Текст книги "Семь"

Глава 4

Алина жила в квартире в старом двухэтажном доме с высокими потолками. Жила вместе с бабой Дашей, которая, по её собственным словам, была ведьмой. К ней приходили люди в надежде вылечиться от недугов. И исцелялись. Немолодая женщина шептала что-то над больным, махала руками, щипала, гладила, дула. Даже внезапно страшно кричала. Процент выздоровевших был высокий. Деньги не просила, но и не отказывалась. Как правило, давали все.

– Алиночка, дочка, – как говорила она часто внучке, – всяко лечу, но рученьки тебе отрастить не могу.

– Баб Даш, хватит об этом, – отвечала ей Алина.

– Вот людям помогаю, а у самой жизнь несчастная, – сетовала иногда баба Даша. – И ты вот такая, и дочь не уберегла. Всю войну прошла санитаркой. Смертей насмотрелась, боли и горя человеческого. Скольких бойцов спасла на поле боя, сколько ныне помогаю страждущим. А счастья не видела. За что мне такое. Мать твою родила невесть от кого. Непутёвая оказалась она, сгинула, не знаю где. И ты вот… Замуж тебя никто не возьмёт такую.

После этих слов женщины плакали.

Алина из-за своих физических недостатков – родилась с неполноценными маленькими ручками без нескольких пальцев – всё детство и юность просидела дома и много читала. И книжки старые, дореволюционные, которые были в семье. Ей нравилась история и религия. Девушка полюбила православие, прониклась им. Всех больше на её полке было духовной, святоотеческой литературы. Библия всегда лежала на столике рядом с кроватью. Как в шутку говорила ей баба Даша, заткнёшь ты, внучка, за пояс любого теолога.

Алина с детства научилась владеть своими неестественными руками. Приспособилась и ухаживать за собой. Она могла, например, держать ложку, карандаш, звонить по телефону, перелистывать страницы книг. Отпирать дверь. В квартире всё было приспособлено для неё. Иногда, особенно при письме, девушка заменяла руки ногами. Но, как созналась она как-то бабе Даше, жалеет, что не может осенить себя крестным знамением. Без нужных пальцев. Не ногами же. Только мысленно…

Раньше, когда Алина была маленькой, баба Даша напивалась до беспамятства. С войны это пристрастие у неё осталось. Баба Даша рассказывала, что без спирта на фронте не выдержала бы. Война не для чуткого девичьего сердца.

Дочь, видя загулы матери, тоже пристрастилась к алкоголю. Так и сгинула, оставив маленькую Алину.

Баба Даша получила дар исцелять и изгонять бесов, как говорила внучке, благодаря вину. После одного случая, уже после войны. Как-то, пришедши домой глубокой ночью нетрезвой, женщина зашла на кухню, где горел свет, и увидела двух бесов. С козлиными мордами, с рогами, в длинной шерсти. Они сидели за пустым столом. Ужас охватил женщину. Один из бесов сказал:

– Чего смотришь? Беги за водкой, а мы пока подождём. Принесёшь, будет тебе подарок.

Баба Даша говорила, что после этого ничего не помнит, но когда проснулась утром на следующий день, то на кухне увидела две пустые бутылки и три стакана. В одном была почему-то мутная водка. Дарья залпом выпила это зелье и ощутила в себе необъяснимую силу. Приложив руку к больной голове, почувствовала, что боль прошла. Так, мало-помалу, с помощью неведомой силы она и стала лечить людей.

С выпивкой после того, как пропала дочь, с трудом, но завязала. Надо было воспитывать внучку.

Как-то Алина, уже повзрослев, спросила, кто помогает ей колдовать.

– Бесовская ли сила, или Божья, какая разница, – отвечала баба Даша. – Главное, результат.

– А если бесовская, значит, Богу не нужно, чтобы человек был здоров? – задумывалась Алина. – Ведь болезни от грехов. Тело болеет, душа исцеляется. Хотя недуги и для славы Божией.

Баба Даша только руками махала.

– Я вижу, что человек вылечился. Вот и хорошо.

– А не игра ли это в кошки-мышки с бесами? – спрашивала Алина. – Временное излечение, а потом вновь болезнь, да ещё и эти нехристи рогатые овладевают душой человека.

Но баба Даша была непреклонна:

– С ними невидимыми у меня особый разговор. Боятся они меня, фронтовичку…

Когда Алина вернулась домой из парка, дверь, как обычно, была открыта. Алина прошла в большую комнату – огромная люстра, словно паникадило, ковры на всех стенах и старинная пузатая мебель. В углу несколько потускневших жестяных икон фабрики Жако и Бонакера.

