Текст книги "Хроники Энска"

«Ламборгини»

Однажды, как это обычно бывает в жизни, один мальчик влюбился в одну девочку. У каждого человека был в жизни такой эпизод.

Они познакомились летом, на турбазе, когда оба пришли играть в настольный теннис. Им обоим было по тринадцать лет. Девочка в футболке и джинсах, мальчик в футболке и джинсах. Она из Москвы, он из Подмосковья. По телеку шла Олимпиада, народ смотрел спортивные состязания, а они играли, играли целый день. Потом вместе пошли купаться на реку. Потом долго лежали вдвоем под горячим августовским солнышком, на белом песке протянувшегося вдоль соснового бора речного пляжа, гуляли в лесу по территории турбазы… И как-то случайно взялись за руки.

Девочку звали Яна, мальчика – Саша. Их мамы были подругами с института. Работали в одной отрасли, были членами одного профсоюза, который распределял путевки. Простое совпадение судеб. Дети и их мамы проводили лето вместе, жили в соседних домиках, вставали в одно и то же время, вместе ходили в столовую.

Саша еще не знал тогда, что он влюбился. Он вообще про «это» ничего не знал. Ему почему-то приятно было находиться рядом с Яной, он исподволь разглядывал необычные для его ровесниц изгибы и округлости ее стройной фигурки и все время чувствовал необычный, тонкий, едва уловимый, приятный, какой-то необъяснимо чистый запах, исходивший от нее, и исподлобья смотрел в ее большие карие глаза…

А Яна? А Яне он просто нравился. Спортивный, но еще какой-то нескладный, взъерошенный и небрежный, он постоянно болтал о чем-нибудь, рассказывал про кино или еще что-то, и ей было с ним не скучно…

Но вот лето кончилось, и пришла пора расставаться. Они должны были завтра уезжать. Вечером они сидели вдвоем на поваленном дереве, словно на лавочке.

– Сегодня последний день, – грустно сказала Яна.

– Да-а… жаль, что так быстро лето кончилось, – ответил Саша.

– Приезжай ко мне в гости в Москву… Приедешь? – спросила Яна.

– Приеду, – ответил Саша.

Они помолчали немного.

– Можно я тебе письмо напишу? – спросил Саша.

– Можно, – ответила Яна. – Буду ждать.

Обменявшись адресами, они разъехались по местам жительства.

Полгода дети писали друг другу письма. И вот снова «однажды» в зимние каникулы Саша отправился в Москву.

Он сел на электричку, доехал до платформы Лосиноостровская. Рейсовый автобус номер 425, как Яна написала ему в письме, доставил его прямо к ее дому. Ровно через пятнадцать минут он уже стоял перед дверью квартиры, номер которой был записан у него на листочке из тетрадки в клеточку вместе с адресом.

Собравшись позвонить, он тут только впервые почувствовал, как бьется его сердце.

«Странно», – подумал он.

Саша позвонил, ему открыли. На пороге стояла Яна. Она стала еще красивее. Длинные темные волосы блестели и пушились вокруг лица.

Они стояли друг напротив друга и смотрели, как будто виделись впервые.

– Здравствуй, – сказала Яна. – Проходи.

Саша тщательно вытер ноги и прошел. Яна была дома одна. Первый раз в жизни Саша оказался в гостях у девочки, в московской квартире, которая представляла собой новостройку нового типа, с высокими потолками, просторной прихожей и кухней, совсем не похожую на панельную «хрущевку», в которой жил он. Такие дома строили в Москве к Олимпиаде-80.

– Раздевайся, проходи, – улыбнулась Яна. Она заметила его смущение. Саша прошел.

– Вот так я и живу, – стала рассказывать Яна, – это кухня, это гостиная, ванная и туалет там, раздельные, свет включается здесь, это спальня родителей, там живет бабушка, папина мама, а здесь живу я.

И они вошли в ее комнату.

– У вас четырехкомнатная квартира? – удивился Саша.

– Да, – спокойно сказала Яна. – Это цветной телевизор. Хочешь посмотреть?

– Хочу…

– Ко мне скоро придет подружка, Светка, не возражаешь?

