Текст книги "Закон противоположности"

– Что бы ты сделал, если бы знал, что жить осталось всего сутки? – спросила меня Яна накануне месячных.

– Не знаю. Банк ограбил бы, а потом попробовал бы героин, сделал бы татуировку на лице, хотя нет, татуировка это слишком. К чему такой вопрос?

– Так, ни к чему. Каждый месяц, из года в год повторяется одна и та же пытка. Знаешь, что приговоренным к смерти не сообщают дату казни. Из гуманных соображений. Живут себе, надеются на что-то, а потом раз и всё кончено.

– Не нравится мне твое настроение. Ничего не кончено. Вон, винишка ещё полбутылки. Я знаю один способ, как избавить тебя от этих мучений…

Яна посмотрела на меня удивленно, с сомнением.

– Надежный способ, – продолжил я, – но со своими недостатками. Гарантия девять месяцев, а потом процедуру нужно регулярно повторять.

– Идиот, – она больно ткнула меня указательным пальцем в ребра, залилась краской и звонко рассмеялась.

Приговоренному не говорят дату его казни. Очень гуманно. Я знаю дату своей смерти и что дальше? Где банк, который я хотел ограбить? Где наркодилеры? Даже татуировщика нет. Только снег, бесконечный снег бесконечно застилает бесконечную тундру и раздолбанная Татра посреди этой бесконечности с самым беспомощным существом на планете, возомнившим себя венцом творения.

Я обречен, конец близок, ноги коченеют в могильном холоде, а паники нет. Даже странно. Будущего нет, настоящее не имеет никакого значения, а прошлое… Прошлое прошло, его не вернуть, да и если можно было бы вернуть, то не стал бы, не такое уж оно было радостное.

Домашние хлопоты целиком лежат на Яне. В квартире всегда чисто, белье свежее. И как только она всё успевает? У нее хорошо получаются салаты и супы, а вот вторые блюда из мяса выходят либо очень жирными, либо сухими. Сама она их никогда не ест, а я давлюсь, икаю, запиваю горячим чаем и ем. Сегодня на ужин гуляш. Резиновые кусочки мяса потонули в жиру и исчезли под оранжевой мутной пленкой. Долго ковырялся, но так и не доел, в тарелке осталось много жидкой жирной массы.

Из-за стола встал с тяжестью в печени. Яна сосредоточено наблюдала за мной. Хотел уже выйти из кухни, как вдруг, тарелка с остатками гуляша полетела в сторону мусорного ведра, скользнула по краю, упала на пол и рыжие пятна забрызгали стену. Я оцепенел. Никак не ожидал такого поступка от женщины, которая обращается с посудой бережно, как с младенцем. Она и сама не ожидала, сидела на том же месте, но уже бледная и глубоко дышала, а в глазах сверкало какое-то безумство.

– Зая, ты чего?

– Я не зая, не рыбка, не птичка. Терпеть не могу этот зоопарк. У меня есть имя, и оно меня полностью устраивает!

– Перестань. Я всё понимаю, ты устаёшь, это всё быт, рутина…

– Какая к чёрту рутина. Я люблю и умею готовить, мне нравится, когда все с удовольствием едят, но когда тебе не говорят за это даже спасибо, то это и есть рутина. Самые обыкновенные вещи должны приниматься с благодарностью…

Раньше я не видел её такой, раздувала ноздри, хватая и выстреливая воздух, но всё равно задыхалась, дрожала, глотала окончания и целые слова, слезы текли так обильно, что намокли волосы на висках.

Я опустился перед ней на пол, головой прижался к коленям и крепко их обнял.

– Прости меня, я виноват, не подумал.

Она немного успокоилась, всхлипнула.

– Совсем не съедобно?

– Нет, ну почему же, очень…

– Врун, сказал бы сразу, что это не еда, а собачье дерьмо, но не нужно лгать, пожалуйста, никогда не лги мне.

Мы просидели так долго, она на стуле, я на полу перед ней. Молчали. Яна гладила меня по голове, а по стене стекали капли жира.

