Текст книги "Адам и Ева – 2"

Павел ШУМИЛ

АДАМ И ЕВА – 2

Это же надо было – грохнуться! В наше время – и грохнуться… Такое только в сенсофильмах бывает. Не поверил, если б не со мной.

Хотя… Не совсем тут уместно слово «грохнулся». Шаланда очень правильно себя вела. Ведь ни у меня, ни у Шейлы – ни царапины. Синяки – да, есть, а царапин нет. Умная машина. И, черт возьми, если б не горы, за два дня починилась бы. Подумаешь, двухдневное опоздание в порт прибытия. Я с гордым видом рассказывал бы, как попал в НАСТОЯЩУЮ катастрофу. Как шаланда шла на вынужденную, как коротко рявкала аварийная сирена и по всем отсекам ходило эхо. Как нарастала перегрузка и накалялась обшивка. Так оно все и было, только рассказывать не тянет. А потом перегрузка упала до единицы с небольшим, и мы просто падали. Я, дурак, думал, что если перегрузка единица, то все нормально. И не боялся. Это даже к лучшему. Могу под ментоскопом подтвердить, что в момент катастрофы вел себя спокойно и мужественно. А когда земля была уже совсем рядом, двигатели ориентации включились на самый запредельный форсаж, какой и конструкторам не снился. 12 «g». Автопилот все верно рассчитал. Топлива в системе ориентации кот наплакал, поэтому тормозить нужно одним мощным, коротким рывком. Пусть хоть дюзы прогорят! Так мы и шлепнулись на склон горы. Анекдот про углы по альпинизму: 65 градусов – отвесный. 70 – абсолютно отвесный, уважаемый сэр! 75 – нависающий. Шаланда пришаландилась на абсолютно отвесный. А потом начала кантоваться. Но все еще нас пыталась спасти. Наклоняется, наклоняется, все быстрее, быстрее… Вдруг как рявкнет маневровыми двигателями. И замрет на секунду. Потом опять клониться начинает. И все это со скрежетом, грохотом, визгом раздираемого металла. Так, с короткими остановками, мы и докантовались до ровного места. Лягушка в футбольном мяче. Вот как я себя чувствовал. Точнее не скажешь. От привязных ремней синяки неделю не сходили.

Только все замерло, по коридору – цок, цок, цок… – киберы побежали. Коридор на боку лежит, пол стеной стал. Я отстегнулся, спрыгнул на стенку, которая – пол. А автопилот, вроде бы, прокашлялся и говорит, что система охлаждения по техническим причинам приказала долго жить, а поэтому экипаж и пассажиры должны немедленно покинуть шаланду. Так как она, шаланда, намерена взорваться. И ждать этого совсем недолго. Экипажа в этом рейсе не было, а из пассажиров – я, да Шейла. Шейла – в биованне. Спит под наркозом. Я должен был здесь сойти, а ее везли на Лаванду. Медицина там хорошо поставлена. Гнусная ситуация. Бегу в медицинский отсек, а самому страшные глюки мерещатся. Может, в ней ни сердца, ни легких нет. Вынуты. Что тогда делать? На Лаванду просто так не возят. Но обошлось. Она уже проснулась. Автомат разбудил. Голая, мокрая и злая как кобра. Стоит на стене, которая полом стала и оглядывается, кого бы придушить. Кулаки сжаты, в глазах злые слезы. Автопилот в очередной раз по громкой связи вещает, что, мол, спасайся, кто может. Так что мне и объяснять ничего не нужно. Схватил ее за руку, крикнул: «За мной» и к выходу тащу. Она руку каким-то приемом вывернула и говорит:

– Не гунди. Туфта все это. Одежду мою не видел?

Представляете? Шаланда на боку лежит, того и гляди рванет, а для нее – туфта. Ну абсолютно не въехала в ситуевину. Объяснять некогда. Думаю, схвачу, скручу, на плечо закину и вынесу наружу. Но девочка сообразила, что к чему.

– Убедил, – говорит. – Дорогу показывай.

