Текст книги "Открывашка и пробой"

– Кто там? – спросил я.

– А чего у вас свет не горит? – спросил в ответ хрипловатый мужской бас.

– А вам, извините, какая разница? – вежливо возмутился я.

– А ты кто вообще? – напрягся гость.

Может Вальку позвать? Я все-таки полезный, может и заступится. Ага, залечу к ней в баню и даже сказать ничего не успею – удавит.

– Извините, но это вы к нам пришли, а не я – к вам, – не сдался я.

Вздохнув, гость наконец-то представился:

– Константин Викторович. А ты?

– Андрей, – я от отчества решил воздержаться. – Приемный ребенок бабы Зины.

– Что ж ты сразу-то не сказал! – обрадовался голос. – Ты не бойся, у нас тут воров не водится – у своих воровать последнее дело. Я захожу.

И он, не дожидаясь разрешения, просунул руку над калиткой, открыв крючок, и зашел внутрь. Высоченный – аккурат размером с забор, метра два. Одет в брюки и белую рубаху, в правой руке – силуэт чемодана, а разглядеть черты лица мешает темнота.

– Свет включил бы, – напомнил он. – Надо оно тебе – ноги в темноте ломать? – издал легкий смешок. – Я-то тебя хорошо вижу, а ты меня – нет.

Еще одна не озвученная в фильме особенность оборотней. Если по выходу из бани Валя дотянется до тонкой кромки месяца в небесах и распустит его на нити для нового платья, я уже даже не удивлюсь.

– А вдруг вы меня на выключатель отвлечь хотите, а сами что-нибудь украдете? – продолжил я тянуть время.

Волчицу дождаться надо – она разберется.

– Ты из города, да? – догадался гость. – Совсем там вас запугали, – вздохнул и принялся запугивать сам. – Поверь, если бы я захотел чем-то навредить тебе или этому дому, ты бы мне помешать все равно не смог.

– Заору – Валентина выбежит, соседи всполошатся, – предположил я, сделав шаг назад.

Силуэт Константин Викторович издал жизнерадостный смешок:

– Хочешь дурачком себя выставить – кричи. Меня в поселке все знают, я учителем работаю.

Плюнув, я сходил на крылечко и щелкнул прибитым рядом с дверью выключателем. Лампочка над дверью зажглась, и я обернулся, увидев гладковыбритого, короткостриженого, обладающего впалыми щеками, худого русоволосого мужика. Улыбается, темно-зеленые глаза весело поблескивают из-под густых бровей.

– Как тебе у нас в Липках? – спросил он.

– Деревня как деревня, – пожал я плечами и поделился новостями, надеясь сплавить гостя. – Толька-пастух умер, земля ему пухом.

Беги похороны помогай организовывать.

– Ужасная потеря для всего поселка, – вздохнул он и деликатно меня поправил. – Только не «Толька-пастух», а Анатолий Юрьевич. Девяносто три года человеку было все-таки, а ты, уж прости, молод и должен уважать старших. Может на крылечко присесть пригласишь, или так у калитки гостя держать и будешь?

– Извините, я не знаю, насколько мне позволено распоряжаться участком, – развел я руками.

Мужик посмурнел, подвигал бровями и ничего хорошего не предвещающим тоном вынес вердикт:

– Валька зашугала!

– Нет! – выпалил я чуть поспешнее, чем следовало бы.

Константин Владимирович подошел к крылечку и опустился на него, поставив чемодан рядом. Теперь получилось разглядеть, насколько потрепан, но аккуратно отглажен и чист его костюм. Сочувственно глядя на меня, он грустно усмехнулся:

– Представляю, что у тебя в голове творится. Ты же из города, там про нас чего только не сочиняют. А тут – привезли и как в прорубь бросили. Трепыхаться не будешь – замерзнешь. Будешь – злая щука приплывет и ноги откусит. Прав?

Охренеть как прав! Но признаваться стыдно – получится, что на девчонку жалуюсь.

– Я очень благодарен Зинаиде Матвеевне за приют и всем доволен, – сложив руки на груди, заявил я. – Просто еще не привык.

– Понимаю, – вздохнул он. – Ты – здоровый лоб, а она девочка.