Глава девятая

Яна не была актрисой, она действительно была разной. Чередовала в своей сущности манеры заботливой матери, роковой женщины, деловой леди, простушки, жертвы, госпожи. Одно оставалось неизменным, в любой ипостаси она была на высоте, хотя сама считала иначе и, как бы вытрезвляя меня, указывала на свои недостатки. Такая самокритика лишь забавляла. «У меня совсем нет талии, – говорила она в моих объятиях, – а эти ужасные растяжки, фу, уродство», «Дай-ка посмотрю, – отвечал изумленно и целовал живот, провоцируя приступ щекотки». Иногда кажется, что она подталкивает испытать к ней отвращение, получить повод сорвать с меня маску в доказательство лживой натуры всех мужиков, но усилие тщетно, парирую каждый выпад и контратакую.

Кто обжегся на молоке, дует на воду. Яну преследуют призраки её неудач, фантомные боли ушедшей юности. Мои прикосновения для неё слишком навязчивы, она не любит долгих прелюдий и ласк, как затравленный волчонок, за мягкой внешностью которого кроется злость.

На календаре седьмое сентября. После мощного ливня идет ситный дождь, стихает, нарастает, но никак не кончается. Яна заберет малышек из садика, оставил ей деньги на такси, а мне нужно поговорить с отцом.

Договорились встретиться возле бизнесцентра на Нижнебульварной в семь часов. Ужасное время для поездок по городу, но не так уж часто он о чем-то просит. Отец ждал на стоянке. Я остановился, и он поразительно легко для своей грузной фигуры запрыгнул в машину. В салоне запахло перегаром:

– Привет сынок, думал, уже состарюсь на парковке. Чего так долго?

– Извиняй, пробки, – ответил я равнодушно и немного приоткрыл окно.

– Как машинка?

– Спасибо, хорошо.

– Как твоя девочка, когда познакомишь?

Я не говорил ему про Яну и судорожно стал перебирать, кто и что мог ему рассказать, но так ничего и не надумал.

– Тоже хорошо, а откуда ты знаешь?

– Догадался. Увидел в подстаканнике красную помаду и спросил вот в надежде, что мой сын не из этих, – он усмехнулся своей шутке, – я надеюсь, что восемнадцать ей уже есть, а то нас ждут неприятности.

– Разумеется есть. Она прелесть, познакомлю вас на днях.

– Отвези-ка меня домой, а по пути кое-что обсудим.

Я кивнул, включил передачу, и автомобиль плавно пошел к выезду.

– Заезжал на наш дом, – продолжил отец, – в почтовом ящике взял письмо от военкома.

По спине пробежали мурашки, я сглотнул и вытаращился на отца с испугом.

– Пишет, что ждет тебя с вещами в ближайшее время. Ещё бы, не призывник, а мечта. Но есть и хорошие новости, ты уже неделю как студент института физической культуры и спорта. Сделаешь фотографии, сходишь в деканат и получишь студенческий билет, я обо всем договорился. Обмывал сейчас с твоим деканом зачисление сына.

– А без этого никак, пап, ну что я там забыл.

– Я не давлю, хочешь в армию, иди, для тебя же стараюсь.

– Нет, в армию не хочу.

– Ну, двух детей ты за месяц не родишь, по здоровью не откосишь, об этом раньше нужно было думать, а отсрочку дадут только в этом институте, в Гарварде у меня друзей пока нет, так что не время харчами перебирать. В жизни пригодится, ты же понимаешь, что футбол это не профессия, сегодня ты звезда, завтра все забыли.

– А учитель физкультуры, разве профессия, – огрызнулся я, – и напомни, пожалуйста, сколько раз тебя твой красный диплом агронома выручал?

– Я буду помогать, чем смогу, ты же знаешь, но возьмись за ум, времена круто изменились. А диплом агронома помог, когда алюминий на пшеницу менял в девяносто восьмом, они мне фураж по цене первого класса запихнуть хотели, до сих пор бы ту пшеничку жрали, а так посмотри на какой ты машине ездишь, я в твои годы о велосипеде мечтал.

В инфизе училось много одноклассников, с той лишь разницей, что они уже скоро окончат. Я их открыто считал дебилами, о чем в лицо говорил каждому и не раз. Институт тут не при чем, совпадение, но появиться там первокурсником было бы совсем некстати. Но и в армию идти нет ни малейшего желания. Вот же засада.