Сорвала чехол с какого-то прибора, и – за мной. А до меня только в этот момент дошло, что люк-то наверняка заклинило. А грузовой – под нами. На нем лежим. А если где и были пробоины в корпусе, так те отсеки пеногерметиком залиты. Но шаланда – чудо машина. Подбегаем к шлюзу. Шлюз, конечно, в смятку, но два кибера плазменными резаками уже люки вырезают. Вырезали, и сами в лужу расплавленного металла улеглись. Нам тропинку подготовили. Пробежали мы по их спинам, спрыгнули на камни. Я – удачно, а Шейла, видимо, не долечилась. Вскрикнула, скрючилась, ладони к интимному месту прижала. Тут уж я не стал думать, подхватил ее на руки и рванул через терассу и дальше вниз, наискосок по склону. До сих пор не знаю, как шею не свернул. Шейла – в истерике. Ругается так… Я половины этих слов от мужчин не слыхал. А она же – девушка. Лет шестнадцать, не больше. Мне прислушиваться некогда было, но понял, что все вокруг сволочи, а особенно Лобасти. Что все равно по-ихнему не будет, что Мрак – гад из гадов, палач, что она его убьет. Насмерть убьет. Тут я подумал, не в психушку ли Шейла направлялась. Понимаете? Не может быть в жизни повода для такой ненависти. А она посмотрела на меня и замолчала. Потом спокойно так говорит:

– Отпусти меня. Сама пойду.

Я ее отпускаю, а она не идет, а запускает два пальца в интимное место и тянет оттуда золотую цепочку. А на цепочке – медальон. Крупный довольно, и весь в крови.

– Видишь, что из-за них, гадов, сделала – со слезами на глазах показывает мне медальон. – Кто я теперь? Щитом трахнутая? Она мне за все заплатит, сволочь зеленая!

– Бежать можешь?

– Куда бежать? Зачем? Ты еще не понял? Это все спектакль. Для тебя и меня. Случайная авария в горах. Они думали, я с их извилин снять не смогу. А я сняла! Все прочитала! Щит успела спрятать, понял?

– Ничего не понял. Держись мне за шею, я тебя понесу.

– Не нужно это. Ничего с катером не будет. Подстроено все! Чтоб нас напугать. Вот если мы отойдем, они взорвут катер. А пока рядом – не посмеют.

Я посмотрел вверх по склону. К нам спешил маленький, толстенький кибер с двумя объемистыми сумками в манипуляторах. Споткнулся и покатился по склону. Остановился как раз у наших ног. Выпустил струйку зеленоватого дыма из помятого корпуса, дернул два раза ногой и затих.

– Убедился?! – сказала Шейла.

– В чем?

– Киберы не спотыкаются. И катер не взорвется. Спектакль это.

– Это не катер, это шаланда.

– Один хрен.

Словно услышав, что говорят о ней, шаланда взвыла двигателями и по крутой дуге ушла в небо. Мы обернулись на звук. Но двигатели смолкли, отработав всего несколько секунд. Шаланда превратилась в точку в небе, потом начала падать. Но земли так и не коснулась. В небе расцвел на мгновение удивительный, яркий цветок. Хризантема. Через минуту долетел грохот.

– Ловко, – прошептала Шейла.

Я уже начал было ей верить. Но шаланда в последний раз позаботилась о нас. Если б рванула на терассе, нас засыпало бы обвалом. Замечательная была машина. Памятник ей поставить. А Шейла, похоже, со сдвигом по фазе. Зачем навыдумывала?

– Они же драконы! – ответила на невысказанный вопрос девушка. – Из любой выгребной ямы сухими вылезут. Ненавижу!

Вот так мы сели на Кентукки.

Пока я рылся в сумках, которые нес кибер, Шейла из чехла прибора сделала себе платье. Зубами надорвала ткань, расширила прореху. Потом еще две. Для рук. И надела на себя. Снизу выдернула тесемку, ей и подпоясалась. И уже – в платье. Фасон не очень. Мешковатое. Так из мешка сделано. Но – белоснежное. Пока. Я взглянул на нее – обомлел. Русалка. И волосы мокрые. А глаза синие и злые.

– Посмотри, это не твоя одежда? – я достал из сумки сверток. Она посмотрела и опять ругаться начала.

– Ты чего?

– Мешок зря испортила. Не доперла. Я их недооценила, а они меня.

– Какой мешок? Кто они?

– Они – драконы. А мешок – тот, что на мне. Нам здесь не меньше месяца торчать. А может, больше. Ты знаешь, что это за планета?

