Текст книги "Мама человеческая"

Мама человеческая
Павел Отставнов

© Павел Отставнов, 2023

ISBN 978-5-0060-0658-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Горький шоколад

«Ну и? И чего я сегодня приехал? – думал Сергей. – Не памятник, а целый мавзолей матери воздвиг… Вчера „обмыли“… Помянули матушку здесь, а затем и в ресторане… Накормил и упоил… Многие под конец поминок, и забыли „по ком звенит колокол“… А с утра я зачем на кладбище приехал? Опохмелиться?»

Он достал фляжку с коньяком, и плитку шоколада.

«Всё красиво, Серёжа? Фляжка серебряная… Коньяк „экстра олд“, „от двадцати лет“… Шоколад дорогущий, иностранный… Что написано? „Битер чаклет“? Что это? А, горький!»

Мужчина поднял фляжку и сказал:

– За тебя, дорогая!

Затем основательно хлебнул, закусил куском шоколада, и опять сказал вслух:

– А действительно горький шоколад… Горько… Горько мама без тебя! Год прошел, а как было, так и горчит. Сверху на меня смотреть: и всё материальное есть; и жена-дети, тьфу-тьфу, живы-здоровы… Сам ещё конем бегаю. Всё «хорошо». И на людях я «хорошист» -оптимист: «Всё ништяк, и всё путём!» Но горько, мама. Горько без тебя… Просто бы прийти к тебе, как бывало, сесть на стул и помолчать, глядя тебе в глаза. И горечь этой жизни всегда уходила.

Сергей глотнул коньяк, и продолжил:

– А помнишь, как в детстве я тебя спрашивал, почему ты шоколад мне даёшь, а сама не ешь? А ты отвечала, что не любишь его. А на самом деле мы тогда бедно жили, и ты всё отдавала мне!

Мужчина разломил плитку шоколада и половину положил на памятник. И выдохнул с надрывом:

– Эх, мама, мама, вот так бы разломил половину жизни своей и здоровья, и отдал бы тебе. Только бы жила и была рядом. Со всей своей человечностью: любовью, заботой и нежностью. Того, что сейчас не вижу, не чувствую. Один голый расчет у всех: ты – мне, а затем я – тебе! И уже кажется, что это нормально: человечество без человечности, и кругом одни Человеки Расчетливые. Эх…

Сергей приложился к фляжке, выдохнул и продолжил:

– Но, мама, ты была, и всё это было! Человечность была, и Человеки Разумные… Пусть мы двое, но было же это… Было! А сейчас? Ты человечная – в Вечности, а я… А я? Где? В чём? Какой? Всё, что было между нами, всё это жестко выдавливается из жизни нашей. «Доброта – это слабость»… «Честность – это глупость»… «Верность – это смешно»… «Совесть – нет этого вообще»… Такие «нормы» правят нас, и управляют нами!

Мужчина допил остатки коньяка, и закончил речь:

– Какая ты была сильная у меня! Сумела прожить самой собой, и никакие трудности, беды и трагедии не сломали тебя! Как была человеком, так и Ушла… И меня так воспитала, а я детям это передаю. Пусть хоть в нашей семье, но твою человечность мы сохраним. А если «уголёк» тлеет, значит, есть надежда, что и «костер» возможен. И тепло человечности во всем нашем мире – возможно! Вот зачем, оказывается, я приехал сегодня. Поговорил с тобой, как раньше. И легче, мама, стало, и сил для жизни прибавилось. Спасибо, моя дорогая!

Сергей улыбнулся, поклонился и ушел.

А на памятнике остался кусок горького шоколада, как осталась накопленная горечь жизни…

Совет да любовь

Праздновали нашу с Люсей «серебряную свадьбу». Все были: семьи дочери и сына, родственники, друзья. Гуляли отлично: душевно и весело.

И в самый разгар праздника жена заинтриговала меня:

– Есть один давний секрет. Дело уже прошлое, но не забывается, а наоборот давно уже тянет тебе признаться…

– Ой, Люся, что-то даже тревожно стало. А может быть уже и не надо прошлое ворошить. Хорошо у нас в жизни сейчас. Пусть всё так и останется!

