Текст книги "Кинохроника. Сборник рассказов"

Соседка махнула рукой и улыбнулась.

– Да не нужно, что вы. Он все равно строиться будет. Знаете эти щитовые дома новые, двухэтажные. Ему больше земля нужна.

– Снесет, значит? – я кивнул, – ну, это понятно.

Мы помолчали. Соседка оставила свой номер телефона на бумажке и ушла.

Над низким забором нависло большое красное солнце. Значит, холодно будет – так тетка говорила. Я открыл ящик стола. Звякнули старые ржавые инструменты, ключи от давно потерянных во времени замков, старые монетки. Белый листок бумаги лег поверх всего этого хлама чужим ненужным фрагментом. Словно яркая закладка из модного магазина в древней фамильной книге.

Ира сидела в комнате на полу, чертила что-то на найденном листке бумаги, положив его на белый дверной косяк.

Я подошел и присел рядом, обнял ее за худенькие плечики.

– Папа, мешаешь, – насупилась она.

– Ира, а ты хотела бы здесь жить?

Она пыхтела, высунув кончик языка. Всегда так делала, когда рисовала. На белом листке появлялись мама, кошка, ее подруги с яркими волосами, мальчик из параллельного класса, с которым подружилась на продленке. Словно белое окошко в другой мир. Как тот кусочек бумаги, что заперт среди старых ключей.

– Пап, ругаться не будешь? – она убрала листок и на белой краске косяка обнаружилась маленькая ракета, на которой, покачивая ногами, сидели двое. – Если я сделаю такую же, – сказала она, поняв, что ругать ее никто не собирается, – она полетит?

– Конечно, – улыбнулся я и подсел поближе. Знакомая доска пола под нами привычно скрипнула. – Полетит высоко-высоко. До самых облаков, – я поцеловал ее в макушку, – до самого неба.

ДЕРЕВО ПО ИМЕНИ КУЗЯ

Я застегнул рюкзак и окинул комнату взглядом. Мариша сидела, на стуле покачивая ногами. В ее маленькую походную сумочку уместились термос-стакан и семь кукол.

– Точно пойдешь со мной, не передумала?

Мариша утвердительно кивнула. Конечно, уже через километр начнет канючить и проситься на руки, но к этому я был готов.

Проходить маршрутом по холмам и оврагам городского леса было моей давней традицией. Каждый раз в начале лета, когда, наконец, приходил первый день отпуска, а солнце окончательно подсушивало весенние лужи, я выходил в поход.

Город не был мне родным, сюда я перебрался незадолго до совершеннолетия. Первые впечатления о нем – вездесущая зелень, туннели из многолетних каштанов и кленов, прохлада парков, ну и, конечно, лес, раскинувшийся в самом центре города, забирающийся в его районы по глубоким оврагам. В тот год с камерой «мыльницей» и обычным компасом я впервые спустился с холма в бесконечное зеленое море городского леса.

– А лисы там будут? – уточнила Мариша.

– Ни разу не видел, – сознался я. – И медведей тоже. Ежики есть. Показать?

Мариша развела руками, сбегала на кухню и вернулась со стаканом.

– Так, а его ты тоже понесешь? – аккуратно спросил я.

Из стакана выглядывал черенок с жизнерадостными листьями. В воде колыхались молодые белые корешки. Что ж, сам виноват. Показал Марише, как ветка пускает корни в воде, а теперь оказалось, что ветку обязательно нужно вернуть в лес.

– Ладно, – вздохнул я, – пойдем.

Стакан грозился перекочевать ко мне уже метров через сто. Но, как ни странно, весь путь до холма Мариша не выпускала его из рук.

– А теперь уже можно?

Мы стояли на вершине холма. Лес бесконечным зеленым ковром лежал внизу, разрезанный извилистой полоской реки. Грибные тропинки, старые заброшенные дачи, которые отвоевал для себя лес, мелкие озера, овраги, покрытые густыми высокими папоротниками – все там внизу. Узкая извилистая тропинка спускалась к самой реке. Но Мариша не торопилась. Она смотрела на полянку, которую обступили высокие деревья.

– Может там?

– А ему тесно не будет? – сказал я. – С такими соседями.

– Он же совсем маленький.