Я попытался незаметно сместиться в тень, чтобы скрыть вспыхнувшие уши.

– Не поможет, – прокомментировал он и напомнил. – Я в темноте не хуже, чем днем вижу. Ладно, – хлопнул себя по ляжкам. – Если ты такой гордый, давай я тебе просто расскажу о Валентине и всех нас. Присаживайся.

Пришлось опуститься с ним рядом. Устремив глаза в ночное небо, он тихим, спокойным голосом начал рассказывать:

– Обычные люди нас ненавидят.

– Это, конечно, они зря, – подпустил я сарказма в голос.

– Есть за что, – признал он. – Первые поколения оборотней дел много наворотили, пытались власть в и без того трещащей по швам стране взять. Под пулеметами полегли почти все, а новым и выжившим отдуваться пришлось – в семьдесят шестом году только запрет на поселение ближе ста километров от города сняли. И до сих пор запрет на работу остается – только в частном порядке наняться можно, и то не каждый возьмет. У нас тут мужики в артели собираются, на стройки, лесоповалы, шахты да грузчиками работать ездят. Обычно даже платят, – усмехнулся. – Ну и по-мелочи – огород там кому вскопать, урожай собрать помочь. А так, в основном, на пособия жить приходится – и то с трудом выгрызли, в восемьдесят пятом, когда как-то многовато преступлений стало – жрать-то что-то нужно? Оборотня милиции поймать сложно, а свои его не выдадут – у нас тут друг за друга горой стоять приходится, иначе сожрут и выплюнут. И ты теперь один из нас, Андрей. Чтобы ты там не думал, но в Липках тебя никто не обидит – здесь обычных людей больше, чем оборотней живет, и никто не жалуется.

– Ладно, – кивнул я.

– Я Валентину не оправдываю, – продолжил он. – Но ей тяжко пришлось – сам подумай: сначала маму жуки на ее глазах на части порвали, потом – из обычной школы выгнали, оборотням-то в них учиться нельзя, – развел он руками. – А там – друзья и подружки, которые ее сразу бояться начали. Была нормальная жизнь, а стала – оборотническая. Отец уехал, а ей к нему – никак, нет ни у той общины, ни у нашей столько денег. Жестоко, но мы вот в прошлом году электричество протянули – лучше всем стало. А стоит это дешевле, чем ее одну в Скандинавию переправить – вот ты бы что выбрал?

– Хорошо всем, а не одному, – пожал я плечами.

Вру – я бы Валентину сплавил при первой возможности!

– В городе и деревнях окрестных нас многие в лицо знают, – продолжил он. – Едем по улице, а сзади дети бегут: «Волки едут, волки!», – грустно ухмыльнулся. – Взрослые не орут, но стараются подальше держаться. Какая реакция у подростка-оборотня на такое отношение может быть?

– Такая же? – предположил я.

– Такая же! – подтвердил он. – Подрастет – поймет и простит, мы все однажды понимаем и прощаем. А по весне она в соседней деревне пенсионерке одной вреднючей огород подрядилась вскопать. Работу сделала, а та орать начала – криворукая мол, придется все перекапывать теперь. Не заплатила, – развел руками. – Валя разозлилась и трансформировалась.

– Порвала? – спросил я.

– Только платье и сапоги, – покачал он головой. – Просто чтобы до дома быстрее добежать, поплакать, – горько вздохнул. – Но закон нарушила – оборотням перед обычными людьми трансформироваться нельзя, приравнивается к угрозе жизни.

– А почему не в тюрьме тогда? – спросил я.

– Свидетелей не было, а мужики, когда узнали, ночью следы замели, – ответил он. – Когда следователи из города приехали, остались только слова пенсионерки и Валины слезы – мы ее научили, что говорить надо. Пенсионерка та – известная всему району скандалистка и кляузница, веры ей у следствия нет совсем – даже оборотню верят больше, у нас в Липках-то шестой год ни одного правонарушения. Но у Валентины теперь испытательный срок. А в прошлый понедельник закон приняли, по которому оборотни не пять лет в армии служат, а все пятнадцать. А это, Андрей, почти верная смерть – нас в самые горячие места отправляют, время для подхода основных сил выигрывать. Валька-то храбрая, не боится, но все равно девке обидно – всю молодость с жуками воевать будет, демобилизуется «старой девой», а оборотням и так семью строить непросто. Все это, само собой, не дает ей право на тебе отыгрываться, – строго добавил он.