– Нет…

Саша сел на бежевого цвета диван, стоявший напротив цветного телевизора «Рубин-716», Яна включила его… По телевизору шла передача «Международная панорама». Ведущий, Фарид Сейфуль-Мулюков, рассказывал о мужественной борьбе палестинского народа, объединившегося в Организацию Освобождения Палестины под руководством Ясира Арафата.

– А тебе телевизор уроки делать не мешает? – спросил вдруг Саша, сам не зная почему.

– Нет, – улыбнулась Яна. – Я когда уроки делаю, его не включаю.

– А если папа захочет программу «Время» посмотреть?

– У нас в гостиной есть еще телевизор, он там смотрит. Но вообще папа поздно приходит и телек смотрит редко…

– Понятно… А что это у тебя на плакате, над диваном, гоночная машина? – не сдержал Сашка любопытства. Он, сразу как вошел, увидел над диваном большой плакат, изображавший, по-видимому, автомобиль, но очень сложной геометрии, похожий на торпеду или инопланетный космический корабль.

– А-а-а, это, это не плакат, это постер, реклама «Ламборгини», это такая марка машины. Это папа из Италии привез, из командировки…

– Здоровская… А кем работает твой отец? – спросил Саша, разглядывая плакат на стене над ее диваном.

– Он замминистра легкой промышленности, – ответила Яна.

– А-а-а, понятно, – протянул Саша. Но понятно ему было только то, что это какая-то очень большая должность, и, о чем дальше спрашивать, он уже не знал.

Его очень заинтересовала эта машина – «Ламборгини».

– Интересно, сколько она может стоить? – не спросил, а подумал вслух Сашка.

– Папа говорил, что такая машина стоит миллион долларов, потому что у нее уникальный дизайн, – ответила Яна.

– Да-а, – протянул Саша. То ли удивившись, то ли просто чтобы что-то сказать. Миллион долларов… – А что такое дизайн?

– Дизайн – это такое инженерное искусство, когда человек создает красивые и удобные современные вещи, я сама не очень в этом разбираюсь…

В дверь позвонили. Пришла Светка, Янина школьная подружка.

– Привет, – сказала Светка.

– Познакомьтесь, – сказала Яна. – Это Саша.

– Привет, – сказал Саша.

– Чего делаете? – спросила любопытная Светка. Войдя в комнату, она выбрала место на подоконнике, взобралась на него и села «по-молодежному», с ногами. Наверное, Яна рассказывала ей о своем новом друге, что они переписываются и что он приедет к ней сегодня. И наверное, Светка навоображала себе всю эту историю как-нибудь в голове.

– Сидим, телек смотрим, – ответил Сашка. Но «Международная панорама» уже кончилась, и следующим был документальный фильм о сельском хозяйстве в Нечерноземье, и Яна выключила телевизор.

– А я песню на гитаре разучила, – поделилась Светка. – «Колокола», слышал?

– Спой, – просто сказала Яна.

Светка взяла гитару. Потренькала немного, подтянула колки. И спела:

 
А ты опять сегодня не пришла,
А я так ждал, надеялся и верил,
Что зазвонят опять колокола
И ты войдёшь в распахнутые двери.
Перчатки снимешь прямо у дверей,
Небрежно бросишь их на подоконник.
– Я так замёрзла, – скажешь. – Обогрей. —
И мне протянешь зябкие ладони.
Я их возьму и каждый ноготок
Перецелую, сердцем согревая.
Ах! Если б ты шагнула на порог,
Но в парк ушли последние трамваи.
Вот так живу, надеясь и любя.
Тебя уж нет четвёртую неделю.
Но верю я, что зазвонят опять колокола
И ты войдёшь в распахнутые двери.
Любовь ушла теперь от нас навек,
Теперь в любовь играют наши дети.
Так пусть звонят для них колокола…
Как хорошо, что есть любовь на свете!
 

– А у тебя какой знак зодиака? – спросила любопытная Светка, отложив гитару.

– Не знаю, – ответил Сашка.

– А когда у тебя день рождения? – продолжала Светка.

– Девятнадцатого июня, – ответил Сашка.

– Ты Близнец. А Янка – Весы, – сказала Светка. – А я – Скорпион.

– Это хорошо? – спросил Сашка.

– Это просто здорово, Сашка! – весело ответила Светка.