Жена засмеялась:

– Не пугайся, капитан корабля нашего семейного. Этот секрет связан с твоей мамой. А от неё невозможно было ждать чего-то плохого и стыдного. Поэтому секрет этот хороший, добрый и важный. Просто сегодня, в этот замечательный наш семейный праздник, хочется, чтобы и наша мама рядом была. Да, наша мама, ты же помнишь, что я так всегда её называла. Но стала называть мамой, как раз после того случая. Слушай…

Помнишь, какая я была после свадьбы? Самолюбивая, своенравная и диковатая. Чуть что не по мне, сразу: скандалю, кричу, да взбрыкиваю. Пару раз, помнишь, я даже к своим родителям уходила. Ты приходил, уговаривал, я возвращалась, но продолжала выпендриваться. Уверена, так бы мы и расстались, как говорится «из-за несхожести характеров», но…

Но пришла твоя мама и поговорила со мной. По душам поговорила. И запомнила я её взволнованный голос навсегда:

– Ты дочка не мучайся. Если не любишь, рви всё разом и уходи. Ты сильная, сможешь. Жизнь долгая, оба ещё всё исправите. Если то, что между вами сейчас – это ошибка.

Я, помню, сказала:

– Нет, конечно, не ошибка. Я люблю Сергея, а он, уверена, меня любит. Просто считаю, что если, по-моему, жить, то это лучше нам же двоим будет!

А Вера Павловна мне сказала важные слова:

– Любовь – это главное, это смысл вашей совместной жизни. Но ты хочешь быть мужчиной в семье?

– Нет, что вы. Я женщина…

– Но почему ты, как мужик, всё пытаешься взвалить на себя? И тащить мужские обязанности. И женские одновременно. Сын у меня хороший, но посмотрит, посмотрит, да схитрит.

Я удивленно спросила:

– Как это схитрит?

– А как многие мужики, с такими женами, как ты. Взвалит на тебя все проблемы, да ещё и сам на твою шею сядет! Честно тебе скажу, что может быть и порадовалась бы этому: сын живет припеваючи; у жены, как у христа за пазухой. Но тебе я такой груз не желаю, да и сын с такой жизнью не будет мужчиной. А мужчина в семье должен быть «кирпичной стеной», о которую разбиваются все «волны» жизни. Но женщина в семье, это «цемент», который и держит эти «кирпичи». Понимаешь, дочка, цемент же жидкий, вначале, но сложат стену из кирпичей, и цемент становится крепким. И со временем всё крепче и крепче. И так и в семейной жизни: «кирпичи» и «цемент» соединяются, и с каждым годом семья всё крепче и крепче! Ты, Люсенька, не торопись, подумай. И не обижайся на меня. Я вам только добра желаю.

И подумала я над этими словами, поняла всё, да перестала с ума сходить. Вот после этого и стала наша семья крепнуть!

В этот момент подошли дочка и сын, и подарили нам большой набор серебряной столовой посуды, со словами:

– С намеком дарим! Чтобы после серебряной свадьбы мы у вас только серебряными вилками и ложками обедали!

Мы с Люсей хором ответили:

– Договорились, в следующую субботу всех ждем!

Материнский подвиг

Николай Петрович, как всегда, в праздник «День Победы», выпил «фронтовые сто грамм». После обеда он в хорошем, даже несколько бравурном настроении стал просматривать Интернет, читая статьи о Великой Отечественной Войне. На глаза попался рассказ про Епистинию Фёдоровну Степанову. У этой женщины восемь сыновей погибли на войне, а девятый сын умер от полученных на фронте ран.

Рассказ был написан как-то суховато, казённо. Как будто счетовод какой-то написал: погибли раз, два, три… девять; мать-героиня награждена… И всё! Автор-счетовод спокойно подсчитал и скупо оценил.

«Что ж ты так, автор? – подумал Николай. – Мамы своей не было? Эта Епистиния Фёдоровна, пусть чужая, но мама!»