Отец задремал. Мы подъехали к его дому, я заглушил мотор и нервно грыз кожу вокруг ногтей, в надежде, что есть запасной вариант, он сейчас проснётся, рассмеется, и скажет, что классно меня разыграл. Папа проснулся, но не рассмеялся, а напомнил, что завтра к десяти в деканат с фотографиями, поцеловал и крепко пожал руку на прощание. Настроение такое, что осталось только утопиться в реке.

На улице стемнело. На время не смотрел, наверное, было уже часов одиннадцать. В квартире темно и тихо. Девочки спят. Вошел в спальню. Яна сидела на широком подоконнике. Её силуэт был едва различим на фоне темно-серого неба.

– Не включай, пожалуйста, свет.

Я подошел к ней вплотную, глаза привыкали к мраку. На подоконнике стоит пустая на треть бутылка вермута и стакан. Яна сползла с подоконника, щелкнула выключателем на ночнике и стала передо мной в нелепом выгоревшем на солнце сарафанчике, который был ей мал и едва прикрывал попу.

– Тебе нравится? – Она взялась за подол с обеих сторон и растянула платье в стороны. – Бабушка сшила его, когда мне было двенадцать лет. Каждое лето я проводила у неё в Сальске. Мешала родителям жить для себя. Отец так и не смирился с тем, что я не мальчик, как же так, у него, у десантника, и сыкуха в доме растет.

– Ты пьяна?

– Нет, – она замахала головой, и чуть не свалилась на пол, но я вовремя подхватил – совсем чуть-чуть выпила. Будешь? – Она протянула мне почти пустой стакан.

– У меня есть идея, давно хотел попробовать один коктейль из фильма, я сейчас, я быстро.

В морозильной камере взял бутылку «Финляндии», и наполнил четверть стакана. Ледяная водка тянулась тоненькой струйкой. Со стаканом пошел в спальню, добавил вермут, попробовал, превосходный получился вкус. Яна отпила с моего стакана и скривилась

– Очень крепкий, сюда бы капельку спрайта.

– А он есть?

Яна покачала головой.

– Ты рассказывала про бабушку.

– Да, бабуля жила в Бровках, рядом с Сальском, и в этом платье я ходила с ней пасти козочек. Выходили на луг, она доставала вязание и часами сидела в тенечке, а я гоняла прутиком коз. Мне казалось это занятие очень важным, хотя они и без моего участия находили себе поесть.

Я был тронут этой историей, представлял, как она босая бежит по траве в этом сарафанчике, с белым платочком на голове. Яна снова забралась на подоконник и через плечо всматривалась в неоновые вывески сквозь мокрое стекло.

– Что было потом?

– Потом бабушки не стало. Я училась в девятом классе, когда это произошло, – на щеке блеснула слеза и я приобнял её за плечи, – бабуля была мне самой близкой и родной, а я с ней не простилась.

Накрыл ладонью кисть её руки. Она показалась мне очень холодной, и я машинально сжал пальцы сильнее.

– У меня всегда холодные руки, ты ещё не заметил? – она слегка улыбнулась, свободной рукой смахнула слезу и убрала волосы с лица.

Поднес руку ко рту и стал греть дыханием, целовать. Рука стала теплее. Она не пыталась отдёрнуть её и наблюдала за мной с интересом. У Яны очень красивые руки, запястье тонкое, пальцы длинные, прямые.

– Тебе хорошо со мной?

– Да, я счастлива. – Слова звучали фальшиво, от выпитого мартини язык немного заплетался. – Где же ты был лет десять назад?

Я прикинул в уме.

– В начальной школе.

Она усмехнулась.

– Тогда мне следовало бы тебя усыновить.

– Это вряд ли возможно. Но зато я могу тебя уженовить.

Она рассмеялась.

– Это как?

– Очень просто, выходи за меня.

Лицо её стало серьезным, хмель моментально ушел.

– А вот возьму и выйду, – она пристально посмотрела в глаза, видимо рассчитывала, что я отступлю, сконфужусь.

– Отлично, тогда завтра же едем в ЗАГС.

– Нет, завтра понедельник, у них выходной.

– Значит послезавтра.

Она протянула мне руку, и я пожал её.

– Не пожалеешь, торопышечка мой?

– Жалею только о том, что не встретил тебя лет десять назад. Пойдем спать, невеста.

