Текст книги "Ленинград действует. Книга 1"

Глава 7. ЛИНИЯ ФРОНТА СТАБИЛИЗИРОВАНА

Ленинград в конце сентября. В Агалатове. Село Рыбацкое и канонерка «Красное знамя». На Невском «пятачке»

Ленинград, 23-я, 55-я армии и Невская оперативная группа. 27 сентября – 7 октября 1941 г.

В результате ожесточенных боев на самом опасном для Ленинграда – урицком направлении южный край Ленинграда от прорыва удалось уберечь, но немцы 23 сентября захватили восточную половину Петергофа.

С 7 по 24 сентября нанесенные нами удары сорвали планы противника, немцы понесли также крупные потери на Балтике. 25 сентября командующий северной группой немецких войск дал приказ о прекращении атак на Ленинград. После месячных боев штурм Ленинграда был сорван, обессиленные фашистские орды зарылись в землю, и линия фронта вокруг Ленинграда к 29 сентября стабилизировалась.

ЛЕНИНГРАД В КОНЦЕ СЕНТЯБРЯ

27 сентября

Кажется, 23-го я был в необитаемой теперь квартире на Боровой улице. В эти дневные часы случились две воздушные тревоги с яростной трескотней зениток (а всего в тот день тревога объявлялась одиннадцать раз!). Позже я узнал: одна из бомб попала в Гостиный двор. Разрушено издательство «Советский писатель», убиты давние мои знакомые (только за день до этого в последний раз я разговаривал с ними): Таисия Александровна, редактор Татьяна Евсеевна, корректорша, старший бухгалтер – всего восемь сотрудников издательства. Двое тяжело ранены. Директор издательства, А. М. Семенов, извлеченный из-под обломков через семь-восемь часов, тяжело ранен в лицо. Вообще же убитых этой бомбой – весом в семьсот пятьдесят килограммов – не меньше сотни. Это главным образом женщины, так как в доме, который разрушен, была женская трикотажная артель. Бомбу сбросила немка-летчица, наши зенитки сбили ее над Кузнечным переулком…

На территории больницы Эрисмана лежит огромная, весом в тонну, неразорвавшаяся бомба. Упала она 24 сентября. Улица оцеплена, движение по ней прекращено. Несколько таких же неразорвавшихся бомб врылись в землю в других местах города. Производятся сложные и опасные работы по их разминированию.

На Лиговке, на Боровой улице, как и на всех улицах за Обводным каналом, за время моего отсутствия настроены баррикады – из угольных вагонеток, из бетонных колец канализации, из бревен, из мешков с землей и песком, из всякого строительного мусора.

На Неве стоят эскадренные миноносцы, а в Финском заливе мелкие корабли Балтийского флота. Все ночи слышна стрельба нашей тяжелой артиллерии, работает флот, работает Кронштадт и работает правый берег Невы. Пушкин и Стрельна давно у немцев, но вокруг города продолжаются жестокие бои за Стрельну, Пушкин, Петергоф, за левый берег Невы и Мгу. Последние два-три дня – точные сведения о том, что мы, форсировав Неву у Дубровки и платформы Теплобетонной, отгоняем от нее немцев.

Во всяком случае, за последние два дня положение города явно изменилось к лучшему: наступление немцев везде приостановлено, а наши контрудары становятся все сильнее. За весь день вчера была только одна коротенькая воздушная тревога; сегодня ночью, чуть ли не впервые, не было ни одной. Артиллерийские снаряды в центральные районы города не ложатся, настроение у населения улучшается, укрепляется уверенность, что немцы в Ленинград не ворвутся. Когда пришло сообщение о падении Киева, – в день, совпавший с наиболее тяжелой обстановкой в Ленинграде, – настроение было весьма тревожным.

О наших дивизиях, движущихся к Ленинграду со стороны Волхова, слух в городе ходит очень упорный, он питает надежды на близкое освобождение Ленинграда от кольца блокады.

Убежденность, что немцы будут отброшены от Ленинграда и разгромлены, не покидает меня ни на миг. Твердо верю, что Ленинград взят не будет. К этому убеждению меня приводит логика вещей, не говоря уже об интуиции. Четыре с лишним миллиона советских людей не сдадут Ленинграда, хотя бы большей их части – мирным доселе жителям – пришлось драться, разбирая мостовые, только булыжником.