– Она и не отыгрывается, – снова соврал я.

То же мне благодетель – сейчас на волчицу наорет и уйдет, а я-то с ней останусь.

– Хорошо, что не отыгрывается, – смирился он и открыл чемодан, вынув оттуда привычного вида тонкую тетрадку с зеленой бумажной обложкой. – Помоется – передай, чтобы больше не забывала. Хорошо, что мне по пути, так бы пришлось ей завтра двойку ставить.

Приняв тетрадку с аккуратно выведенным «для домашних работ по русскому языку», увидел «нашу» фамилию – Штырковы. Запомним.

– А у вас отдельная школа получается? – спросил я.

– Отдельная, – указал он направо по улице. – Пятеро учеников и двое преподавателей – Вадим Андреевич точные науки преподает, я – естественно-научные и гуманитарные, – немного подумав, он спросил. – А ты школу-то успел закончить?

– Наверное да, – кивнул я. – Аттестат есть, ни одной тройки.

– Какой ты молодец! – похвалил меня Константин Владимирович и поднялся на ноги. – Пойду я, время позднее. А ты оптимизма не теряй – это самое главное! Валька к тебе привыкнет, еще подружитесь, а там, глядишь, и свадьбу вашу сыграем! – подмигнув, он заржал и пошел к калитке.

Да я скорее на змее подколодной женюсь, чем на этой!!!

Глава 6

Мылся я на чистом автоматизме – думал про разговор с Константином Владимировичем. Валентина у нас получается очень трагичная, а я должен терпеть и пытаться подружиться. А мне типа легко – выдернули из уютной квартирки, сломали весь план на жизнь, заперли в лаборатории, а потом выпнули в волчье логово. Удачи тебе, пацан, ждем через год в военкомате!

А какие альтернативы? Сбежать и попроситься в детдом? А кто гарантирует, что там будет лучше? И возьмут ли вообще? Я же типа отработанная «открывашка». Бюрократия – ей вообще на всё плевать, человек для нее – статистическая единица, которую при необходимости нужно как можно быстрее «провернуть» через шестеренки механизма. Армейский лейтенант мне уже все объяснил – сбегу отсюда, скорее всего отдадут на воспитание другим оборотням. Грёбаный замкнутый круг, выйти из которого получится только естественным образом – в армию.

А Константин Викторович вообще правду говорил или нет? У меня две картины мира теперь в голове: одна – официальная, другая – оборотническая. В какую верить? А зачем вообще верить? Нужно приспосабливаться – сделать-то я все равно ничего не могу, а жить хочется. И жить, по возможности, как можно лучше.

Сполоснув после себя тазик, повесил его на стену и принялся одеваться, вспоминая последнюю на сегодня (очень на это надеюсь) встречу с Валей – когда она вышла из бани, я вручил ей тетрадку, получив в ответ холодный вопрос:

– Нажаловался?

– А на что мне жаловаться? – пожал я плечами. – Своя комната, вкусная еда, воздух свежий – не жизнь, а малина.

И Валентина с разочарованной миной – не хочет раб нарываться – ушла в дом.

Вернувшись мыслями в здесь и сейчас, я вышел из бани и повесил старенькое белое полотенце – в шкафу еще два, желтое и синее, но тоже старые – на веревку сушиться. Подумав, перевесил – теперь рядом с Валиным висит. Маленькая, трусливая, совершенно никчемная гадость. Достойная раба! Перевесив полотенце снова, я похлопал ладонями по распаренным щекам и пошел в дом. К черту – вкалывать я согласен, это типа оплаты комнаты и питания. Это – справедливо и даже полезно для здоровья. К тому же – хорошая подготовка к армии, там здоровье – главное. раба! Вернувшись мыслями в здесь и сейчас, я вышел из бани и повесил старенькое белое полотенце – в шкафу еще два, желтое и синее, но тоже старые – на веревку сушиться. Подумав, перевесил – теперь рядом с Валиным висит. Маленькая, трусливая, совершенно никчемная гадость. Достойная раба! Перевесив полотенце снова, я похлопал ладонями по распаренным щекам и пошел в дом. К черту – вкалывать я согласен, это типа оплаты комнаты и питания. Это – справедливо и даже полезно для здоровья. К тому же – хорошая подготовка к армии, там здоровье – главное.