Помог Яне слезть с подоконника и представил её в пышном белом платье, сзади девочки в таких же белых платьишках несут длинный шлейф, а я стою перед алтарем в смокинге с белой хризантемой в петличке, как в голливудском фильме. Она входит, все оборачиваются, раскрывают рты, проглатывают языки. В картину примешался её слабоумный папаша, я его быстро убрал из своего воображения, но вместе с ним исчезло всё. Я знал, что ни платья, ни алтаря не будет. Подберем свободную дату, распишемся, и в лучшем случае, отметим это дело в ресторане в самом узком кругу.

Глава десятая

Утром мы делали вид, что вчерашнего разговора не было. Яна, как обычно, собрала малышек в садик, поцеловала меня на прощание и чуть ли не вытолкала за дверь. Она никогда не говорила, что будет скучать и не просила возвращаться скорее, знала, что я и так нигде не задержусь. Как же быстро я привык к её присутствию в моей жизни и как сильно этим дорожил! Не осталось и тени тоски по прежним временам, когда мы носились с ребятами по городу, приставали к приезжим абитуриенткам, пустоголовым, не способным ни прилично одеваться, ни достойно себя вести. Совсем другое дело – Яна. Она считает глупость пороком, а не достижением, мартышка же не способна долго занимать своим дурачеством, быстро наскучит, с людьми так же. С умной и опытной женщиной трудно, чувствуешь, что идешь против самого замысла природы, это же не ей, а мне отведена роль самца, вожака, добытчика, лидера, а выходит наоборот. Трудно, зато совсем не скучно.

Я слишком далеко зашел. Яна, может быть права, и не стоило так торопиться, но сказать ей сейчас об этом значит потерять её навсегда или потерять доверие, что по сути одно и то же. Думать об этом не хочу. Заурядное выражение «вторая половинка» для меня обрело дух и плоть с именем Яна. Да и к тому же я сильно привязался к детям, особенно к младшей с её ангельским чистосердечием.

Помню, когда впервые приехал забрать девочек из детского садика, Кира выбежала мне навстречу и повисла на шее, громко объявив всем, что за ней пришел папа. Яна внесла меня в список лиц, которые могут забирать ребенка, но воспитательница посмотрела на меня с крайним удивлением и недоверчиво спросила:

– Так вы, значит, папа Киры?

– Так и есть, а что вас, собственно, смущает?

– Да нет, ничего, просто мы вас не видели раньше, и вы так молодо выглядите.

– Вы тоже выглядите молодо. Я сперва даже подумал, что нянечку подменяет студентка-практикантка. – Дородной воспитательнице было далеко за сорок, а в застиранном белом халате и стоптанных туфлях она выглядела на все шестьдесят, но от комплимента вечно красные щёки у неё побагровели, как будто на халат пролили кагор.

– Бросьте, что вы такое говорите, где я, а где студентка, – она смущенно поправила очки и издала странный крякающий звук, то ли хихикнула, то ли икнула. Допрос прекратился сам собой.

Сегодня я медленно ехал по городу привычным маршрутом, но всё как-то резко изменилось. Солнце светит слишком ярко, трава ненатурально зеленая. Так на меня влияет ранняя осень, сентиментальным становлюсь, а всего лишь кончился дождь.

Несколько месяцев с Яной я прожил будто много лет, показанных в фильме на очень быстрой перемотке. Мне захотелось сделать паузу. Нет, я не струсил, это что-то другое. Предположим, идёшь по музею и видишь, висит картина, ты на нее посмотрел и дальше пошел. Картину вроде бы видел, но так и не понял, что хотел сказать художник. Как это объяснить Яне?

Остановил машину в Газетном переулке, прошел по блошиным рядам и по длинной лестнице спустился к Дону. Мое любимое место, мы часто тут гуляли с мамой. Набережная сильно изменилась с тех пор, раньше не было лавандовых клумб, миллиона скамеек и сувенирных ларьков, а из развлечений помню только черные кнехты у девятнадцатого причала, на которые взбирался, чтобы лучше рассмотреть корабли речного флота.

Вдоль причала стоят прогулочные теплоходы и катера, вдалеке буксир толкает баржу с песком. Я почувствовал пристальный взгляд и обернулся. Против солнца стоял с распростертыми объятиями Макс. Эту тушу я не перепутаю ни с одной другой, мне и лица не нужно видеть. Я страшно обрадовался. Макс подошел вплотную и сдавил меня в объятиях так, что захрустели кости.