Умная девчонка. Я помыслил логически и пришел к выводу, что она права. Насчет мешка. Мешок бы нам пригодился. А сколько здесь торчать – сложный вопрос. Я летел сюда на месяц. Может, меня раньше и не начнут искать. Но шаланда шла на Лаванду. Там точно обеспокоятся. Проверят маршрут, обыщут локаторами планету. И ничего не найдут. Потому что шаланда рванула не на поверхности, а в воздухе. Ее разнесло чуть ли не в пыль, обломки разбросаны на много километров. Свежего кратера на планете нет, большого куска мятого железа, слегка напоминающего обводами шаланду, тоже нет. Ничего они не найдут. Мои маяки остались на борту. Плохо дело. Насколько плохо, лучше ей не говорить.

Пока я это обдумывал, она обула кроссовки, остальное запихнула назад в сумку, застегнула молнию и надела сумку как рюкзак.

– Дай, я понесу. Тебе, наверно, рано тяжести таскать.

– Я здорова. – Огляделась и пошла наискось вниз по склону. К ручью. Это правильно. Прежде всего нужно водой запастись. Я застегнул свою сумку и поспешил за ней. Шейла вприпрыжку спускалась по склону, я шел следом и обдумывал, как подать сигнал спасателям. Это только в сенсофильмах легко – выложили SOS из белых камней на черной земле – спасатели тут как тут. А где столько белых камней взять? Спасатели – на орбите. До них триста км с гаком! Какого размера буквы должны быть? Вот именно! В фильмах еще три дымных костра треугольником зажигают. Но, чтоб дымы из космоса заметили, костры должны дымить по-настоящему. И между ними хотя бы километр. Иначе из космоса их за один лесной пожар примут. А нас только двое. Маловато на три костра.

Когда я спустился, Шейла отмывала в ручье свой медальон. Хотел посоветовать ей наполнить фляжку, но она меня опередила.

– Наполни, пожалуйста, фляжки.

Девчонка что надо. Никакой паники, и не хуже меня знает, что нужно для выживания. Не удивлюсь, если она с границы обжитого космоса. Где еще можно подцепить такое, что только на Лаванде лечат?

– Ты с Границы?

– Что?.. – Вдумчиво так посмотрела на меня. – Нет, еще дальше.

– Понятно.

– Ничего тебе не понятно. Не злись. Я не в обиду говорю, а констатирую.

Я и на самом деле чуть не обиделся.

Сидим у ручья. Шейла положила подбородок на коленки, искоса стреляет глазами на меня. Я составляю план. Здесь, в горах, нам делать нечего. Не будут нас здесь искать. Нас будут искать там, где шаланда должна была высадить меня. На месте спасателей я бы так поступил. «Если вы потерялись, встречайтесь у фонтана». Вопрос: где фонтан?

Еще раз роюсь в сумке и нахожу! Атлас Кентукки! Мда… Десять страничек на всю планету… Из них две – карты полушарий. Не слишком подробно. Ага, место, где я должен был сесть, кто-то обвел карандашиком. Маленькая, невинная подсказка. Тест на выживание она мне не поможет пройти, но все приятнее знать, где ты находишься. Но где же мы сели? Гор на Кентукки хватает.

Шейла смотрит в карту, тычет пальцем в ближайшие к кружку горы.

– Мы здесь.

– Ты бывала на Кентукки раньше?

Молчит. Сидит, в даль смотрит. Наградил бог попутчицей.

– Нет.

Проснулась. Тормознутая.

– Это не Кентукки, – произносит Шейла.

– А что же это?

– Дубль.

Опять замолчала. Что за дубль? Чем дубль хуже оригинала?

– Чем дубль отличается от оригинала?

– Для нас – ничем.

Прелесть, а не попутчица. Разговорчивая ты моя.

Обожгла взглядом, достала свой медальон, открыла. Ба, а это не медальон. Это то ли коммуникатор, то ли маяк. Чем-то щелкнула, закрыла, опять на шею повесила. Морщится, недовольно головой вертит. Ладно, допустим, она права. Это – горы Киркалена. Все логично. Мы же в кружок на посадку шли. Чуть-чуть не долетели. Север – там, юг – там. Солнце – тут. Что же получается? Нам через горы идти? Кайф. У нее ничего теплого из одежды.

– Шейла, этот медальон у тебя – это маяк? – вздрогнула-то как.

– Нет. Щит.

– Плохо.

– Не трусь. Нас отсюда вытащат.

– Как? У меня два маяка были. Один в браслете, второй – в пряжке ремня. Оба на шаланде остались.

– Говорю, не трусь.

– Глупышка. Мне-то чего бояться. Я сюда летел. Зачет по выживаемости сдавать.

– Я знаю. Я ридер.

– Роддэр?

– Нет. Роддэры – это бродяги. Я – ридер. Хотя, сейчас это не имеет значения.