Да, в городе есть, конечно, шпионы, есть обыватели, что таращат глаза от страха, есть, безусловно, и некоторое число потенциальных предателей, которые из одной только трусости способны покориться немцам или перейти к ним на службу. Но процент этих негодяев ничтожен, все население насторожено, всякий вызывающий хоть малейшее подозрение человек в любом доме, на любой улице задерживается самим населением, – почвы для предательства и измены в городе нет. чтобы в этом убедиться, достаточно раз увидеть, какое возбуждение поднимается среди народа, когда ночью при вражеском налете вспыхивает предательская сигнальная ракета, как все кидаются искать мерзавца, выпустившего ее!

Немцы разбрасывают листовки, предлагая Ленинграду сдаться и обещая, что «погром произойдет только в первые дни», а затем, дескать, они «восстановят порядок, и все будет хорошо». И грозят, если мы не сдадимся, разрушить город до основания!

Возмущение гитлеровцами в Ленинграде с каждым днем растет, паники, на создание которой у нас они рассчитывали, нет, но население, естественно, подавлено ежедневными бомбежками, артиллерийским обстрелом, критическим положением города и полуголодным существованием. Хлеба выдается на все категории, кроме рабочей, по 200 граммов; хлеб уже со всякими примесями; перед столовыми люди простаивают в очередях по нескольку часов; купить какие-либо продукты немыслимо, люди ездят в Лесной и в ближайшие пригороды за свеклой и за картошкой, но мало кому удается достать их. В один из недавних дней было тринадцать воздушных тревог, все движение по городу, кроме автомашин, парализовано.

Был я в Союзе писателей. Комнаты в Доме имени Маяковского пусты, безлюдны, поэтому кажется, что всякая общественная жизнь в Союзе писателей попросту замерла. Но это далеко не так. Большинство писателей, из тех, кто не ушел на фронт, трудятся в Радиокомитете, в редакциях газет, в агитбригадах, стараясь быть нужными и полезными. Из редакций дивизионных газет, с предприятий, из множества учреждений – телефонные звонки: «Дайте писателя для выступления!» (или – для статьи, для пропагандистской листовки и т. п.). Писатели охотно откликаются, едут в любое время куда угодно. Но ведь их нужно организовать, направить, с каждым из них поговорить, иных подбодрить, воодушевить! Силы каждого использовать сообразно возрасту и здоровью, способностям и опыту, склонностям и энергии. Это большая работа.

Сейчас 1 час 40 минут дня. Продолжается третья за день воздушная тревога, начавшаяся больше получаса назад. Снова был налет на аэродром, и наши самолеты встретили противника в воздухе. Я только что был наблюдателем воздушного боя, десятка три самолетов дрались сначала с северной стороны, в районе Елагина, затем – над самым домом, где я живу, наполняя воздух гудением моторов, кружась каруселями, ныряя, взмывая один над другим. Все это продолжалось, пока вражеские самолеты не скрылись в облаках, сплошь затянувших небо. Затем, патрулируя, эскадрильи наших истребителей и разведчиков кружились еще минут пять, а отдельные кружатся и сейчас, когда я пишу эти строки.

Слышны разрывы зениток где-то в стороне.

В скверике против балкона, на который я выходил, группы людей стоят около щелей, наблюдая за боем, и, видимо, ко всему привыкнув, не прячутся в щели.

…Уже ровно два часа дня, а самолеты все гудят и гудят. Это – наши… А вот и отбой!..

28 сентября. 10 утра

Вчера во время воздушной тревоги я вышел из Гослитиздата на улицу, надумал зайти на канал Грибоедова, повидать людей, живущих в надстройке писателей[19]19
  В старинном доме на канале Грибоедова в 1934 году были надстроены два этажа для квартир писателей. Их в просторечии называют «надстройкой писателей».


[Закрыть]. Здесь, в коридоре между полуподвальными квартирами, в санитарной комнате, я увидел детей и несколько жен писателей. Лишний раз убедился я, как шутки и веселый тон помогают снять оцепенение, в котором пребывают испуганные бомбежкой женщины. Узнал, что эвакуируемая по решению горкома партии А. А. Ахматова должна улететь наутро и что несколько дней назад она переселилась из своей квартиры на Фонтанке – сюда. Мне захотелось попрощаться с нею. Анна Андреевна выбралась в коридор из темной лачуги убитого дворника Епишкина; в шубе. В платке, слабая, нездоровая, присела со мной на скамеечку.