Но с этого момента унижать себя никому не дам! На короткой дистанции играть в подчинение – это выгодно, потому что волчице от этого неприятно, и она теряет интерес, но так я рискую заиграться – вон, уже мелкие пакости придумываю. Это же не нормально! Прелести добавляет тот факт, что для этого хватило нескольких часов. Я же не такой! Я – целостная, сформированная личность с четкими жизненными ориентирами и непробиваемой самооценкой!

Пылая праведным гневом, зашел домой и направился в темную, освещаемую попадающим в окно светом уличной лампочки, большую комнату.

– Куда это ты полез, раб? – раздалось из-за шкафа.

Там тоже темно – ей свет и не нужен. Я пошел к шторке.

– Тебе сюда нельзя, раб! – в голосе послышался закипающий гнев.

Я отодвинул штору. Окно было и здесь, и свет звездного неба помог рассмотреть контуры шкафа у правой стены, письменный стол у окна и кровать с сидящей на ней Валей у стены левой.

– Ты что, совсем страх потерял? – прошипела она на меня.

Именно!

– Я?

– Ты! – рявкнула она.

– А что такого? – нагло спросил я.

В темноте увидеть движения Валентины не получилось вовсе – меня второй раз за день схватили за горло, прижав к спине.

– Ничего ты мне не сделаешь! – прохрипел я.

Фыркнув, она усилила давление:

– Уверен?

– Плевать! – просипел я.

А вот в этом совсем не уверен – страх вернулся, остро захотелось жить дальше. Тут же так много хорошего! Корова, например – смотришь на нее, и на душу снисходит покой.

Волчица разжала руку, я удержался на ногах и закашлялся. Она – снова не успел разглядеть движение, будто сквозняк по комнате пронесся – вернулась в кровать и накрылась одеялом. Голая спит, что ли?

– Утром я с тобой разберусь! – грозно пообещала она.

– Спокойной ночи, – пожелал ей я и пошел к шторе.

На первый раз, думаю, достаточно.

– Это твоя последняя ночь, раб, – бросила она мне в спину.

Нет, недостаточно.

– Что ты как попугай заладила – «раб», «раб»? – остановившись, раздраженно спросил я. – Типа игра такая? Ты от этого возбуждаешься? Или охеренно важной себя чувствуе…?

Договорить я не успел – Валентина повалила меня на пол, я больно ударился спиной, а Валя добавила ощущений, приземлившись сверху и предсказуемо вцепившись в горло. Если бы не это, было бы даже приятно – она теплая и вкусно пахнет чем-то навевающим ассоциации с лесом.

Можно чисто ради челленджа попытаться дать ей сдачи, но мама всю жизнь учила меня не бить девочек. Затухающее от удушья сознание явило мне сально улыбающегося, натянувшего розовые девичьи трусы на голову, одетого в повязку для сумо, противного мужика средних лет. Бог анимешного жанра «этти» пришел ко мне на помощь! Оторвав руки от пола, я схватил Валентину за грудь. Так и есть – голая! Хе, а размерчик-то скромный, но до чего же мягкая кожа и щекочущие ладонь со…

– А-а-а!!! – завизжала она, убрала руки с шеи, ее силуэт на фоне показывающего звездное небо окна покачнулся, и меня поглотила темнота.

