Текст книги "Адмирал Ее Величества России"

Он сказал это 25 июня. Бомбы ему были нужны в особенности потому, что расход боеприпасов, произведенный 6 июня, еще не был как следует пополнен, а что генерал Пелисье готовится получить близкий реванш за отбитый штурм, в этом сомнений не было.

Вообще мечтать о том, что он будет делать с только что полученной арендой, Нахимову пришлось недолго, только три дня – от 25 до 28 июня. Но мы точно знаем эти мечты. «Удостоившись по окончании последней бомбардировки Севастополя получить в награду от государя императора значительную аренду, он только и мечтал о том, как бы эти деньги употребить с наибольшей пользой для матросов или на оборону города», – говорят нам источники.

Жить ему оставалось в это время лишь несколько суток. Смерть, которой он бросал вызов за вызовом, уже стояла за его спиной.

Глава 10

«Берегите Тотлебена, его заменить некем, а я – что-с! Не беда, как вас или меня убьют, а вот жаль будет, если случится что с Тотлебеном или Васильчиковым!» Это и другое все в том же роде Нахимов повторял настойчиво не только в разговоре с Остен-Сакеном, но всякий раз, как его убеждали не рисковать так безумно, как он это стал делать, в особенности после потери Камчатского люнета и Селенгинского и Волынского редутов.

Ведь и на Камчатском люнете в конце концов матросы, не спрашивая, схватили его и вынесли на руках, потому что он медлил, и еще несколько секунд – и он был бы убит зуавами или в лучшем случае изранен и взят в плен.

Один из храбрейших сподвижников Нахимова по защите Севастополя, князь В. И. Васильчиков, давно его пристально наблюдавший, нисколько не обманывался в тайных побуждениях адмирала: «Не подлежит сомнению, что Павел Степанович пережить падение Севастополя не желал.

Оставшись один из числа всех сподвижников прежних доблестей флота, он искал смерти и в последнее время стал, более чем когда-либо, выставлять себя на банкетах, на вышках бастионов, привлекая внимание французских и английских стрелков многочисленной своей свитой и блеском эполет…»

Свиту он обыкновенно оставлял за бруствером, а сам выходил на банкет и долго там стоял, глядя на неприятельские батареи, «ожидая свинца», как выразился тот же Васильчиков.

Генерал-лейтенант М. И. Богданович передает слышанное им лично от адмирала П. В. Воеводского и адмирала Ф. С. Керна (бывших при Нахимове еще капитанами 1-го ранга), и их слова, так же как воспоминания Стеценко, могущественно подтверждают все, что мы знаем из других свидетельств. Нахимов в своих приказах писал, что Севастополь будет освобожден, но в действительности не имел никаких надежд. Для себя же лично он решил вопрос уже давно, и решил твердо: он погибнет вместе с Севастополем.

«Если кто-либо из моряков, утомленный тревожной жизнью на бастионах, заболев и выбившись из сил, просился хоть на время на отдых, Нахимов осыпал его упреками: “Как-с! Вы хотите-с уйти с вашего поста? Вы должны умирать здесь, вы часовой-с. Вам смены нет-с и не будет! Мы все здесь умрем. Помните, что вы черноморский моряк-с и что вы защищаете родной ваш город!

Мы неприятелю здесь отдадим одни наши трупы и развалины. Нам отсюда уходить нельзя-с! Я уже выбрал себе могилу, моя могила уже готова-с! Я лягу подле моего начальника Михаила Петровича Лазарева, а Корнилов и Истомин уже там лежат. Они свой долг исполнили, надо и нам его исполнять!” Когда начальник одного из бастионов при посещении его части адмиралом доложил ему, что англичане заложили батарею, которая будет поражать бастион в тыл, Нахимов отвечал: “Ну что ж такое! Не беспокойтесь, мы все здесь останемся!”»

Как прежде Меншиков, так теперь Горчаков боялся даже заговорить при Нахимове об оставлении Севастополя.

«Но сам князь Горчаков не утешал себя… розовыми надеждами. По-прежнему озабочивала его одна мысль – как уменьшить по возможности потерю в наших войсках в случае необходимости оставить Севастополь. Признавая такой печальный конец неизбежным, он не переставал обдумывать план исполнения трудного отступления на Северную сторону. По распоряжению его заготовлялись втайне материалы для постройки гигантского плавучего моста через всю ширину большой бухты, на протяжении 430 сажен.