Разговоры сегодняшние… Горит Пулково, и будто бы наши от него отошли, а немцы в него не вошли, обстреливаемые ураганным огнем. На днях был налет на Кронштадт, тревога продолжалась двадцать два часа, город горит. В числе погибших – писатель Зельцер, умерший от ран, полученных при попадании бомбы в линкор. Но пострадавший линкор продолжает вести огонь по южному побережью залива… Под Мгой ожесточенные бои, и, кажется, наши заняли Мгу…[20]20
  С востока, со стороны Волхова, действительно вела наступательные бои 54-я армия, усиленная 20 сентября двумя стрелковыми дивизиями, прибывшими из резерва Ставки Верховного Главнокомандования. Стремясь прорвать кольцо блокады и соединиться с частями, наступающими из Ленинграда, армия пыталась овладеть Мгой и Синявином, но это не удалось: немцы уже успели создать здесь мощные оборонительные укрепления. Все же в результате контрудара защитников Ленинграда враг, потеряв еще до 20 тысяч солдат и офицеров, выдохся, и 25 сентября гитлеровским командованием был издан приказ о прекращении атак на Ленинград. Немцы перешли к обороне. К 29 сентября линия фронта стабилизировалась. Дальнейшие бои, в которых наши войска постепенно улучшили свои позиции, имели местное значение. Пулковские высоты, Колпино на весь период блокады остались за нами. В сентябрьских налетах на Ленинград участвовало 2712 самолетов противника, но только 480 удалось прорваться к Ленинграду. Зенитной артиллерией и нашей истребительной авиацией в сентябре было вбито 272 самолета немцев. По наступавшим с юга немцам за сентябрь 1941 года было выпущено 670 252 снаряда и мины. Таковы данные, опубликованные в различных изданиях за последние годы.


[Закрыть] Ораниенбаум в наших руках, и осилить сектор побережья, прилегающий к Ораниенбауму, немцы не в состоянии… Сегодня две бомбы упали около Володарского моста.

Сейчас – двенадцатый час дня. Ни ночью, ни утром тревог почему-то не было. День сегодня, как и вчера, солнечный, яркий. Видимо, наши где-то крепко ударили по немцам и их самолеты отвлечены от Ленинграда.

29 сентября

Бомбы упали в районе Невского: в дом No 4 по Садовой в дом рядом с Радиокомитетом и в сад Дворца пионеров. Стекла в нескольких кварталах выбиты.

Вот что напечатано в газете «В решающий бой» от 26 сентября, привезенной в Ленинград летчиком и переданной им одному из корреспондентов ТАСС:

«Вперед, за Ленинград!

Нашими частями захвачены богатые трофеи.

Наступление продолжается.

…Н-ская часть. 25 сентября (от нашего специального корреспондента). Подразделения Н-ской части до полуночи продолжали атаку населенного пункта Р. П., где окопался враг. Фашисты несут большие потери.

По предварительным подсчетам, в результате боя 24 сентября нашими подразделениями захвачено у фашистов 10 противотанковых орудий, 4 танка, 10 минометов, 8 крупнокалиберных пулеметов, 2 радиостанции, 3 штабные машины и много другого военного снаряжения.

Сегодня с утра после артиллерийской и авиационной подготовки наступление наших подразделений продолжается…»

…«В решающий бой» – газета 54-й армии. Р.П., очевидно, Рабочий поселок. Два таких поселка (No 7 и No 8) расположены в нескольких километрах северо-восточнее Синявина…

В АГАЛАТОВЕ

2 октября. Агалатово

Три дня провел в штабе 23-й армии. Разбирался в особенностях прошедших боев.

В передовице армейской газеты «Знамя победы» от 18 сентября сказано:

«Мы обязаны не только не пустить врага в Ленинград, но измотать его силы, обескровить его ряды, крепко сковать его в одних местах, чтобы в других наносить ему удар за ударом и гнать, усеивая костьми дороги и леса. Мы обязаны не только не пустить его вперед ни на шаг, но вышибать огнем и штыком с командных высот перед нашим передним краем, изгонять из стратегических пунктов повсюду, где враг проглядывает и простреливает наши линии укреплений…»

И надо признать – эта задача теперь выполняется хорошо.