Мариша разрыла землю маленькой цветной лопаткой, как могла, засыпала черенок, критически осмотрела его и поправила.

– Надо бы полить.

Я указал на высокие облака, клубившиеся на горизонте.

– Дождь будет и польет.

Мариша неуверенно кивнула.

– Ладно. Назову его Кузя.

Я развел руками.

– Ну, кто же деревьям такие имена дает?

– Я. Пусть будет Кузя, – она поднялась и отряхнула коленки. – Пойдем уже домой, я устала.

Я вздохнул, посмотрел на полоску озера за лесом.

– Да, конечно, идем.

Весна следующего года выдалась дождливой. Весь май бушевала гроза, и только к самому началу лета выглянуло долгожданное солнце. Мариша топала впереди меня, размахивая сумкой. На знакомом холме трава поднялась выше пояса, в благодарность дождям. Я привычно осматривал лес в пойме реки, словно собственные владения. Знакомое, но далекое озеро блестело на севере, а на юге непривычно резали глаз скелеты будущих высоток. Они выросли за пару месяцев на месте дубовых рощ.

– Так вот же он, а ты говорил, что потерялся! – Мариша торжествующе указывала на черенок, который за год успешно подрос и окреп, как и сама хозяйка. Он на удивление хорошо прижился, хотя шансы были невелики.

– И, правда! Живой твой Кузя.

– Поговорю с ним, – объявила Мариша и выразительно посмотрела на меня, предлагая удалиться.

Я отошел к краю холма. Долго смотрел вниз, мысленно прокладывая маршрут. Тропинка вниз была скользкой после недавних дождей, не зря предусмотрительно заставил Маришу надеть сапоги. По тропинке, опираясь на палку, поднимался человек в кепке и распахнутой куртке.

– Добрый день, – крикнул он еще снизу, словно знакомым.

Я прищурился.

– Добрый.

Незнакомец широко улыбался и вытирал руки о широкие штанины.

– Когда хозяин будет?

Я пожал плечами, сочтя вопрос риторическим.

Незнакомец тяжело сопел носом. Он снял кепку, зачесал руками редкие мокрые волосы к затылку и снова водрузил ее на место.

– Когда, говорю, у всей этой глуши нормальный хозяин будет? Земли сколько, смотри! – он ткнул пальцем в сторону озера.

– Мариша! – окликнул я. Ее макушка показалась из высокой травы.

– Уже пора?

Я махнул ей рукой.

– Бегу, пап.

Незнакомец похлопал меня по плечу и побрел по извилистой дороге.

– Кто это? – Мариша жалась ко мне и подозрительно смотрела вслед незнакомцу.

– Леший. Бежим, пока не вернулся, – страшным голосом прошептал я.

А до озера километра три. Половину дороги Мариша не умолкала.

– Представляешь, Кузя совсем большой. В следующем оду будет выше меня!

– Не уверен, – отозвался я.

– Будет-будет. И выше тебя. Кстати, ему там совсем не скучно, другие деревья с ним дружат.

– Что-то долго вы болтали, – заметил я.

– Кузя соскучился, – развела руками Мариша. – А мы домой идем?

Каникулы Мариши совпали с моим отпуском, а теплые солнечные дни с выходными.

– Эй, ты и в школу так портфель собираешь?

Мариша выразительно посмотрела на меня, но промолчала.

На дне ее рюкзачка были разбросаны карандаши, а блокнот она прижимала к себе. Никаких намеков на бутерброды и термос.

– Нарисовать кое-что хочу, – пояснила она.

До поворота к холму доехали на автобусе. Мариша напевала что-то под нос, а я разглядывал фотографии в телефоне из прошлогоднего очень недолгого похода. Мы дошли до конца улицы, пересекли рощу по извилистой тропинке и уткнулись в железный забор.

Вершина холма была обнесена ограждением, за которым ворочался башенный кран.

– Вот те раз! – я опустил свой рюкзак на землю.

– А как же Кузя? – Мариша пыталась рассмотреть что-нибудь в тонкую щель между железными листами.

Я опустил рюкзак на землю. Нужно было что-то сказать, но Мариша слушала только рев трактора за высоким забором. Сизый дым просачивался под оградой и селился по перепаханной колесами и гусеницами земле.

