Текст книги "Мертвая вода"

Кирилл тут же придумал историю о редком издании книги Марио Бунге «Детерминизм и Причинность», которую ему дал почитать старый знакомый, хозяин букинистического магазина в форштадте. Эта часть истории Кирилла не беспокоила – пусть проверяют, если хотят. Магазин существовал на самом деле, а хозяина Кирилл знал с детства. Тогда тот еще не был букинистом, а работал с отцом Кирилла в одной очень серьезной организации.

В полисе Хелен с Кириллом отвезли котенка в ветеринарную клинику. Девушка отказалась от услуг Кирилла, сказав, что доберется домой сама.

– Хелен, я еще увижу вас? – спросил Кирилл.

Раз знакомство состоялось, хоть и не так, как они с Грубером планировали, надо было пользоваться случаем.

– Нет ничего невозможного.

На прощание Хелен подала Кириллу руку.

Кирилл, оставаясь в образе галантного джентльмена, вместо того чтобы пожать ее, наклонился и приложился губами к ладони. И тут между ними словно искра проскочила. Он не обратил на это внимания, а она списала на статическое электричество. Статика или не статика, но Хелен в тот день легла спать с мыслью о Кирилле.

Вернувшись в отдел, Кирилл не ждал от Грубера ласковых слов, и тот его не разочаровал: немедленно вызвал к себе и устроил выволочку.

– Фон Медем, вы профессионал или наивный юноша? Я не узнаю вас! Вы нарушили приказ! Вы раскрылись перед объектом и поставили под удар всю операцию! Не говоря уже о том, что вы рисковали жизнью офицера СС!

Красный и злой Грубер кругами ходил вокруг стоящего по стойке «смирно» Кирилла, вколачивая упреки, как гвозди в гроб. Кирилл молчал. Он понимал, что начальник во всем прав. Герой, спасающий женщину от насильников, это слишком избито. Хелен, если она не совсем дура, заподозрит неладное.

– Виноват…

– Вы понимаете, что, если они уйдут на дно, все, что мы до сегодняшнего дня сделали, можно будет свернуть в трубочку и засунуть в задний карман?

– Я готов подать в отставку, – вскинул подбородок Кирилл.

– Молчать!!! – взревел Грубер. – Дезертир! Сопляк! Никакой отставки, ра-бо-тать пойдешь! Работать!

Он пружинящим шагом прошелся по кабинету. Встал у окна, сцепив за спиной напряженные руки. Кирилл терпеливо ждал.

– Вы доведете это дело до конца, – не поворачивая головы, произнес Грубер. – И горе вам, если вы еще хоть раз не выполните мой приказ. Фон Медем, вы свободны.

Кирилл щелкнул каблуками и направился к выходу. Слова Грубера догнали его у двери:

– Я бы поступил так же, – тихо сказал Грубер.

Кирилл пожал плечами и закрыл за собой дверь.

На следующий день Кирилл нашел Хелен через социальные сети и назначил свидание. Они встретились в ветеринарной клинике, навестили котенка. Потом им совершенно случайно оказалось по пути.

Они быстро перешли на ты. Сначала Кирилл думал, что ему придется с натугой притворяться заинтересованным. Но скоро он с удивлением поймал себя на том, что ему нравится общаться с Хелен. Он рассказывал девушке о разных пустяках, вспоминал смешные случаи из жизни. Особенно интересовал ее отец Кирилла. Услышав о том, что он сын «того самого фон Медема», она забросала его вопросами. Кирилл не удивился: Готлиб фон Медем был фигурой легендарной. Кириллу его очень не хватало, он с гордостью вспоминал о том, каким был отец. Хелен внимательно слушала. О работе они не говорили, ни слова об СС не прозвучало.

Кирилл вряд ли смог бы объяснить, что его в ней привлекло. Совершенно обычная девушка, среднего роста, формы не выдающиеся. Волосы светлые, некрашеные. Косметикой и парфюмом почти не пользуется, одевается просто. Пластическая хирургия творила чудеса, и в полисе было очень много стильно одетых, красивых, эффектных женщин. Что далеко ходить – Полина была похожа на кинозвезду: длинные ноги, идеально скроенное лицо, остальное тоже на уровне. Рядом с ней Хелен показалась бы серой мышкой. Но от Хелен – не сравнить с холодной Полиной – волнами шло тепло, женский жар, который Кирилл чувствовал даже с закрытыми глазами. Когда они распрощались, он долго не мог прийти в себя. О работе Кирилл не вспомнил.