– Янка, тащи пепси-колу, давай беситься, – нахальная Светка спрыгнула с подоконника и по-хозяйски включила большой двухкассетный магнитофон «Хитачи», стоящий на полке рядом с книжками. Заиграла музыка диско, и Светка начала танцевать. Одна.

Яна вышла на кухню и принесла из холодильника три бутылки пепси-колы, открывашку и трубочки. Сашка лихо открыл бутылки, он видел, как это делал Пупок, крутой хулиган в его дворе, когда пил пиво.

– А это зачем? – спросил Сашка про трубочки для коктейлей, которые Яна вставила в бутылки.

– Это чтобы зубы не испортить газировкой и горло не простудить. Она из холодильника, – спокойно ответила Яна.

– А-а-а, – Сашка уже чувствовал себя полным лохом, он впервые пил пепси-колу через трубочку. Нет, он, конечно же, пил «пепси» и раньше, дядя привозил из ГДР. Но через трубочку впервые.

Они пили «пепси» и танцевали, Яна, Светка и Саша. Втроем, кто как умел. Яна грациозно, Светка «сексуально», Сашка как «нормальный пацан». Янка улыбалась своей очаровательной улыбкой, Светка духарилась, Сашка расслабился и снял свитер…

В самый разгар зазвонил телефон. Музыку тут же сделали потише. Яна вышла в коридор. Хотя телефоны стояли в каждой комнате и на кухне, кроме ее, Янкиной.

– Да, бабуля, у нас Саша и Светка, во сколько? Хорошо… – поговорила она по телефону.

– Кто звонил? – спросила любопытная Светка.

– Бабуля. Сегодня предки придут в три часа. Папа будет обедать дома. Бабуля сказала стол накрыть и лапшу поставить разогреть…

– Бл-и-ин, – поскучнела Светка. – Обло-ом! Только мы подружились…

– Ребят, вы тут посидите еще, я быстро. Стол только накрою и лапшу поставлю. Саш, ты сегодня обедаешь у нас. У нас сегодня куриная лапша, кролик в сметане и пюре…

Яна мило улыбнулась и вышла на кухню.

– Ну чё, давай в шашки, что ль, сыграем? На жвачку, – предложила нахальная Светка.

– Давай, только у меня жвачки нет, – ответил Сашка.

– Ладно, выиграешь у меня – угощу. У меня пачка «Ригли», американская.

– Я только немецкую жевал, у меня дядя проводником в ГДР ездит.

Они сели играть. Яна пошла накрывать на стол. Сашка проиграл Светке и вышел посмотреть, что Яна делает в гостиной. Стол уже был накрыт. Белые скатерти, сервировка, тарелки под второе, на них тарелки глубокие, сервиз, белые хлопчатобумажные салфетки, свернутые в трубочки и удерживаемые специальными серебряными кольцами. Справа и слева разложены ножи и вилки, большие тяжелые ложки перед тарелками. Хрустальный графин с брусничным морсом, бокалы… Сашка никогда не видел, чтобы так накрывали на стол, то есть он видел это, но только в кино, по телевизору. Он прошел на кухню, где Яна уже разогрела лапшу и переливала суп в пузатую супницу.

– Ян, а зачем суп из кастрюли переливать? – спросил он, вспоминая про себя, что его мать так никогда не делала.

– Он в железной кастрюле быстрее остывает, а в фарфоре постоит, сейчас родители приедут, а он теплый… И потом, это красиво. – И она накрыла супницу изящной крышкой.

– А как ты потом эту гору посуды мыть будешь?

– У нас губка есть и моющее средство. – И она показала ему губку для мытья посуды и пластиковый флакон.

Вошла Светка.

– Блин, мне надоело там одной сидеть, – сказала она с досадой. – Пошла я домой.

И они все вместе вышли в холл проводить ее. Тут дверь открылась, и появилась Янкина бабуля. При взгляде на нее Сашка сразу представил себе завуча их школы, которую они за глаза прозвали Мячик. Завуч была энергичной и властной женщиной, и образ бабули совпал с образом Мячика.

– Яночка, вижу, вижу, у тебя гости, – начала она с порога. – Здравствуй, Светлана.

– Здравствуйте, Анна Яковлевна, – сказала ехидная Светка, чуть ли не присев в реверансе.

– Бабуля, познакомься, это Саша, мы подружились летом на турбазе «Приднепровье», помнишь, я тебе рассказывала, – представила она Сашку.