– Где, пропащий, пропадал? Вот уж не ожидал тебя тут увидеть.

– Всё как всегда, дела, делишки, дом, Яна, детишки…

– О, так вы ещё встречаетесь, рад за тебя.

– Не просто встречаемся, Макс, мы живем вместе, а завтра подадим заявление в ЗАГС.

– И кого ждёте?

– В смысле?

– В том смысле, что она же беременна, в положении, залетела. Так понятнее, да?

– А, ты об этом. Нет, Яна не беременна.

– Теперь я чего-то не понимаю. У тебя жар, что ли? Ты здоров, парень? Ау! Проснись, старичок. Может ты не в курсе, но не обязательно жениться на каждой, которая дала нюхнуть промежность.

– Слова подбирай, про Яну говорим, как – никак.

– А что это меняет?

– Не вынуждай меня…

– Вынудишь тебя, как же, исчез, ни ответа, ни привета, трубку не поднимаешь, а выясняется, что Володя просто друзей на шкуру променял.

– Заткнись.

– Да иди ты, Иуда.

– Тебе туда же, скатертью дорожка.

– На свадьбу не приду, можешь не тратиться на приглашение.

– И не собирался.

Макс смачно плюнул под ноги, не подал руки, развернулся, перешел дорогу и засеменил по лестнице прочь. Меня захлестнула злость, хотелось что-нибудь крикнуть ему вслед или швырнуть, но под рукой ничего не оказалось.

Сколько же во мне злости?! Очень много. Я накопил ворох обид, что тут поделаешь, не умею прощать. Мой гнев может кипеть годами, но ни на грамм не испарится. Трудно жить с таким багажом. Макс – толстокожий кабан, забудет, наверное, про ссору уже через минуту, а я не забуду. Видеть больше не хочу эту свинью, Яна насчет него была права.

Над Доном низко кружат чайки, в мутной воде отражается Ворошиловский мост. Смотреть здесь больше не на что, бесит унылый пейзаж. Ссутулившись, неспешно я побрел к машине. По пути обложил матом цыганку, удача, видите ли, скоро меня ждёт и нежданное богатство, аферистка грязная.

В машине я почувствовал покой. Запустил двигатель, с воздуховода потянуло легким холодком. Мотор совсем не остыл, а казалось, я бродил не меньше часа. Луч солнца блеснул в крохотной царапинке на лобовом стекле, и эта досадная мелочь стала той соломинкой, что сломала верблюду спину, хотелось просто лечь и разреветься.

Припаркованный впереди грузовичок тронулся, обдав густым облаком сажи. В десятке метров я увидел ювелирный магазин, на витрине которого красными буквами обещали скорую ликвидацию и большие скидки. Снова аферисты, подумал я, но следом пришла мысль купить Яне кольцо.

Над тяжелой дверью звякнул колокольчик. Хорошенькая продавщица лениво посмотрела в мою сторону и уткнулась в каталог. По-видимому, спортивная одежда не особо вяжется в её скудном сознании с достатком, и она решила не утруждать себя понапрасну. Я медленно осматривал прилавки, ассортимент небогатый, в основном колечки с фианитами, много серебра, часики, цепочки. Продавщица настороженно искоса поглядывала, как бы я чего не прихватил.

– Что-нибудь подсказать?

– Хочу купить кольцо с бриллиантом.

– Это вот здесь. – Она кивнула перед собой, и я подошел ближе.

Колечки под толстым стеклом отличались только ценой.

– Бриллианты настоящие?

– А вы как думаете? Это ж Якутия! Чистейшие камни! Совершенство! – оскорбилась продавщица.

– Думал, они дороже стоят. Дайте вон то, второе слева.

– Расплачиваться картой будете? Коробочка нужна?

– Нет, деньгами, а коробочку не надо.

Я расплатился. Продавщица долго разглядывала купюры, крутила, мяла, засовывала их в какую-то машинку, опять разглядывала. Мне это всё порядком надоело, не дожидаясь, пока она выдаст чек, я сунул кольцо в карман и ушел.