У бабы Даши был посетитель – рыбак, который спас Влада. Он сидел за круглым столом со скатертью до пола в середине комнаты, напротив бабы Даши.

– Я, бывало, лечился по телевизору у Кашпировского. И, знаете, ничего не помогало. Наоборот. Один раз сидел у экрана на стуле и заснул. И шлёпнулся на пол. Сломал нос. Да… Ещё заряжал воду и кремы от Чумака. Потом чесался, – сказал старик бабе Даше и поздоровался с Алиной.

Алина кивнула и пошла в душ. Она разделась в ванной комнате, залезла в ванну и отвернула кран. Воды не было.

– Что такое, – сказала девушка.

Хотела позвать бабу Дашу, но передумала.

– Где вода?

Услышала пение из вытяжного отверстия:

 
– Нас не догонят!
Нас не догонят!
Нас не догонят!
Нас не догонят!
 

Замолчали.

Соседи поют, подумала Алина. У них что, вода есть?

Снова пение:

 
– Небо уронит ночь на ладони!
Нас не догонят! Нас не догонят!
Небо уронит ночь на ладони!
Нас не догонят!
Нас не догонят!
Нас не догонят!
 

Алина крикнула в вытяжку:

– Эй! Группа «Тату»? У вас вода есть?

Тишина.

Да, подумала девушка, помылась, называется. Надо было в озере или в пруду искупаться, усмехнулась она. А! Под дождём!

При этих мыслях она заметила, как с потолка начали падать жёлтые капли.

– Прикол! Вода пошла. Нас заливают?

Капать начало сильнее. И вот уже со всего потолка хлынула тёплая ржавая вода.

– Ай! Ай! – закричала девушка. – Баба Даша!

Но та не слышала.

Алина постояла так с минуту. Принюхалась. Странный запах серы. Почему?

Девушка нахмурилась и проговорила:

– Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его, и да бежат от лица Его ненавидящии Его…

Заметила, что вода стала течь меньше.

Алина продолжила:

– Яко исчезает дым, да исчезнут; яко тает воск от лица огня, тако да погибнут беси от лица любящих Бога и знаменующихся крестным знамением, и в веселии глаголющих: радуйся, Пречестный и Животворящий Кресте Господень, прогоняяй бесы силою на тебе пропятаго Господа нашего Иисуса Христа…

Вода прекратила течь. Алина взглянула на потолок. Он был сухой и чистый. Осмотрела себя, ванну. Тоже. Как будто не было потопа.

Отвернула кран. Из душа пошла чистая вода.

– Аминь, – тихо сказала девушка.

В то время, когда Алина была в ванной, старик рассказывал:

– Ездил к слепой бабке… Не помню имя… Вот она меня поставила посреди комнаты и ходила вокруг, якобы рентгеном просвечивала. Наговорила болезней всяких у всех органов.

Старик засмеялся:

– Спрашивает, на попу падал в детстве? Говорю, падал. В точку попала.

– Ну а кто не падал? – сказала баба Даша.

– Это да. Но я копчик ломал. И мне, извините, костоправ один, к коему маменька водила, пальцем через… В общем, выправил.

– Да, – выдохнула баба Даша, спросила: – Так, ко мне с чем пришли?

Старик поморгал, в потолок посмотрел и сказал тихо:

– Прибежал! Прямо с рыбалки. С ними.

– С кем?

– Это – братья Гундобины, – прошептал рыбак. – Они у меня в голове живут и разговаривают. И заставляют говорить всякую чепуху. Сейчас они спят. Поэтому я и пришёл, – рыбак тяжело вздохнул, продолжил тише: – Со мной стали происходить странные вещи.

– Интересно, – улыбнулась баба Даша. – И когда они появились?

– Да вот-вот, сегодня под утро… Я ловил рыбу. И заснул. И вижу сон. Как будто на меня бегут огромные лягушки с открытыми ртами. А я от них бегу, но на месте. Ужас!

– Ужас, – повторила баба Даша.

– Они меня схватили зубами и всё, темно стало. А потом прояснилось – я стою на острове и вокруг огненное море и серой пахнет. И в море множество голых людей тонут, изо всех сил пытаются на поверхности оказаться. И кричат. Страшно! Но я проснулся и услышал этих братьев. Они говорят, парнишка вон плывёт. Ударь его веслом. Как будто сам утонул. Я смотрю, и правда, парень плывёт и русалки с ним.