– Здравствуйте, – от смущения неразборчиво ответил Саша.

– Помню, помню. Очень приятно, Саша, – ответила бабуля и стала снимать шубу. Глянув в зеркало и поправив седые волосы, она прошла в ванную помыть руки, потом в свою комнату переодеваться.

Светка, надев «космические» сапожки-«дутыши», натянув вязаную гусеницу на голову и накинув длинную куртку-пуховик, обернулась и, жуя жвачку «ригли», бросила:

– Янка, завтра в Дом кино, не забудь. Чао, ребята, счастливо, я пошла, – и закрыла за собой дверь.

Скоро приехали и родители Яны. Тетя Надя ласково приветствовала Сашу и сама представила его Янкиному отцу:

– Это Саша, Янкин кавалер, сын Людочки, помнишь, из института, она еще за Егорова замуж вышла, с параллельного потока? Мы вместе на турбазе отдыхали, – сказала она мужу.

– Виктор Михайлович, – протянул руку Сашке стройный подтянутый мужчина лет сорока.

– Александр, – ответил Сашка. – Очень приятно.

– Ну-с, пройдемте, Александр, сейчас будем обедать, – улыбнувшись, сказал Виктор Михайлович.

Родители также переоделись к столу в домашнее. Усадили Сашку за стол. Достали белые салфетки из колец и положили на колени. Сашка тоже вытащил свою салфетку и положил себе на колени. Бабуля начала разливать лапшу. Первому Сашке, потом Виктор Михалычу, потом тете Наде, Янке и себе.

– Ну-с, приятного аппетита, – сказал глава семейства и принялся за лапшу.

Сашка тоже начал есть, но лапша оказалась очень горячей и ложка очень большой и неожиданно тяжелой, он обжегся горячим супом, ложка предательски звенела о фарфор… Он вдруг понял, что делает что-то не так. На дне тарелки еще оставалось немного лапши, которую никак не получалось зацепить ложкой.

«Куда наклонять тарелку, от себя или к себе? Блин, черт».

И он наклонил к себе, чуть было не пролив на себя суп. Он ел, не поднимая глаз, раскрасневшись от смущения. Смотрел тайком на Яну. Она ему улыбалась, но он думал, что он сейчас… о, ужас!

Он смешон!

Бабушка с тетей Надей переглянулись. Виктор Михайлович, казалось, не обращал ни на что внимания. Анна Яковлевна пошла за кроликом в сметане. Папа достал из шкафа бутылку красного французского вина и налил себе, тете Наде и бабуле по полбокала.

– Тебе чего налить, «пепси» или брусничного морса? – мягко спросила Сашку Яна.

– Морса, – ответил Сашка. Он, сам не зная почему, был готов провалиться сквозь землю от стыда.

Бабуля внесла на продолговатом блюде кроля, шкворчащего в собственном соку и жире, и поставила его на стол. Виктор Михайлович отрезал от тушки ногу и переложил ее в Сашкину тарелку. Бабуля положила ему пюре и пару ложек консервированного зеленого горошка.

Он дома всегда ел курицу руками, но здесь, он чувствовал это интуитивно, так поступить немыслимо.

Виктор Михайлович взял в правую руку нож, в левую – вилку. Воткнув вилку в кусок мяса, он стал отрезать маленькие кусочки и отправлять их в рот. Все, и Яна, стали делать то же самое, и Саша воткнул вилку в кусок кролика. Жирное мясо скользнуло по тарелке, и две горошины упали на кипельно-белую скатерть, оставив на ней два сальных пятна. Чуть было не съехало все пюре на стол. Саша руками положил горошины обратно в тарелку. Он кое-как справился и начал резать ножом мясо. Но кусочки у него получались разного размера, и ему приходилось жевать с усилием.

В конце обеда Саша хотел только одного – скорее уехать домой. Ему казалось, что возникла какая-то неловкость, хотя Виктор Михайлович, и тетя Надя, и Анна Яковлевна разговаривали между собой как ни в чем не бывало…

Он думал: «Блин, блин, черт, черт, черт…»

Бабуля и Яна унесли приборы и тарелки и принесли чай и пирог с вареньем из черной смородины.

