Текст книги "Ирония на два голоса"

10. Бог все видит

Мои родители составляли весьма дружную пару во всем: в хозяйственных делах и заботах, встрече праздников и гостей, в преодолении недомоганий, болезней и т. д. Ну и конечно, они вместе старались воспитывать старших сестер и нас с братом – «разгильдяев и оболтусов». Но все же было одно радикальное различие между родителями. Мать соблюдала все религиозные правила и обряды глубоко верующей христианки. Отец же в большей мере смотрел на мир глазами атеиста. Он умел делать все для разведения домашнего скота и получения богатого урожая с огорода, служил в военизированной охране местного речного порта, хорошо владел оружием, но даже не стремился знать, когда и что нужно совершать согласно церковному календарю. Он, похоже, только пассивно следовал религиозной активности нашей мамы.

Это все было легко понять и объяснить разницей условий их воспитания, взросления и жизни. Отец был значительно старше мамы, побывал на фронтах в трех войнах, много раз близко видел гибель людей и едва сам избежал смерти. Жизнь заставила его быть суровым и закаленным. Хотя в детстве он учился в церковноприходской школе, считал религию наивным мифом, а советская пропаганда тех времен подкрепила его скептицизм. Также и на нас, детей, в тех условиях наибольшее влияние оказывала школа, атмосфера атеизма, пропагандируемая властями и всей медиамашиной, работающей в одном направлении. Немалое влияние оказывало отделение церкви от государства.

У нас в доме в углах двух комнат висели большие старинные иконы, а в огромном сундуке и резном комоде было уложено много древних книг, одной из которых была Библия, и несколько писаний на загадочном для меня церковно-славянском языке. Там же хранилось много предметов и пахнущих нафталином вещей, вероятно, оставленных мамой как память о жизни в доме деда. Временами у нас в доме собирались какие-то старушки, о чем-то шептались с мамой, крестились, кланялись и произносили молитвы возле икон, а после с ней уходили в церковь, расположенную за городским кладбищем, в месте под названием «Панин бугор». Иногда было так, что мама брала нас с братом на кладбище, приводила к могилам бабушек и дедушек, а потом мы вместе стояли в церкви, когда батюшка вел службу. Наши сестры были не очень религиозными и ходили в храм с родителями только раз или два в год – по большим церковным праздникам. В школах, училищах и высших учебных заведениях (вузах) того времени много внимания уделялось атеизму, а религию называли в шутку или всерьез «опиумом для народа». Но все-таки в нашем городе был силен дух религиозности и вековых традиций православной веры. Постоянно действовали несколько церквей, была духовная семинария и монастыри на обширной территории Кремля.

Однажды в классе, где я учился, на седьмой год учебы произошло интересное событие, которое выходило за рамки обыденности и произвело большое впечатление на меня. Наша классная руководительница объявила на уроке, что состоится собрание, посвященное проводам нашего одноклассника – Лёни Логинова. Мы знали, что он отказался вступать в пионерскую организацию, вернее, не он сам, а его родители заявили о том, что не разрешают ему вступать в пионеры. И вот теперь выяснилось, что Лёнька Логинов уходит из школы и будет учиться в духовной семинарии. Нам, ученикам, все это было так странно, что мы с любопытством рассматривали Лёньку как чудо.

После собрания, когда все начали расходиться по домам, я незаметно увязался за Логиновым и как бы ненароком оказался с ним рядом в надежде расспросить обо всем, чтобы удовлетворить свое вспыхнувшее любопытство. Вначале он отвечал скупо и отрывочно, явно с неохотой, а потом, когда убедился, что я не собираюсь над ним насмехаться, стал намного разговорчивее. Оказалось, что Лёнька несколько раз ездил в гости к своему родному дяде в областной центр. Дядя там работал церковным служителем и посоветовал племяннику пойти учиться в духовную семинарию. А после ее окончания можно пойти учиться дальше и сделать церковную карьеру. Я сказал Лёньке, что для всего этого надо верить в Бога. Он ответил, что да, конечно, верит в Бога. Тогда я спросил, как можно верить, что Бог создал Землю и человека, да еще за такие короткие сроки, какие указаны в Священном Писании. В ответ на это Лёнька заявил, что есть много такого, о чем мы не знаем и даже знать не можем. Не все можно познать. Бога не постигнешь простой логикой, в него надо истинно и глубоко верить. Меня не очень-то убедили Лёнькины ответы. Мне казалось странным, что надо верить в то, о чем мы почти ничего не знаем. Если есть какие-то высшие силы, способные влиять на человека и его жизнь на земле, то надо попытаться найти с ними контакт. То, как объясняет религия разумность человека, его жизнь и смерть, вызывало у меня желание изучать и анализировать все то, чего достигла человеческая мысль и культура, а значит, учиться в университете. Однако, как я тогда подумал, движение по этому пути ограничивает религия, призывая следовать божественным предписаниям и глубоко верить в постулаты чего-то незнаемого.