– Русалки?

– Да. Ну я их отогнал и спас мальчика.

– Не поддались, значит, братьям?

– Я головой замотал и прогнал мысли. То есть их слова. Только так. Но парню ничего не сказал.

– А почему вы решили, что это братья? – спокойно спросила баба Даша.

Старик тяжело задышал.

– Голоса мужские, – ответил. – Величают друг друга так. И говорят, брат Гундобин, как ты думаешь, не сходить ли нам за пивком? А другой отвечает, думаю, брат Гундобин, что это враки. А я веду трезвый образ жизни. Не пью, не курю, матом не ругаюсь. Только на русалок. А эти…

– Интересно.

– Да. А тут на берегу заставляли меня сходить в Большой храм и справить нужду. Да, прямо в алтарь. Я не пошёл.

– А сейчас они…

– Спят же, – прошептал рыбак.

Женщина удалилась на кухню. Пришла через минуту со стаканом воды.

– Пей! – приказала.

– Это что? – спросил старик.

– Вода простая. Только заговорённая. Мы с твоими братьями сейчас договоримся. Только куда же им… В червей, вот, – сказала и открыла литровую банку с двумя червяками.

– Как раз парочка осталась.

Рыбак выпил залпом воду, и тут же его глаза покраснели, лицо изменилось, вытянулось. На затылке появилось такое же.

Баба Даша стукнула кулаком по столу.

– Братья Гундобины, выходите! В банку!

– Мы не хотим! – ответили вместе противными голосами одинаковые лица. – Нам и здесь хорошо.

– Засиделися! Пора менять родину. Ползите-ка хоть за границу, в Европу. Уж там содомитов пруд пруди. Силой неземной изгоняю вас из этого человека – вон!

И снова стукнула по столу.

Старик при этом взлетел на стуле, ударился головой об люстру и рухнул на пол. Уже со своим лицом.

Червяки в банке громко закричали.

Баба Даша быстро сходила и выбросила их в унитаз. Спустила воду.

– Нечисть! – выругалась.

Рыбак поднялся, сел на стул.

– Ух ты! – радостно сказал. – Ушли братья. Тишина. А?

Но вдруг схватил руками голову.

– А? – закричал.

И женским голосом:

– Нас не догонят! Нас не догонят!

И побежал из квартиры с криком уже своим голосом:

– Не-е-ет! Уйдите!

Когда он хлопнул входной дверью, из ванной комнаты вышла Алина.

Баба Даша сказала:

– Дурное место пусто не бывает. Одни ушли, другие пришли. Что я, так и буду гостей менять? Пусть к попам идёт… А денежки-то оставил, – засмеялась.

Алина покачала головой.

– Плохо всё это, – сказала.

– Что плохо? С бесами якшаться? Бизнес, ничего личного.

Алина села на место напротив бабы Даши, где только что сидел рыбак.

И шёпотом:

– Мне кажется, со мной происходят странные вещи.

– Какие? – заинтересовалась баба Даша.

– Мне стали мерещиться всякие чудеса. Видела, как «чёртово колесо» в парке оторвалось и улетело в пруд. Сейчас в ванной ржавая вода с потолка. Чушь какая-то…

– Чушь, – задумалась баба Даша. – Я вот что думаю… Двадцатый век был непростой для людей, а этот, похоже, будет ещё хлеще.

– В смысле? – удивлённо спросила Алина.

– Ну в смысле борьбы добра и зла. Мировые войны, революции. Гонения на христианство. Столько жертв и мучеников не было раньше в истории. Россия нахлебалась горя.

– Да, – подтвердила Алина. – Но, с другой стороны, как я понимаю, страдания очищают. И то, что много русских покинуло Родину после большевистского переворота, как следствие, стало распространение православной веры в мире.

– Умно, – улыбнулась баба Даша. – Значит, – показала на пол, – у врага нет шансов на победу.

– Никогда не было шансов. С самого начала, как его низвергли в преисподнюю, – подтвердила Алина.

Баба Даша кивнула, сказала:

– Это в конечном итоге. Но история, как река, может менять русло.

– Только русло, но не направление, – с улыбкой сказала Алина.

– Умничка ты моя.

Баба Даша встала, подошла к Алине, погладила волосы, поцеловала.

– Толку-то от этой умнички, – сказала Алина, встала и пошла в свою комнату.