Кто знает, что было бы дальше, если бы Кирилл узнал о состоявшемся в тот же вечер разговоре Хелен с Феликсом. Для общения они выбрали «луковую сеть».

Теоретически «луковая сеть» была полностью анонимна. Участники сети обменивались между собой зашифрованными пакетами информации. При передаче пакета с сервера на сервер его словно бы «оборачивали» в новый слой шифрования. Потому ее и называли «луковой», по аналогии с головкой лука. Считалось, что она недоступна даже для Цербера.

Хелен вкратце все рассказала Феликсу.

«Это похоже на подставу», – отстучал Феликс в ответ.

«Согласна. Но это значит, что ничего конкретного у них нет, иначе мы давно сидели бы в Башне. Я думаю, что мне стоит поближе с ним познакомиться».

«Ты что, сошла с ума? Спать с эсэсовцем это извращение!»

«Его фамилия фон Медем!»

Феликс долго не отвечал, потом написал:

«Родственник?»

«Сын!»

«Постарайся узнать как можно больше. Вдруг он что-то знает? Держи меня в курсе. До связи», – ответил Феликс и отключился.

Через три дня они забрали котенка из клиники. Тот был еще слаб, но уже охотно подставлял лобастую голову под ласковые руки и урчал, как трактор. Он даже пытался ходить, переваливаясь с боку на бок и подволакивая лапки, забранные в специальные шины.

– Какое чудо! – не сдержала восторга Хелен, пальцем почесывая котенка за ушком.

Котенок преданно смотрел на своих новых друзей уцелевшим глазом, трогательно подергивая хвостиком, похожим на морковку.

– И правда хорош, – согласился Кирилл. – Как мы его назовем?

– Питер… Нет, Шмуэль…

– Сильвер, – предложил Кирилл. – Раз одноглазый…

– Сильвер был одноногий, – тряхнула челкой Хелен. – Но мне нравится – пусть будет Сильвер!

Препирались недолго, и Сильвера забрал к себе Кирилл. Родители Кирилла держали кота, на него было специальное разрешение, без которого нельзя было заводить домашних животных. Они с Хелен купили котенку шикарный вольер и когтеточку – на будущее, когда поправится. А потом Кирилл пригласил ее отпраздновать событие.

Хелен заскочила домой, сменила полувоенные штаны и футболку на платье, и они отправились в ресторан. В Центральном парке, чуть в стороне от прогулочных аллей за ботаническим садом, среди кипарисов располагался небольшой ресторанчик в итальянском стиле. Полногрудая официантка принесла бутылку красного вина, изящные хрустальные бокалы. Кирилл открыл бутылку, разлил вино по бокалам.

– За любовь к животным! – Он поднял свой бокал.

– За животных, которые лучше людей!

Хелен отхлебнула и поверх бокала посмотрела Кириллу в глаза. Себе-то уж можно признаться – темно-карие глаза Кирилла ей нравились, и чем дальше, тем больше. У него был очень теплый взгляд. Когда они встречались глазами, у нее кружилась голова, а мысли о вербовке куда-то улетучивались.

– Бывают люди хуже животных.

Кирилл поставил бокал на стол, отвернулся, уставившись невидящим взглядом в заросли шиповника. Лежащая на столе рука сжалась в кулак. Хелен посмотрела в резко изменившееся лицо спутника и осторожно взяла его за руку.

– У тебя на руке шрам… Не расскажешь, откуда?

Кирилл высвободил руку, спокойно произнес:

– Ты лучше о себе расскажи. Мы столько всего обсудили, а я до сих пор ничего о тебе не знаю.

– Я обычный человек, а может, и не обычный… Или стану необычной. Мир меняется, и мы меняемся вместе с ним, – Хелен улыбнулась.