Интересно, откуда меня знает? Ее же на борт в биованне загрузили. В бессознательном состоянии.

– Кир, надень, пожалуйста, щит. – Тянет из-за пазухи свой медальон, протягивает мне.

– Зачем?

– Неужели трудно сделать что-то не спрашивая?

Ну и характер… Клин клином. Буду сам вредничать.

– Шейла, девочка, я не цепляю на себя побрякушки, не зная, что у них внутри.

– Кир, если ты не наденешь щит, мы расстанемся. Я не смогу рядом с тобой. Не спрашивай, почему.

– Что делает щит?

– Защищает. Меня от тебя. Иначе мне очень плохо.

Надеваю медальон и прислушиваюсь к ощущениям. Ничего… Только есть хочется. Все-таки, откуда она знает, как меня зовут? Про зачет знает, про Кентукки знает, про горы знает. Если не выдумывает. А зачем ей выдумывать?

– Сейчас спустимся вниз, запасемся провиантом и пойдем через горы.

– Зачем?

– Там нас искать будут.

– Кир, это все подстроено. Нас найдут В ЛЮБОМ месте. На этой планете нам НИЧТО не грозит. С нами здесь НИЧЕГО случиться не может. – Задумалась. – Нет, это со мной не может. С тобой – может.

Прелесть!

Топаем вниз. До чего обманчивы расстояния в горах. Казалось, до леса рукой подать. Однако, третий час топаем. Шейла – молодец. Не раскисает. Другая бы давно ныть начала.

– Кир, привал десять минут.

Эта не ноет. Эта приказывает.

– Устала, малышка? – скидываю на землю сумку и сажусь на камень.

– Конечно, устала. Не зови меня малышкой. Можешь звать стервой. Я привыкла.

Лезет в сумку, достает нож и… консервную банку!!! Откуда? Сноровисто, в шесть движений вскрывает ее ножом. Облизывает лезвие.

– Откуда это чудо?

– Моя мамашка трахнутая позаботилась, кто же еще.

– Шейла, не говори так о матери. Поссоримся. Кто бы она ни была…

– Она не кто. Она ЧТО!!! Процессоры вместо мозгов. Ее любовь вольтметром измерить можно.

– Не понял. Ты – клон?

– Почти. Штучное изделие. Долго объяснять.

Пытаюсь представить, что бы я чувствовал на ее месте. Вместо добрых рук матери – инкубатор под управлением компьютера.

Едим с ножей мясо из консервной банки. Жирное, недосоленое и без хлеба. Запиваем холодной водой из фляжек. Бывалые туристы говорят: если еда невкусная, вы просто на двое суток раньше времени сели обедать. Говорю об этом Шейле. Недоверчиво смотрит и неуверенно улыбается. Первый раз с момента посадки.

Мясо кончается. Облизываем ножи, убираем в сумки.

– Банку возьмешь, или выкинуть?

– Ты что? Это материальная ценность! – отбираю у нее жестянку, облизываю крышку и убираю в сумку. И тут догадываюсь, что она и не собиралась ее выкидывать. Сумку пачкать не хотела. Стервочка. Через два года повзрослеет, округлится и превратится в настоящую Красивую Стерву.

Привал окончен, топаем дальше. Обдумываю ситуацию. Как учили – логически, по системе. Системное мышление мне, технарю, легко дается. Не нравится ситуация. Хоть логически, хоть по-простому. Шейла еще не прониклась серьезностью момента. Может, это даже хорошо? Идет, бормочет себе под нос, ничуть не боится. А то бы паниковать начала…

Прислучшиваюсь, что она бормочет. Простите, ребята, был не прав. Она прониклась. Лучше меня прониклась. Так, наверно, ругались портовые шлюхи в девятнадцатом веке. Я даже выражений некоторых не слышал. А у нее все гладко, связно выходит, одно слово за другое цепляется. Где ж такому в наше время научиться можно? Зато теперь знаю, как ругались портовые шлюхи. Если мыслить системно, надо спросить себя, это хорошо, или плохо? А может, ее спросить?

Зыркнула в мою сторону злобным взглядом – и замолчала. Не буду я ее ни о чем спрашивать. Грубостью ответит, а нам надо коллектив создавать. Дружный и сплоченный.

К вечеру доходим до леса. Холодает. Шейла надевает на себя всю одежду, сверху – платье из мешка. Дружно строим шалаш. Общее дело сближает. В шалаше, конечно, теплее, но ненамного. Шейла настаивает, чтоб мы легли валетом.