Не стоит спешить домой в плохом настроении. Заправил полный бак, поставил машину на мойку. Чистая машина с полным баком прибавляет уверенности в себе и поднимает настроение. Пошел перекусить в кафе. Съел бутерброд с семгой, неспешно выпил кофе, а потом поехал за девочками в садик. Мне непременно хотелось, чтобы они присутствовали в момент, когда я вручу Яне колечко. Только малышки смогут искренне разделить эту радость со мной, и больше никто.

Мы вошли в квартиру неслышно. Яночка что-то печёт, сладкий аромат слышно с лестничной площадки. Кира одернула меня за рукав и показала развернутой ладошкой на ботиночки. Помог ей разуться и заглянул на кухню. Там никого не оказалось, на столе остывает пирог. Нет ничего уютнее, чем только что испеченный пирог. Какая же она умничка.

Яна вышла из ванной. Влажные волосы она свернула в гульку и закрепила прядью кверху, обнажая длинную шею.

– Что-то вы сегодня раненько.

– Не терпелось поскорее тебя увидеть.

Яна скривила милую гримасу. Я замер, не сводя с неё глаз, в кармане нащупал колечко и уставился пристальнее, думал, что бы такое сказать. Репетировал по дороге, но всё забыл. Пауза затянулась. Кира хотела побежать к маме. Настя остановила её, и девочки остались у входа в комнату.

– Что-то случилось? – Спросила Яна с испугом.

Я подошел близко, взял её руку, вложил колечко и крепко обнял, а она прикрыла в это мгновение глаза, вытянула руку вперед и ахнула раскрыв ладошку за моей спиной. Я слышал, как у неё учащается пульс и замедляется дыхание.

– Вова, – простонала она, – ты с ума сошел. Это же… Вов…Ты…

– Да, да, пусть с запозданием, но думаю, оно тебе очень пойдет, ты же помнишь, куда мы завтра идём?

Она рассеяно кивала, мы всё еще стояли обнявшись, и я чувствовал движение её подбородка на своем плече.

Глава одиннадцатая

Утро вторника было солнечным и теплым. Меня трясло от волнения, всё валилось с рук, мутило, позавтракать так и не смог. Яна собирается долго. Завитые с вечера волосы укладывает в прическу, затем макияж, нужно выбрать подходящее платье, а платьев много, я об этом позаботился. Чтобы не терять время понапрасну, решил отвезти девочек в садик и вернуться за ней позже.

Уже половина одиннадцатого, я полтора часа как дома, а Яна всё еще не готова. Мне не нравится, как она накрасила глаза, слишком ярко, взрослит её, да и румяна надо бы растушевать сильнее. На ней надето темно-зеленое платье, обувает черные туфли лодочки с невысоким каблуком, и начинает перекладывать женские штучки из сумочки в клатч, естественно не помещается и половины.

– На улице холодно?

– Нет, там хорошо.

– Хорошо в смысле тепло или прохладно?

– Комфортно.

– Тебе всегда комфортно. Пиджак брать?

– Бери.

– А я в нем не зажарюсь?

– Нет, если будет жарко, оставишь в машине.

– Помнется.

– Возьми вешалку.

– Я уже обута, сходи за вешалкой.

– Что-нибудь еще взять?

– Нет, вроде бы ничего не забыла. Давай быстрее, на перерыв попадём.

Вздыхаю, иду в спальню.

– Не вздыхай так, не могу же я как чудище поехать.

В полдень мы наконец-то отправились в ЗАГС. За рулем я всегда чувствую себя уверенно и спокойно, дорога отвлекает от посторонних мыслей. Яна заметно нервничает. Лицо как всегда невозмутимо, но её выдают руки. То барабанит пальцами, то сжимает и разжимает клатч, так что побелели костяшки.

Доехали быстро, очереди не было, а вся процедура не заняла и пяти минут. Свадьбу назначили на двадцатое октября в одиннадцать часов. Будний день, да и время не самое удачное, но так будет лучше, мы не собираемся устраивать пышного торжества с лимузином и салютом, а посидим где-нибудь в тесном кругу. Со своей стороны я приглашу отца с его женщиной, терпеть её не могу, но тут никуда не деться, и бабушку. Кого захочет пригласить Яна, ещё не обсуждали, думаю тоже родственников.