Сашка привычно взял предложенный ему кусок пирога рукой, хотя пирог лежал на тарелочке, а рядом – десертные вилочка и ножик, но он не обратил уже никакого внимания на эту роскошь. Бабуля многозначительно посмотрела на тетю Надю и потом на Яну.

Обед закончился. Виктор Михайлович встал из-за стола и положил салфетку с колен рядом с тарелкой. Встали и бабуля и тетя Надя, встал из-за стола и Саша, но он давно забыл про свою салфетку на коленях, и она упала на пол. Он спохватился, поднял ее и положил на стол. Почему-то то, что он забыл про салфетку, добило его окончательно. Он вежливо поблагодарил за угощение и сказал, что ему надо уезжать.

– Завтра надо отцу помочь в гараже, – натянул свитер и вышел в холл.

– Саша, подожди, – сказала Яна. Она прошла в свою комнату, сняла со стены постер «Ламборгини», скрутила его в трубочку, завернула в старый номер газеты «Нувель дэ Москоу» на французском языке и положила в фирменный целлофановый пакет, где на одной стороне была реклама сигарет «Мальборо» – красавец-ковбой, брюнет в американской ковбойской шляпе с широкими полями и в рыжей дубленке, рыжих кожаных перчатках, верхом на гнедом жеребце, с лассо в руках, галопом рассекавший залитые солнцем снега Иллинойса. На другой стороне – красивая девушка, тоже в ковбойской шляпе, только стоя попой в джинсах «Левис».

На пакете была надпись на английском языке: Дьюти Фри, Хитроу, Лондон, Ингланд.

– Саша, это тебе, – сказала Яна, отдавая ему пакет.

– Спасибо, – сказал Саша. – До свидания.

– До свидания, – ответила она.

Саша вышел на улицу и шел по тротуару, зло пиная снег. Яна видела это в окно.

Электричка везла его обратно вместе с уставшими людьми, возвращавшимися после трудового дня из Москвы, с работы, затарившимися попутно продуктами, колбасой и туалетной бумагой. Платформа «9-й километр» быстро опустела, люди бежали на последний, единственный автобус до города.

Сашка пошел пешком. Он боялся в давке помять плакат с «Ламборгини». Через пятнадцать минут он был дома. Открыл дверь своим ключом. Мать мыла посуду на кухне.

– Саша, ты? – спросила она сквозь шум воды, не отрываясь от крана.

– Я…

– Как съездил?

– Хорошо… тебе привет от тети Нади, – сказал он спокойным тоном.

– Да? – выглянула она из кухни. – Как они?

– Хорошо. Цветной телевизор в каждой комнате.

Сашка прошел в свою с братом комнату-спальню. Он уже знал, куда повесит постер. Под книжной полкой, справа от письменного стола, за которым он делал уроки.

– Есть будешь? – спросила мать.

– Нет, я у них обедал, куриную лапшу ел и кролика в сметане…

– Чаю хочешь?

– Хочу.

Сашка пил чай и смотрел, как мать моет посуду куском старого вафельного полотенца, разрезанного на четыре части, с пищевой содой и маленьким куском хозяйственного мыла 70 % щелочи.

– Мам, а замминистрами как становятся? – спросил он с деланной небрежностью. Мать внимательно посмотрела на него.

– Ну-у, сначала надо десять классов кончить, потом в институт поступить, окончить его с отличием, инженером поработать, потом главным инженером, потом замдиректора предприятия, потом директором. А уж потом могут пригласить в Министерство… – улыбнулась она ему. – А там как повезет…

А ты чего это интересуешься? – вдруг шестым чувством ощутила она его настроение. И сердце матери заныло.

– Да так, – как можно равнодушнее ответил Сашка. – Интересно…

И пошел спать.

В воскресенье, помогая в гараже отцу прокачивать тормоза и менять масло в коробке передач их семейного «Москвича-ИЖ412», Сашка спросил:

– Пап, а миллион долларов – это сколько в рублях?

Отец, весь в мазуте и дорожной грязи, терзал прикипевший болт слива масла коробки передач, стоя в яме, откуда-то из-под колес.

– Блин! Примерно шестьсот тысяч, – напрягаясь всеми силами, ответил он.

– А наш «Москвич» сколько стоит?

– Шесть, – наконец отвернул злополучный болт отец.

– А сколько мы на него копили?

