Текст книги "Исход"

Татья

Рано утром, когда Лизунов, во дворе, обычно чистит до зеркального блеска сапоги, неожиданно громко и яростно стал рычать пес. Алексей Михайлович открыл ворота. Перед калиткой стояла девушка с небольшим мешочком за плечами. Хозяин дома натянул сапоги на босые ноги и вышел к калитке, прежде загнав озверевшего пса в конуру. Внимательно приглядевшись к девушке, одетой в легкую и ветхую одежонку, он узнал в ней работницу Афони Шестакова.

– Тебя, кажется, Татьяной кличут?

– Ага.

– Что надобно тебе в Старой Утке?

– Работать надо, чтобы хорошо жить…

– Судишь правильно. – Он быстро «проворачивал» в голове варианты: куда бы девушку устроить так, чтобы жена ничего не ведала; у него на неё были уже особые планы: если девушку вымыть и приодеть, то просто красавица будет…

– В заводе тебе делать нечего, на прииске – тоже: работы тяжелые. А вот, определю я тебя на конный двор порядок и чистоту блюсти, – к этому делу ты уже привычная. Посиди здесь на бревнышке, а я молочка выпью и сразу отправимся на место.

Старая Утка первой четверти 18-го столетия представляла собою сплошную строительную площадку. В устье реки Дикой Утки возводилась домна с плотиной. Вокруг стройки были разбросаны дома – времянки, в которых ютились, в тесноте рабочие. На берегу реки Чусовой, на самой горке, стояли крепкие добротные дома зажиточных поселян. Лизунов только год назад смог себе выстроить добротный дом. Жена и две дочери заправляли всем домашним хозяйством, пока сам хозяин «бегал по чужой нужде» – так они отзывались о его работе на купца Сундукова. В доме Лизунова начались обычные утренние хлопоты: кто – то начал доить корову, – слышно было как струя молока звенела в посуде. Сам хозяин вынес два ведра воды чтобы напоить лошадей. По двору разгуливал крупный петух, изредка голосисто оповещая весь поселок о том, что новый день наступил.

– В Молёбке также всё было, – только и успела подумать Татья, как перед ней появился Алексей Михайлович.

– Пошли. Приодеть надо будет тебя. С моих девок тебе не подойдёт, – очень крупные они. Попросим Пелагею, и она подберёт тебе на первых порах одежонку. У неё и жить будешь по – началу, а там если хорошо будешь себя блюсти, то и в хоромы залететь можешь, – он тихо засмеялся. – Чего молчишь?

– Блюстю.

– Ну-ну. – Он потрепал бородку, погладил выпуклый живот под жилеткой, и не без удовольствия отметил, – если хорошо будешь угождать, то и при деле будешь и при денежке. – Он лукаво чему-то улыбнулся.

– А-га.

Они спустились вниз, к реке Чусовой, где впадает в неё река Дикая Утка. Здесь на пологом берегу стоял конный двор. Место было выбрано не случайно: во – первых очень удобно поить лошадей, во-вторых, по весне, все зимние накопления конского навоза отправляли вниз по реке. Чуть ниже по течению реки Чусовой стоял ещё и заводской конный двор. В это время рабочие завода уже выводили и запрягали лошадей в повозки, часть из них будет работать в поселке на возведении домны и плотины, другая часть отправится в лес на заготовку кормов.

– Вот и твоя работа будет у Сундукова в основном на конном дворе, а завтра, возможно, уже надо будет выехать грести кошенину. Поняла?

– Ёх.

– Что?

– А-га.

– Это другое дело. Пелагея здесь рядом живет, – вот её избушка.

Лизунов постучал пальцем в маленькое окно избушки. – Пелагея, выйди! Вышла пожилая женщина в черном платке, пестрой ситцевой кофточке, длинной серой юбке, из-под которой выглядывали носки лаптей.

– В лес «навострилась»? – сообразил приказчик.

– Успеть надо травку и ягоды собрать…

– Вот тебе девку на постой привёл…

– Привёл и привёл, – какой разговор.