– Понятно, вопросы в лоб придется для другого случая поберечь, – Кирилл улыбнулся в ответ. – Да, мир меняется, очень быстро меняется. За ним трудно успеть… А может, не нужно успевать! Я вот иногда сомневаюсь…

– Я знаю, в чем ты сомневаешься. – Хелен отсалютовала бокалом. – Ты сомневаешься в правильности происходящего. Ты смотришь, куда катится мир, и говоришь себе: а туда ли он катится? Так?

– Определенно, – кивнул Кирилл, не сводя глаз с Хелен.

Они смотрели друг другу в глаза, пока колокольчик у входа не известил о новых посетителях. Сначала Кирилл принял их за обычную компанию, но потом понял, что это семья. Трое мужей, две жены и нечто неопределенного пола. Наголо бритое, татуированное полуголое существо вели на цепочке за кольцо, продетое в нос. Если верить эсэсовскому импланту, существо было полноправным хай-теком и выбрало такую жизнь само.

Компания чинно расселась за длинным столом. Существу поставили миску у ног. Чавкая, оно принялось есть.

– Ты об этом? – вполголоса сказал Кирилл.

Хелен пожала плечами и быстро показала пальцем куда-то в сторону. Кирилл скосил глаза. За соседним столиком сидели несколько молодых людей. По характерному неряшливому виду и худым бледным лицам Кирилл опознал геймеров-виртоманов. У некоторых из рук торчали разъемы для капельниц – верный признак деградации, когда виртоман переходит на питательные растворы вместо обычной еды. Геймеры обсуждали свои геймерские дела, в разговоре мелькали слова: «шмот», «персы», «артефакты». Чувствовалось, что кроме виртуальных игр их ничего не интересует. Нетронутый торт со свечками наглядно показывал, что привело геймеров в ресторан.

– Понимаешь, Кирилл, можно сидеть сложа руки и вздыхать: куда катится мир? А можно катить его туда, куда считаешь нужным. Выбор твой…

Хелен наклонилась ближе к Кириллу. Он вдохнул запах ее волос и на мгновение потерял самообладание. Чтобы отвлечься, он стал разглядывать посетителей. В ресторане в этот день хватало всяких.

– Разве об этом мы мечтали в детстве? – задумчиво сказал Кирилл, вспомнив слова Жиля. – А ведь все могло сложиться иначе.

– Безвыходных положений не бывает! – сверкнула глазами Хелен.

– Это похоже на подпись к иллюстрациям Камасутры…

До Хелен наконец дошло, и она громко, раскатисто расхохоталась, показывая крепкие белые зубы. Кирилл тоже засмеялся.

Потом они долго гуляли среди диковинных деревьев, сидели на лавочке у пруда с лебедями, слушали пение птиц в бамбуковой роще. Вокруг неспешно прогуливались хай-теки, проносились по велодорожкам велосипедисты в облегающей яркой одежде; прошагал под барабанный грохот отряд юных брейвиков.

Солнце клонилось к закату, но полис и не думал затихать: начиналась ночная жизнь. Редко кто из хай-теков работал полный рабочий день. На личную жизнь и развлечения времени хватало. Когда зажглись фонари и приличную публику на аллеях сменили разнузданные ночные гуляки, Кирилл проводил Хелен до дома. Но не остался – время для этого еще не пришло.

В самом центре Западного форштадта, в двух кварталах от площади, где сходились транспортные потоки, находилась букинистическая лавка. Хозяина лавки в форштадте считали хоть и безобидным, но чудаковатым стариком. И клиенты его были из таких же, как он, городских сумасшедших. В эпоху хай-тека пользоваться таким большим и неудобным носителем информации, как бумажная книга, могли только спятившие коллекционеры. И странное дело, но в форштадте, где выживал сильнейший, букиниста не трогали. Его не грабили, он не вылетал в трубу и даже уличные хулиганы обходили стороной. Казалось, какая-то грозная тень хранила и скрывала магазин от алчных взглядов.

Колокольчик над дверью мелодично звякнул. Кирилл галантно придержал для Хелен дверь. Склонив голову, чтобы не зацепить низкую притолоку, вошел за девушкой. Дверь захлопнулась, наглухо отрезав городской шум.