* * *

Солнечные лучи неприятно светили в лицо, я, не открывая глаз, поморщился и ощутил боль. В голове пронеслись последние несколько часов жизни, и я резко сел в кровати, надеясь, что это был страшный сон. В кровати? И в одежде? Левая сторона лица неприятно ныла. Подвигал челюстью – вроде не сломана. С внутренней стороны двери шкафа есть зеркало. Встав ногами на ковер, ощутил и другие последствия – болели спина, плечи и руки. Это от физически полезного труда на свежем воздухе. Открыв дверь, грустно вздохнул – на шее яркой синевой проступили тонкие Валентинины пальчики. Левую скулу украшал тянущийся от глазницы до середины щеки, синяк. Картина ясна! Валентина – все ощущения я запомнил, ха! – вырубила меня и принесла сюда, уложив в кровать. Что ж, оно того стоило. И била она не в полную силу – остаточный самоконтроль и гуманизм у приемной сестренки имеются. Или в тюрьму не хочет.

А Зинаида Матвеевна уже вернулась? На часах семь утра. Режим! Очень удобно, что я уже одет. Зубную щетку с собой, паста есть в бане. Марки «Здоровые зубы – 3», маркетинг в этом мире, похоже, не очень развит. И телевизор посмотреть не получилось. Ладно, еще наверстаем.

Аккуратно выглянув на кухню, никого в ней не нашел. Неосторожно скрипнув по пути половицей, заглянул в большую комнату. Никого.

– Не ходи сюда, бабушка сейчас придет! – раздалось почти жалобное из-за шкафа.

– Тонак дай! – остановившись перед шторой, ответил я.

– Что дать? «Тумак»? – растерялась она и ехидно спросила. – Вчера не хватило?

– Тональный крем. Или пудру.

– Откуда у меня косметика? – фыркнула она. – Скажи, что ударился.

– Ясно, – буркнул я и вернулся в комнату.

Отыскав синюю «домашнюю» футболку с нормальным воротником, застегнул все пуговицы и поднял борты. Нормально, следов удушения почти не видно. А синяк… Ну ударился, варианта лучше тут все равно не придумаешь.

Хлопнула входная дверь, я зашел в кухню и пожелал одетой в линялый ситцевый халат на молнии бабе Зине:

– Доброе утро.

– Доброе утро, Андрюшенька, – радушно улыбнулась она в ответ, прищурилась, подошла и обеспокоенно спросила, протянув руку к моей щеке. – Чего это у тебя? Ударил кто?

– Да сам виноват, – ответил чистую правду.

– Ударился? – уточнила она, легонько коснувшись синяка пальцами.

В каком-то смысле – да: взял и ударился о волчицу.

– Ударился! – бодро кивнул я и аккуратно убрал ее руку.

– У меня мазь есть, – оживилась она. – Сейчас, – ушла в комнату и сотрясла дом жизнерадостным. – Валька! Вставай давай, в школу опоздаешь!

– Я не сплю, бабушка! – прощебетала в ответ двуличная волчица.

Стоп! Я что, недавно с ней нормально поговорил? Бунт удался! Настроение резко улучшилось, боль как будто уменьшилась, и жить дальше захотелось еще больше.

– В школу собирайся тогда, чего валяешься? Не дай бог Константин Викторович опять на тебя жаловаться придет.

– Вчера приходил, – вклинился я.

– А чего приходил? – напряглась баба Зина.

Валя ударила по шкафу. Просит не трепаться.

– Познакомились, – пожал я плечами.

– Вот и хорошо, что познакомились, – одобрила она и вернулась на кухню с тюбиком мази «Спасатель».

Вне времени и пространства!

– Спасибо, – протянул я руку за тюбиком.

– Да я намажу, – не поняла она намека.

Придется потерпеть заботу.

– Ты – молодец, Андрюша, – сдобрила она процесс похвалой. – Я под утро пришла-то, в стайку сунулась – чисто, скотина накормлена.

– Спасибо, – снова поблагодарил я.

– Ну вот, – закончив мазать синяк, она закрыла тюбик и ушла с ним в комнату.

Я отправился в баню. И как теперь умываться? Ладно, ограничимся чисткой зубов. Один день в деревне и уже начинаю морально опускаться. Когда я набрал теплую воду из бака в кружку, в баню зашла одетая в сине-зеленый халат без рукавов Валентина:

– Выйди!

Я закрыл кран, поставил кружку на скамейку, взял с полочки зубную пасту.

– Ты что, глухой? – раздраженно топнула она ногой.

Я выдавил пасту на щетку, подхватил кружку и пошел на улицу, по пути с улыбкой пожелав ей:

– Доброе утро!

