Текст книги "Новые приключения Емели. Преддверие строки"

 
Отстрадается белыми хлопьями
По холодным, тёмным стволам.
Я свои суетливые хлопоты
Раскидаю по дальним углам.
 
 
Заболею тоской по белому
И покину сумрачный дом.
В школах доски испишут мелом и
Позабудут стереть потом.
 
 
Позабудут, к окнам приникнув,
Где ноябрь не в своих правах,
От последних листьев отвыкнув,
Белым пробует на кустах.
 
 
Где врываясь морозным вдохом,
Не успев обмотаться шарфом,
Будут бегать, и падать, и охать,
И в ладони дышать теплом.
 
 
Как и он, все права оставлю,
Забреду в лес, где снег белей,
И с нахлынувшим чувством не справлюсь,
И заплачу, чтоб стало больней,
 
 
Оттого, что ноябрь не вечен,
Что он буйствует белым впотьмах,
Позабыв, как вчерашний вечер
Одиноко топтался в слезах.
 

1988

 
Скажи мне, чем же, милый друг,
Могу помочь тебе в печали?
Как оборвать страданий круг,
Которыми тебя венчали?
 
 
Где их исток? Я припаду
И буду пить до боли.
И в них блаженство обрету,
Иной не зная доли.
 
 
Твои глаза теряют свет
И молят о спасении.
Они прожили сотни лет,
Забыли день рождения.
 
 
Не в силах блеск былых времен
Вернуть весны веселью,
Они покинуты давно
Рассветом и свирелью.
 
 
Я принесу им капли рос,
Нетронутые травы.
И ты увидишь, что всерьёз,
Они одни лишь правы.
 
 
И вспомнишь старые слова
О радости в печали,
И губы тронутся едва,
Улыбку намечая.
 
 
Мелодии забытых дней
Вернут очарованье,
И среди скрипок и огней
Затеплится дыханье.
 
 
А завтра выпадет зима
Печалями старинными.
О, если б знала ты сама,
В чём их первопричина.
 
 
И будут всех веков старей
Все сны в трамвайном грохоте,
Всё то же хлопанье дверей,
Всё те же слёзы походя…
 

1988

 
Шло паденье венских стульев.
С окон – вихрем кружева.
Вещи в комнатах проснулись,
В горле прыгали слова.
 
 
Шло виденье по карнизу,
Полы платья подобрав.
С ним интимные репризы
Репетировали бра.
 
 
Шло вселенское паденье,
Всеми тяжкими грозя,
Предвещая взлёт и тленье,
Окна загодя слезя.
 
 
Страх карабкался по стульям,
Залезал за воротник,
Прикасался и сутулил,
Подвигал паденья миг.
 
 
Выползали клочья света
Из-под шапки ночника.
И душа была отпета
Во мгновенье на века.
 

 
И обнимутся, встретясь, дыханья.
И заблудятся, встретясь, глаза.
И родится во встрече прощанье,
Снова тайну недосказав.
 
 
В поцелуй перельются губы,
Будут вздрагивать, пленом томясь.
Разлученьем себя погубят,
Возродятся, вновь возвратясь.
 
 
А наутро, узнав друг о друге,
Постареют на тысячу лет.
И всё то, что рождалось в испуге,
Станет молча сходить на нет.
 

1988

 
На город обрушилось лето.
Нависло вдоль улиц, облапя.
И поутру, встав до рассвета,
Пошло по дворам, косалапя.
 
 
Глаза протирая спросонья,
Брело, оступаясь в канаву,
И белой бумажной короной
Плыло, ожидая облавы.
 
 
И вправду, вихрастая стая
Вослед с улюлюканьем, свистом
Неслась, у запруд доставая,
Пуская с восторгом и визгом.
 
 
Удрать было полным безумством.
Но всё-таки, сил набираясь,
Карабкалось наверх без устали,
По всем четырём разбегаясь.
 
 
В канаве следы оставались,
Торчали, боясь захлебнуться,
В траве под ногами валялись,
И стоило только нагнуться.
 
 
Следы уводили к вокзалу
И вились вдоль складов за насыпь.
Машин и людей избегало,
Бежало подальше от трассы.
 
 
Разъезды, мосты, полустанки
Выстраивались по порядку,
И ждали уже спозаранку,
И двигались ближе украдкой.
 
 
Оно же влеклось стороною,
Спокойно, без лишних эмоций.
Вдоль леса шуршало травою,
И шлёпало жидким болотцем.
 
