Текст книги "Еврейские судьбы: Двенадцать портретов на фоне еврейской иммиграции во Фрайбург"

АННА ИОСИФОВНА РЕЗНИК:
«ТОЛЬКО ИНИЦИАЛЫ…»
(МИНСК – АГРЫЗ – КАЗАНЬ – МОСКВА – ФРАЙБУРГ – МЮНХЕН)

Минск

Анна Иосифовна Резник родилась в 1917 году в Минске, старшая дочь. К этому времени была установлена граница, и все ее родственники в одночасье оказались за кордоном, в Польше – в местечке (теперь это райцентр) Ивенец Барановичской области. Ни дедушки, ни бабушки поэтому у нее рядом по жизни не было. Оба дедушки, кстати, были «служителями культа»: один резник, другой раввин.

Впрочем, когда отец женился на маме, то в семье оказались еще бабушка и мамин глухонемой младший брат, который погиб в Минске. Семья была хорошая, дружная: Аня была старшей, кроме нее еще средняя сестра и младший брат (обоих уже нет в живых).

Отца, неудавшегося нэпмана, в 1933 году арестовали, искали золото: продержали 2 месяца в тюрьме, там он заразился сыпным тифом и через две недели после освобождения умер от тифа. Ане тогда было 16 лет.

Мама окончила в Смоленске гимназию экстерном, ездила туда сдавать экзамены. Она была учителем русского языка, человеком очень грамотным. Потом закончила курсы фрибеличек (дореволюционное понятие для воспитателей детских садов, которое происходит от имени немецкого педагога Фрёбеля) и работала в детском саду.

Аня окончила Минский юридический институт с отличием, а в 1939 году поступила в московскую аспирантуру – в Институт Министерства юстиции. Но пришлось отказаться и вернуться в Минск: мама в одиночку элементарно не могла прокормить всю семью. В 1941 году стало полегче, и Аня вернулась в институт: работала ассистентом на кафедре уголовного права, вела практические занятия со студентами и даже успела сдать кандидатские минимумы – по марксизму и по уголовному процессу.

Анна Резник c сестрой Лилей и братом Момой / Anna Resnik mit Geschwister Lilja und Moma (8 Februar 1942, Agryz)

После аннексии Восточной Польши в 1940 году впервые появилась возможность съездить к родственникам: для этого ничего не требовалась, только купить билет. В 1941 году Аня съездила к ним и даже дважды: один раз в Радашковичи и еще раз – в Ивенец. Встретилась со своей тётей, о которой ничего не знала. У той была уже большая семья – пятеро детей, внуки: с 1917 года выросло целое поколение! Познакомилась с двоюродными братом и сестрой. Из второй поездки в Западную Белоруссию она вернулась только 11 июня 1941 года.

Все эти родственники потом погибли: в одних только Радашковичах – 11 человек! И только двоюродные сестра и брат бежали из местечка и спаслись: потом они работали в Ивановской области воспитателями в детском доме.

Перед войной мама работала уже заведующей одним из детских садов в Минске: из-за садика, собственно, она и погибла.

Дело было так. За 5 дней до войны она вывезла свой детский сад за город, на дачу – всего в 18 км от Минска, в Ратомке. Это была большая удача, это не всем детсадам удавалось. Возвращаясь 23 июня в город за продуктами для детей, она узнала о начале войны. Вечером стали приходить родители, в Минске 23-го было еще спокойно. И решено было маму отправить за детьми в Ратомку, а поезда, паровики, уже не ходили. Анна посадила ее в машину, за которую заплатила 100 руб. (по тем временам колоссальные деньги!). Доехала ли мама до места или не доехала – никто не знает, но машина не успела отъехать от дома, как Минск начали бомбить. Это была страшная бомбежка: с 10 утра до 10 вечера непрерывно. Все стояли и ждали: на кого сейчас упадет бомба?..

Татария

Вечером, когда бомбежка прекратилась, весь город горел! Тогда Анна с младшими решили к ней пойти в Ратомку, пешком. Пересидели ночь в лесу под городом. Утром вышли на дорогу, но вся дорога была запружена отступающими войсками, причем буквально впритирку, так что пробиться через этот колоссальный человеческий массив было невозможно. Пришлось развернуться и слепо двигаться с этим потоком – и еще надеяться, что детский сад вывезли: как можно себе представить иное? (Что на самом деле там произошло – с этим садом и с мамой – так никто никогда и не узнал).

Три недели две сестры и брат двигались по Белоруссии на восток – в туфлях на высоком каблуке, без продуктов, без одежды – только с ручным дамским портфельчиком с фотографиями и документами и еще с полкило сахарного песка.