Главное на финском участке Ленинградского фронта следующее: вся политика Маннергейма заключалась в том, чтоб поднимать дух своих войск агитацией за «восстановление старой границы, отвоевывание отнятых у Финляндии территорий», а теперь, когда финны были остановлены нами у этой «старой границы», маннергеймовским правителям идейной почвы для поднятия духа своих солдат на дальнейшее наступление не осталось, финская армия, понесшая огромные потери, измотана и обескровлена, финские тылы голодают, и народ отлично понимает всю бессмысленность и гибельность для себя дальнейшей войны. Финны охотно заключили бы с нами мир, ежели б внутри Финляндии не сидели немецкие войска (кстати, не участвующие в боях на Карельском перешейке), которые, по сути, представляют собой не что иное, как оккупационную армию, диктующую финским правителям свою волю под угрозой оружием…

Если у финнов было стремление наступать, то мы их сейчас «успокоили». Они сами очень крепко устраиваются на зиму, зарываются глубоко и надежно. Не ахти как уверены в своем положении и спокойствии – ждут результатов на немецком фронте. Да и политико-моральное состояние их иное – сейчас видят всю грабительскую, авантюристическую политику своих заправил.

СЕЛО РЫБАЦКОЕ И КАНОНЕРКА «КРАСНОЕ ЗНАМЯ»

3 октября

Мне захотелось узнать, что делается на немецком участке фронта. Без всякого согласования с ТАСС я выехал в 55-ю армию, нашел ее штаб в Рыбацком.

4 октября

Село Рыбацкое. Военный совет. Утро. Яркий солнечный день. Ветер. За окном здания школы – Нева в барашках. Спал на кровати в одной из комнат. Посреди комнаты у окна стол, на нем хороший радиоприемник и телефон. Приехал я сюда вчера в шесть вечера, после дня, проведенного в ТАСС, и обработки моих статей. Статьи сдал, сел, донельзя голодный, с головной болью, в трамвай, последний кусок пути шел пешком… Вечером работал над показаниями пленных и письмами, отобранными у них. В их числе, например, такое:

«…На поле боя: 19.9.41… Сейчас у нас день отдыха – первый наш день отдыха. Для нашего полка это крайне необходимо, так как кровь лилась потоками. Теперь мы перед большой победой. Петербург должен пасть в ближайшие дни… Есть роты, где, несмотря на пополнение, не более двадцати человек. Борьба не раз бывала ужасной. Противник сражается до последней капли крови. Я никогда не забуду, как трое русских попали под обстрел нашего орудия. В своем окопе они бились до последнего вздоха…»

Это письмо ефрейтора 407-го пехотного полка А. Кремера, убитого в районе действия 168-й сд. Письмо доставлено сюда 25 сентября.

В показаниях ефрейтора Генриха Шлоена (409-го полка 269-й пехотной дивизии) говорится, что за все время войны солдаты ни разу не мылись в бане. Сам Шлоен в последний раз мылся в речке в середине июля. Большинство солдат в батальоне не имеет шинелей, ибо при отправке на фронт шинели не были взяты по тому простому соображению, что война до наступления холодов будет кончена.

…А сейчас 3 часа дня, сижу на берегу Невы, жду парохода-парома, чтобы переправиться на правый берег и пройти к только что стрелявшей канонерской лодке, которая стоит неподалеку. Здесь, в штабе, много знакомых. Писатели, работники политотдела, корреспонденты. Хорошо меня принял дивизионный комиссар П. И. Горохов, член Военного совета армии.

17 сентября Горохов объехал на легковой машине (а затем на присланном за ним броневике) уже оставленный нашими частями город Пушкин; под обстрелом автоматчиков (из Орловского парка) вернулся в ближайшую деревню на КП армии и, вооружив автоматами всех работников политотдела, вышел с ними обратно к Пушкину. На пути ему встретился отступающий полк. Горохов услышал от командира батальона, ведущего полк, удивительный доклад: «Комиссар Онищенко приказал мне вести батальоны к Таврическому дворцу, там располагаться и ждать приказаний». И, дескать, сей неведомый Онищенко «сам уехал на учебу», и командира полка тоже нет. Горохов привел батальоны полка в порядок, повернул их, прошел вместе с ними к городу Пушкину, поставил их в оборону на прежний рубеж и подкрепил оказавшимся здесь артиллерийским полком, поставив его на прямую наводку…

Это были последние часы последнего боя за город Пушкин…

Пароходик-паром доставил меня на стоящую посередине Невы канонерскую лодку «Красное знамя» (бывший «Храбрый»).