11. Невероятные последствия скуки

Когда я перешел в девятый класс, со мной стали происходить всякие неожиданности. Через пару месяцев учебы я внезапно заболел, причем с высокой температурой. На меня напала хворь, создавшая в голове нереальную фантасмагорию. Скуки не было, потому что я подолгу и тщательно рассматривал причудливые разводы на потолке. Там всегда можно было увидеть нечто потрясающее даже при нормальной температуре тела. Ну а высокая, под сорок градусов, временами и выше, наделила мое сознание способностью к активному бреду наяву и творческой генерации ассоциаций, подарив возможности, недоступные здоровому человеку. Меня даже не удивляли все эти процессы: было ясно, что восприятие переместилось в некий мир, где не действуют привычные физические законы. Все вокруг превратилось в быстро преобразующуюся бесконечную субстанцию сплошной обыденной жути.

Нельзя было предсказать, что произойдет в следующий миг. Время тоже двигалось непредсказуемо и либо замирало, как скульптура из бронзы, либо мгновенно проносилось, меняя день на ночь и полдень на полночь. Иногда я мог усилием воли приблизить к себе окна, затянутые морозными картинками, причудливыми, как изображения в тесте Роршаха. Иногда занавеси на окнах удалялись куда-то и вытягивались, сохраняя при этом пропорции и узнаваемость рисунка. Очень впечатлило, что подоконник однажды превратился в нос рассекающего ледяные торосы ледокола. Он стал массивным и разделил пространство комнаты на части, а затем поменял все в ней, формируя некий художественный фильм. Сюжет был непонятным, но смотреть на это было так увлекательно, что почти нельзя было оторваться или отвлечься.

Такой многоликий процесс длился три-четыре дня, совмещая состояние бреда вперемешку с обыденностью. Я помню, что приходил врач и измерял температуру, проверял легкие и сердце. Встревоженная мать с надеждой выслушивала все его рекомендации, поила меня какими-то настоями и жидкостями, заставляла глотать таблетки, прикладывала влажные марлевые салфетки, щупала лоб и считала пульс… При этом все эти дни мне не было скучно и нудно, хотя время растягивалось на какие-то не измеримые сознанием отрезки. Иногда я впадал в сонные периоды, но, сколько они длились, было неопределимо. Однажды я заснул, видимо, очень надолго, а когда проснулся, в комнате было светло и даже как-то солнечно, хотя погода была, как обычно в это время года, – сумрачная. Исчезли трансформации окон, узоры побеленного потолка больше не складывались в причудливые фигуры. Вскоре я почувствовал себя снова сильным и почти здоровым.

Вот тут-то меня и ждал неприятнейший сюрприз – скука и медленно тянущееся время. На эти дни в школе объявили карантин, и потому те, кто уже успел заболеть, оказались в изоляции – как под домашним арестом – на две недели. Из дома категорически было запрещено выходить, никаких друзей и даже брата ко мне не пускали. Владимир уходил надолго в библиотеку, спортивную школу или к соседу Валерке. О том, чтобы пойти в библиотеку, не было и речи – мне это тоже было строго запрещено. Я вдруг ощутил настоящий информационный голод, когда казалось, что готов изучать все объявления на столбах и досках, с увлечением перечитывать расписание уроков или надписи на коробке спичек. Мне пришлось с остервенением перерыть все полки как у себя в комнате, так и в остальном пространстве дома, наиболее внимательно изучая книжные полки брата, – он давно уже начал готовиться к предстоящим выпускным школьным и вступительным экзаменам в институт и накупил много книг, некоторые из них были предназначены для университетов.