– Работать будет на конном дворе. Завтра приходите кошенину грести, а пока можешь с собой в лес взять.

– Иди. – Он подтолкнул Татью в направлении избушки.

– Иди, иди, – уже более приветливо пригласила женщина. В узеньких небольших сенках Татья смогла различить только множество разных запахов, исходящих от пучков различных трав, развешанных на стенах.

– В зимнее время много народу простывает, а лекаря в поселке нет; вот мне и приходится лечить всех, – пояснила женщина. – Хоть какой – то приработок…

Она открыла дверь избушки и показала рукой в угол, – положи котомку. Татья бросила мешок с небольшой поклажей в угол. В избушке по центру размещалась печь, вокруг которой были сделаны широкие скамьи – нары. Возле окна, стоял стол с деревянной скамьёй. Пелагея вышла в сени и принесла туес с молоком, налила молоко в глиняную кружку и отрезала большой ломоть ржаного хлеба.

– Ешь. Вижу, что хочешь найти хорошую жизнь. Только у нашего брата – баб нет хорошей жизни. Вот ты пока молодая и красивая, – барчук на тебя «глаз положил», а старая будешь… Моё ли это дело! – Она тяжело вздохнула. – А ты чего даже креста не положила, прежде чем приступить к трапезе.

– У меня другой вера.

– Нехристь похоже? Ну, да здесь в заводе кого только нет. Иной с крестом, да без Христа…

Через некоторое время Пелагея с девушкой уже вброд переходили реку Чусовую; они направились в места, где в большом изобилии растёт черника.

– Дюже полезная ягодка, – подняв высоко подол юбки, чтобы не замочить, рассуждала Пелагея. – Сушить будем. Вечерком баню топить будем, – с грязи «лопаешь»?

– Грязь не «лопаем», только хлеб, рыба, мясо.

Женщина откровенно захохотала.

– Какая же ты смешная! – так у нас говорят про тех, кто давно в бане не мылся.

На следующий день Пелагея с Татьей подошли к конному двору, когда уже все лошади были запряжены в подводы. На телегах мужчины разместили грабли, вилы, кадушку воды, провиант. Крепкий плотный мужик с рыжей бородой уверенно командовал на конном дворе.

– Не забудьте захватить верёвку для подвоза копён. А топор, Тарас, не забыл? – стожары надо рубить будет, подпоры.

– Нет, Аникей, не забыл.

– А ну, бабы, садись на подводы! – крикнул обладатель рыжей бороды. – Запевай.

Женщины подбирая длинные юбки, начали усаживаться на подводы. Вот уже первая подвода выехала со двора.

Пелагея вначале тихо, постепенно наращивая силу голоса начала петь, её поддержали женщины на других подводах.

Во са-доч-ку, во саду-у-у Эй, доб-рый мо-ло-дец стоял, Он ка-пус-ту торговал.

Эй, ка-пус-ты да не ку-пил, Эй-эй, крас-ну дев-ку да по-лю-бил.

«Эй, крас-на дев-ка, а-лый цвет, Ска-жи, лю-бишь или нет?»

Татья молча слушала раздольные песни работниц, и неожиданно вспомнила, что такое же настроение было у неё во – время Медвежьего праздника в пауле. Стало грустно, слезы выкатились из глаз.

– Что с тобой? – толкнула девушку в плечо Пелагея.

– Давно было.

– Вспомнила что-то?

– Ёх.

– Бывает, – Пелагея продолжила петь.

К обеду всё сено уже сгребли в валки. Мужчины деловито устанавливали стожары, рубили подпоры. Женщины сидели в тени деревьев, отмахиваясь ветвями березы от назойливого овода.

– Август-месяц, а овод не убывает, – сетует Пелагея.

– Жара, – отмечает одна из женщин, – парит аж… Вот и овод преет и преет, хоть Ильин день уже прошёл. А глянь, бабы, сам едет…

В гору, из ложка, выехала открытая карета, запряженная парой пегих жеребцов.