Стоит о ком-нибудь подумать, и он сразу позвонит. Отец набирал дважды, пока я был в ЗАГСе. Первый его вызов я сбросил и поставил телефон на беззвучный режим. Выйдя на улицу, сразу перезвонил. Разговор был короткий, папа попросил подъехать к нему и как можно раньше, он будет ждать в японском ресторане на Ворошиловском проспекте. Опять не поем по-человечески.

Сказал Яне, что познакомлю с отцом. Она побледнела, занервничала сильнее, чем когда мы ехали в ЗАГС.

– А вдруг я ему не понравлюсь?

– И что с того? Ты ж не за него выходишь, – попытался я пошутить, но вышло совсем не смешно, заразился беспокойством, – понравишься, обязательно понравишься, я уже рассказывал о тебе.

Вошли в ресторан, отец сидел спиной к входу в дальнем углу. Кроме него здесь не было никого.

– Привет, пап, – я наклонился, поцеловал его, и пожал предложенное запястье, – знакомься, это Яна.

– Павел Владимирович, – представился отец и слегка привстал. – Очень приятно, располагайтесь.

– Взаимно приятно, – сказала Яна и улыбнулась смущенно, – Вова много про вас рассказывал.

– О, не верь ни единому слову, – рассмеялся отец, – я совсем не такой. Вы рассаживайтесь, покушайте, вон бледные какие.

Я сел напротив отца, Яна слева от меня. Официантка подала меню, и мы, не отпуская её, заказали обед. Воцарилась тишина, отец пристально посмотрел на меня.

– Снова звонили с футбольного клуба, и снова тебя нет на тренировках второй день.

– У меня уважительная причина была.

– Какая же.

– Женюсь.

Отец поперхнулся.

– Не сегодня, а двадцатого октября в одиннадцать, и вас приглашаем на свадьбу, а сегодня подали заявление.

– Хотите сказать, я скоро стану дедом?

Яна покраснела.

– Почему сразу дедом? – Возмутился я. – Разве не может быть других причин. Мы давно встречаемся, вместе живем, любим друг друга…

– Любим, это конечно хорошо, за приглашение отдельное спасибо, обсудим ещё куда, во сколько, какая программа там и так далее, но ты мне, сынок, вот что объясни, семейная жизнь это ж не шутки, деньги-то, где брать будешь, потому что в клубе тебе уже не рады.

– Что значит не рады?

– Показатели свои давно видел? Тебя в рывке пятиклассник обойдет. Разговаривал сегодня с тренером, если так и дальше пойдет, то тебя скоро турнут, а пока на банке посидишь, подумаешь.

– Я тебя понял, – пробурчал сквозь ком в горле, – нам пора идти, да и аппетит что-то пропал.

– Покушай, не торопись, я же не ругаться позвал, – отец кивнул на Яну, она ответила тем же, – вот и Яна меня поддерживает.

Обедали молча, теперь ещё больше не люблю азиатскую кухню.

Глава двенадцатая

Отец умеет мотивировать, то эта история с военкомом, то новость про скамейку запасных. Он прав, футбол – не профессия, футбол это страсть, и когда она проходит, ничем не вернешь. Рев трибун не заводит, голы не радуют. Не помню, когда в последний раз забивал. Зарплата снизится на треть. Всё приелось, бросил бы спорт к черту, но не сегодня, никто не выкидывает обувь, не купив новой.

Месяц перед свадьбой прошел как в тумане. Плохо сплю, думаю, чем бы заняться, где взять денег, скоро зима, малышкам и Яне нужны теплые вещи. Утром тренировка, днём дома, вечером тренировка, и снова бессонная ночь. Пересмотрел все видеоролики с бизнес тренингами. Нужно больше свободы. Дрейфую в море возможностей зарабатывать, делать свое дело, шевелиться.

В доказательство теории на одной из тренировок ко мне подошел Виталик. В команде он не новичок, но выделяется. Живет с мамой, без отца, та сильно болеет, не ходит. Мальчик нежный, какой-то пришибленный, никогда не матерится, чересчур правильный.

– Правда, что ты можешь решать вопросы в институте, – сказал почти шепотом Виталик. У него со рта плохо пахло, а людям, с проблемами пищеварения почему-то всегда нужно говорить шепотом и очень близко, чтобы ты хорошо слышал, что он говорит и вонь.

– Ну, да, а что случилось?