– Мариш!

Она обернулась.

– Так это же не тот холм. Ну, сама посмотри – дорога внизу, дома слева, стройка. Разве все это было тут?

Она обернулась.

– Эй, пап, ты чего?

Я смотрел на нее, улыбаясь.

– Большая ты стала совсем. На этот раз дойдешь?

– До озера? – она подхватила с земли мой рюкзак. – Давай проверим. Нам, кажется, направо и вниз?

– А потом долго-долго вперед.

ОЖИДАНИЕ

Он начал ждать с самого утра, с полуулыбкой, едва открыв глаза. Вот, как нарочно, когда выходной совсем не хочется спать. На часах без четверти семь, а окошком хмурое пасмурное утро. Пожелтевший каштан скребет веткой по стеклу – видимо, оно и разбудил. А еще сегодня день рождения. Хоть и не юбилей, но поздравлений будет, хоть отбавляй, как и в прошлом году, и шестьдесят три года до этого.

Но пока тихо. Спят еще. Сергей Иванович сел в кровати, привычным движением опустив ноги в тапки, отключил будильник и проверил телефон. Ничего. Наверное, позже напишет.

Она писала ему тридцать пять лет. Стабильно каждый его день рождения. И именно этого поздравления он всегда с нетерпением ожидал. Они ни разу не общались в течение года между датами, плюсующими еще год к возрасту Сергея Ивановича, но каждый маленький личный праздник от нее всегда приходило короткое, но теплое поздравление. Придет и в этот раз.

Сергей Иванович поднялся и зашагал на кухню, собирая тапками в гармошку пыльный коврик в прихожей. Потянулся к банке с кофе, слушая, как закипает чайник. Вообще он кофе не пил – врачи не рекомендовали из-за проблем с давлением, но раз в году баловал себя, предварительно намолов жареных зерен с корицей на целые полбанки. За пыльным окном собирался дождь. Часы на кухне показывали ровно семь. Сергей Иванович снова проверил телефон.

Раньше она писала обычные письма. Впервые оно пришло в октябре 1981-го. Достав конверт из почтового ящика, он долго вертел его в руках и не мог поверить глазам. К тому времени уже прошел год, как он ее не видел и не получал никаких известий о ней. Ее звали Катя и когда-то они были без пяти минут женаты. Тридцать пят лет спустя уже нельзя было определенно сказать, почему так странно в один день их пути разошлись, но тогда все казалось таким логичным: претензии, обиды, причины и псевдопричины. Уже не важно все. Но год после расставания он часто вспоминал ее, в основном со злобой в странных диалогах с ней в его голове. Со временем эти разговоры стихали, становились все реже, а потом он получил письмо.

Она написала ему поздравления и несколько нестандартных теплых пожеланий. А ниже короткий стишок собственного сочинения. Она очень любила такие стишки. После долгих сомнений и терзаний, он ей ответил. Может не слишком тепло и лестно, но благодарность за поздравления в письме тоже была. Она не ответила. Так снова прошел год. Уже поздно вечером, возвращаясь из ресторана в весьма приподнятом настроении, он проверил почтовый ящик. Оно было там – письмо с поздравлением. Несколько теплых строчек на тетрадном листе.

В мае 1983-го он защитил диссертацию. Одно из важнейших событий в его жизни, как считал сам Сергей Иванович. Ему крупно повезло: оппоненты и ведущая организация были престижнейшими в той области науки, которой он упорно много лет занимался. Катя не могла об этом не знать, поскольку работали они, в общем-то, в одной сфере, но уже давно в разных учреждениях. Он хорошо помнил, как впервые встретил ее – юную практикантку в лабораторном халате. А он – важный аспирант с толстой папкой бумаг, не мог оторвать от нее глаз. Он послал ей автореферат накануне защиты. Недвусмысленное напоминание о том, что он добился многого и без нее. Она не ответила. Она не приехала на защиту. Не поздравила она и после, а он раздраженный метался от квартиры к почтовому ящику не находя себе места.

Письмо пришло в октябре. Поздравление с днем рождения и пожелания счастья в личной жизни. Ни строчки об ученой степени.