– Бабы, – захохотала одна из женщин, – а ведь эти жеребцы едва везут двух других «жеребцов». На козлах кареты сидел Лизунов, а вез он своего хозяина Онуфрия Николаевича. Женщины все дружно захохотоли.

– Ну, я вижу: дело хорошо идёт, – слез с сиденья кареты Сундуков. – К вечеру закончите, – поставлю медовухи. – Он важно прошагал мимо женщин, бросив цепкий взгляд на Татью. Приказчик быстро привязал лошадей к березке, в тени, и побежал вслед за хозяином.

Онуфрий взял в руки пучок сена и начал его вить.

– Ломается, Михалыч, – пора метать, а то вдруг непогода. А это, у тебя, откуда новенькая?

– Пришлая. Решил для себя оставить…

– Оставишь, но после меня. Вечером отвези её на заимку, за скалу. Пусть протопит баню, в избе приберётся, а то Улька – то приболела…

– Да-к я хотел…

– Не перечь, хозяину… Кем бы ты был без меня? А? Стоял бы в лавке у Косоногова, да считал шкуры, которые вогулы на обмен привозили бы. Так!

– Так.

– А здесь у тебя в руках большое хозяйство: торговля, лесосплав, углежжение, золотые прииски… Чего ещё желаешь? Бабу жаль ему!? Сейчас меня увезешь домой, а сам прими вечером здесь работу, проверь списки должников в лавке… Приворовываешь? А?

– Онуфрий Николаевич, верой и правдой, – забегая перед хозяином начал креститься Лизунов.

– Брось, – знаю я: и веру вашу, и правду. Пошли к мужикам. Как думаешь: возов двадцать здесь соберем?

– Соберём, – трава не хуже прошлых лет была.

– Ладно. Завтра надо будет ехать грести на Гротиху:

косили там два дня назад. Слышал?

– Поедем.

– Не забудь вечером девку отправить…

– Отправлю.

После того, как было смётано в стога все сено, работники и работницы уже на конном дворе начали «тянуть» медовуху, Лизунов не дал возможности Татье даже перекусить.

– Там, на заимке, поешь. Там много разносолов.

– Ты куда? – успела спросить её Пелагея.

– Приказчик везёт.

– Эх, девка, претерпеть много нужно будет, – покачала она головой. – Ох, много!..

– Я только возьму котомку свою, – попросила приказчика Татья.

– Зачем тебе барахло? Ну, да ладно, по пути, чай… Возле избушки Пелагеи Лизунов остановил свой тарантас.

– Быстрей только.

Девушка сбегала за своим мешком, который осторожно положила на днище тарантаса.

– Э-гей, – стегнул лошадей вожжами приказчик, направляясь вброд через речку Дикая Утка к заимке Сундукова.

На заимке Лизунов вначале провел девушку по избе, сводил в баню, затем принес дрова.

– Наносишь воды, затопишь баню, – летом не надо много топить, и жди хозяина. Главное: не выпусти жар. Он любит париться очень жарко.

– Я топила баню у Апони; он говорил: хорошо.

– Вот пусть хозяин тебе скажет: хорошо и даст денежку. Поняла?

– Ёх.

Лизунов махнул рукой и сел в тарантас.

– Чуть не забыл: там хлеб в мешочке на гвозде, рыба вяленая… Найдешь, – перекуси…

Татья осталась на заимке одна. Вначале девушка вытащила из котомки острогу с коротким древком и спрятала её за каменкой в бане; она знала, что эти – русские любят ходить в баню вместе с женщинами.

Затем наносила в баню воды из родника, который находился почти рядом с избой, затопила баню, и только после этого утолила голод.

Когда сумерки основательно сгустились, подъехал Сундуков. Лошадей он распрягать не стал, привязав их к толстому стволу черёмухи возле избы. Он вошёл в избу почти не сгибаясь, – строил под себя: двери по высоте были почти в два аршина.

– Спишь? Сейчас в баню пойдем.

– Моя не ходит в баню вместе с мужиком.

– «Твоя» не ходит? – здесь все ходят со мной баню, – загоготал хозяин заимки. – Пошли.