 
Всё это тянулось с восхода.
День с устали в ноги валился.
Казалось, не будет исхода.
И путь бесконечностью длился.
 
 
Вот вправо. Тропою брусничной,
Сухими бесшумными мхами.
Чуть ниже – рекой, как обычно.
Здесь шагом и кроясь кустами.
 
 
Скрипят деревянные клади,
Вступают в права огороды.
Кружа, замыкаются сзади,
Калитками встав на проходе.
 
 
Меж яблонь и старых сараев,
Под лай и плесканье колодцев
Уходим всё дальше от края
И слушаем, где отзовётся.
 
 
Вдоль изб балагурят на лавках,
Платки уложив на колени,
Гороха ломая лопатки
И ветки ломая сирени.
 
 
Попав в западню палисада,
Акаций раздвинем кусты,
И редкая в рёбрах ограда
Нам явит предмет маеты.
 
 
Спиной прислоняясь к забору,
Про кринки и вёдра судачит,
Что, мол, за водицей бы впору,
А за молоком и тем паче.
 
 
На выгон дорога пылится.
Всё ближе мычанье и топот.
Спешат по дворам расходиться
И там переходят на шёпот.
 
 
И солнце, и сонные ветки
Стремятся всё ниже за крышу.
Напыжившись, глохнут наседки,
И тополя тополь не слышит.
 
 
И тишь. Лишь у сада шелохнется,
Крапивой крадучись к дороге,
Да где-то на хуторе охнется,
Летит и замрёт на пороге.
 

1989

 
Только дождь. Только серая в яблоках лошадь
У притихших кустов на сыром и пустом берегу.
Каплет. Каплет вслепую на ощупь и крошит.
И дымится земля, как во сне замерев на бегу.
 
 
Капли вкруг обтекают застывшее время,
Что хрустальною сферой повисло над лугом, дрожа,
И боится рассыпаться в этом ничейном Эдеме,
И намокшие ветки боится в себе отражать.
 
 
Не качнётся трава. Не взметнётся ни рыба, ни птица.
Только дождь. Или всё это только обман?
Но дымится земля и к реке головою ложится,
И ни вздохом, ни взглядом не выпьешь уснувший туман.
 
 
Всё тесней и тесней заплетаются тонкие сети.
Их не скинешь с лица и в ладони не соберёшь.
И в каком ты опять очутился забытом столетии,
Не поймёшь никогда и дороги назад не найдёшь.
 

1989

 
Ни губ разомкнуть,
Ни рук разобрать.
И просится звук
Безмолвию вспять.
 
 
Накрыли туманы,
Объяла вода.
И двигаться странно
Во тьме никуда.
 
 
Привыкнуть грешно,
Постыдно стареть.
Ни жить не дано,
Ни во сне умереть.
 
 
И длится столетье
Объятье Земли,
И ветви как плети
На плечи легли.
 

1989

 
Я вновь открываю Грина,
Как старые окна весной.
И снова душа пилигрима
В дорогу зовёт за собой.
 
 
Туда, где за насыпью ржавой
Недвижная дремлет вода
В объятьях заглохшей канавы.
Скорее, скорее туда.
 
 
Где пыльные чахлые стебли,
Бессонны от стука колёс,
Глотают упавшее небо
И, прячась, бегут под откос.
 
 
Там мы рюкзаки поправим,
Канаву перешагнём,
Тоску поездам оставим
И в сбывшийся сон войдём.
 
 
Мы будем брести, шалея,
От хруста травы и хвои,
И станем добрей и мудрее,
Доверясь деревьям одним.
 
 
И выйдем на берег под сосны,
Забудем про годы и дни,
И вечером в зарослях звёздных
Останемся только одни.
 

1989

 
Лес затаился и присел,
Когда мы мимо шли,
А вдоль его горбатых тел
Бежали мураши.
 
 
Бежали, прятались в дупло,
Под камни и в траву,
Где лужиц чёрное стекло
Качалось на плаву,
 
 
Где жили губы и глаза,
Шептали о своём,
Глядели, как закат сползал
По просеке в проём.
 
 
Старались вырваться кусты,
Лес взглядом их держал,
На протяжении версты
На вздохе замирал.
 
 
Впуская нас, лес отступал
И пятился назад
И в то же время замыкал,
Обхватывал стократ.
 
 
И мы не знали ничего
О собственной судьбе
И доверялись лишь его
Истомной ворожбе.
 
 
А он смотрел и понимал,
О чём мечталось нам,
Свернуть с дороги предлагал
И прикоснуться к снам.
 