– Успокойся, лапать не буду.

– Дурак, я не из-за тебя, а из-за щита. У него метр диаметр.

– Отключить?

– Только попробуй!

Пол у шалаша наклонный, поэтому Шейла ложится головой вниз. Ее дело. Если дети капризничают, пусть перебесятся.

Через полчаса ложится нормально. Находим компромисс. Я кладу медальон в дальний от нее угол. Укрываю обоих курткой. Еще через полчаса Шейла сладко посапывает мне в подмышку, прижимаясь всеми своими выпуклостями. Возбуждает, однако!

Просыпаемся на рассвете и дружно стучим зубами, крепко прижимаясь друг к другу. Уже не возбуждает. Я не эскимос. Постепенно теплеет, и мы вновь засыпаем.

Встаем в полдень. Выспавшиеся, но голодные. Отлежавшие все на свете.

Сидим спина к спине и строгаем оружие. Я – копье, Шейла – лук. Нашли рощицу сэкондийского бамбука. Ничего лучше просто придумать нельзя. Хорошее копье получается. Может, еще пару дротиков сделать? Нет, потом. Кушать очень хочется. Готово! У Шейлы – тоже. Стрелы без оперения, а так – ничего.

– К вечеру встречаемся у шалаша. – Это не я, это Шейла. Талант у нее. Регулярно опережает меня с репликой на пару секунд. Расходимся на охоту. Я – направо, она – налево.

Возвращаюсь с пустыми руками. Ну, не то, чтоб совсем пустыми. На связке десяток сэкондийских нориков. Будь я один, конечно съел бы их, но показываться Шейле с такой добычей… Здоровый мужик с двухметровым копьем – и десяток нориков… Вешаю связку на дерево. Сначала посмотрю, какая у нее добыча.

Правильно сделал, что нориков оставил. Шейла принесла трех больших земных птиц вроде глухарей и одну местную, с зеленой кровью. Уже ощипала, опалила и жарит на вертеле.

– Я местного пернатого не стала жарить. Не знаю, съедобный он, или нет.

– Правильно. Он несъедобный. На Кентукки очень легко съедобного от несъедобного отличить. Если кровь красная, значит съедобный. Здесь половина живности местная, половина – с Земли и половина – с Сэконда.

– Три половины – это много.

– За что купил, за то и продаю.

– Расскажи, что знаешь о Кентукки.

Это нетрудно. И недолго. Что лечу на Кентукки, узнал за пять минут до старта. За эти же пять минут прослушал инструктаж. Такие правила. Иначе что же это за тест на выживаемость? Впрочем, инструктор мне честно сказал, что Кентукки – санаторий. Какая планета, такой и инструктаж. К Пандоре курсантов двое суток готовят. И там разрешается с людьми контактировать, на базах жить – если сможешь базу найти. Лафа – нашел людей, связался с деканатом – считай, зачет сдан. Можно сразу наверх, не дожидаясь конца срока.

Едим обжигающе горячее мясо. Вкус… специфический. Еще б соли чуток. Улыбаюсь Шейле. Она мне – нет. Настороженно так взглянет – как собака, у которой повода зарычать нет, но, на всякий сучай, верхнюю губу приподнимет, клыки покажет. Странная. Все-таки она красивая. Только это понять надо.

– Как ты костер развела?

– Что тут сложного?

– Огонь добыть.

– А-а. Зажигалкой. У тебя что, нет?

Еще раз перерываю сумку.

– Нет.

– Значит, моя мамашка постаралась. Я же зачет не сдаю.

Сидим, смотрим на пламя костра. В шалаш идти неохота. Там холодно. Но костер прогорел, только угли переливаются. Пора на боковую. Батюшки! Шалаш почти по крышу забит сеном. Шейла хихикает за спиной.

– Когда ты успела?

– А вот!