Татья пошла. В бане Сундуков зажёг свечу в большой глиняной кружке с отверстиями. На стенах бани появились причудливые тени.

– Духи, – показала на тени Татья.

– Дура. Ты тень от духов отличить не можешь, – раздеваясь, рассердился хозяин. Он налил в деревянную колоду горячей воды и опустил туда березовые веники.

– Помоемся, а потом в избе на постели будем развлекаться, – пришёл быстро в благостное расположение духа Онуфрий.

– Тык-тык делать будешь?

– Э-хе, хе-хе, – расхохотался Сундуков. – Знаешь всё сучка, а притворяешься. Раздевайся!

– Не могу. Большой грех пись при огне показывать.

– Какой грех? Вот смотри мою пись, и ничего, – хохотал Онуфрий, потом он махнул рукой, достал из колоды веники. – Парить будешь! Он плесканул воды на каменку.

– О-хо-хо, как хорошо, – лег животом на полок хозяин.

– Парь! Татья схватила в руки веники и начала ими хлестать огромное, заплывшее жиром тело Сундукова.

– Жарко, – взмолилась Татья.

– Раздевайся.

– Не могу.

– Тогда парь!. Ох-ох, как хорошо. Добавь ещё парку! Татья плеснула на каменку ещё воды. Сундуков повернулся на полке, подставив для веников свой живот и грудь. Татья махала вениками уже из последних сил.

– Надо ещё добавить жару? – спросила она.

– Молодец, что догадалась. Давай!

Татья выняла из-за каменки острогу и подошла к Онуфрию. Он лежал спокойно крестом мерцала золотистым блеском в слабых лучах свечи.

– Ну что ты там? – нетерпеливо спросил хозяин.

– Сейчас, – Татья нанесла удар острогой в шею, туда куда обычно Асык старался вогнать копьё медведю, в место соединения головы и шеи, под самую бороду.

– Ёх!!! Ёх!!!

Онуфрий схватил древко остроги руками и попытался вытащить, но тщетно; он не мог даже выкрикнуть слова, только утробное мычание говорило о нечеловеческой боли. Татья отступила от полка, хладнокровно задула свечу и вышла из бани; она выполнила то, что задумала ещё несколько лет назад, когда этот человек погубил её маленький народ.

На следующий день на заимку, около обеда, прикатил Лизунов. Он увидел, привязанных к черемухе, лошадей и подумал, – сладкая девка оказалась, – долго спят, – и осторожно вошёл в избу, – там никого не было.

Он побежал в баню, – неужели угорели? В бане, на полу, он увидел окровавленное разбухшее от жары тело хозяина с широкой острогой, вонзенной в шею. Он осторожно повернул голову Сундукова и рассмотрел рисунок бобра на древке возле самой металлической части остроги.

«Эх, какого бугая завалила, – сочувственно подумал приказчик. – Вот и „Сундук“ „сыграл“ в ящик», – он испугался такого каламбура, – ведь сундук – это ящик, значит: ящик «играет» в ящик. «Кому богатство „евонное“ перейдет? Надо быстрее ехать к вдове выразить соболезнование, а то неровен час: не сможет по-настоящему распорядиться таким хозяйством… А девку эту сейчас не отыскать… Такая пигалица смогла целого Геркулеса ухайдакать4545
  Ухайдакать – убить, замучить до смерти.


[Закрыть], а мог бы я на его месте быть, – Лизунов лихорадочно трижды перекрестился, – если бы у Онуфрия поменьше похоти было… Только вот что вдове сказать? А? Придумать легенду надо!» – Он быстро вскочил в тарантас и погнал лошадей к поселку, позабыв в спешке напоить лошадей Сундукова.

Эпилог

В конце девятнадцатого века, точнее в 1897 году, вовремя переписи населения неожиданно на Северном Урале было обнаружено небольшое поселение манси.