1989

 
Губы – карамели.
Волосы в снегу.
В рукава метели
Рвутся на бегу.
 
 
Заплетутся пальцы
Вкруг воротника,
И зима повалится,
Дыбя облака.
 
 
Заштрихует мелом,
Кинешься искать,
И в тумане белом
Будешь век плутать.
 
 
Сменятся одежды,
Разбегутся дни.
Смутные надежды
Останутся одни.
 
 
И тогда в смятении
Память позови,
Вспомни о волнении,
Вспомни о любви.
 

1989

 
И опять начиналось лето,
И кончалось в начале июня,
Где на листьях в пылу расцвета
Притаилась осень-горбунья,
 
 
Где в полях безымянные травы
Расцветали, не требуя смысла,
И по сути своей были правы,
Лишь на миг у реки повиснув.
 
 
Сколь ни пыжилось солнце в соснах,
По озёрам жар разливая,
Всё же к вечеру таяло слёзно,
Лишь о памяти умоляя.
 
 
Всё грядущее представало
Словно в двух зеркалах навстречу
И бессмысленно повторяло
Все свиданья, разлуки и встречи.
 
 
День грядущий был прожит с утра,
Жизнь была прожита с рожденья,
Сколь бы ни было в ней утрат,
Вздохов, радостей и смятенья.
 

1989

 
Что читать, когда не спится?
Книгу собственной судьбы,
Где истлевшие страницы
Полны снов и ворожбы?
 
 
Где избитые сюжеты
Повторяют старый путь
И кружатся до рассвета,
Слёзы силясь обмануть.
 
 
Всё о том же, как и в детстве.
Что сменилось? Не поймёшь.
В бедном ситцевом наследстве
Только память узнаёшь.
 
 
Лишь она плетётся сзади
И, лохмотья подобрав,
Пишет в жёлтые тетради
И об парту трёт рукав.
 

1989

 
Вам, девочка, так мало лет,
Вы прожили так мало,
Но Вашей прелести секрет –
Грядущих битв начало.
 
 
Напрасно будете гадать
И с тайною надеждой
Под Рождество ложиться спать
И чуда ждать как прежде.
 
 
Вам доля Богом суждена
Войти в иные сферы,
Иные слышать имена
И жизнь познать без меры.
 
 
Но всё потом. Теперь лишь вечер
Лежит в ногах притихших хат.
И Ваше детское наречье
И чистый изумлённый взгляд.
 
 
Ах, милая девочка!
Возьми меня в свои дивные сны,
Где дни бесконечны и ночи нежны…
 

1989

 
И кувшин её на плече её.
И запястья раб ей на руки клал.
Воду пил, глядел на глаза её.
Воду лил на грудь, наземь проливал.
 
 
Вопрошал: «Чья дочь?» с изумлением,
«Есть ли место ночлега?» – с робостью.
Говорила: «Есть» со смущением
И бежала к матери с новостью.
 
 
Раб же Господу поклонялся ниц,
Под уздцы брал верблюда весело
И шагал вослед волшебных ресниц,
Где ресницы и солнце развесило.
 

1989

 
Стихи мои таятся,
Как дети под крыльцом.
Спать поутру ложатся.
Укрывшись пальтецом.
 
 
Им снится город старый
На берегу морском,
Дым трубок, звон гитары
И танцы босиком.
 
 
И смуглая девчонка,
Что солнца горячей
В зелёном платье тонком
С корзиной на плече.
 
 
А ночью карнавалы
На узких площадях
И мокрые причалы
В туманах и слезах.
 
 
Под утро мостовые
В гирляндах и цветах
Разлягутся пустые
На сонных берегах.
 
 
Дома откроют дверцы,
Рассеется туман
И, стоит приглядеться –
Узнаешь Зурбаган.
 
 
И примутся в истоме
Стихи о том вздыхать
И долго в полудрёме
Про город вспоминать.
 

1991

 
Меня всё чаще моё детство окликает,
Зовёт ребёнком, потерявшимся в ночи.
Осколки памяти как светляков по лесу собирает
И мне приносит в маленькой горсти.
 
 
Прижмётся крепко-крепко со слезами,
Переживая расставания испуг,
И улыбнется влажными глазами,
Протягивая свет из тёплых рук.
 
 
И оживают призраки былого,
И входят в сны, и за руки берут.
Ведут к реке, не говоря ни слова,
И головой к реке на берегу кладут.
 