Внутри пахло старыми книгами. Тусклая желтая лампа под потолком едва освещала дубовую стойку, оставшуюся с тех времен, когда здесь был паб. В глубь лавки рядами уходили забитые книгами полки, теряясь в темноте. На незанятой полками стене висели старинные картины. Ничего не напоминало о том, что снаружи двадцать первый век. Даже телефон на прилавке был старинный, с наборным диском. Каждый раз, когда Кирилл его видел, ему все время хотелось поднять трубку. Он бы не удивился, услышав гудок. Кирилл бросил берет на прилавок, постучал.

– Есть тут кто-нибудь? – громко сказал он по-русски. – Господин Бауэр?

Из-за полок отозвался дребезжащий старческий голос.

– Сейчас-сейчас! Иду-иду!

Шаркая растоптанными туфлями, на свет вышел высокий худой старик.

– Здравствуйте, господин офицер, – слегка поклонился он.

Кириллу бросился в глаза контраст между седой головой, морщинистым лицом и крепкой загорелой шеей. В пронзительном взгляде ни капли старческой немощи. Молодые и цепкие глаза осмотрели Кирилла с головы до ног.

– Я не офицер, – поправил Кирилл.

– Не прибедняйтесь, молодой человек, вам это не идет, – в глазах старика заплясали чертики. – Я пожил на этом свете и, когда вижу офицера, так и говорю.

– Здравствуйте, дядя Конрад! – спохватился Кирилл. – Я очень рад вас видеть!

– И я рад тебя видеть, Кирилл! Ну-ка, познакомь меня со своей очаровательной спутницей!

Кирилл представил Хелен. Старик поклонился и торжественно поцеловал Хелен руку.

– Я есть очень рада знакомству, – смутилась Хелен.

– Вы не говорите по-русски? Ах, я старый дурак, – всплеснул руками хозяин и перешел на немецкий: – Я совершенно упустил из виду, что вы можете не знать русского. Я молю о прощении!

Кирилл прошелся вдоль полок, разглядывая корешки книг. Конрад взял Хелен под руку и увлек в глубь магазина.

– Давно ко мне не заходили столь прекрасные юные дамы! Я сделаю вам кофе, особенный кофе по особенному рецепту… О, вы не знаете, какой у меня кофе! Такой кофе когда-то умели варить только в Старом Яффо и в Праге, и то не во всех кофейнях!

Старик щелкнул переключателем. За полками обнаружился уютный уголок: несколько кресел вокруг круглого столика и торшер. Хелен села в кресло, чувствуя себя неловко: с чего вдруг такая честь? Но отказываться не стала, побоялась обидеть радушного хозяина. Букинист суетился вокруг нее, то наливая кофе, то пододвигая вазу с печеньем, то предлагая плед.

– Вы каждого клиента так встречаете? – удивилась Хелен.

– Сказать правду, у меня их почти нет, клиентов, а те, что есть, давно ко мне ходят и стали, не побоюсь этого слова, друзьями. Взять хотя бы Кирилла! Скажу вам по секрету, вам неимоверно, сказочно повезло с ним. Он тоже особенный, как его отец…

– Вы знали его отца? – подобралась Хелен.

– Знал ли я Готлиба фон Медема? О, мы были лучшими друзьями. Он был постоянным клиентом моей лавки. Круг по-настоящему интеллигентных людей стал очень узок в последние десятилетия. Чума, война… Так что нет ничего удивительного в том, что все мы в конечном итоге собрались в одном месте. Я доставал ему книжки для Кирилла. – Букинист многозначительно поднял палец. – Иллюстрированные русские сказки. Маленький Кирилл их очень любил.

Кирилл, стоявший за шкафами, улыбнулся. На его взгляд, старый зубр переигрывал. Хотя в его словах не было ни капли лжи. Он действительно доставал сказки, которые маленькому Кириллу читала няня. Потрепанные, с пожелтевшими от времени страницами, но при этом очень интересные. Вот только в то время дядя Конрад носил генеральские погоны. Лавка появилась позже.

– Расскажите о нем, – попросила Хелен.

– О Готлибе? Вы все знаете и так: посмотрите на своего спутника. Они очень похожи – отец и сын; не внешне, разумеется, внутренне. Кирилл такой же напористый, целеустремленный и уверенный в себе человек, как и его отец…

Старый букинист добрых два часа развлекал Хелен разговорами, а на прощание подарил коллекционное издание стихов Уильяма Блейка.