Как и когда возникло это поселение? – сами манси не могли дать должного ответа, ибо этими землями традиционно владели ханты. По какой-то необъяснимой причине ханты боялись охотиться в пределах земель этих манси; им постоянно чудилось, что огромных размеров человек, который не оставлял на снегу следов, пытается на них напасть. Видели этот призрак манси или нет неизвестно, но они, кажется, его не боялись.

При переписи населения чиновник долго пытался выяснить фамилию и имена манси. Все жители поселения на вопрос: кто ты? Кем будешь? Называли себя: Пахын и только затем говорили Асык, Татья, Пыткей, Ярык, Майта… Чиновник рассердился и сказал,

– Пахын, да Пахын! Пакины будете! – поняли?!»

Манси кивнули головой. Так он и записал всех манси поселения под фамилией Пакиных. Это удивительное племя Пакиных до сих пор проживает севернее города Ивдель Свердловской области, так и не открыв тайны своего появления на Северном Урале.

Булат
Повесть

Корми собаку три дня,

и она будет помнить

твою доброту три года;

корми кота три года,

и он забудет твою доброту

через три дня.

Японская пословица

Молчание – жизнь

Тихий майский ветерок лениво оголял пушистые головки одуванчиков. Воздух наполнен настойчивым, по весеннему приятным гудением шмелей и пчёл. В густых зарослях около маленькой речушки, щебетали птицы. Чуть дальше, у края позеленевшего поля, бродили грачи и вороны. В эту природную гармонию диссонансом врывался стук молотка по железу, иногда раздавался грубый мужской хохот с обильно «сдобренный» русским матом. За глухим бетонным забором трое мужчин укладывали синее кровельное железо на двухэтажный дачный дом.

– Дядя, Коля, – кричит крупный немного тучный с маленькими раскосыми глазами мужчина, – лист затаскивать будем, или хватит?

– На сегодня, Зуфар достаточно иначе водка «прокиснет»

– Понял. Закусь готовить?

– Готовь.

В небольшой, сколоченной из досок, будке рабочие обедали. Здесь же, в ночное время, обитал сторож.

Непосредственно к будке, возле входа, была пристроена конура. Там находилась собака Найда – крупное, неизвестной породы животное. Возле неё, вернее около её живота, ворочались четыре щенка, упираясь носами в раздутые соски.

Через четверть часа, в деревянной будке находилась уже вся строительная бригада, в составе трех человек.

– Кого, Зуфар, ждёшь? – наливай! – распорядился на правах старшего по бригаде Николай.

Партнер по работе с хрустом свернул пробку с бутылки и начал наполнять закопченные сажей эмалированные кружки прозрачной жидкостью. В это время третий член бригады Виктор – рыжий, лысеющий мужчина, открыл пиво.

– Пи-в-во, без водки – деньги на ветер, – слегка заикаясь, произнес он ставшей популярной фразу, после проката по телевидению сериала про ментов.

– И-и на хре-е-на нашему начальнику такие хоромы, – отпив пива из бутылки, начал он дискуссию. – Н-нас – работяг «над-дувает пистон»! Думаете: нам из собственного к-к-кармана платит! Шиш! – за счет предприятия.

– Предприятие принадлежит ему, – успокаивает компаньона Зуфар. – Получается так, что платит он нам в любом случае из собственного кармана.

– Д-д-дурак, он прежде набьёт карман за наш счет, а потом нашими – же деньгами и рассчитывается… Понял! И вообще тебе водку, как мусульманину пить нельзя!

– Не кипятись, Виктор, – урезонил товарища Николай. – Ничего изменить мы не сможем, а чего зря языком трепать. Давай выпьём за понимание друг друга.

Эмалированные кружки сошлись над столом, издав легкий металлический звук. Переведя дыхание после порции водки мужчины начали растаскивать ломтики колбасы с хлебом.

– А водку, Виктор, к твоему сведению мусульманам пить можно, – в Коране о ней нет ни слова. Там про вино только говорится, – оправдался Зуфар.

– А будем вам известно, горячие «финские парни»: в Кане Галилейской Христос воду превращал в вино. Поэтому христиане по необходимости должны пить вино. Может по этой причине, Магомет и отказал своим последователям в спиртном. А? – продолжил религиозную тему Николай.