Очень гостеприимно приняли. Сначала беседовал с комиссаром Клановым: энергичное лицо человека, обладающего юмором, простого в обращении, оживляющегося при всяком интересном деле и разговоре, с ясными, много видевшими глазами. На корабле он уже три года, сдружился с командиром корабля Устиновым, значительно более молчаливым, тоже, чувствуется, человеком деятельным и умным. Затем беседовал с командиром БЧ-2 (артиллерии) – Ковалем, затем со старшиной Степаненко, а позже ужинал в салоне.

«Красное знамя» сегодня в 13 часов 15 минут открыло стрельбу – дало двадцать выстрелов. Я наблюдал из окна штаба огромные вспышки и двойные удары. При мне во время ужина на корабль пришло донесение о результатах стрельбы: после двадцати фугасных снарядов канонерки и снарядов с других кораблей все немецкие батареи умолкли. Путь для пехоты был очищен. Всего подавлено шесть немецких батарей в районе Красного Бора. В подавлении их приняли участие корабли: «Красное знамя», «Стройный», «Строгий» и девятнадцать береговых батарей, да еще полигон.

Во время ужина трижды прозвенел звонок: воздушная тревога. Командир и комиссар выскочили наверх, устремясь к мостику, я продолжал делать записи, беседуя с одним из командиров. Около десяти самолетов противника шли курсом, который должен был пересечь канонерку. Но береговые батареи зениток встретили их таким дружным огнем, положив разрывы между самолетами, что бомбардировщики рассыпались в стороны и ушли.

Вечером к борту корабля была подана шлюпка, и краснофлотец доставил меня на левый берег Невы. Была уже ясная луна, Нева серебрилась, дул ветер. И вот, пройдя полтора километра, я в штабе.

Сижу, работаю в разведотделе за школьной партой. Только что доставленный с передовой линии немецкий приказ переводится тут же за другой партой. Вновь бухает канонерка – четыре-пять выстрелов, и где-то бьет дальнобойное. Опять воздушная тревога, на которую никто здесь не обращает внимания.

5 октября

В 55-й армии общее положение таково: вчера, наступая на Пушкин, мы потеснили немцев, но и здесь, и вдоль реки Тосны они упорно сопротивляются. Наши 70-я и 90-я стрелковые дивизии, прочно удерживая занимаемые рубежи, мелкими группами действуют в направлении Александровки и деревни Новой. Особенно упорное сопротивление оказывают огневые точки противника, расположенные у деревни Редкое Кузьмино. 168-я дивизия ведет бой за овладение Путроловом, 125-я и 268-я дивизии ведут наступление на Красный Бор и Песчанку. Наши части стремятся нанести удар и по Никольскому. Словом, по всему фронту армии наступаем мы, а немцы обороняются. Это характерно!

На канонерской лодке «Красное знамя» вчера я записал много интересных рассказов об участии кораблей Балтфлота в боях от Нарвы до Петергофа и Стрельны. Корабли вели огонь по береговым целям. Понравился мне старшина второй статьи, командир орудия коммунист Михаил Дмитриевич Степаненко – высокий, худощавый, с большим открытым лбом балтиец. Он строг в движениях, точен в словах. Достоинство его тона и спокойная рассудительность производят самое хорошее впечатление. Он был участником группы, корректировавшей на берегу огонь двух канонерок. И рассказал он мне, в частности, о том, как хорошо видел он бой под Петергофом.

– Наблюдательный пункт у нас был на куполе большого собора, что высится в самом центре Петергофа. Я и командир группы капитан-лейтенант Быстров находились на колокольне с девятнадцатого по двадцать второе сентября – все трое суток, пока шел бой на площади, около вокзала и между деревнями Низино, Олино, Сашино и Мишино. После трех дней сидения на колокольне мы перебрались в другое место, в дом, на чердак; нам капитан-лейтенант Быстров был ранен, нас бомбили, обстреливали минами, повредили рацию, при этом были убиты два часовых…

М. Д. Степаненко три года плавает на «Красном знамени», до этого два года служил на линкоре «Октябрьская революция»… Он рассказал мне и о боях под Нарвой, и о том, как там, у деревни Сур-Жердянки, канонерская лодка своим огнем разгромила немецкий штаб. Два месяца канонерка была в непрерывных боевых действиях – с конца июня по конец августа.

Дважды ее считали погибшей. В Кронштадте был случай, когда капитан-лейтенант коваль позвонил на один из эсминцев. Оттуда голос:

«Какое «Красное знамя»? Вы ж давно потоплены!..»

«Нет, повторяю, с вами говорит командир бе-че два канлодки… – и т. д. – Приснилось вам, что ли?»

Но голос с эсминца полон сомнения:

«Нет, тут что-то не то!..»