Вскоре потом приступлено было и к самой постройке моста под руководством начальника инженеров генерал-майора Буцмейстера, к величайшему негодованию моряков и других истых защитников Севастополя, которые не допускали ни в каком случае возможности оставить эту святыню в руках врагов», – писал впоследствии один из офицеров.

Узнав о намерении главнокомандующего устроить мост на рейде, Павел Степанович, опасаясь, чтобы это не поселило в гарнизоне мысли об оставлении Севастополя, сказал И. П. Комаровскому: «Видали вы подлость? Готовят мост через бухту! Ни живым, ни мертвым отсюда я не выйду». И он сдержал свое слово.

С этим согласуется одна его заветная мечта: остаться с кучкой матросов-единомышленников где-нибудь в не взятой неприятелем укрепленной точке и, даже если город будет сдан, продолжать сражаться, пока их всех не перебьют.

«По своему характеру враг полумер, он при жизни часто говаривал, что, если весь Севастополь будет взят, он со своими матросами продержится на Малаховом кургане еще целый месяц», – свидетельствует очевидец.

Многие «странности» Нахимова в последние месяцы жизни объяснились лишь потом, когда стали вспоминать и сопоставлять факты. Никто, кроме Нахимова, не носил эполет в Севастополе: французы и англичане били прежде всего командный состав. И никто долго не мог понять его упорства в вопросе о смертельно опасных золотых адмиральских эполетах Нахимова, который так небрежно относился всегда к костюму и украшениям, так глубочайше равнодушен был к внешнему блеску и отличиям.

Поведение Нахимова давно уже, особенно после падения Камчатского люнета и двух редутов, вообще обращало на себя внимание окружающих, и они не знали, как объяснить некоторые его поступки. Насколько Нахимов был прямо враждебен всякому залихватскому, показному молодечеству, это хорошо знали все еще до того, как он особым приказом потребовал от офицеров, чтобы они не рисковали собой и своими людьми без прямой необходимости.

Поэтому либо просто удивлялись, не пробуя пускаться в объяснения, либо говорили о фатализме. «При этом он (Нахимов) был в высшей степени фаталист, – пишет один из наблюдавших его севастопольцев. – Посещая наше отделение, он всякий раз непременно ходил на банкет в различных местах, чтобы взглянуть на неприятельские батареи, но никогда в таких случаях не ходил по траншеям, а всегда по площадкам, где пули скрещивались беспрерывно.

Однажды, когда он хотел пройти с левого фланга в мой блиндаж, Микрюков сказал ему: “Здесь убьют, пойдемте через траншеи”. Он отвечал: “Кому суждено…” – “А вы фаталист?” – заметил я. Он промолчал и пошел все-таки по открытой площадке, то есть прямо под прицельные французские пули, для которых неспешно шагавшая высокая фигура с блестевшими эполетами была превосходной мишенью».

28 июня Нахимов верхом поехал с двумя адъютантами смотреть третий и четвертый бастионы, по дороге отдавая распоряжения обычного бытового характера: командиру третьего бастиона, куда как раз ехал Нахимов, лейтенанту Викорету, только что оторвало ногу, нужно было назначить другого и т. д. Одного из адъютантов адмирал отправил с распоряжениями.

«Оставшись вдвоем, – рассказал лейтенант Колтовский, его сопровождавший, лейтенанту Белавенцу, – мы поехали сперва на 3-е отделение, начиная с батареи Никонова, потом зашли в блиндаж к Панфилову, напились у него лимонаду и отправились с ним же на третий бастион». Осмотрев его и еще остальную часть 3-го отделения «под самым страшным огнем», Нахимов поехал шагом на 4-е отделение.

Бомбы, ядра, пули летели градом вслед Нахимову, который был «чрезвычайно весел» против обыкновения и все говорил адъютанту, не желавшему отъехать от него: «Как приятно ехать такими молодцами, как мы с вами! Так нужно, друг мой, ведь на все воля Бога! Что бы мы тут ни делали, за что бы ни прятались, чем бы ни укрывались – мы этим показали бы только слабость характера. Чистый душой и благородный человек будет всегда ожидать смерти спокойно и весело, а трус боится смерти, как трус», – сказав это, Нахимов вдруг задумался.