– Ну почему. Ты начитанная. И талантливая, – крикнула ей вслед баба Даша.

Алина вернулась. Села.

– Баб Даш, – замялась.

– Ну что? – улыбнулась женщина.

– Вот скажи… В общем… Меня можно такую полюбить?

– Девочка моя! – покачала головой баба Даша. – Конечно, можно. Почему такие вопросы? А?

Алина вздохнула.

– Ну вот такая. Как бы нецелый человек.

– Целый! Целый ты, любимый, хороший человечек!

– Ну хороший.

– Главное, в человеке не руки-ноги. А сердце. Серд-це! А у тебя оно – золотое, – сказала баба Даша.

– Да ладно.

– Не ладно. Я знаю.

Алина замялась:

– Баб Даш, я в парке встретила… В общем, парня одного. На аллее.

– И?

– И он мне понравился. Даже больше как-то. Из головы не выходит, – сказала Алина.

– Ну и хорошо.

– И больше его не видела. Но… Вот я и спрашиваю. Есть ли у меня какой-то шанс?

– Всегда есть шанс! – отрезала баба Даша. – Если Богу будет угодно, всё сладится.

Алина улыбнулась.

– Я пойду чуть позже с народом девочку искать. Зарину. Пропала.

Баба Даша кивнула.

– Сходи, конечно.

Девушка пошла в свою небольшую комнату. Книжный шкаф, столик, кровать. Ковёр над ним с оленями. На полу такой же. На нём тетрадь и много шариковых ручек и карандашей.

Девушка села. В окно посмотрела. Лёгкий дождик начал стучать по карнизу. Алина подумала о встречах в парке. Она ощутила в душе спокойствие, лёгкость, тишину. Улыбнулась. Пальцами ног стянула носки. Между большим и вторым пальцем втиснула карандаш, левой ногой раскрыла тетрадь и записала:

 
Это день неожиданной радости
не продашь, не сменяешь на золото.
Эйфории, катарсисы, сладости
к нему радугой пёстрой приколоты…
 

Алина положила на пол карандаш. Закрыла тетрадь. И легла, закрыла глаза. Под шум дождя начала засыпать. И где-то между явью и сном ей привиделось, будто стоит она в пустом Исаакиевском соборе в Санкт-Петербурге.

Тишина. Медленно открылись Царские врата. Из алтаря на амвон вышел бородатый человек в рясе, похожий на Достоевского. Он поднял руки и возгласил:

– Красота спасёт мир!

– Красота, – повторила Алина, рассматривая внутреннее убранство храма.

Вдруг краска с икон, со стен и потолков начала стекать на пол. Дошла до ног Алины, и девушка быстро пошагала из храма и вышла в полутьму, в хмурь. Вот площадь вокруг собора. По её периметру дома современные высотные. А на них огромная, закрывающая небо железобетонная плита с египетскими орнаментами.

За Алиной шёл и человек с лицом Достоевского, нахмурился и спросил:

– Красота спасёт мир?

– Спасёт, – соглашаясь, ответила Алина.

Человек помотала головой и ткнул пальцем в грудь Алины.

– Да, внутри она, красота! – сказала он, страшно засмеялся и превратился в стаю чёрных ворон и белых голубей, которые взмыли вверх, ударились о плиту и упали все на площадь. Алина посмотрела на окровавленных птиц, а когда подняла глаза, обнаружила, что стоит на Красной площади в Москве. Солнце, небо голубое, облака белые. И много людей без рук. Они ходят по площади и пинают птиц.

– Что вы делаете? – возмущённо крикнула им девушка.

Ей ничего не ответили. Но она услышала разговор двух человек.

– Да, страна проиграла в холодной войне и стала с её разрушающейся экономикой вассалом Запада. Да, разгул бандитизма, наркомания и пьянство. Разрушенная армия, – сказал один.

– Это называется естественный отбор. Остались сильные и смелые, – ответил другой.

– И умные? Умные, кто смог, уехали за бугор… Естественный отбор? Демографический кризис! Голод. Отсутствие работы. Закрытые заводы. Опустевшие поля. Кучка олигархов под шум чеченской войны хапнула госсобственность. Обман в залоговых аукционах, в ваучерах, несправедливая приватизация.

– Но, главное, свобода.

– Девяностые годы двадцатого века – это позор.

Алина, прервав их разговор, крикнула:

– Девяностые годы – это моя юность!