– Второй раз, – рассказывает Степаненко, – в Копорье, когда лодка зашла в гавань, у группы командиров по ремонту на морзаводе – глаза на лоб:

«Откуда? Вы же торпедированы!..»

А старушка канлодка, заложенная в 1895 году, вступившая в строй в 1898-м, восемь лет затем стоявшая стационаров в Пирее, в Греции, помнившая, как «на корабль прибыла ее величество королева эллинов», и потопившая 14 октября 1917 года в бою в Кассарском плесе два вражеских миноносца, заставившая два других выброситься на берег, жива и здорова, а по количеству снарядов, выпущенных за время Отечественной войны, стоит чуть ли не на первом месте среди всех кораблей Балтийского флота.

И недаром на днях в Ленинграде, на Невском, незнакомый краснофлотец остановил старшину второй статьи Михаила Степаненко:

– Вы с «Красного знамени»? Вот спасибо, вы, товарищи, здорово нам помогли! Лежим в окопах, на нас ползут немецкие танки. Неожиданно над нашими головами свистит снаряд: по звуку не наш, думаем. Разрывается перед танками, – большой разрыв, но они движутся дальше. Вдруг второй, третий залпы, два танка на воздух, остальные поперли обратно! И мы узнали, что эта наша лодочка стоит и стреляет!..

…Село Рыбацкое. Все оно насыщено воинскими рассредоточенными частями – танками, бронемашинами, грузовиками, обозами, замаскированными, приютившимися между домами. Все оно изрыто окопами, щелями и прочими земляными укреплениями. В нем, однако, много местных гражданских жителей, они волокут в мешках кормовую капусту и картошку, добытую на правом берегу Невы в каком-то совхозе, – копают ее, несмотря на охрану.

Самое главное, что мне стало ясно в Рыбацком: наступательный дух немцев явно ослабевает. Засев под Ленинградом, испытывая недостаток в горючем, в теплой одежде, снабжении, утомленные, поняв, что страшная русская зима застигнет их в лесах и болотах, они перешли к обороне. А наши части полны наступательного духа, – пусть еще не удается нам развить наступление даже на отдельных участках, пусть общее наступление еще далеко впереди, но отдельные попытки наступать производятся каждый день и везде. Идут бои и за Мгу. Однако железная дорога так разрушена немцами – сожжены шпалы, насыпь взорвана, рельсы увезены, – что, и взяв дорогу, восстановить ее можно будет не сразу.

НА НЕВСКОМ «ПЯТАЧКЕ»

В числе бойцов и командиров, обороняющих Ленинград, много представителей всех национальностей нашей страны. Я получил от партийного руководства Таджикистана телеграмму, в которой меня просили узнать, как сражаются за Ленинград бойцы-таджики, и рассказать о ком-либо из них в печати.

Поиски такого таджика привели меня в 115-ю стрелковую дивизию генерала В. Ф. Конькова, оказавшуюся на правом берегу Невы, у Невской Дубровки. Эта дивизия после оборонительных боев при отступлении из-под Выборга получила приказ форсировать Неву.

Нам нужно было на левом берегу отбить у немцев хотя бы клочок земли, который стал бы плацдармом для намеченного наступления с целью прорыва блокады. Попытки создать такой плацдарм были сделаны на участке Отрадное – Островки и возле притока Невы – Черной речки. Но на этих участках успеха достичь не удалось.

В боях с 19 по 25 сентября Неву удалось несколько раз форсировать в районе Невской Дубровки, форпост был создан против нее – в Московской Дубровке. Бойцы прозвали его «пятачком». Неву здесь форсировали 2-й батальон 4-й бригады морской пехоты, подразделения 115-й стрелковой дивизии, саперы, понтонеры отдельного 41-го и других понтонно-мостовых батальонов.

Итак, Нева. Высокие глинистые берега. На правом берегу – невская Дубровка, поселок Бумкомбината, охваченный лесом: россыпь кирпичных и деревянных домов, которые в эти дни разбомблены и горят от немецких мин и снарядов. На левом берегу такой же поселок – Московская Дубровка, его дома уже погорели; вдоль берега проходит мощеная дорога Ленинград – Шлиссельбург, а между береговым срезом и дорогой немцы нарыли свои траншеи; в амбразуры дзотов и водную гладь Невы нацелены пулеметы… Артиллерия скрыта опушкой обступившего поселок леса; минометы также готовы по первому сигналу открыть огонь. Траншеи, поселок, лес заняты отъявленными гитлеровскими головорезами из авиадесантной дивизии, пытавшейся форсировать Неву, но не преуспевшей в этом.