Петрович вспомнил свою маму, которую недавно похоронил. Вспомнил, и опять пережил всю горечь и боль расставания-прощания! Всё это не уходило из души совсем, а теперь светило вечным огнем памяти.

«Как тяжко было хоронить такого любимого и близкого мне человека! – думал мужчина. – Это только один раз, но ожог навсегда. А Степановой пришлось прощаться девять раз… Девять! Как это? Не могу себе представить… Если бы мне маму надо было хоронить девять раз? Нет, это немыслимо! Это так страшно, что…»

Николаю стало душно, он расстегнул ворот рубашки, но невероятно-тревожные мысли не ушли из головы:

«Нет, я бы не выдержал… Не знаю… Первый раз… Второе прощание? И затем снова, и снова мучительные трагедии, трагедии… Нет, не смог бы, не выдержал бы. Я уже на вторых похоронах мамы сошел бы с ума!

А как она, эта Епистиния Фёдоровна, смогла это выдержать: получить «похоронку», опасть на стул в пустом доме, плакать, вспоминать все мгновения жизни сына, а затем прощаться-прощаться долгие и мучительные часы…

И затем ещё, и ещё, и ещё… Все же парни были разные, и все жили по-своему, все думали и чувствовали своеобразно. Поэтому и любимы были родной ни скопом, ни числом, а умением сердца мамы любить каждого, и по-разному.

И с уходом каждого из сыновей сердце мамы рвалось и рвалось! Но не теряла ещё надежды: вот другие выживут…

Не выжили! Все погибли, со всеми пришлось прощаться. Как? Я не знаю, не могу знать, что эта мама пережила. Но я уверен, что это и есть материнский подвиг!»

Николай Петрович вздохнул, налил ещё сто грамм, и выпил тост:

– За наших великих душой и сердцем мам!

Генеральша

– Мам, поговори с папой. Пусть он попросит за Вадика! – заговорила Надя.

– Дочь, что ты хочешь от отца? Он же в отставке, и от второго инфаркта только-только подниматься начал…

– Ну, мама. Генерал все же, и половина Генштаба в друзьях! Только позвонит – и Вадима в Москве служить оставят! А могут заслать в глушь, в Сибирь, и мне придется с ним… Как декабристке!

– Дочь, а ты забыла, что с папой твоим мы полстраны объехали? В скольких гарнизонах отслужили? А школы, где училась, все помнишь?

– Всё я помню, мама, но Москва – это Москва. Привыкла я уже к хорошему, да и работа перспективная у меня, как это бросить…

– А у нас с отцом другое впечатление… Если бы не вызвали в Москву, служили бы там, где прикажут. И, думаю, спокойнее бы служили, и до инфарктов не дошло бы!

– Не надо нас, современных, мерить по вашим меркам! У нас может закончиться тем, что я с мужем расстанусь!

– А вот, Надежда, пока детей нет, и проверите свою любовь. Если не просто, «по-современному», переспать встретились, то и испытания сплотят в настоящую семью.

– Ой, мама, не любишь ты меня!

– Если бы не любила, то бы до своей смерти вокруг тебя пресмыкалась: облизывала, да сюсюкала! И что бы из тебя получилось? Нет, Наденька, слишком я тебя люблю, чтобы оставить после себя наглую, пустую и самовлюбленную дурочку! А станешь сильным и справедливым человеком, и мне умирать легче будет. А теперь иди, подумай, но отца не тревожь, пусть он считает, что у тебя всё хорошо. Мы сильные, Надежда, мы опора надёжная нашим мужьям!

«Как ты могла, мать?»

– Как ты могла, мать, продать меня? – этот собственный дикий крик бился в голове Александра весь первый год в тюрьме.

И это он опять сразу сказал матери, приехавшей к нему на первое свидание. Сказал, а уже не прокричал, так как за год острота гнева притупилась другими проблемами.

Но на втором свидании, через год, он уже это не говорил. Наоборот сказал:

– Спасибо, мама…

И не из-за боязни потерять «свиданки» и посылки, нет. Просто посидел-подумал.