 
Дымится небо, ивы причитают,
Трава дрожит, не в силах отойти.
Глядят кусты, глядят и вспоминают,
И бабочки сбиваются с пути…
 

1991

 
Трава у дома поредела,
В канаве спит вчерашний день.
В саду крапива постарела,
У чердака с утра мигрень.
 
 
Никто не хочет просыпаться,
Так сладок утренний туман.
И время самое пробраться
К малины выгнутым листам.
 
 
За ветки яблони цепляясь
И ноги сразу промочив,
На все четыре разбегаюсь,
Едва минуту улучив.
 
 
Малина ждёт, глядит и дышит.
Рука к листу – как поцелуй,
Но солнце с крыш ей письма пишет,
В траву роняя сотни струй.
 
 
Опять, опять в саду замечен,
И глупо руки простирать.
Пыльцой цветов уже помечен,
И солнце пялится опять.
 
 
Дверь ноет, злится рукомойник,
Горшки и кринки разбирают.
Мычит корова, ждёт подойник,
И день встаёт из-под сарая.
 

1991

 
В намороженные стёкла
Солнце бьёт желтком яичным.
На мгновенье жизнь умолкла
И взяла меня с поличным.
 
 
В бесконечной канители
Позабывшим о текущем.
На стене часы старели,
Я же ими был отпущен.
 
 
И застывши без движенья,
Без шуршанья на столе
Я хранил оцепененье,
Словно Ансельм в хрустале.
 

1991

Преддверие строки
^{1995–1998 гг}

 
Лето. Солнце. В синем небе –
Словно льдинки облака.
Сны про те места, где не был,
И сезонная тоска.
Телефон. Друзья. Байдарки.
Сроки. Карты. Блеск в глазах.
У кого-то там запарка.
Кто-то вечно весь в слезах.
Джинсы. Фенечки. И шорты.
На платформе ком вещей.
Разговор – сплошное форте
Про загар среди камней.
Электричка. Штурм. Тревога.
Два купе. Вздох облегченья.
Разливай теперь, Серёга.
Женька, доставай печенье.
Три часа. Забытый город.
Берег. Люди. Нету места.
Перепутанный шпангоут.
Комариное соседство.
 
 
Запасаемся дровами.
Солнце тонет. Плыть пора.
Плавки. Пенки. Дети. Дамы.
Ну, качаемся. Ура!
 
 
Вёсла. Брызги. Хохот. Песни.
Камни. Сосны. Красота!
«Командор, глуши известья,
Та стоянка?» – «Нет, не та».
 
 
«Влево!» – «Вправо!» –
«Прямо!» – «К чёрту!
Встать, где есть!» –
«Молчать! Вперёд!» –
«Точно всем сушить ботфорты!» –
«Не зуди, пей свой компот!»
 
 
Распадаемся на части.
Волны. Ветер. Темнота.
Страхи. Крики. Все напасти.
И вода, вода, вода.
 
 
Камни. Берег. Ну, приплыли.
«Брось компот, тащи рюкзак!» –
«Ставь палатку! Тент забыли?
Изумительный бардак!»
 
 
Котелок. Тушёнка. Гречка.
Спички. Хворост. Береста.
Дым. Огонь. Луна и речка.
И на камушках места.
 
 
Чай с листочками брусники.
Кружки. Лодочкой ладошки.
Пламя. Искры. Лица. Блики.
Прогоревшая картошка.
 
 
Шёпот. Дым от сигареты.
Расчехлённая гитара.
Голос Шурки «Всё же спето» –
«Пой, не тратя время даром»
 
 
«Про малиновые сани,
С синим потолком дома,
“Весновей”, “Серёга Санин”
И “По судну «Кострома»”»
 
 
Угли гаснут. Круг теснее.
Ну-ка шишек и хвои.
Что осталось – разогреем
И опять гонять чаи.
 
 
Кто на берег. Кто в палатку.
Кто по лесу побродить.
Между сосен. Без оглядки.
Век бы в город не ходить.
 
 
Утро. Тучи. Дождик вроде.
Можно спать или лежать.
За окошком кто-то ходит.
И не лень ему вставать.
 
 
Мокро. Грязно. Серо. Пусто.
Хвороста сырого груда.
Одиноко. Зябко. Грустно.
И немытая посуда.
 
 
Третий. Пятый. Ты смотри-ка,
Просыпается орда.
Принимается чирикать
И ходить туда-сюда.
 
 
Вот и чистая посуда.
Вот и полный котелок.
Что готовится за блюдо,
Отгадать так и не смог.
 