Но вот оба всадника оказались уже на Малаховом кургане и на том именно бастионе, где пал 5 октября Корнилов и который с тех пор назывался Корниловским. Нахимов тут соскочил с коня, матросы и солдаты бастиона сейчас же окружили его.

«Здорово, наши молодцы. Ну, друзья, я смотрел нашу батарею, она теперь далеко не та, какой была прежде, она теперь хорошо укреплена! Ну, так неприятель не должен и думать, что здесь можно каким бы то ни было способом вторично прорваться. Смотрите же, друзья, докажите французу, что вы такие же молодцы, какими я вас знаю, а за новые работы и за то, что вы хорошо деретесь, спасибо!» На матросов, по наблюдению окружавших, навеки запомнивших все, что случилось в роковой день, речь и уже самое появление их общего любимца произвели обычное, бодрящее, радостное впечатление.

Поговорив с матросами, Нахимов отдал приказание начальнику батареи и пошел по направлению к банкету у вершины бастиона. Его догнали офицеры и всячески стали задерживать, зная, как он в последнее время ведет себя на банкетах. Начальник 4-го отделения прямо заявил Нахимову, что «все исправно» и что ему нечего беспокоиться, хотя Нахимов ни его и никого вообще ни о чем не спрашивал, а шагал все вперед и вперед.

Не зная прямо, что же делать, капитан Керн сказал, что на бастионе сейчас идет церковная служба, так вот не угодно ли пройти туда. «Я вас не держу-с!» – отрезал Нахимов.

Дошли до банкета, Нахимов взял подзорную трубу у сигнальщика и шагнул на банкет. Его высокая сутулая фигура в золотых адмиральских эполетах показалась на банкете одинокой, совсем близкой, бросающейся в глаза мишенью прямо перед французской батареей. Керн и адъютант сделали еще последнюю попытку предупредить несчастье и стали убеждать Нахимова хоть пониже нагнуться или зайти за мешки, чтобы смотреть оттуда. Нахимов, не отвечая, все смотрел в трубу в сторону французов. Просвистела пуля, уже явно прицельная, и ударилась около самого локтя Нахимова в мешок с землей. «Они сегодня довольно метко стреляют», – сказал Нахимов, и в этот момент грянул новый выстрел. Адмирал без единого стона пал на землю как подкошенный.

Штуцерная пуля ударила в лицо, пробила череп и вышла у затылка.

Он уже не приходил в сознание. Его перенесли на квартиру. Прошли день, ночь, снова наступил день. Лучшие наличные медицинские силы собрались у постели. Он изредка открывал глаза, но смотрел неподвижно и молчал. Наступила последняя ночь, потом утро 30 июня 1855 года. Толпа молчаливо стояла около дома. Издали грохотала бомбардировка.

Вот показание одного из допущенных к одру умирающего:

«Войдя в комнату, где лежал адмирал, я нашел у него докторов, тех же, что оставил ночью, и прусского лейб-медика, приехавшего посмотреть на действие своего лекарства. Усов и барон Крюденер снимали портрет: больной дышал и по временам открывал глаза. Но около 11 часов дыхание сделалось вдруг сильнее: в комнате воцарилось молчание. Доктора подошли к кровати.

“Вот наступает смерть”,– громко и внятно сказал Соколов, вероятно, не зная, что около меня сидел его племянник П. В. Воеводский. Последние минуты Павла Степановича оканчивались. Больной потянулся в первый раз, и дыхание сделалось реже… После нескольких вздохов снова вытянулся и медленно вздохнул… Умирающий сделал еще конвульсивное движение, еще вздохнул три раза, и никто из присутствующих не заметил его последнего вздоха.

Но прошло несколько тяжких мгновений: все взялись за часы, и когда Соколов громко приговорил: “Скончался”, было 11 часов 7 минут… Герой Наварина, Синопа и Севастополя, этот рыцарь без страха и укоризны, окончил свое славное поприще».

Матросы толпились вокруг гроба целые сутки, целуя руки мертвеца, сменяя друг друга, уходя снова на бастионы, и возвращались к гробу, как только их опять отпускали. Вот письмо одной из сестер милосердия, живо восстанавливающее перед нами переживавшийся момент:

«…Во второй комнате стоял его гроб золотой парчи, кругом много подушек с орденами, в головах три адмиральских флага сгруппированы, а сам он был покрыт тем простреленным и изорванным флагом, который развевался на его корабле в день Синопской битвы… По загорелым щекам моряков, которые стояли на часах, текли слезы. Да и с тех пор я не видела ни одного моряка, который бы не сказал, что с радостью лег бы за него».