Анна Резник (справа) в форме советника юстиции / Anna Resnik in der Uniform des Justizrates (1944)

Сахар растворяли в воде и пили. Ни еды, ни денег не было. Никто организованно не кормил, разжигали костры, варили что-то, какой-то суп, от которого брат отравился и двигался дальше уже с температурой 40. Где-то подавали чашку молока, где-то что-то еще, просто жалели беженцев-оборванных. Спали вповалку, на голой земле. Как, каким чудом они выстояли и выжили в эти три недели, понять невозможно!

И все-таки они дошли до Рославля Смоленской области, это было 13 июля. Оттуда на угольных платформах добрались до эвакопункта в Мичуринске, где зарегистрировались как эвакуированные. Направление получили в Казань, куда прибыли уже в августе.

У Анны в портфеле был диплом юриста. С ним ее приняли в прокуратуру Татарской республики и направили на работу в районную прокуратуру, помощником прокурора. В город Агрызе на Транссибирской магистрали она проработала два долгих года.

То, что она еврейка, Анна знала со своего первого дня. Лет в семь родители пригласили ей учителя, и она год занималась ивритом. Потом учитель уехал в Палестину, как тогда говорили, а занятия прекратились.

А вот с антисемитизмом впервые столкнулась именно в эвакуации (в Минске – в школе и в институте – антисемитизма не было). Вот такой, например, эпизод.

Анна работала уже помощником прокурора, и ей нужно было снять квартиру. Татарка, у которой она хотела снять комнату, приняла ее с распростёртыми объятиями – как же: помощник прокурора, большой начальник! И говорит: «Тут приходили экуированные яуреи, – но я их не пустила». – «Ах так? Тогда и я к вам не пойду: я тоже еврейка».

Тёмная неграмотная татарка, не видевшая евреев никогда в жизни, но у неё тем не менее настрой этот уже был.

Начальник Анны, районный прокурор, был тоже татарином. Были еще следователь, был и судья, все татары. Но со стороны коллег никакого антисемитизма не было.

Потом пришёл новый прокурор республики и выбрал себе четырёх юристов, для того, чтобы укрепить работу центрального аппарата, который весь был татарский. Сам он был из Украины, ему нужен был русскоговорящий аппарат, грамотные юристы. Он выбрал четырёх девочек, в том числе и Анну. Так в 1943 году она оказалась в Казани, в центральном аппарате Прокуратуры Татарии.

В Казани Анна работала сначала прокурором следственного отдела (аппаратная работа). Потом отвели отдельный участок – прокурор по делам несовершеннолетних: прокуратура обратила свой взор на состояние детских колоний и т. п.

Анна Резник c детьми Львом и Инной / Anna Resnik mit ihren Kinder Lev und Inna (1954)

О Холокосте не знали почти ничего. Но знали, что создают гетто, что заставляют носить жёлтые звезды. И в 1943 году Анна все ещё надеялась, что найдёт мамин детский сад, что он был вывезен (вывозили же какие-то предприятия, учреждения!).

В 1944 году, после того как освободили Минск, Анна с сестрой стали писать запросы. И кто-то прислал открытку: ваша мать была вместе с другими стариками сожжена в каком-то сарае. Когда закончилась война, Анна ездила туда, была на многих могилах. Но подробнее узнать ничего не удалось.

В Минск она приезжала много раз, однажды приехали туда все трое. Их дом в Минске уцелел, они несколько раз пытались в него попасть, но новые жильцы не пустили.

Москва

В 1945 году Анна, теперь уже Анна Иосифовна, вышла замуж за москвича и прожила в столице всю дальнейщую жизнь до переезда в Германию. С мужем она познакомились в Москве, куда приехала на совещание в Прокуратуру Союза по делам несовершеннолетних: она выступала с докладами по пяти вопросам повестки дня.

С мужем у нее была как бы общая беда – его мать тоже погибла в Минске. Сам он закончил Авиационный институт и работал в НИИ-17, участвовал в создании этого института, возглавлял в нем отдел информации. Кроме того, занимался литературой, год учился в Литературном институте, был очень интересным и способным человеком. Он умер в 1984 году в возрасте 70 лет.

Переехать в Москву было непросто. По закону могли и не отпустить с работы, а за самовольное оставление рабочего места могли даже судить. Вышла она из этого положения просто: дала почувствовать прокурору Татарии, русскому по фамилии Садовничий, что он антисемит.

Выслушав ее рассказ о том, какую тяжёлую эвакуацию она пережила, он скривился и сказал: «Что, бежали?» И тут Анна не сдержалась и твердо сказала: «А что, кому-нибудь было бы интересно, чтобы ещё одна еврейская голова полегла?»