Конечно, довольно быстро стало понятно, что все мало-мальски художественное мною в этом доме уже прочитано. Я сидел в полном унынии на своей кровати, и вдруг мне припомнилось, что на полке в комнате брата я видел какую-то толстую книгу с бледно-сиреневыми корочками. Я быстро метнулся и принес эту книгу с названием «Неорганическая химия» авторства Н. Л. Глинки – она была предназначена для университетов и вузов. Поскольку скука донимала меня как вирусная болезнь, наплывая приступами, я с энтузиазмом начал читать предисловие. Оно оказалось весьма увлекательным, а сама книга содержала какие-то потрясающие сюжеты, как приключенческий триллер или боевик, хотя речь шла всего лишь о молекулах, формулах и уравнениях. Всего за пару дней я залпом «проглотил» эту потрясающую книгу. Меня не оставляло удивление, почему этот шедевр о молекулярных коллизиях и тайнах в мире химических элементов предназначен для университетов. Мне показалось, что этот «роман» я бы понял и в детстве, так же легко, как когда-то букварь, изучил бы и запомнил все до деталей, не заскучав и не споткнувшись на какой-либо странице.

Точно таким же, лишь немного менее увлекательным, для меня оказалось чтение еще пары «триллеров» с полки брата – по органической химии и молекулярной физике.

Интересно, что вслед за «глотанием» увлекательных книг информационный голод сам собой незаметно удовлетворился. Еще несколько дней проскочили более спокойно, а тут уже пора было идти в школу – карантин закончился…

12. Пинг-понг как способ участия в олимпиаде

Надо отметить, что примерно месяц назад я получил от учительницы по химии довольно болезненный щелчок по носу, когда отвечал у доски на вопросы по периодической системе элементов, составленной нашим великим земляком – Д. И. Менделеевым. Почему я не удосужился тогда хотя бы чуть-чуть подготовиться к весьма интересной теме? В ответ может что-то невнятно пробурчать только мой пресыщенный пофигизм. От бессилия в изложении предмета я плел на уроке явную нелепицу, не удосужившись привлечь даже фантазию или здравый смысл, чем в высшей степени настроил против себя учительницу. В итоге все сказанное Еленой Михайловной в мой адрес было абсолютно правильным, хотя и оказалось непереносимо обидным. Она насмешливо поведала, что мне пора отправляться на последний тур Всесибирской олимпиады, как моему брату. Владимир был известен победами на всех местных и даже Всесоюзной олимпиадах. Меня, конечно, задели слова учительницы, а ВГ изрядно оживился и выдал серию хвалебных сентенций. Он заявил с ироническим «почтением»: «Жаль, что создатель периодической таблицы в свое время не мог знать о твоих поразительных находках. С учетом этих достижений таблица сейчас имела бы гораздо более совершенный вид. Несомненно, с помощью твоих улучшений легко продвинуть науку за пределы знаний». Я тут же решил его ответно «поблагодарить»: «Хорошо, теперь я буду обращаться к тебе всякий раз, как потребуется уйти за пределы какой-либо науки». Удивительно, но ВГ ничуть не смутился и ответил, как мне показалось, весьма самонадеянно: «Не стесняйся, спрашивай. Будущее для меня открыто и читается легко, как детская считалка».

А тем временем, пока я болел, у нас в доме появилось несколько номеров газеты с банальным названием. Возможно, это было издание толстенькой местной газеты «Новая Сибирь», что, впрочем, не имеет никакого значения. Так как в памяти еще прочно сидели воспоминания о муках информационного голода, я прочитал все страницы пришедших номеров газеты и на одной из них, на развороте, увидел объявление о возможности участия в заочном туре предстоящей олимпиады в центральном сибирском городе.

Для прохождения этого тура предлагалось самостоятельно решить шесть задач по химии, не прибегая к посторонней помощи. Это мне показалось забавным. Сам того не замечая, я прочитал первую задачу и тут же накидал вариант ее решения, эффективно применяя усвоенный материал из учебника Глинки. Интересно, что от нечего делать я с легкостью решил все шесть задач, а пути решения некоторых изложил двумя разными способами. Еще пару дней газета и решения задач занимали место у меня на столе, а потом я все же переписал их аккуратно на чистые листы и отправил в оргкомитет этой продвинутой олимпиады.