Похороны Нахимова навсегда запомнились очевидцам: «Никогда я не буду в силах передать тебе этого глубокого, грустного впечатления… Море с грозным и многочисленным флотом наших врагов… Горы с нашими бастионами, где Нахимов бывал беспрестанно, ободряя еще более примером, чем словом… И горы с их батареями, с которых так беспощадно они громят Севастополь и с которых они и теперь могли стрелять прямо в процессию: но они были так любезны, что все это время не было ни одного выстрела.

Представь же себе этот огромный вид, и над всем этим, а особенно над морем, мрачные, тяжелые тучи, только кой-где вверху блистало светлое облако. Заунывная музыка, грустный перезвон колоколов, печально-торжественное пение… Так хоронили моряки своего синопского героя, так хоронил Севастополь своего неустрашимого защитника».

Роковое для Севастопольской обороны значение гибели Нахимова поняли все. «28 июня – печальный день: убит П. С. Нахимов. Число геройских защитников Севастополя редело, да и не было таких влиятельных, как покойный Нахимов, а между тем Горчаков настойчиво торопил подготовить отступление от Севастополя, и потому рвение защитников Севастополя слабело», – читаем в черновых заметках Ухтомского.

Мучившийся сам от своей тяжелой раны, Тотлебен уже 29 июня узнал о смертельной ране Нахимова, о том, что надежды нет. «Вчера вечером Нахимов опасно ранен в голову на Малаховом кургане, – пишет он жене. – Это печальное событие глубоко меня потрясло. Нахимова я любил, как своего отца. Этот человек делал невероятно много, его все любили, все высоко ценили. Пользуясь его влиянием во флоте, мы осуществили многое, что казалось невозможным.

Он был вроде патриотов классической древности, он безгранично любил Россию и всегда был готов всем пожертвовать для чести своего отечества, как некоторые возвышеннейшие патриоты из древних греков и древних римлян. И при этом какое нежно чувствующее сердце! Как заботился он обо всех страдающих! Он всех посещал, всем помогал!..»

«Хозяин Севастополя» исчез, и хотя в осажденном городе, ежедневно и еженощно осыпаемом разрывными и зажигательными бомбами, успели за девять месяцев, протекших от начала осады до гибели Нахимова, более чем достаточно привыкнуть к смерти, но к этой смерти никак не могли привыкнуть и не могли примириться с ней.

Потрясена была и вся Россия.

“Нахимов получил тяжелую рану! Нахимов скончался! Боже мой, какое несчастье!” – эти роковые слова не сходили с уст московских жителей в продолжение трех последних дней. Везде только и был разговор, что о Нахимове. Глубокая, сердечная горесть слышалась в беспрерывных сетованиях. Старые и молодые, военные и невоенные, мужчины и женщины показывали одинаковое участие», – писал московский историк Погодин после получения фатального известия.

«Был уж уголок в русском царстве, где собрались такие люди, – говорил Т. Н. Грановский, узнав о гибели Нахимова. – Лег и он. Что же? Такая смерть хороша; он умер в пору. Перед концом своего поприща вызвать общее сочувствие к себе и заключить его такой смертью… Чего же жалеть более, да и чего бы еще дождался Нахимов? Его недоставало возле могил Корнилова и Истомина. Тяжела потеря таких людей, но страшнее всего, чтобы вместе с ними не погибло в русском флоте предание о нравах и духе таких моряков, каких умел собрать вокруг себя Лазарев».

Если первым, явственным ударом погребального колокола по Севастополю была потеря Камчатского люнета и двух соседних редутов, то вторым было тяжелое ранение Тотлебена, а третьим, бесспорно, была гибель Нахимова. Смерть адмирала явилась в полном смысле слова началом конца Севастополя. В России это поняли, по-видимому, все следившие за титанической борьбой, а больше всего принимавшие в ней прямое участие.