А было над чем подумать…

…Он был благополучным ребенком. Хоть отец-офицер погиб рано, но мама, Светлана Петровна, у него была такая, что «тащила» всё и за всех. Заслуженная учительница, и по официальному званию, и по признанию всех, кто её знал.

И Саша гордился мамой, и старался соответствовать. И в школе, и в боксе – всегда был одним из первых!

Школу закончил с золотой медалью, поступил в институт. И стал хорошо учиться, продолжая заниматься спортом.

Всё было хорошо и спокойно, но… Но случилось одно «но»!

На дне рождения у сокурсника он познакомился с яркой девушкой. Анжела была, как из другого мира, «свободная» во всём! Для парня, который был дисциплинирован с пеленок, это было как открытие! Никаких авторитетов, делай и говори всё, что хочешь…

Притянула она его к себе сразу. А как переспали в первый раз, так парень просто «прикипел», не оторвать!

Учеба и спорт как-то само собой отошли на второй план. А на первый вышла «любовь» и гулянки-праздники каждодневные… На такую веселую жизнь требовались деньги. И сразу появились приятели Анжелы, которые предложили крепкому парню вариант. Вариант был простой: воровство и разбои.

Задумался немного Александр, но девушка его высмеяла:

– Сомневаешься? Ты – лучший! Красивый, здоровый, сильный и умный. Но у тебя ничего нет, а у этих вырожденцев вокруг – есть всё! Это разве справедливо? Нет! Поэтому пойди и возьми. Твоё и моё. Наше!

После этих слов Саша уже не думал. И пошел с приятелями на «дело»: грабить ювелирный магазин.

На первый раз его оставили «на стрёме». И что там произошло в магазине, Александр не видел. Вдруг прибежал один из соучастников, но сразу за ним и охранник. Они схватились, но охранник ловко заломил руки преступнику и тот закричал:

– Санчик, помоги!

Не раздумывая, Александр подскочил и ударил охранника, который сразу упал.

Подельники бросились в разные стороны. Александр побежал к Анжеле. Но она, немного послушав, обругала «любимого» матом и выставила за дверь.

Александр позвонил матери. Сумбурно, но точно обсказал ситуацию.

Светлана Петровна ответила сразу:

– Сын, ты должен пойти в полицию!

Александр бросил трубку, и полночи бродил по городу. Устал, замерз и, конечно, пошел в свой дом, к маме.

А там его уже ждали. И мама сразу сказала, что это она сама позвонила полицейским.

Вот тогда, обезумев от ненависти, парень и бросил в лицо своей маме этот злой вопрос-обвинение…

А далее был суд. Охранник, от удара, стал инвалидом, поэтому и срок дали Саше не малый: пять лет!

И потянулись эти годы: один, два…

А на третьем году, Александр осознал, что мама с каждой встречей становится всё старее и старее…

– Мать… извини, мама, ты себя береги! Не переживай за меня, а живи! – сказал он искренне и честно.

– Нет, сын, не бойся! Я не умру, пока ты не станешь человеком!

Через четыре года мужчину выпустили.

Александр вернулся домой совсем другим. Действительно мужчиной. А мама уже была совсем старенькая. Но она у него была, живая!

– И это главное, мама! Что я своей глупостью не убил тебя! Живи, главное, теперь живи! – обнимая, сказал сын маме.

Но мама прожила недолго. Увы, любовь материнская – это светлый, но не легкий дар. Все наши мамы, сколько бы не прожили, заслуживают жизни долгой и лучшей… Увы…

Но успевают они передать нам в душу суть человеческую свою. С этой сутью и ясно нам, как жить!

Вот и Александр стал жить, как научила мама. И об успешной учебе, работе, о жене и детях, о помощи тому инвалиду-охраннику он говорил новым друзьям:

– Это я своей жизнью памятник строю ей, своей маме!

Отдать жизнь

Хоть и молоденькая ещё я была, всего четырнадцать лет, но уже парни-старшеклассники засматривались. И я даже замечала внимательные и заинтересованные взгляды взрослых мужчин. Понимаю сейчас, что они уже видели во мне что-то зрело-женское и очень привлекательное.