Он тут же и подписал ее заявление, а мог бы и задержать, потому что по делам несовершеннолетних было много работы – целый воз! А в 1946 году в татарской Прокуратуре произошел полный погром: уволили почти всех евреев, кто был в аппарате.

Сестра осела в Омске, брат – во Львове, а Анна Иосифовна переехала в Москву. И тут же столкнулась со следующим антисемитом – прокурором Московской области. С поиском работы в Москве ей протежировала бывшая начальница – Фаина Яковлевна Файбишевская, начальник группы по делам несовершеннолетних прокуратуры республики. Очень умная пожилая женщина, она позвонила прокурору Московской области и предложила ее кандидатуру. «А как фамилия?», – спросили ее на том конце провода. «Резник» (эта фамилия такая неопределённая!). Тогда он её спрашивает: «А имя, отчество?» А она, глядя на протеже и улыбаясь, говорит: «Вы знаете, у меня только инициалы».

А ему нужны были работники! Это была совершенно каторжная работа – прокуроры уголовно-судебного отдела: давать заключения в областном суде по делам, приезжать в прокуратуру и отчитываться, причём по всем абсолютно делам, которые рассматривал кассационный состав!

В общем, Анна Иосифовна там проработала около года, ушла в декрет, родила сына и больше туда уже не вернулась. Через два года ее приняли в члены Московской коллегии адвокатов. И с 1948-го и до 1996-го – почти 50 лет! – она проработала в этой коллегии, в одной и той же консультации, вела любые дела – и уголовные, и гражданские: доросла до заместителя заведующего.

В течение почти 30 лет была одной из тех, кто тянул коллегию. Общий стаж ее работы – около 60 лет!

Фрайбург

Но настал момент, когда пришлось уехать. Уезжали 22 мая 1996 года, а еще 16 мая у Анны Иосифовны был приговор по делу! Было ей тогда без малого 80 лет!

Сначала жили во Фрайбурге, теперь в Мюнхене.

Приехать в Германию после всех потерь – матери, почти всех родственников – было психологически очень сложно. Но то, как немцы принимали евреев из бывшего СССР, вызывает у нее уважение. Как вызывает его и то, как немцы относятся к теме Холокоста. За годы, прожитые в Германии, с антисемитизмом она ни разу не сталкивалась.

Внук и внучка закончили в Германии университеты, оба кандидаты наук, способные ребята. Сын, хотя и остался в Москве, но часто приезжает. Он занимается издательством и часто бывает во Франкфурте на книжной ярмарке.

В 2012 году Анна Иосифовна и сама написала книгу о своей жизни – писала не для всех, а для своих, для семьи прежде всего.

13 февраля 2016 она отпраздновала свое 99-летие!

ANNA IOSSIFOWNA RESNIK:
«NUR INITIALEN…»
(MINSK – АGRYS – KASAN – MOSKAU – FREIBURG – MÜNCHEN)

Minsk

Anna Iossifowna Resnik wurde 1917 in Minsk geboren und war die älteste Tochter der Familie. Zu diesem Zeitpunkt war schon die Grenze gezogen worden, und alle ihre Verwandten befanden sich von heute auf morgen «hinter dem Kordon», und zwar in Polen – in der Kleinstadt (heutzutage ist das ein Rayonzentrum) Iwenec im Gebiet Baranowitschi. Deswegen wurden sie ihr Leben lang weder von Opa noch von Oma begleitet. Die beiden Opas waren übrigens «Religionsdiener»: der eine war Schächter, der andere – Rabbiner.

Als der Vater die Mutter heiratete, wuchs die Familie noch um die Oma und um den taubstummen kleinen Bruder der Mutter, der später in Minsk umkam. Das war eine gute, einträchtige Familie. Anja war das älteste Kind, und sie hatte noch eine mittlere Schwester und einen jüngeren Bruder (die beiden sind nicht mehr am Leben).

Der Vater, ein gescheiterter Nepmann, wurde 1933 verhaftet, es wurde nach Gold gesucht: man hielt ihn 2 Monate lang im Gefängnis fest, dort steckte er sich mit Flecktyphus an und starb daran 2 Wochen nach seiner Entlassung aus der Haft. Anja war damals 16 Jahre alt.

Mama absolvierte das Gymnasium in Smolensk extern, sie reiste regelmäßig hin, um Prüfungen abzulegen. Sie war Russischlehrerin und eine sehr gebildete Person. Dann beendete sie einen Fröbelitschka-Kurse (Fröbelitschka nannte man vor der Revolution Kindergartenerzieherinnen – nach dem deutschen Pädagogen Fröbel) und war in einem Kindergarten tätig.