В тот же период в школе и городе проводились свои этапы олимпиад по химии, физике и математике, куда меня даже и не думали приглашать, но надо сказать, что я туда совсем не рвался. Из нашего класса, лучшего в школе, было отобрано человек десять на школьную олимпиаду, а потом и на городскую. Четверо победителей последней получили приглашение участвовать в следующем туре, куда я ранее и послал свои решения. Вскоре наша химичка Елена Михайловна объявила список тех, кто из нашего класса и школы едет на олимпиаду, и попросила всех явиться в воскресенье к трем часам дня, чтобы получить некоторые наставления и узнать подробности поездки.

Придя домой в пятницу, я вдруг обнаружил какое-то необычное письмо, которое передала мне мама, сказав, что оно, как ни странно, адресовано мне. Письмо оказалось большого формата, но внутри лежали один листочек текста и небольшое приглашение. Там указывалось, что я прошел заочный тур олимпиады и меня любезно приглашают приехать на очные соревнования, причем я могу принимать участие не только по химии, но и по физике с математикой. Вечером я показал письмо брату. Он посмеялся и сказал, что я могу в ответ «щелкнуть по носу» нашу химичку, показав ей это приглашение. При этом он добавил серьезно, что если я хочу туда поехать, то обязан предъявить письмо в школе, чтобы меня включили в команду и купили билеты.

В воскресенье к трем часам я пришел в школу и уселся за парту вместе с теми, кого уже отобрали для поездки. Когда в класс вошла учительница химии, она с изумлением уставилась на меня, высоко вздернув брови. В классе повисла напряженная тишина, как свинцовая туча перед грозой. Я сидел, крепко держась за парту, чтобы не унесло начинавшейся бурей, которая обещала быть беспощадной, судя по узко прищуренным глазам любимой учительницы. Ее слова оказались простыми, но хлесткими, как начальные громыхания грозовых раскатов:

– Ты что это здесь делаешь? Ты что, заблудился?

Я сделал недоуменное лицо и сказал, выразительно скривившись в демонстративной досаде:

– Меня вместе с вами вызывают на олимпиаду… Наверное, я им зачем-то понадобился.

Пришедшие в класс ребята прыснули со смеху и стали оживленно переговариваться, довольные представлением.

– Не может быть! – вскричала возмущенная химичка. – Что это ты придумал?!

Как бы нехотя я подал ей эту бумаженцию – приглашение, где совершенно четко указывались мои имя и фамилия, а также письменно подтверждалось, что я должен прибыть на олимпиаду в составе команды от нашего города. Уважаемая в школе и городе учительница химии явно была изумлена. При этом она попыталась отыграть все обратно.

– Дорогой мой, ты же ни бум-бум в химии… Наверное, задачи за тебя решал твой старший брат.

Я пожал плечами и пробурчал, что поскольку я решал все сам, то имею право туда поехать. Химичка еще что-то говорила и возмущалась, сообщив, что я буду только позорить нашу школу на подобных состязаниях… Но делать было нечего, и она нехотя включила меня в команду «олимпийцев».

Через неделю мы уже ехали в автобусе за 300 километров в город, где проводилась олимпиада. Там нас разместили в свободных на время каникул спальнях юношеской школы-интерната. Ежедневно нас хорошо кормили, а в свободное время мы развлекались играми в шахматы и пинг-понг на вылет. Мне эти сражения нравились, видимо, потому, что частенько удавалось выигрывать по нескольку раз, пока меня кто-нибудь не вышибал. А еще я совсем не был уверен, что добьюсь на олимпиаде хоть малейшего успеха, поэтому теннис был для меня своего рода утешительным призом и отвлечением. Между всеми этими забавами я принимал участие в турах олимпиады по всем трем предметам – математике, химии и физике.

Мой пессимизм полностью поддержал ВГ, особенно когда я убедился, что не добился ста процентов решения задач ни по одному предмету.