– Два года, материну зарплату откладывали и у дяди Игоря заняли полторы тысячи. Осталось пятьсот рублей вернуть, – ответил отец. – Теперь нажми педаль тормоза до упора, тормоза прокачаем, – велел он.

Сашка нажал.

– До упора?!

– До упора.

– Хорошо, держи так.

– Пап, а машина может миллион долларов стоить?

– Может, за границей.

– А за что такие деньги?

– Ну-у, они не ломаются почти, ну и понты.

Каникулы кончились, и Сашка вернулся в школу. Все делились впечатлениями, кто где провел каникулы. Сашка умолчал, что он был в гостях у Яны, и про «Ламборгини» никому не говорил. Плакат видел только Игорек Краснов, его закадычный друг еще с детского сада. Но он – могила.

– Хэнк, – так звали Игорька Сашка и близкие друзья, – знаешь, где чистый поролон можно раздобыть?

– На мебельной фабрике в Правде, а тебе зачем?

– Матери хочу губки нарезать, а то она старыми полотенцами посуду моет, неудобно ей.

– Да хоть завтра сгоняем, там работяги че хошь за пузырь вынесут.

– А где пузырь взять?

– Я старшего брата попрошу, только деньги надо, четыре рубля пятьдесят копеек.

– Деньги будут, договорись.

Сашка вытащил из своей копилки все деньги, оказалось пять рублей, на бутылку водки должно было хватить…

«Если наш “Москвич” стоит шесть и копили мы на него материну зарплату, двести двадцать рублей, два года… А “Ламборгини” стоит сто таких “Москвичей”, это что же значит, что копить на нее двести лет, что ли?» – думал Сашка ночью, лежа в кровати. О своем конфузе тогда, за обедом, он старался не думать, поскорее забыть. Сашка больше не писал Яне. Да и она, наверное, скоро забыла о нем. Но «Ламборгини» все висела у него в комнате на стене…

Он изменился. Первой это заметила мать. Что-то неуловимо поменялось в характере Сашки, он, конечно, возмужал, стал серьезным и даже чересчур целеустремленным. Стал хорошо учиться. Даже по географии, которую он ненавидел из-за классной руководительницы, географички Екатерины Николаевны, вытянул на пятерку.

Сашкина мать была неглупой женщиной и поняла, что с ее сыном что-то случилось, ведь не зря же он спрашивал про замминистра… Когда до нее дошло, в чем дело, что все это из-за Яны, она всплакнула. Расспрашивать сына напрямую она не стала. Ей и так все было ясно, она вспомнила прошлый разговор, как он с равнодушным видом рассказал, что «у них» цветной телевизор в каждой комнате. И мать решила подбросить ему идею…

Как-то вечером она специально позвонила своей подруге по работе и долго болтала «ни о чем», о зимних сапогах, потом о детях, что они, оглоеды, растут не по дням, а по часам, не успеваешь рубашки покупать, все малы. Сашка в это время делал уроки и все это слышал, как она начала хвалить его подруге, тете Лене, какой он взрослый стал, как учится хорошо… И плавно так перешла на планы:

– Да, да, я думаю, он будет в Лестех поступать, нет, мы с ним еще не обсуждали… Ну, что ты, это же профессия будущего, инженер лесного хозяйства, лёгкие планеты, да, военная кафедра есть, отсрочка, звание лейтенанта, военные штурманы, потом распределить могут в Минлесхоз, да, в министерство, в Лесэкспорт, да у меня там знакомые, могут взять под крыло, если похлопотать…

Сашка услышал ключевые слова, и план по построению карьеры быстро сложился в его голове. Как, оказывается, все просто может быть на этом свете! Иногда даже не подозреваешь…

– Помнишь Наташку Аргун? – продолжала мать. – Вышла замуж за мужика одного, он ведущий специалист в Лесэкспорте, да, командировки в Швецию, Финляндию, Канаду, два раза в год… Да, не то что мы с тобой, ха-ха-ха… Да, мы с ней давно не виделись, но она мне не откажет… Главное, к Первомайску близко, мотаться не надо. – Через плечо она смотрела на взъерошенный затылок сына, склонившегося над учебниками и слушавшего ее разговор.

– Да, ну конечно, английский нужно подтянуть, – как о какой-то мелочи говорила мать. Но эффект был достигнут, «подача» принята.