Твердыня, за которую Нахимов отдал жизнь, не только стоила врагам не предвиденных ими ужасающих жертв, но своим, почти год длившимся отчаянным сопротивлением, которого решительно никто не ожидал ни в Европе, ни у нас, совсем изменила все былое умонастроение неприятельской коалиции, заставила Наполеона III немедленно после войны искать дружбы с Россией, принудила Англию отказаться от очень многих требований и претензий, фактически свела к ничтожному минимуму русские потери при заключении мира и высоко вознесла моральный престиж русского народа.

Это историческое значение Севастополя, с несомненностью, стало определяться уже тогда, когда Нахимов, покрытый кровью и славой, лег в могилу.

Генерал-адъютант, генерал от кавалерии, военный министр Российской империи во время Крымской войны (1852–1856). Затем, при Александре II, – главноначальствующий III отделением Собственной его императорского величества канцелярии и шеф жандармов (1856–1866).

ПИСЬМА И ДОКУМЕНТЫ

Начало службы П. С. Нахимова в военно-морском флоте (1813–1828)

Метрическое свидетельство о рождении П. С. Нахимова

11 марта 1846 г.[1]1
  Дата выдачи документа.


[Закрыть]

Смоленской губернии, Вяземского уезда, села Спаса Волженского, церкви Спаса нерукотворенного образа, по справкам метрических книг, хранящихся при оной церкви, оказалось под № 1-м: у майора Степана Михайлова сына Нахимова с женою Феодосиею Ивановной [2]2
  В родословной книге Нахимовых, помещенной в «Русской родословной книге» (т. II, изд. «Русской старины», СПб., 1876), мать П. С. Нахимова названа Феодосиею Васильевной.


[Закрыть] родился тысяча восемьсот второго года, июня 23-го, законнорожденный сын Павел. Крещен священником Георгием Овсянниковым 27 июня же.

При крещении его восприемниками были: Сычевского уезда подпоручик Николай Матвеев сын Нахимов да девица Анна Степанова дочь Нахимова. В чем свидетельствуем с приложением церковной печати. 1846 года марта 11-го дня.

К сему свидетельству Вяземского уезда села Спаса Волженского священник Василий Овсянников подписал.

Диакон Георгий Овсянников Дьячек Григорий Ружещев

Прошение Ивана и Павла Нахимовых на имя Александра I об определении их в Морской кадетский корпус

23 апреля 1813 г.[3]3
  Дата поступления прошения в Морской кадетский корпус.


[Закрыть]

Всепресветлейший, державнейший великий государь император Александр Павлович, самодержец всероссийский, государь всемилостивейший, просят недоросли из российских дворян греческого исповедания Иван и Павел Степановы сыновья Нахимовы о нижеследующем:

Отец наш родной, Степан Михайлов сын Нахимов, в службе в. и. в. находился в гвардии капитаном и отставлен майором; ныне нам от роду, первому – 12, а последнему – 11 лет[4]4
  У Павла Степановича Нахимова было четыре брата – Платон, Николай, Иван и Сергей, а также сестра Анна. Все братья учились в Морском кадетском корпусе и служили во флоте. Анна была замужем за помещиком Василием Гавриловичем Воеводским.


[Закрыть], обучены по-российски и по-французски читать и писать и часть арифметики, но в службе в. и. в. никуда еще не определены, а желание имеем вступить в Морской кадетский корпус в кадеты, а потому всеподданнейше просим:

Дабы высочайшим в. и. в. указом повелено было сие наше прошение принять и нас, именованных, по желанию нашему в Морской кадетский корпус в кадеты определить. А что мы действительно из дворян и помянутому майору Степану Нахимову сыновья родные, в том представляем надлежащие свидетельства. Испомещен же[5]5
  Так в документе.


[Закрыть] состоим Смоленской губернии, Вельского уезда, крестьян за отцом нашим 136 душ.

Всемилостивейший государь, прошу в. и. в. о сем моем[6]6
  Так в документе. Писарь, сочинявший прошение для братьев Нахимовых, употребил в конце прошения трафаретную формулировку, сохранив обращение в единственном числе.


[Закрыть] прошении решение учинить.

К сему прошению недоросль из дворян Иван Степанов сын Нахимов руку приложил.

К сему прошению недоросль из дворян Павел Степанов сын Нахимов руку приложил.

Помета: «Представлено министру военных морских сил июля 7-го 1813 г.».