Настал день, когда возле актового зала организаторы начали вывешивать итоговые результаты. Я уныло посмотрел на все это и поплелся в спальню, где картинно рухнул на свою кровать прямо на покрывало, явно не ожидая ничего хорошего в ближайшем будущем. Через несколько минут в комнату влетел мой друг и одноклассник Сашка, с которым мы иногда наперегонки решали задачи в школе на уроках математики. На его лице была нарисована несколько неестественная, как мне показалось, ухмылка, но потом он произнес нечто совсем странное:

– А ты, оказывается, вошел в число победителей.

– Победителей чего, и что значит – вошел? – во мне выразительно проскрипел саркастический вопрос, заданный внутренним ментором.

Я уже настроился на очередную дискуссию с ВГ, но Сашка не дал мне начать формулировать свое задиристое высказывание. Он зачем-то схватил стакан с водой, стоявший на столе и выплеснул его на меня, видимо, из лучших побуждений, чтобы я не перегрелся от новостей. Это показалось мне не очень хорошим знаком. Я бросился на него, мы начали бороться. Видимо, случайно и потому неудачно я ударил его в живот и не попал. Он не стал ждать следующей попытки и выбежал из комнаты. Мокрый и недоумевающий, я выбрел в коридор как в чуждый мир. Там меня и встретила наша химичка. Она погрозила мне пальцем и сказала с кислой миной, но с долей нежданного юмора:

– Ну я не понимаю, как ты, наше чудо в перьях, сумел проделать этот трюк – еще недавно так мало зная химию, занять первое место. Совсем уж непонятно, как ты решил одну из задач тремя способами, за что и оказался в лидерах.

Она произносила эту тираду, а я чувствовал себя неловко, как будто сделал что-то запретное или стыдное, или как будто по радио публично озвучили бурчание в моем животе. Конечно, я был шокирован не меньше «пострадавшей» учительницы. Оказалось, что мне достались призовые места с грамотами еще и по физике с математикой. Химичка скептически качала головой и вслух рассуждала о том, что такое просто невозможно, поскольку со мной никто не занимался, а я вылез на призовые места, как будто наперекор городу и школе. А что было бы, если бы меня специально готовили? В ответ на эти рассуждения ВГ не преминул высказаться в стиле своих саркастических реляций: «Если бы с тобой кто-то специально занимался, вся твоя оригинальность пропала бы бесследно под тяжким бременем чужой воли». Его все это почему-то изрядно веселило, казалось, он сумел очень желчно и хрипло рассмеяться, или это я сам создал иллюзию такой оригинальной хрипотцы.

Пересуды по теме прошедшей олимпиады были разными, но только мне самому было ясно, что болезнь и последующий карантин как самые лучшие учителя сделали страшно интересным даже учебник по основам химии, который я вряд ли бы стал читать добровольно, тем более ради развлечения. Мне запомнилось, как в переполненном актовом зале меня три раза вызывали на сцену и вручали грамоты, а также целые кипы книг в качестве наград. Эти призы я был бы не в состоянии сам доставить до автобуса, их мне помогали нести наши ребята и руководительница команды…

Впоследствии, раздумывая над школьными годами и делами, я с благодарностью вспоминал Елену Михайловну и ее резкие замечания, которые зажигали во мне огонь противоречия и заставляли идти вперед. На самом деле на свете мало таких учителей, преданных своей профессии и так легко и быстро способных забыть о неприятностях, доставленных нами, оболтусами и лентяями.

13. Если упорно думать о лестнице – горизонты расширятся

Успехи и везения обреченно падали мне в руки и были неожиданными, в первую очередь для меня самого. Все это и заставляло серьезно задуматься. Вспомнились несколько случаев, которым невозможно было найти логическое объяснение. Так, например, было после шестого класса, когда меня внезапно наградили бесплатной путевкой в детский лагерь Артек на берегу Черного моря в Крыму. Вначале путевка предназначалась сыну директора школы Ивану, учившемуся в нашем классе очень успешно во всех сферах. Я нередко общался с ним и знал, что врачи обнаружили у него какие-то шумы в сердце и не разрешили резко менять климат. За что мне преподнесли эту путевку на школьном совете, я объяснить не мог. Если я в чем-то и отличился тогда, так это в сборе так называемой макулатуры, организовав с помощью дяди Шуры доставку на санях большого количества выброшенных оберток и отходов производства бумаги от ворот городской бумажной фабрики. После неожиданного везения в разных областях и сферах жизни меня стало преследовать желание постигнуть тайны таких поворотов судьбы. Однако ВГ весьма категорично заявлял, что никаких причин мне обнаружить не удастся.