– Д-д-а-а, ты дядя Коля – «молоток»: читал что —ли? – удивился Виктор.

– Баловался в часы досуга Евангелием…

– Захотел умным быть? – иронизирует Зуфар.

– Хотел понять смысл жизни.

– И-и-понял? – осведомляется Виктор.

– Не хрена не понял, а потому наливай!

– Правильно, дядя Коля, – поощряет его Зуфар, – в этом призыве весь смысл жизни…

– Е-еже-ли так подумать: истина – в вине, – добавляет Виктор. – Поэтому Иисус превращал воду в вино.

За истину, – воскликнул Николай, поднимая кружку над столом. Мужчины дружно звякнули кружками и на некоторое время замолчали, пережевывая колбасу с хлебом. Допив пиво, мужчины вышли из будки курить.

– Смотри, вчера ещё слепые были, а сегодня – зрячие, – заинтересовано наблюдает за щенятами Николай.

– Вспомнил, мужики! – неожиданно восклицает Зуфар. – Натальиной бабке, в Шале, собаку надо.

– В-в-ыбирай, – показал на конуру Виктор, приминая окурок носком ботинка.

– Надо знать: которого щенка выбрать, чтобы жестким псом был.

– А-а-а чего тут думать, – направился к конуре Виктор. Через минуту он уже по очереди поднимал «за шкирку» щенков метра на полтора от земли.

– В-в-вот этих троих надо в р-расход: пищат, а этот добрым псом будет – «не вякает».

В это время к участку подъехала машина.

– Талгат за нами приехал, – оживился Зуфар.

– А вот и нет, – говорит Николай. – Щебень дорожники начальнику привезли: на выходных асфальт будут укладывать. Открывайте ворота! Зуфар с Виктором направились к воротам. Последний нёс в руках всех щенков.

– Зачем? – кивнул на щенков Зуфар.

– В-в р-расход пускать.

– В речке топить надо.

– С-сделам проще.

Зуфар распахнул металлические ворота. Автомобиль «КАМАЗ» медленно начал вползать на территорию дачного участка. Виктор сделал водителю знак остановиться, затем положил трех щенят под задние колёса автомашины и махнул кистью руки водителю. Легкий хруст раздавленных костей, продолжился яростным лаем Найды, которая начала с остервенением биться на цепи. Виктор поднёс четвёртого щенка к лицу, выдохнул на него смесь неприятных запахов и не без удовольствия отметил,

– Твоя жизнь – твой характер!

Несмышленый щенок, а может, уже вдруг поумневшее, через трагедию, животное вонзило белые «фарфоровые» зубы в пропахшие никотином и мазутом пальцы рабочего.

– А-а-а, сучара, – истошным криком заорал Виктор, перекрывающим громкий лай Найды; он отчаянно размахивал правой рукой, на которой висел щенок. К товарищу на помощь подбежал Зуфар. Он захватил у щенка нос и начал его оттягивать от кисти пострадавшего. Щенок разжал челюсть.

– Д-д-дай сюда его, – скривился от боли Виктор. Я-я-я под колёса эту с-с-суч-ару…

– Нет. – Твердо ответил Зуфар. – Он тебя наказал за жестокость. Понял! Видишь: как Найда убивается!..

– С-с-люнявый романтик, – успокоился товарищ. – Палец сволочь прокусил полностью… Надо обработать иодом.

Он отправился в будку, где в аптечке нашёл йод и обильно налил его на указательный палец правой руки.

– С-сучара, – продолжал возмущаться он.

– Витя, Талгат приехал за нами, – крикнул товарищу Зуфар.

– Сторожа нет.

– Да уже идёт, – отметил Николай. – Возле речки уже… Поехали.

– Иду.

С дачного участка вначале выехал «КАМАЗ», а за ним в клубах серой пыли мягко покачиваясь на рытвинах двигался серого цвета «НИССАН». Сторожу-Василию рабочие помахали рукой уже из салона автомобиля.