 
Не поход, не эскадрилья,
Кулинарный эшелон.
Сколько мы себе скормили
Греч, тушёнок, макарон!
 
 
Сняты, скручены палатки,
И раскиданы угли.
Эх, сейчас поспать бы сладко!
Но старшой кричит: «П-а-а-шли!»
 
 
И опять весло с волною
Бьётся. Пенится вода.
Следом тучи стороною.
Не укрыться никуда.
 
 
Только камни. Только сосны.
Мчится берег за бортом.
Бесконечный, млечный, звёздный
Путь вдогонкою за сном.
 
 
Спим в купе. Огни финбана.
Светофор. Окончен путь.
Телефон. Квартира. Ванна.
Эх, куда б ещё свернуть!
 

1996

 
Мы к вам приедем в гости,
Но вы с утра не ждите.
Приготовленья бросьте
И запонки снимите.
 
 
Нам тыща лет с рожденья.
А может двадцать лет.
И к чёрту представленья,
Гасите яркий свет.
 
 
С мороза в коридоре
Гостей полным-полно.
Уже о чём-то спорят
И достают вино.
 
 
Кто в кухню, кто к дивану,
Кто просто у окна
Вновь разговор затянет:
«Как жизнь, старина?
 
 
Когда чинить байдарку,
Когда идти в поход?
Нам новые подарки
Вуокса припасёт»
 
 
Мечтательно закурим
И старый командор
С усмешкою старинной
Разгладит свой вихор.
 
 
Доколе же мы будем
О прошлом вспоминать?
Доколе же мы будем
О будущем мечтать?
 
 
Ведь всё гораздо проще,
Ведь завтра Новый Год,
А послезавтра с лыжами
Орехово зовёт.
 

1996

А. Б.

 
Шумят пороги и ветра.
Уводят к лесу косогоры.
Ну не тяни, уже пора,
Уже заждались нас озёра.
 
 
Сто дней зимы как сто разлук
Не пережить, в душе пожары.
Бери рюкзак, мой старый друг
И не забудь с собой гитару.
 
 
Пойдём пешком, пойдём навзрыд
И упадём в зелёный сполох.
Его листва уже дрожит.
Ты слышишь этот тихий шорох?
 
 
Рука к воде, к лицу вода
И, развалясь на тёплом камне,
Мы позабудем города
Как наши сны, с их жизнью странной.
 
 
Вздохнётся просто и легко,
И взгляд заблудится меж сосен,
Смешает «близко» с «далеко»
И переплавит лето в осень.
 
 
Над горизонтом солнца круг.
Едва дымит костра огарок.
Бери рюкзак, мой старый друг,
И не забудь с собой гитару.
 

1996

 
Проспать, проплакать всю дорогу,
Пройти, не открывая глаз,
Храня на памяти осоку,
Мхи, камни, словно в первый раз.
 
 
И оглянуться у порога,
И осознать в последний час:
Прозрений было так немного,
Они так поздно настигают нас.
 

1997

С. М.

 
Я б написал тебе стихи,
Да только сотни наших слов,
Что были как шаги легки,
Теперь висят прочней оков.
 
 
Я б пожелал тебе «всего»,
И ты б в ответ сказал «мерси».
Но что сменилось бы с того?
Во сне себя не укусить.
 
 
Я б рассказал тебе, мой друг,
Про влажность лилий под веслом,
Про озера неровный круг,
Когда вдоль берега идём.
 
 
Но сколь нам воздух сотрясать,
Бумагу мучить и перо?
Пусть будут сосны нас хлестать
И на костре кипеть ведро.
 
 
Пускай испачкает ладонь
Деревьев мокрая кора,
Пусть ночью обожжёт огонь
И солнце ослепит с утра.
 
 
Пусть всё напомнит нам о нас,
Встряхнёт, разбудит, закричит:
«Ты жив! Проснись! Дави на газ,
Пока мотор ещё стучит!»
 

1997

С. К.

 
Белые метели,
Высокие дома.
Ёлок канителью
Мается зима.
 
 
Мишурой завесилась,
Блеск, как пыль, в глаза.
А сама наметилась
Как лиса, в леса.
 
 
Вновь гирлянда длинная
Врёт про Новый Год.
Корка мандаринная
Замерзает в лёд.
 
 
Календарь мешает числа
И кидает на авось.
Время льдинкою повисло
И как сон оборвалось.
 
 
Только в памяти осталось,
Словно чиркал мелом я,
Как по городу терялась
Твоя шубка белая.
 