Я всегда любил решать разные головоломки, разгадывать ребусы, меня легко было увлечь, разбудить азарт, даже при решении задач в школе на уроках математики. В нашем классе были еще два-три человека, включая Сашку, которые тоже были способны с головой погружаться в такие состязания, как будто они служили деликатесом для ума. Этим коварно пользовалась наша математичка, носившая за высокомерность необычную кличку – Мэрочка. Она так умело разжигала соревновательный дух, что иногда за стандартный урок наиболее азартные ученики в классе решали в несколько раз больше задач, чем остальные вместе взятые. Самым главным моим конкурентом в этом был опять же мой друг Сашка, с которым мы странно повздорили на олимпиаде. Постепенно мы сблизились на почве интересов к математике, фантастике и вообще ко всему, что требовало анализа, рассуждений, всяких там находок и озарений. Мы с ним и еще несколько ребят из школы стали регулярно посещать математический клуб при педагогическом институте имени Менделеева. Этот клуб впоследствии получил официальное право выдавать удостоверения о дополнительном математическом образовании, как в специальной школе. В клубе всегда было интересно, его вели энтузиасты – молодые преподаватели. Там постоянно разбирались великие нерешенные задачи, парадоксы в различных областях математики, логики и философии.

Точно так же мы постепенно увлеклись и различными рассуждениями и спорами об устройстве мира, парадоксах космогонии. В старших классах я все больше погружался в бездну загадок о мозге и стал читать книги по нейробиологии, дарвинизму, происхождению видов, а потом незаметно погрузился в изучение психологии и структурной организации мозга. Мне стало интересно размышлять о том, что такое разум, в чем его отличие от ума, как возникла человеческая цивилизация и, вообще, кто мы такие, откуда и куда движемся. Иногда мне в голову приходили те вопросы, которые задал когда-то наш учитель рисования по поводу второго «я». Теперь, уже следуя некоторым рассуждениям ученых об устройстве мироздания, я был склонен считать, что в нашем мозге живет и развивается, по сути, внутренняя вселенная. При этом мне казалось, что эта виртуальная вселенная для нас гораздо богаче внешней и интенсивно развивается, чтобы человек не оказался в тупике реальностей, расширяя границы проникновения в пространство и пытаясь разрешить парадоксы времени.

Мое внимание тогда привлекало все, что было необычным, а тем более странным. Одним таким объектом была наша городская лестница. Я слышал много рассказов об ее мистических свойствах. Ей уделяли внимание не только туристы, но даже серьезные писатели и мыслители, когда-то проживавшие в нашем городе. Все это обросло легендами и приобрело загадочную, почти магическую привлекательность. Главная городская лестница в нашем городе была деревянной, но удивительно широкой и длинной. Она не давала и не дает покоя всем: взрослым и детям, местным жителям и приезжим. Скатиться по обледеневшим ступеням зимой или по толстым перилам летом – это удовольствие, сравнимое с первым познанием сексуального характера. Гора, на которой стоит стройный и легкий, как мираж, Кремль и ансамбль церковных зданий, доминирует, возвышаясь над всем пространством города. А когда поднимаешься по ступеням выше и выше, взгляд охватывает все более широкую перспективу, горизонт расширяется, а ты будто растешь вместе с лестницей. В детстве я почему-то думал, что слово «лестница» происходит от слова «лесть», и чем выше поднимаешься, тем более лестница льстит тебе, даря новые горизонты и ощущения.

Лестница, построенная из сибирского уникально прочного дерева – лиственницы, содержала двести четыре ступени, давая возможность попадать из нижнего города прямо под арку каменного Кремля на вершине холма. Каждая четвертая ее ступень была очень длинной – до двух метров. Зимой, чтобы люди не падали, половину лестницы посыпали песком и солью. Однако с левого края (если смотреть с вершины) отчаянные юнцы обычно раскатывали снежно-ледяное покрытие до зеркального блеска, чтобы можно было на «полусогнутых» лихо лететь с самой вершины лестницы до низа со все нарастающей скоростью.