– Проблема есть, экзамен сдать не получается.

– Тоже мне проблема. Денег дай.

– Не могу, не умею. Хотел тебя попросить.

– Раз плюнуть. Двадцать тысяч.

– Что-то многовато.

– Как хочешь, с меньшим я не пойду.

– Двадцать, так двадцать.

– Ты, главное, не болтай никому, вопрос не простой, тяжкая статья, между прочим, и это, предмет хорошенько поучи, ты ж не будешь просто молчать, вид нужно сделать, что билет знаешь.

На следующий день Виталик тайно передал мне двадцать тысяч рублей в сером конверте, сотню раз напомнил фамилию преподавателя, дату экзамена и предмет. Не знаю, в каком учебном заведении он учится, и тем более не собираюсь никому ничего передавать. Схема простая: мальчик учит, идёт и сам сдаёт. Сдаст, значит это моя заслуга, деньги заработал, не сдаст – сам виноват, ничего возвращать не собираюсь. План сработал, Виталик получил тройку, о чем возмущенно проблеял мне при встрече, а я ответил, что об оценке не договаривались, денег пожалел, потому и тройка.

Напрасно беспокоился, деньги сами в руки идут.

В середине октября включили центральное отопление. В квартире стало жарко. Люблю прохладу, сплю теперь один в зале на диване. Допоздна смотрю телевизор, утром тяжело вставать. Всё чаще возникает мысль оставить футбол и заняться настоящим делом, каким именно, пока не решил. До свадьбы четыре дня. Портной пошил Яне платье, но она его не показывает. Купили мне классический костюм, оказывается, в нем очень даже удобно, висит в шкафу, ждет своего часа. Я тоже жду.

Папа оплатил банкет в ресторане и сам составил меню. Приглашены, разумеется, отец со своей Илоной, моя бабушка, а также тёти, дяди, двоюродные и троюродные братья и сестры по линиям обоих родителей Яны, её родители и Ксюша. Не думал, что у Яны так много всякой родни, надеюсь, никого не забыли.

Беспокоюсь. Столько всяких мелочей: букет невесты, бутоньерка, запонки, хватит ли еды и алкоголя. Хотел пригласить ведущего и музыкантов, но Яна считает, что это будет лишним, ведь у нас скромное торжество в узком семейном кругу. От букета невесты она тоже отказалась, да и бутоньерка мне не к лицу.

Девятнадцатого октября вечером пошел дождь. Тяжелые капли редко били по стеклу и жестяному отливу. Не могу заснуть, переключаю каналы с выключенным звуком. Заглянул в спальню, Яна спит с блаженной улыбкой. Все давно спят. Выключил телевизор, но сон так и не пришел. Роятся мысли и воспоминания, им нет конца, жаль, что мама не увидит меня завтра.

Заснул ближе к утру. Стоило мне отключиться, как почувствовал грубый толчок в плечо, снова толчок и снова. Я открыл глаза и сощурился, не понимаю, что происходит. Надо мной стоит Яна, позади неё заспанная женщина с чемоданчиком. Первой мыслью было, что кому-то из девочек нехорошо и в коридоре фельдшер скорой помощи, но оказалось, что это всего лишь визажист пришла делать макияж. Не просыпаясь, я побрел в спальню и рухнул в постель, теплую, мягкую, с запахом Яны.

Меня разбудили в восемь. Поспал три часа, чувствую себя бодро. Этот день настал. Наш день. На Яне ночная сорочка, та самая, в которой она была в Геленджике, прическа в виде ракушки из волос с завитым локоном на лице и свадебный макияж. Мне не понравилось, темные коричневые тона прибавили лет десять, сама она красится лучше, менее ярко, натурально. Малышки давно на ногах, суетятся.

Быстро умылся и надел костюм. Новые туфли немного давят плюсневые кости, но терпимо. Нужно помыть машину и купить пышный букет белых роз. За время моего отсутствия Яна наденет платье, и когда вернусь, она будет готова ехать в ЗАГС. Получится, что вроде бы как забираю невесту из дома, я это сам придумал, а цветы создадут нужное настроение.

Дождя уже нет, вместо него плотный туман стелется незаметными хлопьями. Щетки трут лобовое стекло до скрипа, но оно не становится прозрачным, словно запотело снаружи. Самая мерзкая погода.