И увидела на мавзолее человека с завязанными спереди пустыми рукавами, похожего на Сталина. Он сказал ей с кавказским акцентом:

– Не всё так просто, как кажется. Моя юность была в борьбе за освобождение рабочего класса.

– Я знаю такую сентенцию, – ответила Алина. – Но есть и другое: всё просто, если даже кажется сложно.

– Ты умная, – сказал человек. – А мы глупцы.

– Почему?

– Потому что мы думали, что сможем построить рай на земле. Но перепутали закон с благодатью.

– Что? – не поняла девушка.

– Закон противоречит благодати.

– Как?

– Закон требует невыполнимого, не наделяя ресурсами для его выполнения. Закон – это диктатор, который не служит потенциальным исполнителям. Благодать либо проявляется, либо о ней даже не слушают, потому что в этом случае она всего лишь чья-то идея, выраженная в словесной форме. Например, идея коммунизма. Благодать – это милость и незаслуженное расположение.

– То есть благодатью можно считать ответственность властителя перед вассалами? – спросила Алина.

– Да, сначала ответственность власти и наделение ресурсами подданных.

– Значит, и у Бога есть ответственность перед творением? – спросила Алина.

Человек на мавзолее ничего не ответил, начал как бы приседать и вот совсем исчез за парапетом.

Вдруг белые птицы взмыли в воздух, а чёрные превратились в пыль.

Несколько птиц окружили девушку и сделали из себя – руки. Радостная Алина осмотрела их, подняла вверх, взмахнула ими и – полетела. Всё выше и выше, через облака, к солнцу.

Она летела и пела:

 
– Посмотри, как весь день растекается
солнцем в озере ультрамариновом.
И ликуют в нём души, играются
с блеском лаймовым и апельсиновым.
 
 
Не нужны им сенсеи-инструкторы,
только ветер на крыльях сверкающих.
Не моторы внутри, не редукторы,
лишь зарницы энергий, ласкающих…
 

И – проснулась.

Посмотрела в окно. Дождь кончился. Солнце ослепило. Девушка села, улыбнулась, спустила с дивана ноги и написала в тетради:

 
«И моя душа в вихре неистовом
кружит в танце, порхает, балуется,
вся в парео чудном аметистовом.
И с твоей душой страстно целуется».
 

Глава 5

На второй день Влад проснулся на диване, открыл глаза. Мысли о смерти. О том, что немного осталось. Забилось сердце, воздуха не хватило. Глубокий вздох. Потом ещё и ещё.

– Ма! – позвал он и вспомнил тут же, что она собиралась уйти в монастырь. Наверно, уже там.

Придумали эти обители, подумал парень. Зачем? Если бы все стали монахами, то и людей бы не стало на планете. Род человеческий прервался бы. И остались животные. Пошёл естественный отбор, как учили в школе. Битва за выживание. И победили бы крысы и тараканы. А может, хвощи. Ха!

Влад потёр глаза. Посмотрел на стену. Картина без Ленина висела на своём месте. Свихнуться можно от всего этого.

Ах, мысли, думы… Да, наверно, права мать. Вот не было его, Влада, на Земле, сколько планете лет? Пять миллиардов? Вот родился он на мгновение по сравнению с этим периодом. И всё. Солнце, говорят, тоже через пять миллиардов погаснет. Ну и ладно. Всё равно род не продолжил. Как там поговорка: ни дома, ни дерева, ни сына.

А как же эти… Возле пруда. А как же русалки? Их существование перечёркивает эволюцию? Или это галлюцинации после аварии? А Ленин с картины? Вон нет его. Пустой квадрат. А ванна? Зарина? Чудеса или обыденность? Видения? Бред? Или всё-таки реальность?

Влад медленно поднялся, сел на диване. Подумал, не сходить ли к знакомому психиатру. Позвонил ему. Договорились о встрече в этот же день, на утро. Пошёл.

На крыльцо наркологической больницы одновременно с подошедшим Владом вышли двое мужчин в одинаковых полосатых пижамах. Тот, что постарше, был полный, с жёлтой кожей и глазами. Другой был примерно в возрасте Влада, с красным лицом. Первого кликали Бобром, второго Гошей. Влад остановился посмотреть и послушать их.

Бобёр попросил прикурить от Гошиной сигареты и сказал:

– Вот у Пушкина в сказке о царе Салтане сплошные глюки. Например, белочка. Сидит бедная, орехи грызёт для царя. Заметь, не для еды вовсе. Там ядра чистый изумруд. И не может она одновременно грызть орехи и петь.