Но я своё природное богатство – красоту уже женскую – не выставляла напоказ.

– Будь скромнее на людях. Не для многих, а для одного ты растешь. Любимого и единственного! – так воспитывала меня мама.

Мы жили счастливой семьёй. Папа тоже был очень хороший и добрый. Любил он и маму и меня.

И всегда мы были вместе. И в будни, и в праздники. И отдыхали в выходные дни тоже всегда вместе. И хорошо нам было всегда!

Но в одно проклятое воскресенье папу вызвали на работу. А мы со знакомыми собирались в лес, по грибы. Мама засомневалась, но папа сказал:

– Что вам из-за меня день такой терять. Походите по лесу: солнце яркое, воздух чистый, зелень свежая, грибочки для азарта «тихой охоты». Поезжайте, тем более что не одни, безопасно будет.

И мы с мамой поехали. Везли нас папины-мамины друзья, семья: отец, мама и тоже дочка. Настроение у всех было прекрасное. Пока ехали: и попели, и посмеялись.

Приехав в лес, договорились, что далеко друг от друга не расходимся. Но…

Мы с мамой так увлеклись обилием грибов, что незаметно забрели в чащу.

Но нисколько не волновались, а продолжали смеяться и шутить. И тут появился он…

Нет, не страшный мужик… Нет, мужчина был совсем нестрашный. Даже, я бы сказала, вполне интеллигентного вида: в очках, выбрит, чисто одет.

Он улыбнулся и сказал:

– Доброго дня, сударыни. Не много ли вас, не надо ли нас? Шучу, шучу! Я тут заблудился, можно с вами грибы пособираю, а затем вы меня выведете к дороге.

Мы конечно не возражали. Стали вместе собирать грибы, и уже вместе шутить.

Но я стала замечать взгляды мужчины этого на мне. Тяжёлые, липкие какие-то взгляды. И говорить он стал как-то не естественно, как сильно волнуясь.

А затем вдруг достал нож и сказал маме, прерывающимся голосом:

– Ты… ты, женщина… иди. Если жить хочешь… иди… А дочка… дочка пусть останется… Поговорим мы с ней… По душам!

Мама побледнела от испуга, но твердо встала перед ним, закрывая меня.

А мужчина, уже ничего не говоря, ударил ножом маму.

Она вскрикнула, схватилась за живот и стала опускаться на землю.

Мужчина обошел её и двинул, было, в мою сторону. А я помню, что оцепенела от неожиданности и ужаса. Даже шептать ничего не могла, всё застыло!

Так бы, конечно, и схватил меня этот маньяк. Но что-то его задержало.

Это раненая, мучаясь от боли, истекая кровью, уже умирая, мама ухватилась за ногу твари той, и задержала.

– Беги, доча, беги! – только и успела ещё прохрипеть мама.

А дрянь эта мгновенно развернулся, и ударил сверху ножом маму. Быстро это он сделал, как палач, не думая.

Но этих секунд хватило мне выйти из оцепенения, закричать, и броситься бежать! Как я побежала именно по правильному пути? Бог его знает! Но бежала очень быстро и вскоре выскочила на дорогу, где была машина и ждали нас знакомые.

Уже потом, на очной ставке, я узнала, что гад этот до конца бежал за мной, до самой моей встречи с людьми. Пытался догнать, и что-то бы сделал со мной мерзкое, а затем бы обязательно убил свидетельницу. Обязательно!

Да, спасла меня тогда мамочка. Как всю жизнь до этого момента оберегала, так уберегла и в этот, уже последний раз!

Папа плакал на похоронах, и корил себя до самой смерти, что отпустил тогда нас одних в лес.

И я плакала, и на похоронах, и после них. И до сих пор, как вспомню маму, так и слезы катятся.

Но то, что она мне завещала я и выполняю.

И не сманили меня многочисленные ухажеры, обещавшие горы златые.

Нет, дождалась я его, единственного, кого полюбила, и кто меня полюбил.

Всё у нас по-доброму, по-человечески, по любви настоящей и истинной.

