
И виденье обещало
Возвратиться к вам опять.
А пока вокруг смеркалось,
Стыла занавеса прядь.
 

1988

 
Незнакомое утро слетело
С неизвестной картины, возникшей на миг,
И меня увело от родных и знакомых,
Увело и забыло средь улиц чужих.
 
 
Неуютно и холодно в мире красивом,
Бледно-розовый снег как безмолвная вечность лежит.
А тепло всех родных, всех родных и знакомых
Далеко за снегами, за сто лет пути.
 

1985

Первый снег
^{(1988–1991)}

 
Вот и всё. Окончены бредни,
Вся вокзальная суета.
Улеглась толкотня в передней.
Все шарфы старый шкаф раздал.
 
 
Всё окончено, отстрекочено,
И не хватит рук раскидать
В том, что было листвою отсрочено,
И вернулось вновь колдовать.
 
 
Тормоша и сдвигая границы,
Установит свои права,
И заплачет, целуя ресницы,
И запрячется под рукава.
 
 
И останется только радость
В ночь по белому убегать.
И останется только падать,
Только падать и не вставать.
 
 
Будут в брызгах и канители
Воротник и глаза пропадать,
Будут ластиться, чтобы согрели,
Будет мокрых губ не поймать…
 

1988

 
То были минуты забвенья,
Текущего смысл пропадал.
И комнаты бились в волнении,
И к ним полумрак припадал.
 
 
Им твой полушёпот пугливый
И детский украдкою взгляд
Головокруженье сулили,
Ввергая в забытый обряд.
 
 
Дрожали узоры по стенам,
Бежали, сломя, но куда?
Им вырваться было из плена,
Как мне твоих глаз угадать.
 
 
И окна, и стены, и двери
Следили, ловя каждый вздох.
Дом происходящему верил,
Страдал, но открыться не мог.
 
 
И были минуты забвенья,
Дом замер, движений боясь,
И мы у него на коленях
Стыдились в объятья упасть.
 
 
И только глядели друг друга
И только дышали едва,
Последнюю линию круга
Нам дом, сторонясь, рисовал.
 
 
Неотвратимое рядом
Бродило, довольно собой,
Дышало в затылок из сада,
Вставая у нас за спиной.
 

1988

 
Облизывай губы и смейся!
Навзрыд будет кто-то другой.
Потом. Когда? Неизвестно.
И в том будет смысл иной.
 
 
То будет из новых вигилий,
Идущих вослед, а теперь
Тебя соловьям не осилить,
Сколь их совершенством ни мерь.
 
 
Проститься невыносимо,
Быть рядом – и боле того.
Тебя без усилий отнимут
И спрячут в чертогах богов.
 
 
И в страхе попрячутся нимфы
В озёрах, деревьях, прудах.
Тебе посвящённые рифмы
Сбегут со страниц от стыда.
 
 
Поэтому дальше ни слова.
Поэтому лучше впотьмах.
Ни слова о тайне живого,
Тем более о глазах.
 

 
Сказала всё, что хотела.
Деревья стояли в бреду,
Глядели на нас очумело
И ждали, когда я уйду.
 
 
Им было, конечно, тошнее,
Всё видя и слыша, страдать,
И сдвинуться с места не смея,
И слова не смея сказать.
 
 
Щемило упасть в твои ноги,
Зарыться в траве с головой,
Заплакать и вспомнить о Боге,
Уснуть под твоею рукой.
 
 
Но кончилось всё. И настало
Знакомых не узнавать,
Себя разнести по вокзалам,
По поездам растерять.
Смеркалось. Ленивые тени
Сползали с деревьев, кряхтя.
Цветы подгибали колени,
Клонились, клевали, крутя.
 
 
Пришёл. Меня уже ждали.
Горела свеча на столе.
Боялся – про всё узнали
И будут глядеть вослед.
 
 
«Потом. Когда? Неизвестно».
Сбылось. Оказалось рядом.
И шедшее следом воскресло,
Вводило вигилий обряды.
 

1988

 
Прибеги, ведь сад с нетерпеньем
Ожидает твоих шагов.
Он закусит губы в волнении,
Будет биться поверх голов.
 
 
Разбежится тропинок дрожью
И потупится, воротясь,
Станет каяться в жизни прошлой,
К твоему плечу прислонясь.
 
 
И шалея от прикосновений,
Не устанет тебя обнимать,
Руки, волосы и колени
Ты позволишь ему целовать.
 
 
Он зашепчет про сны и вёсны,
Как ночами глаз не сомкнуть,
Как тебя угадывал в звёздах
Обречённый на Млечный Путь.
 
 
О его сокровенном узнаешь,
Вспоминая своё, загрустишь,
Что прошло, по траве растеряешь,
Не простившись, забыв, убежишь.
 
 
Сад и я останемся двое,
Молча попусту ревновать.
Напоследок тайны откроем,
Сговоримся про всё рассказать.
 
 
Мы мальчишки, и нам по пятнадцать,
Мы глупы и мудры лишь одним,
Тем волненьем, с которым расстаться
Равносильно исчезнуть самим.
 
 
Нам Бог знает о чём намечталось,
Навыдумывались слова,
А была ведь такая малость,
Да и ту пора забывать.
 

1988

 
Обнявшись с комнатой вдвоём,
Мы плакали и вспоминали.
И вздрагивал над нами дом,
Ночной сочувствуя печали.
 
 
Окно старалось рассказать
О новом и звало забыться,
Кидалось осенью спасать,
Грозилось вторгнуться, открыться.
 
 
Невнятный серый разговор
Пересыпался за стеною,
Где полутёмный коридор
Взывал к безмолвью и покою.
 
 
Где полусонные пальто,
В бреду ворочаясь, ворчали
И невпопад, и не про то
И до утра не засыпали.
 
 
Вставало старое жильё,
О подоконник опираясь,
Зудило, ныло про своё,
На каждом слове спотыкаясь.
 
 
Я порывался встать и выйти,
А вслед из книжек записных,
Качнувшись ворохом событий,
Валились чувства, взгляды, сны.
 
 
И падали, и поднимались,
Раскладывались и опять
Прощались, шли и возвращались,
И было легче тенью стать,
 
 
Чем оставаться тем, что было,
Комком исхлёстанных ресниц,
В ночи качавшим, как кадило,
Остатки слёз, обрывки лиц.
 

1988