Anja absolvierte die Minsker juristische Hochschule mit Auszeichnung und fing 1939 an, am Institut des Justizministeriums in Moskau zu promovieren. Aber schnell musste sie darauf verzichten und nach Minsk zurückkehren: Die Mutter konnte die ganze Familie alleine nicht ernähren. 1941 wurde das Leben besser, und Anja ging wieder ans Institut. Sie war als Assistentin am Lehrstuhl für Strafrecht tätig, erteilte ihren Studenten praktischen Unterricht und legte sogar die ersten benötigten Doktorandenprüfung im Marxismus und im Strafverfahren ab.

Nach Annexion Ostpolens 1940 wurde es zum ersten Mal möglich, die Verwandten zu besuchen: Dafür brauchte sie lediglich nur Fahrkarte zu kaufen. 1941 besuchte Anja die Verwandten sogar zweimal: zuerst reiste sie nach Radaschkowitschi und dann nach Iwenec. Sie traf sich mit ihrer Tante, von der sie früher nichts wusste. Diese hatte schon eine große Familie: fünf Kinder und mehrere Enkelkinder. Denn seit 1917 wuchs schon eine ganze Generation auf! Anja lernte auch ihren Cousin und ihre Cousine kennen. Von der zweiten Reise ins Westliche Weißrussland kehrte sie erst am 11. Juni 1941 zurück.

Alle diese Verwandten kamen dann ums Leben: allein in Radaschkowitschi waren das 11 Personen! Nur der Cousin und die Cousine flohen aus der Stadt und retteten sich. Später arbeiteten sie in einem Kinderheim im Gebiet Iwanowo als Erzieher und Erzieherin.

Vor dem Krieg leitete Anjas Mutter ein Kindergarten in Minsk. Wegen dieser Tätigkeit hat sie eigentlich ihr Leben verloren.

So ist es passiert. 5 Tage vor dem Krieg brachte sie ihren Kindergarten ins Freie, auf eine Datscha in Ratomka, die nur 18 km von der Stadt entfernt lag. Das war ein großes Glück, denn nicht allen Kindergärten gelang das. Als sie am 23. Juni in die Stadt zurückkehrte, um Lebensmittel für die Kinder zu holen, erfuhr sie vom Kriegsbeginn. Am Abend kammen die Eltern von den Kindern, am 23. Juni war es noch ruhig in Minsk. Es wurde beschlossen, dass die Mutter nach Ratomka geht, um die Kinder abzuholen, aber es fuhren schon keine Züge mehr. Anna arrangierte ein Auto für die Mutter und zahlte dafür 100 Rubel, was damals eine Menge Geld war. Niemand weiß, ob die Mutter am Zielort ankam, aber sobald sich das Auto vom Haus entfernte, begann man Minsk zu bombardieren. Das war ein schrecklicher Angriff: Er dauerte ununterbrochen von 10 Uhr morgens bis 10 Uhr abends. Alle standen da und warteten: Wen trifft die Bombe?..

Tatarien

Am Abend, als die Bombardierung vorbei war, brannte die ganze Stadt! Dann begab sich Anna mit der jüngeren Schwester und dem Bruder zur Mutter nach Ratomka – und zwar zu Fuß. Sie übernachteten im Wald nahe der Stadt. Am Morgen gingen sie auf die Straße, aber sie war durch die zurückziehenden Truppen verstopft, die hautnah aneinander schritten, so dass es unmöglich war, sich durch diese dichte Menschenmasse durchzukämpfen. Die Geschwister mussten umkehren, sich von diesem Strom blind mitreißen lassen und darauf hoffen, dass der Kindergarten doch in Sicherheit gebracht worden war – wie kann man sich ja etwas anderes vorstellen? (Was in Wirklichkeit mit dem Kindergarten und mit der Annas Mutter geschehen war, blieb bis heute ungeklärt).

Drei Wochen lang bewegten sich zwei Schwestern und der Bruder durch Weißrussland gen Osten – in den Stöckelschuhen, ohne Lebensmittel, ohne Kleidung, nur mit einer kleinen Damen-Aktentasche mit Fotos, Papieren und einem halben Kilo Streuzucker.