– Может, это к Пушкину белочка приходила! – засмеялся Гоша.

– Не, Александр Сергеевич не бухал, шампанское только пил, – защитил поэта Бобёр. – А вот мать с сыном плыли в бочке с бормотухой. А когда вылезли, им привиделись коршун с лебедем. Там вообще одни видения! Богатыри из воды вылазят, Гвидон в комара превращается, летает над морем.

– Да, – вздохнул Гоша. – А дети читают.

– Читают, – согласился Бобёр. – И кормят ребятишек всяким непотребством, и хотят, чтобы из них патриоты выросли. Ха! Прикинь, зём, зайчики в трамвайчике, жаба на метле, как там дальше…

– Едут и смеются…

– Пряники жуют!

Мужчины засмеялись, потом синхронно затянулись сигаретным дымом, вместе его выпустили вверх, на берёзу возле диспансера, на которой сидела ворона. Она недовольно каркнула и улетела.

– Я сам любил читать, – продолжил Гоша. – Но бывает такая несуразица. Жуть. Вот в сказке о рыбаке и рыбке бабка-дура послала своего старика корыто просить. Машину стиральную надо было с прямым приводом, потом президентом Америки. И жизнь мёдом бы стала. Или лиса-дура в сказке о Колобке. Съела это пекарное чудо с пылью, опилками, когда бабка по сусекам да по амбарам мела. Да ещё Колобок на себя насобирал сколько лесной грязи.

– Да, – подтвердил Бобёр. – Можно целую диссертацию на тему сказок написать.

– С психическим уклоном, – сказал Гоша.

На крыльцо вышел нарколог, он же и психиатр Лыков, небольшого роста ровесник Влада. В белом халате. Руки в карманах.

– Привет! – поздоровался с Владом, пристально всматриваясь в глаза. – Хаудьюду?

– Здорово. Хаудьюду, – поприветствовал Влад.

Пожали руки.

– Интересные тут экземпляры у тебя, – усмехнулся Влад, кивнув на пациентов.

– А, эти? – улыбнулся Лыков. – Да, бедняги. Не хотят жить.

– Чего? – возмутился Бобёр.

– Я им продлеваю немного бренное существование. Но я не Бог. Печень новую не вставлю, – пояснил врач.

– Это да… Печень, – задумался Влад. – А душу?

– Что? А, ну да, – засмеялся Лыков. – Душа лечится.

– Водкой! – нашёлся Гоша.

– Словом, – сказал Лыков. – И колёсами.

– Как? – не понял Влад.

– Таблетки, – пояснил Лыков. И пациентам: – Идите в палаты. Приём лекарств.

Те шутливо отдали честь и ушли.

– Бедняги, – повторил Лыков им вслед и обратился к Владу: – Ну что у тебя? Пойдём. Поговорим.

Прошли в кабинет Лыкова. Сели друг напротив друга. Влад на диване, Лыков за столом. На стене икона Богородицы «Неупиваемая чаша».

– Как дела? – спросил Лыков. – У тебя царапины вроде.

– Да… Я не могу сказать некоторые вещи. Потому что сам пока не понимаю до конца, что творится, – ответил Влад.

– Разберёмся.

– Может быть. Понимаешь, стали происходить непонятные вещи. С одной стороны, мистика какая-то. С другой, как бы глюки. По твоей части… В общем… Я попал в аварию. На байке.

– Вот как!

– Вот! – радостно сказал Влад. – Скажи, могут быть после сотрясения мозга галлюцинации?

– Могут.

– Значит, всё это лишь деятельность сознания. Значит, я могу говорить.

– Говори.

– Я, – медленно начал Влад. – Я… Встретил Троих.

После этих слов раздался страшный рёв в одной из палат.

– А! – крикнул Влад.

– Да это белочка у одного, – махнул рукой Лыков. – Он связан.

Снова раздалось:

– Завет! Завет!

– Вот! Вот! Не могу говорить!.. – испуганно поведал Влад. – Сам понимаю, что чушь, но… Как ты думаешь, это болезнь? Шиза?

– Ну-у, – протянул врач. – До паранойи, думаю, не дойдёт. С алкоголем как?

– Да не так, чтобы много.

– Понятно. Знаю я тебя давно. Но люди меняются.

– В смысле? – не понял Влад.

Лыков достал из кармана таблетки, дал Владу. Налил из графина воду в стакан. Отдал.