Закапываемся в сено. Оно свежее, начало преть и выделяет тепло. Благодать! Два-ноль в пользу Шейлы. Конечно, она житель приграничья. А я – технарь. Городской. Урбанутый. Завидовать тут нечему. У каждого свои сильные стороны. Вместе мы – команда. Но все-таки, она странная. Когда из шаланды вылезла, совсем психованная была. Что за идиотская идея, что авария шаланды подстроена? Смысл? Она – не курсант. А мне какая разница, улетела шаланда, или взорвалась? Без браслета остался. Так ведь это случайность. Мог еще в день старта браслет надеть. К тому же, вдвоем легче зачет пройти. Тем более, с таким партнером. Мимо? Мимо. Другой вариант. Аварию подстроили чтоб ее на месяц оставить здесь со мной. Чтоб в спокойной обстановке излечилась от своих комплексов. Похоже на правду. Второй день, а она уже улыбнулась… один раз. И один раз хихикнула. Чем это кончится? В смысле – мужчина, женщина, секс и прочее… Ей прописали сексотерапию? Тогда это грязные игры. Имело смысл спросить меня. И ее! Вот отчего она так ругалась! Щит этот, который ее от меня спасает. Что он такое? Воздействует на мою психику, подавляет желание? Логично получается. С самого начала – проверим все факты. Она говорила, что прочитала что-то. И успела спрятать медальон… щит, то есть, в… то самое место. А куда еще спрятать, если в биованну голышом ложишься? Дальше – вся аппаратура биованны щит не нашла. Смешно – не найти кусок железа в теле пациентки. Не нашла – потому что не искала. Не лечила. А просто поддерживала в сонном состоянии. Дальше – шаланда грохается, мы вылазим, и Шейла надевает щит на меня. Чтоб я не порушил ее девичью честь. Все очень логично. С точки зрения логики – логично. А с бытовой? Девичью честь девочка порушила самим щитом. Несчастный случай – бывает. Дальше – вчера я очень хотел ее. Удержался, но с трудом. Может, щит отсырел? Влага проникла внутрь, контакты замкнулись. Надо будет завтра проверить. И последнее – ради достоверности грохнуть шаланду. Это ни в одни ворота не лезет. Сколько стоит шаланда? Кто ее родители? Миллиардеры? Она что, не знала, зачем ее на Лаванду везли? Шла шаланда на Лаванду…

Дальше не помню. Уснул.

Утром перебираю в уме факты еще раз. Щит. Только он не вписывается в гипотезу об обычном несчастном случае. Даже не сам щит, а то, что его не смогла обнаружить биованна. Всего один факт… Увы, одной слезы довольно, чтоб отравить бокал.

За завтраком рассказываю Шейле о ночных размышлениях. Она долго, очень долго изучает меня.

– А знаешь, парень, ты умеешь думать. Но самое плохое в этом то, что ты начинаешь мне нравиться. Теленок теленком, но подаешь надежды.

– Ну, спасибо! – сердито смотрю в ее голубые, злые глаза. Глаза у нее злые даже когда улыбается. Особенность такая у ейного организма. Или – ееного? – А по существу – можешь что добавить?

– Могу… Но не хочу. А насчет шаланды – не сомневайся. Для драконов деньги – ничто. Они для нас планету сдублировали, а ты – «шаланда денег стоит». Ты хоть о драконах слышал?

Скажет тоже. Кто о них не слышал? Два года назад их театр на гастроли приезжал. На стадионе спектакль давали. Сам я туда не попал, но по сенсо видел. Сначала немного странно смотрится. Когда внимание изображают – уши торчком, хвост параллельно полу. Только кончик настороженно загнут. Испуг – уши повисли, крылья прижаты, хвост под брюхом. Любая эмоция – всем телом. Словно переигрывают чуть-чуть. Вначале непривычно, но потом забываешь, что они не люди.

Рассказываю Шейле о спектакле. Нашему училищу двадцать билетов выделили. Разумеется, не уточняю, что мне билета не досталось. Глаза Шейлы загораются.

– Ты видел Великого Дракона?

– Я всех видел.

– Он один меня поймет. Я десять лет мечтаю с ним встретиться. Ох, что он с Мраком сделает!..

– Не знаю, чего вы не поделили, но ворон ворону глаз не выклюет.

– А тогда и жить незачем, – сникает Шейла. Хочу утешить ее, погладить по головке, но нельзя. Взорвется как триста тонн тротилла.

– Шейла, мы команда или нет?

– Ишь, какой быстрый! Пойми, есть вещи, которые тебе лучше не знать. Спокойнее спать будешь.

Странная она. Говорит как наш наставник. Словно пропустила несколько реплик и ответила на последнюю, еще не произнесенную.

– … Ты меня слышишь?

– А?

– Я говорю, лосей видела.

– Где?!!

– … И гонишь на меня.

– Самку не трогай.

– Как получится.

– Я сказала – не трогай! Нельзя самку бить, понял? Она вожака любит.