И дочка родилась от этой любви любимая нами.

И я, как и моя мама, не задумываясь, отдам свою жизнь своей дочери, и ради неё.

Не спалось, не пилось, не любилось

Паша был «маменькин сынок»: всегда под надзором-присмотром, да с заботой матери. Поэтому когда вырвался «на волю», поступив в институт, то загулял без удержу!

Не разбирая, ночь или день – сначала гулянка, затем несколько часов сна… И вновь, и снова гульбище!

Когда бывшие одноклассницы спрашивали, чем занят, он гордо отвечал:

– Люблюсь!

Ну, а парням знакомым говорил о том же, но другим, более грубым словом.

С момента поступления в институт так он «зажигал» до зимы. А зимой, вдруг и неожиданно, начались проблемы у матери.

Да, это было совсем неожиданно! Мама для Паши была чем-то незыблемо-постоянным, чем-то железобетонным, каким-то вечным источником внимания и материальных благ.

И вдруг мама оказалась не чем-то несокрушимым, а такой же земной, как все. И почувствовала себя плохо, и работать не могла, и настроение у неё было тяжкое.

Когда Паша по выходным приезжал домой, мама улыбалась незнакомой, жалобно-просящей улыбкой, и тихо говорила:

– Сыночек, ты возьми деньги, да сходи в кафе, поешь…

– Мам, а ты как? Тоже есть хочешь?

– Что-то не хочется, Павлуша… Совсем нет аппетита…

Но Паша не слушал её, брал деньги, шел в магазин за продуктами. А потом что-то, как-то готовил. Как и что, если совсем ничего не умел? А учился на ходу, и затем ел сам, и маму заставлял кушать.

По понедельникам он уезжал на учебу, сдавая маму на присмотр её подругам.

Учиться он и так не учился. Но мысли о маме не давали и привычно загулять. Вообще!

«Мама, мама, мама!» – билось это слово в голове, не давая: ни веселиться, ни пить, ни «любить».

А затем мама позвонила из онкологической клиники! Больница была рядом, тоже в областном городе, где и учился Паша.

«Рак! У мамы рак!!!» – уже это стучало в голове у парня, когда он мчался в больницу.

Мама выглядела бледной, усталой и растерянной, но попыталась успокоить сына:

– Павлик, не надо так переживать… Ещё ничего точно не известно. Сегодня взяли биопсию, так что будем надеяться…

Но Паша не успокоился. Теперь уже и не спалось. Как не отгонял он мысли о возможной потере матери, но они постоянно возвращались. И, на удивление его самого, он не думал, на что будет жить. Нет, думалось о том, как он будет жить без самого дорогого человека на этом свете!

Он был «душой компании», поэтому в его комнату постоянно забегали, приглашая «потусить». Но он отказывал: девчонкам вежливо, а некоторых особо назойливых парней и «послал»…

Ездил Паша в больницу каждый день, и всё думал: «Мне не до чего другого стало, а как мама? Как она переживает это жуткое ожидание смертельного диагноза?»

Они, мать и сын, запомнили эти дни и ночи навсегда! Ждать – это всегда тяжело, а ждать такое… Ох, пусть всех эта тяжесть минует!

Но в один из дней его встречала мама прямо на входе в больницу. Она, молча, дала ему листки бумаги, и сказала:

– Это результат…

Паша трясущимися руками взял листки, и попытался прочитать. Но его глаза ничего не видели…

Мама вдруг заулыбалась, обняла сына и сказала:

– Милый мой, будем ещё жить! У меня не рак! Это вылечат!

В «общагу» Паша летел, а не шел. Радостный и весёлый! Друзья, узнав о хорошей новости, сразу предложили «обмыть это дело», но Паша…

Павел огляделся вокруг и сказал:

– Извините, парни, но завтра ещё операция у мамы! Вот выйдет из больницы – тогда и отпразднуем!

Но и после выздоровления мамы, парень не «обмывал», и не «праздновал»…

Что с ним стало – это и он сам бы не объяснил. Да и не пытался, просто стал жить другой жизнью.

Он вдруг стал взрослым.