А на правом берегу – наши части, напряженно и скрытно готовящиеся к штурму.

Повсюду вдоль Невы до войны было множество рыбацких поселков. Понтонеры собирают рыбачьи лодки, втайне от немцев, по суше, лесом, подвозят их по ночам и прячут в дачных домиках, в оврагах, в лощинах и в вырытых вдоль берега укрытиях. И, кроме того, под покровом леса строят бревенчатые понтоны и полупонтоны.

Переправа первой группы десантников-моряков производилась в полночь и без артиллерийской подготовки, чтобы не спугнуть врага. Десятки лодок были перенесены на руках и поставлены на воду в полной тьме. Несколько сотен бойцов со своими политруками и командирами бесшумно уселись в лодки и двинулись наперерез течению. Они уже приближались к левому берегу, когда свет нескольких немецких ракет их обнаружил.

Сигнал тревоги мгновенно навлек на ватагу лодок артиллерийский, минометный и настильный пулеметный огонь… Но через две-три минуты лодки причалили к берегу. На береговом откосе и в первой линии немецких траншей завязался рукопашный бой. Немцев удалось выбить, они отхлынули, маленький плацдарм был отвоеван… Но подкреплений с правого берега ждать уже было нельзя: теперь Нева освещалась непрерывно и кипела от разрывов снарядов и мин.

Стремясь уничтожить наш десант, немцы не прекращали контратак. У наших бойцов иссякали боеприпасы. И если б не дерзость бойца-понтонера Щеголева, вся группа наших десантников была бы уничтожена. Они уже отбивались гранатами, когда при утреннем свете он, один, во весь рост вышел к берегу и, презирая бешеный огонь немцев, нагрузил лодку боеприпасами, сел в нее, взялся за весла и поплыл через Неву, став мишенью немецких артиллеристов и пулеметчиков. Случай удивительного, почти невероятного счастья, какое действительно сопутствует смелым (о нем свидетельствует политрук Курчавов[21]21
  В начале 1942 года политрук И. Курчавов познакомил меня с рукописью своей брошюры «Подвиг понтонеров» (издана Воениздатом в 1943 г.), в которой подробно излагает все действия упомянутого выше понтонно-мостового батальона.


[Закрыть]), произошел на глазах сотен людей, тревожно следивших за переправой Щеголева. Он добрался до берега, выгрузил боеприпасы, посадил в лодку нескольких раненых и невредимым вернулся…

Бой на «пятачке» продолжался. Но днем стало тихо. И было неясно: есть ли еще там живые? Артиллерийская и минометная дуэль – с берега на берег – превратила «пятачок» в недосягаемую для нас, равно как и для немцев, зону

Наступила следующая ночь. Перед рассветом еще триста воинов Красной Армии попытались переправиться через Неву на лодках. Но немцы теперь их ждали. Многие лодки были расстреляны и разбиты. Часть десантников погибла в Неве. Остальные вынуждены были вернуться.

В темноте ночи на левый берег было направлено сорок разведчиков. Им удалось переправиться. Через реку до утра доносился шум боя. Ни один из этих сорока не вернулся. «Пятачок» оказался в руках у немцев.

И еще утро. Еще четыреста наших воинов устремляются на штурм «пятачка».

В одной из лодок среди красноармейцев два таджика – Тэшабой Адилов и его неразлучный друг Абдували. Вместе они пришли в армию в 1939 году, вместе прошли по дорогам Западной Белоруссии, вместе отступали из-под Выборга.

Фашисты, не стреляя, подпускают флотилию близко к берегу. И сразу, с дистанции сто метров, открывают шквальный огонь. Лодки трещат и ломаются. Скошенные пулеметными очередями бойцы и командиры падают в воду. Другие неуклонно стремятся к берегу. Разрывы мин и снарядов ложатся так часто, что воды Невы в кипении бурлят. Фонтаны взбрасывают людей, куски дерева и оружия. Все меньше и меньше штурмующих.

Тэшабой рассчитывает: течение сбивает все лодки вправо, туда и устремляют фашисты всю массу огня. Нужны сноровка и сила, чтобы выгрести наискось течению, влево. Но Тэшабой и Абдували на горной своей реке Сох научились справляться с любым течением. Они выгребают влево, туда, где огонь слабее… Простреленная пулеметной очередью, лодка кренится на борт. Друзья бросаются в воду и, подняв над собой оружие, подплывают к разбитой сплотке бревен, приставшей к левобережью.