Рапорт директора Морского кадетского корпуса вице-адмирала П. К. Карцова министру военных морских сил адмиралу И. И. Траверсе об отсутствии вакантных мест для зачисления в Морской кадетский корпус Павла и Ивана Нахимовых

Июля 1813 г.

Поданными ко мне на высочайшее имя прошениями показанные при сем в списке недоросли из дворян 20 человек просят об определении их в Морской кадетский корпус в кадеты, а что они действительно из дворян, в том представили свидетельства. О включении которых по неимению вакансии в число кандидатов к определению в кадеты в. в. пр-ву имею честь представить, а сколько кому от роду лет и чему обучены, означено в списке.

Из списка недорослям, приложенного к рапорту:

Сколько от роду лет/ Чему обучены

… Иван Нахимов / 10 / По-российски читать, писать и часть арифметики…

Павел Нахимов / 11 / По-российски читать, писать и часть арифметики…

Предписание И. И. Траверсе П. К. Карцову об определении П. С. и И. С. Нахимовых кандидатами в кадеты Морского кадетского корпуса

11 августа 1813 г.

По высочайшему повелению включаются в число кандидатов для определения по открытии вакансии в Морской кадетский корпус в кадеты недоросли из дворян: Харламов, Буасель, Лихонины – 1-й и 2-й, фон Мейснер, Нахимовы – 1-й и 2-й, Замсоны – 1-й и 2-й, Куприяновы – 1-й и 2-й, Рубановский, Григорович, Ограновичи —1-й и 2-й и Немов.

Траверсе

Из месячного строевого рапорта П. К. Карцова в Адмиралтейств-коллегию о зачислении Павла и Ивана Нахимовых в кадеты и гардемарины Морского кадетского корпуса

4 августа 1815 г.

В течение прошедшего, июля месяца произошли следующие перемены: поступило в списочное число определенных по высочайшему повелению недорослей из дворян в кадеты… Иван и Павел Нахимовы[7]7
  Братья Нахимовы, находившиеся в учебном плавании на бриге «Симеон и Анна» в июне – июле 1815 г. в качестве волонтеров (добровольцев), не были еще зачислены в списки кадетов корпуса. На основании приведенного здесь рапорта и списка выпускников-гардемаринов в 1818 г. можно полагать, что они были определены в кадеты 24 июля 1815 г. Точная дата производства в гардемарины не установлена.


[Закрыть]…

Написано при Корпусе из кадет в гардемарины…

Иван и Павел Нахимовы.

Предписание морского министра[8]8
  В 1815 г. Министерство военных морских сил было переименовано в Морское министерство.


[Закрыть] И. И. Траверсе командиру брига «Феникс» лейтенанту П. А. Дохтурову об определении в учебное плавание гардемаринов Морского кадетского корпуса[9]9
  В числе 12 гардемаринов, направленных на бриг «Феникс», был и П. С. Нахимов.


[Закрыть]

13 мая 1817 г.

На вверенный вам бриг «Феникс» определяются гардемарины под особенным надзором корпусного офицера для кампании единственно на тот конец, чтоб обозреть им балтийские наши порты и приобресть сколько можно более практических познаний, и для сего последнего предмета плавание ваше имеете расположить и к дружественным соседственным местам, и именно в Стокгольм, Карлскрону и Копенгаген, где во время бытности вашей должны вы поступать по предписаниям пребывающих при означенных дворах российских посланников, стараясь доставить гардемаринам случай видеть тамо предметы, заслуживающие внимания, ежели на то получите позволение от тамошнего правительства, в каковых случаях съезжать им на берег совместно, а поодиночке и без присмотру корпусного офицера или вашего находиться им на берегу не следует, о чем от директора Морского корпуса будет и особенное наставление корпусному офицеру относительно гардемарин. Обозрение ж наших портов – Ревельского, Свеаборгского, Балтийского и, буде успеют, Роченсальмского и Рижского – можете распорядить таким образом, чтоб в некоторые из них зайти на нынешнем вашем пути, а в другие при обратном следовании в Кронштадт, смотря по удобности времени. Почему при первом благополучном ветре имеете отправиться в назначенный путь.

Маркиз де Траверсе

Отношение П. К. Карцова главному командиру Кронштадтского порта вице-адмиралу Ф. В. Моллеру о командировании на бриг «Феникс» группы гардемаринов Морского кадетского корпуса для учебного плавания

20 мая 1817 г.