Den Zucker lösten sie im Wasser und tranken die Lösung. Sie hatten weder Essen noch Geld. Es gab keine organisierten Mahlzeiten, sie legten Feuer an, kochten etwas – eine Suppe. Bei einer solchen Suppe holte sich der Bruder eine Lebensmittelvergiftung und musste den Weg mit dem Fieber von 40ºC weitergehen. Mal reichte man ihnen eine Tasse Milch, mal noch was: die Menschen hatten Mitleid mit zerlumpten Flüchtlingen. Sie schliefen in einer Reihe hingestreckt, auf der bloßen Erde. Es ist unbegreiflich, wie sie diese drei Wochen überstanden und überlebt haben!

Bei solchen Umständen erreichten sie am 13. Juli die Stadt Roslawl im Gebiet Smolensk. Von dort gelangten sie auf Flachwagen mit Kohlen zum Evakuierungspunkt in Mitschurinsk, wo sie als Evakuierte angemeldet wurden. Sie wurden nach Kasan gesendet und kamen dort erst im August an.

Ihr Juristin-Diplom hatte Anna in ihrer Aktentasche mitdabei. Damit wurde sie bei der Staatsanwaltschaft der Tatarischen Republik angestellt und bekam eine Stelle als Assistentin eines Rayon-Staatsanwaltes zugewiesen. Zwei lange Jahre arbeitete sie in der Stadt Аgrys an der Transsibirischen Eisenbahn.

Анна Резник с мужем Федором / Anna Resnik mit ihrem Mann Fedor (1946)

Seit ihrem ersten Lebenstag wusste Anna, dass sie Jüdin war. Als sie ca. sieben Jahre alt war, stellten ihre Eltern einen Lehrer für sie ein, mit dem sie ein Jahr lang Hebräisch lernte. Dann wanderte der Lehrer nach Palästina aus (wie es damals hieß), und der Unterricht hörte auf.

Mit Antisemitismus wurde sie zum ersten Mal konfrontiert, als sie evakuiert war (in Minsk gab es keinen Antisemitismus – weder in der Schule noch an der Hochschule). Es ereignete sich zum Beispiel Folgendes.

Anna war bereits als Assistentin des Staatsanwaltes tätig und brauchte eine Wohnung. Eine Tatarin, bei der sie ein Zimmer mieten wollte, empfing sie mit offenen Armen – in ihren Augen war ja Anna eine große Chefin. Dann sagte sie aber: «Es kamen einmal evakuierte Juden, aber ich ließ sie bei mir nicht wohnen». – «Ach so? Dann werde ich bei Ihnen auch nicht wohnen: Ich bin auch Jüdin». Diese einfältige und ungebildete Tatarin, die nie in ihrem Leben Juden gesehen hatte, war nichtsdestotrotz so eingestellt.

Der Chef von Anna, der Bezirks-Staatsanwalt, war auch ein Tatar. Der Ermittlungsführer und der Richter waren auch Tataren. Jedoch spürte Anna keinen Antisemitismus seitens der Kollegen.

Dann kam der neue Staatsanwalt der Republik und wählte für sich vier Juristen, um den ausschließlich aus Tataren bestehenden Zentralapparat zu stärken. Er stammte aus der Ukraine und brauchte den russischsprachigen Apparat und fachkundige Juristen. Er wählte vier junge Frauen, unter ihnen auch Anna. So fand sie sich 1943 in Kasan, im Zentralapparat der tatarischen Staatsanwaltschaft.

In Kasan war Anna zuerst als Staatsanwältin der Ermittlungsabteilung tätig (Arbeit im Apparat). Dann wurde ihr ein gesondertes Arbeitsgebiet zugeteilt – Staatsanwältin für Minderjährige: in den Fokus der Staatsanwaltschaft trat der Zustand der Jugendkolonien u. ä.

Анна Резник (2010-е) / Anna Resnik (2010er)

Vom Holocaust wusste man nahezu nichts. Man wusste allerdings, dass Ghettos geschaffen wurden und Juden «Gelbe Sterne» tragen mussten. 1943 hoffte Anna immer noch, Mamas Kindergarten aufzufinden, sie hoffte, er wäre evakuiert worden (manche Unternehmen und Anstalten waren ja evakuiert worden!).

Nach der Befreiung von Minsk im Jahr 1944 schrieben Anna und ihre Schwester mehrere Anfragen. Und von irgendjemand kam eine Postkarte, auf der es stand, dass ihre Mutter zusammen mit anderen Alten in einer Scheune verbrannt wurde. Nach dem Krieg ging Anna hin, besuchte mehrere Gräber. Aber sie erfuhr nichts Näheres.

Sie kam mehrmals nach Minsk, einmal reisten die Geschwister zu dritt. Ihr Haus in Minsk blieb verschont, sie versuchten es, dort einige Male reinzukommen, es zu betreten, aber die neuen Bewohner ließen sie nicht rein.