Сашка налег на английский язык и даже просил англичанку Светлану Ивановну позаниматься с ним дополнительно. Та не могла нахвалиться на него в учительской, так что некоторые пожилые дамы даже стали подозревать, не влюбился ли Егоров из девятого «А» в молоденького педагога.

Но мать беспокоила еще одна черта, возникшая у Сашки после того дня. Он стал копить. И не просто экономить на обедах, а спекулировать. Первое, что он сделал, – продал фирменный целлофановый пакет «Мальборо» Славке Гончару из десятого «Б». За двадцать пять рублей.

Летом он отказывался ехать в лагеря и просил устроить его куда-нибудь подработать. В первое же лето он заработал сто рублей. После девятого класса, в летние каникулы – уже триста. На эти деньги можно было купить у фарцовщиков джинсы. Он так и сделал, и еще остались деньги.

Капитал постепенно прирастал. К десятому классу у Сашки в обороте было около двух тысяч рублей, вложенных в импортные вещи, диски, сумки, кроссовки. За кроссовками он ездил в Лужники, когда там были массовые распродажи. Ему пришлось скооперироваться с другими пацанами, желавшими сделать быстрые деньги на перепродаже. Перепродавали тут же, уже в полтора раза дороже, для тех, кто не хотел стоять километровые очереди.

* * *

Его первая сделка была по перепродаже румынских женских кроссовок. Он взял две пары, тридцать шестого и тридцать седьмого размера, отошел немного от того места, где толпился народ. К нему сразу подошла женщина:

– Мальчик, продаешь кроссовки?

– Продаю, – сурово ответил он.

– Почем? – спросила женщина.

– Пятьдесят рублей, – строго ответил Сашка. Он хотел наварить сразу.

– Может, скинешь рублей десять, мне для дочки, – попыталась умолить его женщина.

– Сами бы встали в пять утра – взяли бы по двадцать пять, – неумолимо ответил Сашка.

– Мам, ну, пожалуйста, не унижайся, – попросила вдруг стоявшая рядом девушка с большим животом, по-видимому, ее дочка.

«Беременная?» – промелькнуло в голове у Сашки. И ему вдруг стало не по себе, что он загнул такую цену. Но как же бизнес?

– Помолчи, Даша, тебе необходима удобная обувь, – возразила женщина дочери.

– Ну так как, молодой человек? – умоляюще посмотрела она на него.

– Пятьдесят, – ответил Сашка, хотя в душе он уже был готов продать ей кроссовки за тридцать рублей. Практически себе в убыток.

– Хорошо, – согласилась женщина, вытащила из кошелька пятьдесят рублей и раздраженно сунула ему в руки.

Он отдал коробку с тридцать шестым размером, беременная Даша тут же их примерила. Кроссовки подошли.

– Носите на здоровье, – повернулся Сашка спиной и пошел прочь.

С тех пор совесть и жажда наживы еще не раз вступали в его душе в конфликт, и каждый раз совесть проигрывала по мере возрастания дохода от сделок.

Его и самого часто обманывали, особенно когда он хотел честно заработать, разгружая вагоны по ночам или товар в магазинах. Ему платили сущие гроши. Несколько раз его пытались кинуть на «пятаке» с дисками или шмотками, и тогда приходилось драться за свои деньги, и победа не всегда была на его стороне…

Прошло четыре года. Сашка закончил школу. Поступил в Лестех, как и собирался, но из-за страсти к спекуляциям уже на первом курсе завалил высшую математику, и его призвали в армию. Два года он болтался черт знает где, и на это время о бизнесе пришлось забыть. Перед уходом в армию деньги он сложил в старый отцовский дипломат и спрятал на даче у тетки.

На тот момент у него было десять тысяч советских рублей. Но все равно «Ламборгини» на эти деньги не купишь. Он сидел и думал:

«Прошло четыре года, Янка, наверное, уже вышла замуж. Десять тысяч… Можно “Волгу” купить или кооператив… Или брелок для ключей от “Ламборгини”…»

После армии Сашка восстановился в институте на вечернем и пошел работать на завод штамповщиком. Он узнал, что у сапожников в ремонте обуви ощущается дефицит стальных набоек для женских туфель на высоком каблуке. Об этой проблеме он краем уха услышал, стоя в очереди за хлебом. Одна женщина жаловалась другой, что для того чтобы починить туфли, вынуждена ездить в другой город и только к одному обувщику, что мол, только у него эти набойки и есть.