– Чудесный старик, – сказала Хелен на обратном пути. – Он русский?

Кирилл объяснил, что дядя Конрад немец, просто помешан на русской литературе, как и отец Кирилла. Это была полуправда – отец Кирилла хотел, чтобы сын знал русский, и покупал ему книги. Даже прислугу нанял русскую. Но любовь к языку тут была ни при чем.

Кирилл мог бы многое рассказать о Конраде Бауэре, настоящая фамилия которого была Пильгер. О том, как молодой художник нарисовал карикатуру на Мухаммеда и стал объектом охоты. Как в родной стране для него не нашлось безопасного угла. Как он переезжал с места на место, как его всюду преследовали исламисты: плевали, бросали камни. А власти просвещенной демократической Европы смотрели на травлю сквозь пальцы, чтобы не задевать чувства верующих. Однажды на дом, где жил художник, напала банда фанатиков. Жену изнасиловали и убили у него на глазах, перерезали глотки детям – годовалым близнецам. А художника оставили на потом. Его спас сосед-студент, левый активист с аристократической фамилией фон Медем. После того как полиция закрыла дело «за отсутствием подозреваемых», фон Медем резко сменил политические взгляды. А художник надел военную форму и вернул долг с процентами… Но такие истории лучше не рассказывать юным особам.

Вагон монорельса был полон. Из форштадта возвращались гуляки, измотанные бурной ночью в увеселительном квартале. Кто-то громко, на весь поезд рассказывал в подробностях об оргии с малолетками, в которой участвовал.

Кирилл молча смотрел в окно. С высоты эстакады он видел привычную для Периметра картину: голая, безжизненная поверхность, изрытая воронками, с торчащими тут и там башенками автоматических пулеметов и огнеметов. Среди воронок кое-где чернели обгоревшие туши животных, по глупости зашедших в запретную зону. Подходы к полису надежно охранялись от любого вторжения.

Они сошли на первой же станции и пошли пешком. Дом Хелен оказался по дороге. Кирилл довел ее до дверей квартиры. Хелен зашла внутрь, а он остановился у порога.

– Ну же, мужчина, – Хелен выглянула из прихожей, – ты меня весь день обнимал… На словах. Пришло время обнять по-настоящему. Пойдем…

Серо-зеленые глаза и рассыпавшиеся светлые волосы делали ее похожей на русалку. Она взяла Кирилла за руку и мягко, но настойчиво потянула в квартиру. Он не сопротивлялся.

Технополис Штильбург, май, 2069

Оркестр играл бравурный марш. Весеннее солнце горело на меди труб и начищенных до блеска ботинках. Две сотни молодых парней, только что окончивших курс молодого бойца, отправлялись к новому месту службы. На перроне не протолкнуться. Сверкали новенькие кокарды и нашивки. До прибытия поезда оставалось полтора часа. Солдаты наслаждались последней возможностью пообщаться с родными и близкими.

Кирилл стоял в кругу приятелей и любезничал с сестрой сослуживца. Девушка кокетничала и строила ему глазки, они обменялись адресами электронной почты, но Кирилл знал, что она не станет его ждать.

Пришел отец. Они с Кириллом вышли в зал ожидания. Охранявший вход гаупт-ефрейтор и не подумал возражать, глядя на седого, увешанного боевыми наградами оберста. Когда Кирилл с отцом проходили мимо, ефрейтор вытянулся в струнку.

– Как мама? – спросил Кирилл.

Отец приехал прямиком из больницы.

– Без изменений, – махнул рукой отец. – Какие могут быть изменения?

– Жаль, что меня не отпустили к ней, – нахмурился Кирилл.

– Ни к чему тебе видеть маму такой! Пусть она останется у тебя в памяти здоровой и веселой. Так будет лучше. Ладно, сын, давай о другом поговорим. У меня к тебе серьезный разговор. Прежде чем ты уедешь на фронт, ты должен узнать…

– Да какой там фронт, – махнул рукой Кирилл. – Я же оператор комплекса огневой поддержки, «фантазер». Буду в тылу сидеть и роботом управлять. Самое страшное, что может случиться, – кофе на брюки пролью.