– На, – предложил. – Успокоит.

– Спасибо, – поблагодарил Влад.

Выпил. Отдал стакан.

– Ты сложный человек, Влад. В тебе, как, впрочем, во всех людях есть и положительные качества, и всякие другие. Но ты всегда был пофигистом.

– Это да, – согласился Влад.

– Хорошо это или плохо?… – задумался Лыков. – С одной стороны, так проще жить. Этакий дзен. Но есть другая сторона… Дело в том, что мы, люди, находимся во власти чего-то такого, о чём можем только догадываться.

– Понятно. Но ты же врач. Так сказать, материалист, – предположил Влад.

– Ну да. С этой точки зрения мы во власти мозга, психики. Другой аспект, идеалистический, – Лыков посмотрел на икону. – Здесь тоже есть логичные объяснения. Но и то, и то объединяет одно. Отсутствие свободы. Да, свободы выбора. Вот звери живут инстинктами. Нет свободы. А человек? Знаешь, что такое настоящая свобода? Выбор без условий и без последствий. А если ты родился, открыл глаза и тебе говорят, вот твой мир с законами. Вот твоя страна с законами. Вот твоё тело. А ты не хочешь этого или такого. А потом ты выбираешь тёмную сторону, – Лыков усмехнулся. – И тебя за это наказывают. Разве всё это свобода?

– Да-а, – выдохнул Влад. – А индусы? Как пел Высоцкий, отдав концы, не умираешь насовсем.

– А! Колесо сансары? Тоже тюрьма… Влад! Мы сами себе не принадлежим! Понимаешь? Эти гаврики, – Лыков кивнул на дверь. – Они ни в чём не виноваты. Кто-то родился с генами, в которых нет функции расщепления алкоголя. Кто-то в семье, где родители пили, как лошади. Кто-то…

– Но они же выбирали, идти в магазин за вином или нет.

– Выбирали? Чушь! Они заложники. Тела, социума, обстоятельств. Но мы, врачи, затем и существуем, чтобы им помочь освободиться из плена. На время.

– На время?

– Да. Потому что свободы нет. Рано или поздно они возвращаются в свою тюрьму.

Влад протянул:

– Да-а. Значит, выхода нет?

– Выхода нет. Но есть лечение. Как таблетка? Подействовала?

Влад кивнул головой.

– Вроде легче.

– Ну и хорошо. Принимай по одной три раза в день.

– Спасибо, – поблагодарил Влад.

– На здоровье… Слушай, ты какой-то бледный. Не сдать ли тебе кровь? Проверить гемоглобин. Ты физически как себя чувствуешь?

Влад пожал плечами.

– Да ничего вроде. Устал.

– Вот. На втором этаже есть лаборатория. Выпишу направление. Сходи сейчас.

Лыков что-то написал на листке бумаги.

Влад пошёл наверх, сдал кровь и сел в коридоре ждать. Через несколько минут вышла медсестра и озабоченно сказала:

– Я не понимаю!

– Что? – спросил Влад.

– То ли аппарат сломался, то ли… Но анализы… Все параметры выходят за нормальные рамки, – глупо улыбалась медсестра.

Влад посмотрел распечатку. Все строчки были серые.

– Ну и ладно, – сказал он и смял бумагу.

К Лыкову он не пошёл. На крыльце открыл пузырёк и высыпал в рот кучку таблеток. Разжевал, морщась, проглотил. Постоял немного.

Из больницы вышел худой старик с длинными волосами. В пижаме и сандалиях.

– Выпить есть? – спросил старик.

– Нет, – ответил Влад.

– Плохо, – сказал старик.

Влад достал из кармана и протянул деньги.

– Здесь хватит, – сказал.

Старик взял.

Влад хотел домой пойти. Но голова закружилась, сел.

– Слушай, мил человек, – наклонившись, прошептал старик. – Мне бы смазать отсюда. Надоело. Поможешь? А я тебе – задумался, – какую-нибудь книгу подарю.

– Книгу, – кивнул Влад. – Зачем? Долго читать. А времечка нету.

– А есть книги, которые не нужно читать.

– Как это?

– А просто взял в руки крепко, чтобы не сбежала, прислонил к уху, и они сами всё расскажут и покажут. Как в кино, – улыбнулся старик.

– Прикольно, – улыбнулся и Влад. – А что надо-то?

– Штаны.

– А-а, – понял Влад, – Может, такси? Сразу сел и уже дома.