Сергей Иванович пил горячий кофе и посматривал на часы. В начале девятого позвонила сестра, минут десять говорил с ней. Потом засыпали короткими сообщениями на телефон студенты. Прислал короткое электронное письмо заведующий кафедрой – из Парагвая.

В Америке Сергей Иванович жил три года, работая над докторской и над очень важным совместным советско-кубинским проектом. Все это время в его квартире жила со своим мужем сестра. И каждый октябрь он панически боялся, что их маленький ребенок найдет и порвет цветные конверты из покрашенного в десять слоев краски почтового ящика. По возвращении он получил в руки три письма. Она не писала о себе, просто поздравляла, желала хороших вещей и событий и присылала по маленькому стишку. Ему безумно хотелось ответить, написать о своих победах, о яркой, хоть и несколько одинокой, жизни и том, что обижен на то, что она ни разу не отметила его успехов, о которых они так много мечтали и говорили раньше.

Однажды он не получил письма. Он серьезно заволновался, но потом, уже под вечер, проверил электронную почту. Она коротко писала о том, что не имеет возможности сейчас написать на бумаге, но не уточняла причин. Письмо было таким же теплым и добрым. Последующие письма от нее он хранил в отдельной папке.

В конце 90– он принялся высылать ей научные журналы со своими статьями и шутливыми заметками на полях по их поводу. Это казалось ему забавным. Ответа не было, но он знал, что она их получает.

А в 2002-м он получил от нее первое сообщение на телефон. Сергей Иванович долго ломал голову над тем, откуда она могла узнать его номер, а потом осенило – вся информация о нем, включая телефон, была на сайте кафедры университета, где он уже год как работал. Значит, она читала о нем. Интересовалась его успехами. Позвонить ей он не решился.

Поток поздравлений стих к обеду. Коллеги и студенты, кто не забыл, уже отписались, а сестра пожелала здоровья еще утром. Настала тишина. Сергей Иванович положил телефон поближе. Потом проверил электронную почту. Пусто, только пара приглашений на конференцию.

Надев пиджак, он вышел в подъезд. Из почтового ящика выпали пара рекламок и чужая газета. Сергей Иванович вернулся в квартиру, оставил газету на крышке ящика. Тревожное ощущение расплывалось откуда-то изнутри мутными волнами, как приступ изжоги.

Он выждал еще час. Потом бросился к пыльному комоду и распахнул его. Под старой фотографией, где он молодой стоял на фоне пальм с кубинскими коллегами, стояла старая деревянная коробка, а в ней безделушки вроде коллекционных значков, иностранных купюр, потертых фотографий из разных уголков мира и стопки писем.

Вот оно, первое. Совсем истрепалось. Мишка на конверте уже плохо различим. А вот последующие. И на всех один и тот же адрес. Да он и так у него в голове!

Сергей Иванович схватил с вешалки пальто и выбежал из квартиры.

Мокрый осенний город был неприветливым и серым. Низкие облака, казалось, цеплялись за антенны на плоских крышах домов. Из подворотен текли на тротуары холодные осенние ручьи. Троллейбус неспешно вез его по лужам и мокрому асфальту в другую часть города, где он не был уже три десятка лет.

Он хотел бы вспомнить как тут все было раньше, но память растворила и стерла почти все. Кварталы казались незнакомыми и чужими. Они и были чужими. В конце улицы возвышался над сохранившейся клумбой четырехэтажный дом.

Три стука по обшитой дерматином двери. Звонок не работал. За дверью послышались тяжелые шаги.

Как много мыслей накопилось за тридцать пять лет. И все они слились в единое слово благодарности. Сейчас. В замке медленно поворачивается ключ.

Открыл мужчина лет тридцати с небольшим. Он пригладил растрепанные волосы и виновато спрятал ладонью щетину на подбородке. Из квартиры отчетливо тянуло запахом дешевого коньяка. Хозяин вопросительно кивнул.

– Простите, я наверное… Екатерина Андреевна здесь живет.

– О, господи! – мужчина схватился за виски. Ему, видимо, и правда, было плохо. Он торопливо раскрыл дверь, сдвинув ногой в сторону кучу обуви.

– Проходите. Вы, наверное, Сергей Иванович?