По предписанию г. морского министра командировано в поход на бриг «Феникс» для практики и узнания наших и некоторых иностранных портов Морского кадетского корпуса гардемарин 12 человек и при них сего Корпуса лейтенант кн. Шихматов; порционными деньгами они удовольствованы каждый противу флотских офицеров по 32 руб. по 93 коп. в месяц на два с половиной месяца, и оному лейтенанту кн. Шихматову приказано от меня явиться к в. пр-ву, кто же именно гардемарины командированы и чем они сверх порционных денег от корпуса снабжены, при сем прилагается список.

Петр Карцов

Список гардемаринов Морского кадетского корпуса, командированных для учебного плавания на бриг «Феникс»

20 мая 1817 г.

Гардемарины:

Федор Колычев, Степан Лихонин

Павел Новосильский, Николай Фофанов

Дмитрий Завалишин, Павел Нахимов

Владимир Даль, Александр Рыкачев

Платон Станицкий, Захар Дудинский

Иван Адамович, Иван Бутенев

Все сии гардемарины снабдены каждый двумя куртками и галстуками, брюками: суконными – одними, летними – тремя, кивером, тесаком, фуражкою, шинелью, тюфяком с подушкою и одеялом, бельем: по шести рубах, по трои подштанников, по четыре простыни, на подушку наволоками по три, чулками по четыре пары и сапогами по три пары.

Лейтенанту кн. Шихматову приложен список только с одними именами.

Рапорт председателя экзаменационной комиссии преподавателя Морского кадетского корпуса генерал-майора П. А. Баратынского П. К. Карцову о результатах экзаменов гардемаринов

20 января 1818 г.

Комиссия, учрежденная приказом в. пр-ва января от 1-го числа для экзамена гардемарин, окончивших науки и сделавших на море узаконенные кампании, производила сей экзамен с 2 января по 19-е число; гардемарины испытуемы были во всех частях: математических и навигацких науках, в алгебре, в дифференциальных вычислениях, в механике, в иностранных языках, в истории, в географии, в российской грамматике, в артиллерии, в фортификации, в морской практике, в эволюции, в геодезии и в теории кораблестроения.

И каковы найдены в знании сих частей, принимая и поведение их, засвидетельствованное гг. ротными капитанами, составленный по старшинству список за общим подписанием всей комиссии при сем прилагаю[10]10
  Список не публикуется.


[Закрыть]. Из означенных в прилагаемом списке первые пятнадцать человек, а именно: Платон Станицкий, Захар Дудинский, Михайла Рейнеке, Василий Соколов, Андрей Чигирь, Павел Нахимов, Александр Кучин, Александр Дорохов, Василий Сипягин, Андрей Колосовский, Степан Кадьян, Александр Цебриков, Матвей Барыбин, Михайла Линден и Аполлон Иванов оказались с весьма хорошими знаниями во всех частях противу прочих, равно и в поведении. Почему и имею честь представить в. пр-ву, не благоугодно ли будет пожаловать их в унтер-офицеры.

Генерал-майор Баратынский

Из экзаменационной ведомости выпускников Морского кадетского корпуса

4 февраля 1818 г.

Унтер-офицеры из первых лучших – …6. Павел Нахимов

Закону Божию – очень хорошо и довольно знает

Арифметике – весьма хорошо

Геометрии —

Плоской и сферической тригонометрии —

Геодезии —

Навигации —

Астрономии —

Практике – хорошо

Эволюции —

Алгебре – очень хорошо

Вышним вычислениям —

Механике —

Теории морского искусства —

Опытной физике —

Корабельной архитектуре – очень хорошо

Артиллерии – очень хорошо

Фортификации —

Иностранным языкам – по-франц[узски] говорит, переводит и сочиняет хорошо

Истории – весьма хорошо

Географии —

Российской грамматике – очень хорошо

Петр Карцов Гаврила Сарычев Петр Баратынский Василий Назимов Матвей Муравьев…[11]11
  Далее следует еще 14 подписей.


[Закрыть]

Из протокола комиссии, экзаменовавшей выпускников Морского кадетского корпуса

7 февраля 1818 г.