Тяжело дыша, осматриваются. Ниже по течению уцелевшие в зоне огня лодки приближаются к берегу. Из других, разбитых, лодок выпрыгивают люди и достигают земли вплавь. Тут и там головы плывущих скрываются под водой навсегда. Минометы, пулеметы и боеприпасы выгружаются в громе, дыму, пламени разрывов и пересвисте пуль.

К Тэшабою и Абдували подплывают несколько человек, и, когда их собирается до пятнадцати, какой-то командир поднимает всех на штурм берегового откоса, но тут же, прошитый пулями, падает. Других командиров здесь нет. Тэшабой кричит: «Вот по этому арыку… Ползем!..» – и бросается к канаве, перерезающей береговой склон. За ним остальные.

Не замеченные гитлеровцами, они выползают наверх за изломом первой траншеи, из которой фашисты бьют вниз, по штурмующим берег красноармейцам. Кидаются на фашистов сзади, захватывают траншею и встречают в ней других гитлеровцев, контратакующих от второй линии траншей.

Контратака отбита. Пятнадцать бойцов распределяются по траншее на четыреста метров – пятнадцать человек на фронт почти в полкилометра!.. Враг устремляется в новую контратаку. Через Неву переправляется еще одна рота…

Все то, что произошло до этой минуты, – пока еще не выделяет Адилова из числа сотен других атаковавших врага бойцов: форсирование Невы для создания исключительно важного для обороны Ленинграда плацдарма было обычной боевой работой фронтовика, требовавшей дерзости, храбрости и стремительности. Подвиг – тот, который прославил Тэшабоя Адилова на все правобережье Невы, – впереди.

Краткому описанию этого подвига я считаю своим долгом посвятить здесь хоть несколько строк[22]22
  Подробному описанию этого и других подвигов, совершенных Тэшабоем Адиловым, я посвятил документальную повесть, опубликованную отдельными книжками Политуправлением Ленфронта и Таджикским госиздатом.
  В газете «На страже Родины» от 9 июня 1942 года опубликован приказ войскам Ленфронта о награждении отличившихся воинов. Первым в списке значится старший сержант Тэшабой Адилов, награжденный орденом Ленина. Адилов стал одним из лучших снайперов 55-й армии, он истребил 114 фашистов, был произведен в лейтенанты, стал инструктором школы снайперов.


[Закрыть].

…И эта, и следующие контратаки фашистов были отбиты. Рядом с Тэшабоем убит его друг Абдували. Перебиты или ранены и все бойцы подоспевшей роты, но и последние уцелевшие немцы бежали. В наступившей передышке на Неву легла тишина. Обессиленный Тэшабой впал в забытье возле трупа своего друга. А когда очнулся, вблизи не было никого. Только один-единственный красноармеец рыл в стороне ячейку, и по нему методически бил из пулемета затаившийся вдали гитлеровец. Сзади к Тэшабою подползли еще четверо, зарылись в землю. А ночью, в странной зловещей тишине, Тэшабой, ползая по траншее и под откосом берега, где оказалось десятка два раненых, собрал и расставил по фронту все пулеметы и минометы, заставил раненых подтащить к ним боеприпасы и вдвоем с неизвестным бойцом занял боевую позицию, ожидая немцев. И когда в ночи немецкие цепи двинулись к «пятачку», Тэшабой и его товарищ встретили их огнем, перебегая от одного пулемета к другому, стреляя из минометов, создавая впечатление, что на «пятачке» встречают врага не два человека, а самое малое – рота. Раненые бойцы только подтаскивали к этим двоим боеприпасы, набивали патронами ленты… Пулеметно-минометный огонь из разных огневых точек остановил немцев… С нашего берега вдруг рванули «катюши» – неизвестное фашистам доселе оружие. И после залпа «катюш», форсировав Неву, на подмогу сражающейся «роте» бросился отряд морской пехоты во главе со своим полковником… Немцы были отброшены от «пятачка» стремительной атакой балтийцев, и сбереженный Тэшабоем и его неизвестным товарищем «пятачок» оказался окончательно закрепленным за нами… Товарищ Тэшабоя был убит, имя его осталось нам неизвестным. А Тэшабой, разыскав и похоронив своего друга Абдували, остался на «пятачке» сражаться в рядах морских пехотинцев…