Шейла бесшумно исчезла в кустах. Я перехватил поудобнее копье. Ни разу не охотился на крупного зверя. В какое место хоть бить надо? Кто-то говорил, что лоси – не коровы. Стадами не пасутся. Мои – пасутся. Три штуки и детеныш – разве не стадо? Теленок-лосенок. Интересно, как зовут детеныша тюленя? Тюленок? Чего она там копается? По грибы пошла, что ли?

Вытираю о штаны потные ладони. Может, в горло бить? Не в грудь же. Там ребра. Кость. И инерция. Задавит на полном ходу, по грунту размажет. Или на рога поднимет. Не буду я вожака бить. У него рога большие. И самка его любит.

Лоси насторожились, и вдруг прыснули прямо на меня. Аж страшно стало! Такая кавалерия затопчет – как нечего делать. Вскакиваю и с криком бросаюсь на двухлетку. Лось разворачивается, на секунду подставляя бок. Всем своим весом вгоняю копье под последнее ребро, даже налетаю грудью на теплый, упругий бок. В следующую секунду лечу кувырком. Лось убегает.

Сажусь на землю, ощупываю себя. Руки целы, ноги целы. Губа разбита, но зубы целы. Мелочь, а приятно. Лося нет, копья нет… Подбегает Шейла.

– Ты что, ох…л??? Жить надоело?

– Не кричи.

Ощупывает мои ребра, живот, убеждается, что все на месте. И начинает смеяться.

– Ты чего?

– Кир, – с трудом успокаивается Шейла, – ты вот на тютельку от смерти был. – Показывает пальцами, чему равна тютелька. Теперь я знаю – 7мм. – Он просто обязан был тебя убить. Молодой попался, теленок, как и ты. Не понял, что ты на него охотишься. Подумал, что играешь.

– Животные не думают.

– Что б ты понимал! Старый лось звезданул бы передним копытом в лоб, и даже шагу не сбавил. Идем подранка добивать.

– Он убежал.

– Далеко не убежит. Ты же его насквозь просадил. Ты раньше хоть раз охотился на лосей?

– Нет.

– Когда лось на ногах, берегись переднего копыта. А когда лежит – задней ноги, – инструктирует Шейла уже на ходу. Поминутно нагибается, срывает что-то и сует в рот.

– Ты что делаешь? Отравишься!

Шейла показывает ягоды. – Это голубика. ЗЕМНАЯ голубика.

– Никогда не был на Земле. У нас голубика не растет.

Лося нашли километрах в трех. Кто сказал, что далеко не убежит? Он молодец – к шалашу бежал. Нам всего километр остался. Делаю волокушу, из ремня – бурлацкую лямку, впрягаюсь и волоку тушу. Шейла помогает. Что б мы делали, если б он в другую сторону бежал?

Под руководством Шейлы свежую тушу и начинаю коптить мясо. Шейла забирает шкуру и уносит к ручью. Работаем до вечера. Удивительное дело – огромные куски мяса превращаются в тоненькие ломтики. Обидно даже.

Сено выдохлось, греет плохо. Шейла опять прижимается ко мне. Как-то у нее это очень доверчиво получается. А во мне играют мужские инстинкты. Которые нужно подавлять. Медальон ее совсем не работает.

– Шей, твой щит совсем не работает.

– Работает. Я чу-вству… Спи.

– Но я тебя хочу.

Как пружина распрямилась. Чуть шалаш не порушила.

– Ты что, ох…л???

– Следи за языком. Я тебя хоть пальцем тронул?

– А чего ты тогда?

– Я – чего? Это ты – чего! Мне восемнадцать лет, я мужчина, так?

– Тебе видней.

– А ты – теплая, мягкая… и… прижимаешься ко мне.

Перегибается через меня, нашаривает в углу щит, ложится.

– Кир, я очень вредная?

– Нет. Только временами очень психованная. А вообще, ты симпатичная. Когда не злишься. А когда злишься – вылитая баба яга. – Это я говорю уже в воспитательных целях. Про бабу ягу, в смысле.

– Спасибо, Кир… Кир… я… Ладно, не будем об этом.

– Что твой щит делает?

– Не надо об этом сейчас. Я потом тебе расскажу. Когда выберемся.

Твердо решаю серьезно поговорить с Шейлой. Утром.