1996

 
Я знаю, ложь стихи, и утро – ложь.
А про любовь твою, – захочешь, лучше не соврёшь.
 
 
Гляжу на всё, и всё меняет суть.
Сказал философ: «Всё течёт, и свет, и муть».
 
 
И всё же удержать себя в неволе не могу,
Всему в отместку с наслажденьем лгу, и лгу, и лгу.
 

1997

 
Ты спросишь, откуда я взял этот цвет?
Ты скажешь, что цвет этот выдумка, бред.
 
 
Но выйди к закату, на небо взгляни,
Такого же цвета увидишь огни.
 

1997

 
Разбежались по лугу цветы.
Ветер треплет у них сарафаны.
Выбегают навстречу кусты,
И канавы готовят капканы.
 
 
Вдоль дороги, спросонья склонясь,
Копны сена трясут головами.
Слышно, дятлы выходят на связь,
И стрекозы летают кругами.
 

1995

 
Вдоль окон электрички
Верхушки дач торчат.
Столбов усталых спички
Дороги сторожат.
 
 
Раскинулись озёра,
Спят сосны у ручья.
Стоит зелёный город
У самого плеча.
 

1995

 
Осенние мокрые улицы
Между собой заблудились.
От жёлтого жмутся и жмурятся
И плачут, что всё позабыли.
 
 
А ветру игра эта нравится.
Он рвёт сарафаны и платья,
То вдруг извиняется, ластится,
То вдруг налетает с объятьем.
 
 
Лишь дворник, вздыхая, ругается,
Зевает, поутру разбуженный,
В несчастной судьбе своей кается,
Сметая и листья, и лужи.
 

1996

 
Жёлтый след незримого кочевья
Приняла осенняя трава,
И, прощаясь, мокрые деревья
Охрой засыпают рукава.
 
 
Тишина. Но пламя всё сильнее
Разжигает праздничный наряд.
Дни темнее, а в лесу светлее.
И деревья по ночам горят.
 
 
Всё глядит и дышит расставаньем.
Не уснёшь и с ними не уйдёшь.
И стоишь, но глупо ожиданье,
И пальто никак не застегнёшь.
 

1996

И. А.

 
Пахнут пальцы мандарином,
Детства дольки разломав.
День, повиснув на гардинах,
Спит, у ночи сон украв.
 
 
В крем-брюле пролито кофе.
Полусобрана постель.
Битлз опять поют про Love is…
Ты – про солнце и апрель.
 
 
Я теряюсь в этом танце.
За зеркальной стороной
В сентябре со школьным ранцем
По двору бегу домой.
 

1998

И. А.

 
Капли снега на тёплом лице,
Облизнувшись, ты ловишь губами.
Сверху в соснах, в лохматом кольце
Солнца плавится бледное пламя.
 
 
После горки вся в белом пуху
Покрываешься крошкой алмазной,
Но упрямая вновь наверху,
И опять в кувырканье прекрасна.
 
 
Пальцы тают во рту и горят,
А в глазах водопад откровений.
Удивлённые сосны глядят
На одно из лесных привидений.
 

1998

И. А.

 
Как рождается снег
Из морозного сна,
Как сверкает на дне
Золотая блесна,
 
 
Как врывается ветер
Сирени волной
И как ластится вечер
Кошачьей спиной –
 
 
Так рождается свет
В глубине твоих глаз,
Сея сотни примет,
Тыщи детских проказ.
 
 
Так рождается дрожь
Твоих слов и ночей,
Когда только уйдёшь
И приходишь скорей.
 
 
Когда только уснёшь
И проснуться спешишь.
И на ощупь идёшь,
Как во сне говоришь.
 

1998

 
Когда художник кинет кисть
В сердцах – «Не то! Не то! Не то!»,
Когда философ бросит грызть
Наук чугунное чело,
 
 
Когда рубака генерал
В траву опустится без сил,
Поймет, не с теми воевал,
Не в ту трубу трубил.
 
 
Когда король, устав от слуг,
Запрячет мантию под трон,
Прервёт игры порочный круг,
Вздохнёт и выйдет на поклон,
 
 
Тогда мы ляжем у реки
Вдали от всех своих стихов,
Ловя преддверие строки
В круженье птиц и облаков.
 

1997

 
Трава, засохшая под снегом,
Хранит шум тёплых летних дней,
Рассветов тайные набеги
На тишь заброшенных полей.
 
 
Скользя по краю тьмы и света,
Родится день и тает сон.
Нет ни вопросов, ни ответов.
Мир не рождён, не разделён.
 

1997