– Можно, – согласился старик. – Я Толюня.

– Прямо так?

– Прямо так, просто.

– Тогда просто Влад.

Пожали руки.

Влад вызвал такси, со стариком доехали до его дома, маленького бревенчатого, с кухней и передней. Со старой шиферной крышей.

– Заходи! – старик пнул дверь ногой, и она отворилась. – Я никогда не запирал. И никто не влазил. Хочешь верь, хочешь не верь.

Прошли в переднюю, где был большой книжный шкаф и два продавленных кресла. Сели.

Влад с каждой минутой чувствовал, как пьянеет от таблеток. Начала искажаться реальность, будто мир стал картинами Ван Гога с крупными мазками красок, которые плавали, кружились перед глазами.

– Прикольно, – сказал Влад.

– Да, – не понял его мысль Толюня. – Бабка моя умерла, и стало мне скучно. Только вино и спасало. Но, как говорят, это полумера. Да… Допился я до чёртиков. Они за мной по улицам бегали. Я даже от них на дерево залез и кричал, милицию вызывал… Так оказался в наркушке.

– Прикольно.

– Пить будешь? – спросил старик.

– Не. Что-то голова кружится.

– Ну как хочешь, а я выпью. Всё равно пропащий, – весело сказал старик.

Из дыры в кресле достал бутылку и гранёный стакан. Налил в него, выпил.

– Как тебе коллекция? – спросил старик, показывая на шкаф.

– Чего?

– Книг. Правда, это всё жена покойная собирала. Сам знаешь, в советское время хорошие книги были в дефиците. И дорогие. А водка…

– Помню. Но я больше любил детские газеты и журналы. «Мурзилка», «Пионерская правда». Мать выписывала. «Юный натуралист», «Юный техник». Много всего было и дёшево… Да, – задумался Влад. – Счастливое советское детство.

Влад запел песню из фильма «Гостья из будущего»:

 
– Слышу голос из прекрасного далёка.
Голос утренний в серебряной росе.
Слышу голос, и манящая дорога
кружит голову, как в детстве карусель.
 
 
Прекрасное далёко, не будь ко мне жестоко.
Не будь ко мне жестоко, жестоко не будь.
От чистого истока в прекрасное далёко,
в прекрасное далёко я начинаю путь.
 

– А русская водка была по четыре рубля двенадцать копеек, – вздохнул Толюня.

– А это вообще на века, – сказал Влад и спел, заплетаясь, из Modern Talking:

 
– You're my heart, you're my soul.
I keep it shining everywhere I go.
You're my heart, you're my soul.
I'll be holding you forever,
Stay with you together.
 

– А после подорожания в восемьдесят первом пять рублей тридцать копеек, а потом вообще десять, – махнул рукой Толюня.

– Копейка, – усмехнулся Влад. – Что на неё сейчас купишь? А тогда коробок спичек. Газировку без сиропа.

– С сиропом – три копейки.

– Доллар меньше рубля был! – нашёлся Влад.

– Вот бы слетать туда и с баксами назад. А? – шутливо предложил старик.

– Хорошая идея, – улыбнувшись, согласился Влад.

Толюня почесал затылок.

– Ну я хряпну ещё соточку и покажу библиотеку, – сказал он, выпил и отпер один шкаф.

Влад развалился в кресле. Комната и всё, что в ней, плавали перед глазами. Шкаф стал мягким, как часы на картинах Дали. Стал стекать по полу. Влад качнул головой.

– Чего-то мне нехорошо, – сказал.

Толюня усмехнулся:

– Это хорошо. Изменение сознания.

– Я… Я думаю, что всё это мираж, – сказал Влад, показывая на комнату.

– Конечно, – согласился старик. – Всякое восприятие человеком мира иллюзорно. Все вещи имеют причину и следствие. Если их убрать, то исчезнет сама вещь. Если изменить условия, изменится жизнь.

– Условия?

– Восприятие действительности. Вот выпил человек и смотрит другими глазами. Глядит на настоящий цветной, радостный мир. А не тот, который по-трезвости. Мрачный, скучный, тоскливый.

– А смерть?

– Что смерть?

– Смерть не иллюзия. Как остаться жить и никогда не умирать? – спросил Влад.

– Ну я скажу банальность, что мы не умираем, – ответил Толюня. – Перефразируя одну книгу, скажу: из спирта наши тела выплыли, в спирт и вернутся. В великую формулу алкоголя… И больше ничего не останется.