– Кир, утром серьезно поговорим, ладно? – опять тянется через меня, угнездивает на место щит. Чмокает в ухо и укладывается. На всякий случай, подальше от меня. Но, как только засыпает, уже под боком и дышит в подмышку. А я еще долго размышляю. О том, что снова опередила меня с репликой, что я завтра ей скажу, и о том, что просто удивительно, как кроманьонцы построили цивилизацию. У них на это никакого времени не было: мы здесь двое суток, а ничего не успели. А еще о том, что вся система зачетов построена просто по-идиотски. Ну ладно, при настоящей аварии я могу убить лося ради мяса. Но сейчас-то зачем животных губить? Черт! а какая же у нас сейчас авария, если не настоящая? Шейла мне совсем голову замутила.

Приснился Толян.

– Привет, Великий Колебатель! Опять колеблешься? Анекдот про петуха рассказать? Бежит петух за курицей и думает: «Может не догоню, но согреюсь». Не понял? Клеить ее надо. Господи, меня бы на твое место! Целая планета на двоих.

– Толян, она в беде. Ей помочь надо, а я, как всегда, не знаю, как.

– Ты никогда не знаешь. Подлецу в морду надо дать, а ты двое суток думаешь, хорошо это, или плохо. Вот флаер починить – ты мастак. Кир, а зачем ты в десант пошел?

– За Линдой.

Просыпаюсь от сильного толчка локтем под ребро. Шейла поворачивается на другой бок, ко мне спиной. Даже во сне возмущенно сопит. Чем-то она похожа на Линду.

Все мышцы болят после вчерашнего. Следующего лося поймаю, приведу на веревке и уже здесь забью. Или верхом на него сяду и объездю. Объежжу. Объезжу. Укатаю вусмерть. Чтоб я на нем, а не он на мне, как вчера. Но сначала с Шейлой разберусь.

– Шейла, мы команда, или не команда? – Ну просто пай-девочка. Скромница. Ладошки на коленях, в землю смотрит.

– Кир, сними, пожалуйста, щит. На время.

– Ты пойми, – говорю я, снимая медальон, – я не настаиваю на том, что мы команда. Но должна быть определенность. Полная. Или – или.

– Мы команда во всем, что не касается моего прошлого… и будущего.

– Так не бывает.

– Ну пойми ты, идиот! – взрывается она. И тут же смущенно замолкает. – Кир, извини. Ты хороший. Но не хочу я, чтоб ты в моем говне утонул. Незачем тебе из-за меня жизнь губить.

– Ты преступление совершила?

– Да! Родилась! Вот мое преступление. Оно же – наказание. Извини, опять сорвалась.

– Опять загадками говоришь.

– Кир, ты помочь мне хочешь. Я знаю. Но не выйдет у тебя ничего. Кишка тонка. Против драконов ты ноль. Не понимаешь, какие силы тут завязаны. Шаланду возьмем – ты же не веришь, что ее ради меня разбили. А что им шаланда? Они две планеты ради эксперимента сдублировали. А ты – шаланду пожалел…

– Шейла, ты или буйнопомешанная, или… Доказать можешь?

– Идет! – даже обрадовалась. – Я – буйнопомешанная. Сейчас у меня временное просветление. Буду себя хорошо вести, пока нас отсюда не заберут. Кир… О, господи, только не заплачь. Кир, ты же мужчина. Ну прости меня. Слышишь? Я же о тебе забочусь. Поверишь, если я скажу, что ты лучший из всех, с кем я за всю жизнь встречалась? Могу чем угодно поклясться. Я даже легла бы с тобой, но противозачаточных нет. А мне беременеть нельзя. Никак нельзя. Я бы тебе все рассказала, но тебе же хуже будет. Ты Мрака не знаешь.

– Почему ты решила, что можешь решать, что мне лучше, а что хуже? Почему ты решаешь за меня?

Убил. Наповал. Сморщилась, скуксилась и… расплакалась. Стал утешать, получил локтем под ребро. Но все-таки усадил себе на колени. И тут она разревелась по-настоящему. В полный голос. Что я такого сказал?

Кажется, помирились. Идем за второй лосиной шкуркой. Шейла стала очень послушной. Даже согласна идти через горы к расчетному месту посадки. Хотя по-прежнему считает, что в этом нет необходимости. Но, ради меня… Сейчас идет первой и напряженно прислушивается. Я тащу жерди и любуюсь ее спиной. Диана-охотница. Со спины она красивее, чем спереди. Так ей и говорю.

– Тс-с… Спугнешь.

Ничего не слышу. Но она слышит. Я думал, охотники по следам добычу ищут. Она хоть бы раз на землю взглянула. Мне этой науки не постичь.