– Война всегда война, сын. – Отец словно бы не заметил, что Кирилл его перебил. – Думаю, ты это поймешь со временем. Но хватит болтать, времени у нас немного, а я должен успеть рассказать тебе…

* * *

Часы уцелели чудом. Раньше, до войны, их было по две штуки на каждую платформу, теперь остались только одни. Солнечные панели исправно подзаряжали батареи, и часы служили верой и правдой, даже оставшись в гордом одиночестве. Стоявший на перроне офицер в форме бундесвера глянул на наручные часы и отметил, что уцелевшие часы отстают на одну минуту. Офицеру на вид было не больше тридцати, на его плечах сверкали серебром погоны оберст-лейтенанта. Он потер седой висок и сгорбился.

Стоявший рядом с ним сержант обеспокоенно взглянул на белое как мел, лицо офицера.

– Командир, с вами все в порядке?

– Да. – Офицер выпрямился и расправил плечи.

Он не спал уже третьи сутки, у него сильно болела голова, но подчиненным об этом знать незачем.

– Озолс, за мной! – приказал офицер и зашагал к вокзалу.

Он не стал выговаривать сержанту за излишнюю фамильярность. Война стерла границы между ветеранами. Они прошли через ад, и те, кто выжил, стали братьями, независимо от чинов. Полтора года боев, потерь и отступлений…

Над Старой Европой реяло зеленое знамя ислама. Многочисленные и вооруженные до зубов солдаты Халифата наступали на всех фронтах, убивая любого, кто не соглашался принять ислам. Свободный мир на глазах сжимался. Полыхал юг России. На востоке Украины напор турецких частей с трудом сдерживали русско-украинские соединения. Давно пали Германия и Польша. Теперь очередь дошла до Латвии и Белоруссии. Остатки армий НАТО, оставшихся верными присяге, с боями откатывались на восток. Перед ними рекой текли беженцы, наполняя страхом сердца жителей пока еще незатронутых войной земель. Европейцы проигрывали войну, окончательное поражение было лишь вопросом времени. Проигрывали, но не сдавались. Не сдавался оберст-лейтенант фон Медем, не сдавались солдаты ставшей легендарной Балтийской бригады, которыми он командовал.

В начале войны фон Медем был командиром резервного батальона бундесвера. Через месяц тяжелых кровопролитных боев от него осталась неполная рота. К тому времени объединенное командование поняло, что национальные части себя изжили. Батальон отвели на переформирование и развернули в бригаду, пополнив остатками разбитых соединений. Костяк составили немцы. Кроме них в бригаде были поляки, евреи, латыши и эстонцы, чехи, мадьяры, шведы. Поначалу фон Медему пришлось жестко пресекать межнациональные споры, но после нового витка боев, когда бригада провела на передовой три недели, все разногласия отошли на второй план. Солдаты стали братьями по оружию. Бригада отчаянно дралась в Польше и Литве и отступила, оставляя за собой наспех сколоченные кресты, которым не суждено было простоять долго: «бородатые» не щадили христианских могил.

В Риге в бригаду влились остатки латвийской армии. В ожесточенных уличных боях им удалось остановить наступление войск Халифата. За это бригада получила название Балтийской. Затем ее перебросили в Белоруссию, на отдых, оказавшийся слишком коротким: фронт рухнул.

Население в страхе бежало на восток. Единственным боеспособным соединением на пути противника оставалась бригада. Три с лишним сотни бойцов – и на батальон не наскрести, одно название, а не бригада, с горечью думал фон Медем, шагая к зданию вокзала. Было по-осеннему холодное утро. Под каблуками начищенных до блеска ботинок трещал лед замерзших за ночь луж.

Передовой отряд бригады, разведрота на вездеходах под командованием лейтенанта Райхерта, занял станцию еще ночью. С первыми лучами солнца к перрону подошел эшелон с остатками бригады.

От вокзала осталась половина. Стеклянный свод зала ожидания обрушился внутрь вместе со стенами. Правое крыло сложилось, точно карточный домик, превратившись в груду ощетинившихся арматурой обломков. Вечером сошел с рельсов поезд, перегородил путь, и на станции застряло несколько составов с беженцами. На ночь людей устроили в здании вокзала. А утром, перед рассветом, «бородатые» накрыли станцию ракетами.