Сергей Иванович кивнул. Он стоял в прихожей, и проходить не стал. Квартира была все той же, только обои другие и глупую перегородку убрали. Внутри вполне уютно, не притон злоупотребляющих личностей, как он сначала подумал. Швабра в углу – видимо затевалась уборка. Собранные для выбивания половики. На кухонном столе – его было видно из прихожей – стояли стаканы и грязные тарелки. В воздухе витал запах сигарет.

– Сергей Иванович, простите меня, – небритое лицо хозяина квартиры выражало искреннее сожаление.

– За что? Мы ведь даже не знакомы.

– Ну, мы почти знакомы, – хозяин скрылся в комнате, а вернулся через несколько минут со стареньким телефоном в руке.

Сергей Иванович долго держал трубку в руках.

– Давно?

– Десять лет будет. Она просила каждый год отсылать сообщение на этот номер из вот этой книжки, – он показал пухлый блокнот с выцветшей обложкой. – А сегодня я забыл. Но, еще ведь не поздно.

Мужчина просиял и потянулся к телефону.

– Нет, не нужно, – Сергей Иванович выдавил улыбку и вернул аппарат. – Ну, я, пожалуй, пойду.

– Вы извините меня все-таки, – сказал хозяин. – Я не специально. Просто повод был, а сегодня я сам не свой, – он смущенно улыбнулся. – У меня дочка родилась вчера.

– О, я вас поздравляю. Как назвали?

– Кира.

– Хорошее имя. Ну, мои поздравления вам и девочке.

– И вас с днем рождения.

Сергей Иванович вышел из пыльного подъезда. Присел на знакомую скамейку, покрашенную все в тот же голубой цвет – цвет неба.

Осенний ветер разрывал в клочья серые облака и нес за горизонт.

ТЕНИ

А сна, как назло, ни в одном глазу. Мишка аккуратно пошевелил ногой. Затекла, конечно, еще бы – целый час лежать в одном положении, изредка оглядывая прищуренным глазом темную комнату. Главное долго не смотреть. Тогда предметы в сумраке спальни начинали оживать и шевелиться. Конечно, Мишка знал, что это неправда, но все равно страшно.

А как приятно сразу уснуть, набегавшись за день на улице с соседскими мальчишками, наигравшись в Робин Гуда и раз десять по очереди повторив грустную сцену из фильма, где скромный герой лежит утыканный стрелами. Аж до слез. Для реалистичности Лешка – соседский мальчишка – подкладывал себе под одежду кусок пенопласта, а другие ребята помогали ему стрелы воткнуть, не слишком дырявя свитер. Потом он «умирал» на куче песка, а девочки, тоже смотревшие фильм, пускали слезу. Хотелось бы и Мишке так, но у него не получалось долго не шевелиться. Все время чесались нога или нос, и он вынужденно портил такую печальную сцену.

Кстати, об этом. Нос зачесался просто нестерпимо. Значит, нужно вынуть руку из-под одеяла и почесать. Да, конечно, дураков нет. Он аккуратно погрузил голову под одеяло. Когда выбрался обратно, тут же окинул спальню прищуренным взглядом. Мамин халат на дверце шкафа! Казалось, что раньше он висел иначе. И дверка приоткрыта сильнее. Мишка почувствовал, как мурашки волной пробежали от затылка до копчика, оставляя за собой мокрые следы. Спать, только спать! Ну почему же не получилось уснуть сразу?!

Бывало, и раньше, что перед сном часто пугал тот момент, когда проваливаешься в сон и резко дергаешься от этого всем телом. Мишка ненавидел это и часто предупредительно дергался сам, по своей воле. Сегодня не помогло.

И все же жалко, что на улицу нельзя, думал Мишка. Когда сидишь весь день дома, потом сложно заснуть, но мама сказала, что он заболел, и оставила дома. Не сходить денек в школу – это конечно здорово, но они с Лешкой собирались делать запруду для ручья. Ручей тек с самого начала улицы совершенно безответственно, как зря. Вот если сделать плотины с воротами, запруды из песка, ямки для будущих озер – получится настоящая река. Конечно, руки замерзнут, а ноги станут мокрыми. Не май месяц все-таки.