– Угу, – буркнула он и закрыла за мной дверь.

Это уже ответ. Прогресс налицо!

На улице было хорошо – тепло, солнышко уже встало и теперь освещало крыши и заборы соседских домов. Ну и этого дома тоже! Усевшись прямо на крылечке, принялся за дело, мысленно хваля себя за правильное решение. Лучше сильно огрести один раз, чем много раз понемножку, попутно позволяя себя чмырить. Вон она – пара недель, и будет мне булочки стряпать. Мы еще посмотрим, кто вожак в этой стае! Ррр!

Трава за сараем впитала мыльную воду – от одного раза ничего не будет, но в следующий раз лучше сплевывать куда положено – в сток под баней. Посетив удобства, вернулся домой, оценил разогревающую супчик бабу Зину, спросил:

– А корову пастись выгонять надо?

– Сегодня – надо, – кивнула она. – А вчера у Толи, земля ему пухом, смена была, подумали, что болеет. Сейчас Кузьмич придет, они на пару коров пасли, он теперь один остался. Да я выгоню, ты садись, кушай.

Я сел, она налила мне тарелку супа – в этот раз с куском грудинки и крылышком – и я хорошенько позавтракал. В процессе ко мне успела присоединиться Валентина, а бабушка Зина – выгнать корову пастись с деревенским стадом.

После завтрака меня оставили мыть посуду, Валя ушла в комнату одеваться в школу, а Зинаида Матвеевна переоделась в траурное и убежала помогать готовиться к похоронам. Когда я закончил с тарелками, в кухне появилась одетая в темно-коричневую школьную форму с бантиками, красным галстуком и фартуком Валентина. В руке – толстый кожаный портфель, на ногах – гольфы, черные туфельки я видел в сенях. Просто пай-девочка!

– Классный синяк! – хохотнула она, проходя мимо меня.

Все еще очень плохой характер.

За следующий час я успел сделать все, что счел нужным: покормить свиней вчерашней кашей и поставить вариться новую, собрать созревшие огурцы в ведро, засунуть в банку и накрыть крышкой осиное гнездо, которым мне вчера угрожала Валентина и отыскать в курятнике пять яиц. После этого, ополоснувшись теплой водой, переоделся в домашнее, включил телевизор и пощелкал тюнером. Пять каналов! Вернулся на первый, секунд пять тупил в фигурное катание. Скучно. Второй показал вид туманной реки под серым небом и красные титры: «Убийство на реке Глинная». Фильм! Фильмы многое могут рассказать о мире, потому что состоят из набора взятых из жизни сцен. Смотрим!

Усевшись в кресло, поставил на колени поднос с семечками и начал приятно проводить время. Кино оказалось детективом с нехитрым сюжетом: двое милиционеров расследовали убийство, и через полтора часа экранного времени – никакой рекламы! – успешно скрутили убийцу-пироманта. Ясно, расизм.

После фильма начались спортивные соревнования по бегу с препятствиями. Можно переключать. Третий канал – кулинарная передача.

– …И вуаля, наш пирог с селедкой готов!

Закончилась и сменилась хоккеем. Интересно, а существует способ для условного оборотня обмануть «открывашкодетектор» и прикинуться приличным спортсменом? Четвертый канал называется «Знамя», и, похоже, специализируется на армейской тематике. В данный момент рассказывают про танк Т–2022, новейшую отечественную разработку, которая скоро пойдет в серийное производство. Я в танках ни шиша не понимаю, но выглядит круто и ОЧЕНЬ дорого. Переключаем. О, это же Газманов! Он и в этой реальности поет?

– Ты – морячка, я – моряк, ты – рыбачка, я – рыбак! – выдавал выглядящий лет на сорок артист.

Опа, крутанул тройной фляк и пустил из рук огненные струи в потолок. Пиромант! Нет расизма, или талант всегда пробьется? Любимый мамин певец, дослушаю песню, пожалуй.