…По указу е. и. в. составленная в Морском кадетском корпусе для экзамена назначенных к выпуску во флот унтер-офицеров и гардемарин комиссия вследствие учиненного ею минувшего января 30-го дня по силе указа Государственной адмиралтейств-коллегии о составлении сей комиссии определения из представленных председательствующим во оной г. вице-адмиралом Корпуса директором и кавалером Карцовым об окончивших положенный курс учения и для познания практических действий бывших не по одно лето на море, унтер-офицерах и гардемаринах 75 человек, в том числе черноморский – один, начав того января с 30-го числа экзаменовать в присутствии всей комиссии, окончила оный экзамен сего февраля 4-го дня; по проэкзаменовании находит их к произведению в мичманы достойными.

При сем г. вице-адмирал Корпуса директор и кавалер предложил предписание г. морского министра с приложением списков об удостаивающихся за окончанием принадлежащих к мореплаванию наук к производству в мичманы гардемаринах Черноморского флота 34 человеках о представлении и их к производству с прочими, имеющими назначиться к выпуску из Морского кадетского корпуса гардемаринами.

Комиссия, рассматривая знание здешних и Черноморского флота гардемарин, составила общий список старшинством по степени ответов их в знании наук, а именно, из первых и лучших: здесь в Корпусе, унтер-офицеров: 1-м Платона Станицкого, 2-м Захара Дудинского, 3-м Михайлу Рейнеке, 4-м Василия Соколова, 5-м Андрея Чигиря, 6-м Павла Нахимова[12]12
  Всего в документе перечислено 109 выпускников корпуса.


[Закрыть]…, которые положенные к производству в офицеры лета имеют, для познания практических действий здешние и черноморские были не по одно лето на море, от командиров судами, с коими на море находились, в поведении и в исправлении должности аттестованы хорошо, а в высочайше утвержденном в 28-й день сентября прошлого 1804 года об экзаменовании, баллотировании и производстве чинов, во флоте служащих, докладе, в 3-м пункте изображено: «из гардемарин в мичмана по экзамену не прежде производить, как после пяти кампаний и по засвидетельствовании тех капитанов, у которых под начальством находились, что они во все продолжение оных рачительны и исправны были в исполнении во всех частях своей должности и нарочитые оказали успехи; разве обстоятельства к наполнению комплекта потребуют особого производства и тогда чинить оное по мере надобности из тех, кои по экзамену и по свидетельству корабельных начальников наиболее отличаются».

Приказали: о проэкзаменованных и размещенных вышеписанным порядком Морского кадетского корпуса унтер-офицерах и гардемаринах и Черноморского флота гардемаринах же, всего 109 человек, в Государственную адмиралтейств-коллегию представить с прописанием всего обстоятельства два списка за подписанием всей комиссии.

Петр Карцов Гаврило Сарычев Петр Баратынский Матвей Муравьев…[13]13
  Далее следует еще 15 подписей.


[Закрыть]

Из приказа И. И. Траверсе о производстве П. С. Нахимова в мичманы[14]14
  Выпущенный во флот мичманом П. С. Нахимов был назначен во 2-й флотский экипаж.


[Закрыть]

№ 119 9 февраля 1818 г.

Производятся на ваканции по флоту в мичмана удостоенные по экзамену Морского кадетского корпуса и Черноморского флота унтер-офицеры и гардемарины: Станицкий, Дудинский, Рейнеке, Соколов, Чигирь, Нахимов 1-й…

И. Траверсе

Указ Адмиралтейств-коллегии адмиралу П. К. Карцову о назначении офицеров в кругосветное плавание на фрегат «Крейсер» и шлюп «Ладога»

17 марта 1822 г.

Адмиралтейств-коллегия, слушав предложение г. начальника Морского штаба е. и. в. от 13-го числа сего марта[15]15
  Документ не обнаружен.


[Закрыть], коим уведомляет, что на приуготовляющиеся в дальний вояж суда назначаются следующие офицеры: на фрегат «Крейсер» флотских экипажей лейтенанты: 1-го – Кадьян, Анненков, Куприянов; мичманы: 19-го – Бутенев, 2-го – Путятин, 23-го – Нахимов 1-й, 11-го – Домашенко, Морского корпуса– Завалишин, адъютант вице-адмирала Сарычева 1-го – Муравьев. На шлюп «Ладога» флотских экипажей лейтенанты: 1-го – Беренс, 25-го – Никольский, 8-го – Барташевич; мичманы: Ломен, Баранов, 8-го – Фофанов, 16-го – Борзенко, 1-го – Бодиско.