Заболело ухо. Лежать на нем долго опасно, быстро устает. Можно, конечно, перевернуться на другой бок и тогда сразу решатся все проблемы, особенно с ухом, но страшно. Один же в комнате и спят все. А в голову, как назло, лезут истории, которые дурак Лешка додумался рассказывать поздним вечером на их любимом бревне, пока всех не загнали домой. Истории про черную девочку, про трамвай без номера, про радиопередачу, которая идет ночью по пятницам тринадцатого, и слушать ее нельзя. Вспомнив последнюю историю, Мишка открыл глаза. Комната покачнулась, халат точно пялился на него своими пуговицами. На стене ожидающе молчало прикрученное шурупами радио. Майка намокла вмиг, в голове били барабаны, загоняя в пятки остатки сна.

Мишка оценивал взглядом казавшуюся бесконечной тропинку из старого половика к выключателю, по которой еще надо пробежать, не будучи замеченным домовым или еще кем похуже. А что потом? Включать свет, и перебудить весь дом? Стыдно. Он смотрел широко открытыми глазами. Пусть мне лучше Подкроватный ногу откусит, если я высуну ее ночью, но не побегу, думал он. А потом увидел свет. Он едва пробивался из щели под плотно прикрытой дверью на кухню. А, значит, на кухне кто-то был, кто-то из домашних. У них не водилось забывать на ночь свет.

Уже смелее Мишка пошевелился в кровати, затем сел, чувствуя, как мокрая майка прилипла к телу. В десять длинных шагов он преодолел расстояние до кухни и распахнул спасительную дверь.

– Ты чего не спишь?

Дед сидел за высоким столом, застеленным клетчатой клеенкой. Над его головой раскинулся широкими листьями вьюн, а чуть ниже тикали часы и смотрел глазами трех пушистых котят календарь за восемьдесят девятый год. Его, Мишки, день рождения был тут обведен красной ручкой.

– Не спится, – сказал Мишка и остался стоять на пороге. Небритый дед с всегда взлохмаченными светлыми волосами, даже после усердного зачесывания их беззубой расческой, всегда его немного пугал. Особенно в те минуты, когда он громко, но беззлобно ругался, пытаясь починить очередной сломавшийся механизм вроде часов с маятником. Его пальцы всегда были черными от машинного масла, в синяках и порезах. Мишка часто смотрел на свои белые пальчики и боялся, что однажды они станут такими же. А еще ему казалось, что дед недолюбливает его, за то, что на его руках нет мозолей и порезов. Единственный раз, когда он помогал деду чинить стиральную машину, придерживая ее вверх тормашками, он стыдливо прятал ладони за край. Дед возился с паяльником, иногда усмехаясь и потирая бороду, а Мишка принимал усмешки на свой счет.

– Ну, тогда садись, – дед спрятал стакан и пододвинул к нему огромную чугунную сковородку. На дне поблескивали жиром кусочки мяса вперемешку с тушеной почти прозрачной капустой. Ни то, ни другое Мишка не ел. Дед задумчиво тер щетину на подбородке и насвистывал что-то собственного сочинения. Мишка украдкой поглядывал на него и ковырял капусту вилкой.

– Конфет своих наелся, вот и не спится, голодный, потому что, – объявил дед. – Не хочешь капусты? Давай я тебе картошки пожарю.

– Не, – отказался Мишка.

– С салом.

– Не, нормально, – Мишка снова взялся за вилку.

Дед набил аккуратно свернутый газетный листок мелко порубленным табаком, который заботливо растил все лето и сушил всю зиму, посмотрел на Мишку и спрятал.

– Помогать будешь?

Мишка непонимающе посмотрел на деда. Они произнесли друг другу больше слов за эти четверть часа, чем за последний год. Дед выудил из-под стола старый разбитый радиоприемник со сломанной антенной. Мишка помнил, что когда был совсем маленьким, он стоял у них на подоконнике, казался огромным и страшно трещал, когда на нем пытались поймать нужную станцию. От его завываний веяло холодом, словно сигналы приходили с вечно заснеженных краев, где всегда ночь и никогда не бывает лета. Потом приемник пропал. И вот он, извлеченный с заваленных хламом полок дедова гаража, стоял перед ним.