Все это время я не забывал поглядывать в окно, где прошли двое хмурых мужиков, бабушка с козой, дед с удочкой и женщина средних лет – эта дважды, сначала налегке, потом – с авоськой. Где-то здесь есть магазин. Все проходящие как один таращились в окно, и я на всякий случай приветливо им махал – хороший способ отличить обычного человека от оборотня – последние махали в ответ, они же сидящего в глубине комнаты меня видят.

Последними мимо окна прошли Валентина и какой-то кучерявый, черноволосый пацан ниже нее на полголовы, одетый в школьную форму из брюк, пиджака и красного галстука. Свой портфель она несет сама, лицо – недовольное, а он что-то оживленно ей рассказывает.

Путь их окончился у калитки, которую они перепрыгнули, не отвлекаясь от беседы – Валя придержала юбочку, а пацан приветливо мне помахал. Я помахал в ответ и вернулся к телевизору. «Хахаля» привела, что ли? Типа я ревновать начать должен? Или я слишком много о себе возомнил? Пофигу, мне-то что?

В сенях послышались шаги, но я от Газманова отвлекаться не стал – очень уж приятно встретить в другом мире знакомое лицо. Может и кого-то реально «знакомого» найду? Вспыхнувший лучик надежды тут же был обрублен самоконтролем – надеяться и мечтать теперь нужно очень осторожно, иначе тут и там меня будут поджидать жестокие обломы.

Оборотни протопали по сеням и зашли на кухню.

– Привет! – прямо с порога жизнерадостно поздоровался пацан еще не сломавшимся от возраста звонким голосом. – Меня Алексей зовут, Лёха, я – оборотень!

Повернувшись в кресле, я выглянул в проход – глаза голубые, кожа на лице и руках – загорелая, показывает ровные белые зубы при помощи широкой, радостной, открытой улыбки – и подхватил его интонацию:

– Привет! А я Андрей, обычный человек.

– Совсем ты, Валька, дурная, – оценив синяк на скуле и помрачнев, сделал маленький оборотень замечание старшей подруге.

– Не твое дело! – фыркнула она на Леху и прошла мимо меня в свою часть комнаты.

Он прошел следом, остановившись около меня. Пожали руки, и маленький оборотень плюхнулся в соседнее кресло, не забыв зачерпнуть семечек:

– А ты из города, да?

– Из города, – подтвердил я. – Но я там меньше года прожить успел, а родился и вырос в деревне.

– Круг замкнулся! – хохотнув, продемонстрировал он навыки ассоциативного мышления и сочувственно спросил. – Это тебя Валька, да?

– Не, это я сам ударился, – ухмыльнулся я и опустил воротник. – Она – вот.

– Жуть! – оценил он и предложил. – Хочешь я за тебя с ней драться буду, чтобы честно было?

– Не, – невольно хохотнул я. – Я изобрел очень эффективный способ борьбы с Валей, поэтому больше она руки распускать не будет.

– Дурак! – раздался комментарий из-за шкафа.

– А что за способ? – блеснул любопытством в глазах Леха.

– Прости, это секрет, – покачал я головой.

– Эх, – вздохнув, расстроился он, щелкнул семечкой и обрел жизнерадостность обратно. – А пошли гулять! Эта-то… – кивнул на шкафы. – Домоседка, а я всю деревню знаю, всё покажу, со всеми познакомлю.

А может это подстава? Вернется домой Зинаида Матвеевна, а Валентина ей: «ничего не знаю, с Лёхой гулять ушел». А вечером меня найдут бездыханным где-нибудь в овраге, а рядом будет сидеть образцово-показательно ревущий и посыпающий себе голову пеплом («не уберег!») маленький оборотень, которого Валя, например, потом за мою ликвидацию в щечку поцелует. Но разве может ребенок так притворяться? Что там Константин Викторович говорил о своей школе? «Пятеро учеников»? Может у этого пацана просто друзей нет, вот и смотрит на меня с такой надеждой в глазенках?

– Пошли, – пожав плечами, я поднялся на ноги.

Лёха со счастливой рожей подскочил следом.

– Подожди, переоденусь, а то тут карманы дырявые, – вывернул я перед ним шорты. – Семечки высыпаются.

Охотно хохотнув, он кивнул:

– Я тебя во дворе подожду! Валь, пока! – подхватил портфель и выбежал из дома.

Живчик какой.