Сашка наладил связи со всеми мастерскими в округе и в соседних городах и стал поставлять набойки, которые штамповал на заводе после смены, а в выходные развозил по мастерским. На этом он заработал первую сотню тысяч и решил прикупить валюту.

Грянула павловская реформа 1991 года, и все, что Сашка с таким трудом нажил, превратилось в бумагу.

Многие жители Первомайска еще помнят картину, когда у здания первомайского Сбербанка появился хорошо одетый человек с чемоданом. Он открыл его, высыпал на снег кипу рублевых банкнот и поджег, а потом долго стоял и ворошил пепел ботинком. Это был Сашка. Тогда он не опустил руки и продолжал учиться.

* * *

Последовал еще один неожиданный удар. Закрыли Министерство лесного хозяйства, Лесэкспорт, людей из этих организаций уволили или перераспределили в другие, смежные отрасли…

Смысла учиться дальше не было. План по устройству карьеры рухнул. Да и на помощь подруг матери рассчитывать больше не приходилось. Каждый в тяжелое время за себя…

Мать умоляла его не бросать институт, и Сашка из жалости к ней продолжал доучиваться, совершенно не зная, зачем это ему теперь…

Своих денег у него осталось в валюте полторы тысячи баксов. Можно было рискнуть уехать на Запад и там что-то начать… Причем, судя по всему, «Ламборгини» в СНГ еще долго не завезут, дороги не те…

За этими мыслями его застал старый товарищ Мишка Козлов, который к тому времени отсидел за разбойное нападение и рэкет.

– Слушай, Саш, Кривого знаешь? Старший брат Корнея. Мы с ним в детстве в одном пионерлагере дружили. Из пятой школы?

– Ну знаю, а что? – переспросил Сашка Мишку и глотнул пива, так как взяли они по бутылке «за встречу».

– Он людей набирает, в бригаду, могу замолвить, – покровительственно сказал Миха.

– Замолви, – просто сказал Сашка.

– Лады, – ответил Мишка. Они посидели еще чуть-чуть и разошлись.

Потом было несколько лет лихой жизни и разборок. Саша хорошо соображал, Корней держал его при себе, а Кривой ценил обоих и берег.

Но однажды Сашку вызвал сам Кривой:

– Поедешь в Горький, отвезешь две сумки, вот адрес… Спросишь Лёву, сумки передашь ему, скажешь, чтоб схоронил, он тебе покажет где, запомни и возвращайся, все понял? – пристально посмотрел он в глаза Сашке.

– Все, – просто ответил он.

Взял сумки. Купил билет и уехал в Горький. Но на вокзале его никто не встретил. Тогда он положил сумки в автоматическую камеру хранения и пошел сам по указанному адресу. Квартира оказалась опечатана милицией. Тогда он позвонил в соседнюю дверь. Открыла бабуся и сказала, что хозяина квартиры убили третьего дня. Сашка развернулся – и бегом на вокзал. Сумки оставил в камере хранения, а сам на первом же поезде вернулся в Москву, а затем в Первомайск.

Оказалось, что пока он ездил туда-сюда, произошли разборки между группировками. И Кривого, и всю его братву, и Корнея, и Мишку Козлова – всех положили беспредельщики. А по городу ползли слухи, что пропал общак, на который они рассчитывали.

Ночью, чтобы никто не видел, Сашка пришел к вдове Кривого и рассказал, что ему говорил Кривой, что Леву тоже грохнули, что, возможно, в бригаде чужой. Он также сказал ей номер камеры, коды от замка.

– Саша, – сказала вдова, – там большие деньги. Миллион твой.

– Мне не надо, Рита, – ответил он.

– Подумай, и тебе уехать надо, за границу, там наши люди есть, тебе помогут…

Но Сашка не уехал. Он взял свои институтские корочки и пошел учиться на брокера. Потом устроился в банк и занялся торговлей ценными бумагами. Это напоминало фарцовку, только товар поменялся. Через пару лет ежедневный объем сделок в его отделе составлял сто семнадцать миллионов рублей, а его зарплата стала баснословной по тем временам.