В гараже было еще много чего, но Мишка туда обычно не заглядывал. Там стояла полу разобранная машина, которую безуспешно, но с огромным увлечением чинил дед, прекрасно понимая, что никуда уже эта машина не поедет, а на полках были расставлены давно выставленные из дома под строгим взглядом бабушки вещи, жались друг к другу и с надеждой поглядывали на каждого входящего, мечтая вернуться обратно. Мишка внимательно осмотрел радио, улыбнулся своему недавнему страху. Треснувший корпус, торчащие провода, обломок антенны.

– Он же сломан.

– Ерунда. Сейчас паять будем.

Дед открыл форточку и достал баночки с канифолью и припоем. Кусочки олова поблескивали на дне жестяной банки.

– А мне что делать?

Дед серьезно посмотрел на Мишку и нацепил на лоб поломанные очки на резинке.

– Будешь говорить, так я делаю или нет.

– Так, а я же откуда знаю? – удивился Мишка.

– Ну, вот смотри, возьмем батарейки и приделаем их к антенне проволокой. Давай проволоку.

– Так это же неправильно! – возмутился Мишка.

– Ну вот, а говоришь, что не знаешь.

Дед с заговорщическим видом достал из бездонного ящика под столом новую, хотя и немного гнутую, антенну и прикрутил ее вместо обломка. Подмигнул Мишке.

– Сойдет?

Тот утвердительно кивнул и пододвинул сковородку поближе. Капуста казалась сладкой, а мясо не таким уж жестким.

– Вот и я так думаю. А теперь подай отвертку, снимем корпус.

Они некоторое время вглядывались в пыльное нутро приемника, затем собрали тряпкой паутину. Дед ткнул в зеленый валик на тонких ножках шершавым пальцем.

– Вот это называется транзистор. Запомнил?

Мишка кивнул. Забавным казалось, что и сам приемник дед иногда тоже так называл.

– А теперь давай паять.

Жало паяльника легко касалось палочки припоя. Секунду тот сопротивлялся, а потом резко растекался дрожащими серебристыми шариками. Дымилась канифоль, и кухню наполнял странный, но совсем не чужой запах.

Мишка потянулся к черному проводу, хотел отодвинуть его, чтобы деду было удобнее.

– Пальцы! – дед вовремя откинул его руку, и паяльник скользнул по его деда ладони. Мишка удивленно смотрел на свою руку.

– Пальцы береги, – напомнил дед и принялся насвистывать. На его темной в царапинах ладони белел свежий ожог.

– Больно? – тихо спросил Мишка. Дед подмигнул, сунул в зубы незажженную самокрутку, ловко отправил на свои места батарейки и торжественно вручил Мишке огромный радиоприемник. Задняя его крышка аккуратно была приклеена синей изолентой.

– Владей. Поставь, где хочешь. Твой же дом.

Мишка держал приемник в руках не рискуя повернуть рукоятку громкости. Скорее даже не из-за боязни перебудить весь дом, а опасаясь, что ничего не вышло и в хриплых динамиках не будет ничего, кроме тишины.

– Не получилось – переделаем, – ободряюще сказал дед и приоткрыл форточку. Собирался курить. – А ты куда?

Мишка искал под печкой свои ботинки, которые набирались там тепла на следующий день.

– Подышу.

– А, понятно. Мою куртку и сапоги надень. Быстрее будет.

Мишка вышел на крыльцо. Темно, только далекий уличный фонарь, да свет из окошка кухни разбавляли ночь. Высоко между крышей и кронами высоких кленов мерцали звезды. Мишка поежился в дедовой куртке и поплотнее закутался в нее. Рядом стоял приемник и прислушивался к ночным звукам вместе с ним.

«Твой же дом», звучало в его голове. Мишка посмотрел на свои руки и на темный конек крыши на фоне звездного неба. Рядом темнели окна, но за ними ничего страшного, просто комната и теплая кровать. В твоем доме не может быть ничего страшного. И так будет всегда, думал он, никогда ничего не изменится. Никогда, даже через год, через десять лет, через сто лет. Хотелось сказать об этом деду, но не сейчас, потом.

Поднялся ветер, погнал легкие облака на запад, часто заморгали звезды, сорвались с высоких веток и зашуршали по крыше первые желтые листья. Мишка обнял радио и вошел в дом.