Наверху, за Кремлем, располагался городской стадион, футбольное поле которого с наступлением морозов работники заливали водой, и оно превращалось в каток, где под трибунами открывали прокат коньков. Массовые катания обычно привлекали людей из всех концов города. Я, как обычный городской парень, тоже каждую неделю ходил на этот каток, и нередко мне очень хотелось вернуться домой в подгорную часть, не снимая коньков. Первое испытание для любого подростка лестница в нашем городе предлагала в виде простого скатывания вниз на собственной обуви, обычной для северной зимы – ботинках, валенках или унтах. Самое главное было – устоять на ногах, а не прикатиться вниз на пятой точке. Постепенно я научился этому и, как говорят, начал «ловить кайф», несясь по пролетам лестницы, обходя на скорости или перепрыгивая через тех, кто упал или затормозил о перила. Второе, что делали «настоящие пацаны», – осваивали уже гораздо более опасный и непростой навык: способность катиться вниз прямо на коньках, которые тогда называли «дутышами». Когда я уже был владельцем таких коньков, долго не решался пробовать скатиться на них по ледяному краю лестницы. Преодолеть барьер помогло осознание, что в любой момент можно приземлиться на пятую точку и так катиться дальше, зная, что ниже не упадешь.

Поскольку сама по себе лестница есть явление удивительное, и многие конструкции современных домов и городов не могут обойтись без нее, то и понятие лестницы может быть применено в аналитике и философии. Мне представляется, что сооружения из ступеней могут объяснить многомерные явления и способы перемещения в пространстве и времени. Преодоление земного притяжения и выход за пределы земного шара представлялись как пока что самая крутая лестница, созданная человеком. Потому-то полет даже в околоземной космос произвел такой фурор у всех жителей планеты Земля, как будто каждый шагнул на новую ступень и внезапно увидел жутковатые неведомые дали.

Знаем ли мы, что такое лестница вообще и множество частных лестниц, наполняющих нашу жизнь своими фазовыми и пространственно изощренными переходами? Давайте признаемся: мы этого не замечаем и даже не подозреваем, какую роль они играют в жизни любого человека. Бывают лестницы затхлые, уродливые и грязные, бывают таинственные и откровенные, не ведающие о своем призвании и возносящие нас ввысь даже после преодоления пары ступенек. Как трудно бывает взойти на одну ступень и как легко скатиться вниз, ломая себя и калеча других. Лестницы могут быть заученными и привычными, как тиканье часов, ежедневно вносящими в наши пути монотонные подъемы и спуски. Самые разительные перемены в жизни нам дарят виртуальные лестницы, порожденные внутренней вселенной мышления. Эти лестницы иногда строятся под впечатлением от реальных физических лестниц, а иногда они парадоксальны и необъяснимы, как ступени – переходы из одного измерения в другое. Ступени лестниц иногда льстят нам и ласкают душу как лакомство или удивительное душевное наслаждение.

В нашем внутреннем мире присутствует много переходов-лестниц, которые дают о себе знать только в крайних ситуациях, иногда во сне, в бреду или в состоянии напряжения всех ментальных сил и специально запущенных неведомо чем или кем внутренних изменениях. Обо всем этом мы догадываемся, лишь проснувшись однажды в поту от преодоления немыслимой сложности лестницы-лабиринта. При этом я всегда сталкивался с насмешками и сарказмом внутреннего «оппонента», но привычно считал высказывания ВГ частью собственного мышления.

Постепенно, рассуждая о лестницах в архитектуре, я вспомнил о том, что во многих поселениях мира они играли ключевую роль. Наверное, в тех городах, где существуют неординарные лестницы, жители могли бы рассказать немало интересного. И рождающиеся новые поколения людей неизбежно растут во взаимодействии с лестницами. Таким образом, я пока стал полагать, что в моем везении некую секретную роль сыграла именно городская лестница, после освоения которой в моей судьбе и устройстве мозга что-то таинственно поменялось. Я надеялся, что в будущем мне представится возможность рассказать, а возможно, и разрешить эту лестничную загадку достаточно доказательно.