На руинах копошились люди. Среди маскировочных курток солдат мелькали яркие комбинезоны пожарно-спасательной службы и русского МЧС. За полтора года на войне фон Медем видел и не такое, и беспокоиться не стал. Райхерт доложил обстановку: почти всех раненых вытащили, беженцев перевели в рядом стоящее здание вокзала пригородных линий.

К офицерам подошел человек в синей куртке МЧС и стал быстро говорить по-русски.

Фон Медем жестом остановил его и позвал сержанта. С помощью Озолса удалось найти общий язык. По словам эмчеэсника, отряд спасателей работал в Белоруссии уже месяц. Когда фронт подошел ближе, их эвакуировали на поезде – том самом, что вез беженцев. Никто из спасателей не пострадал. Как только закончился обстрел, они принялись вытаскивать пострадавших. Сейчас пытаются добраться до тех, кого завалило обломками. Выживших почти не было – здание вокзала построили еще при Сталине, без стальных балок и бетонных плит. Под обломками практически не осталось пустот, где мог кто-то уцелеть.

Райхерт выглядел плохо – красные от недосыпа глаза, дрожащие руки. Но смотрел твердо и докладывал четко.

– Хорошо, работайте, – кивнул фон Медем. – Что там с путями?

– Расчищаем. Я послал людей искать железнодорожников. Локомотивы надо заправить, проверить пути и все такое. Плохо, что людей нет: кого эвакуировали, кто сам уехал. Разрешите продолжать?

Фон Медем отпустил лейтенанта. Подошел к руинам, зашел внутрь. Грязные и усталые спасатели не обратили на него никакого внимания. Один, увидев, что фон Медем стал карабкаться по куче обломков вверх, с криком оттолкнул его. Озолс, как тень сопровождавший командира, поднял винтовку и щелкнул предохранителем. Спасатель, увидев красно-бело-красную нашивку на рукаве сержанта, что-то прошипел сквозь зубы. Озолс рванулся к нему. Казалось, сержант убьет не раздумывая.

– Не сметь! – Фон Медем с силой дернул Озолса за локоть.

Тот не стал спорить с командиром, отошел, бормоча под нос что-то неразборчивое.

– Спроси его, они проверили ту часть? – Фон Медем показал на кучу обломков у правого крыла.

Озолс спросил у ближайшего спасателя, тот коротко кивнул и вернулся к работе. Даже спустя много лет фон Медем не мог сказать, отчего его вдруг потянуло туда, что заставило рыться в обломках. На глазах у удивленного сержанта он стал разгребать кирпичи, пробираясь к оставшейся целой стене.

– Озолс, тащи лом! – бросил он через плечо.

Озолс принес не один лом, а два, и стал рядом с командиром. Они раскидали кучу кирпичей у стены. Сержант громко захохотал.

– Что такое? – спросил фон Медем.

– Ленин, – показал Озолс и снова согнулся в приступе смеха. – Мы откопали Ленина!

Из-под обломков показалось белое гипсовое лицо с бородкой. Фон Медем, уже готовый плюнуть и отойти, вдруг напрягся.

– Подожди, тут что-то еще, – бросил он Озолсу и принялся отбрасывать в сторону кирпичи и доски. Увидев кровь, сержант посерьезнел и бросился помогать. Вскоре среди мусора мелькнула человеческая рука. Снизу вдруг послышался истошный детский плач.

– Здесь выжившие! Ребенок! – крикнул фон Медем.

На крик сбежался народ. Спасатели оттеснили военных и принялись за дело. Спустя несколько минут из-под завала с величайшими предосторожностями достали крохотный пищащий сверток.

– Вот так штука, – почесал в затылке Озолс. – Ленин-то, паскуда, ребенка спас. Если б не статуя, раздавило бы сопляка, как его мамашу.

Гипсовый Ленин, падая, убил мать… и спас ребенка, загородив от падающих обломков. Стоящие вокруг мужчины замолчали, поняв, что увидели чудо.

– Мальчик или девочка? – спросил фон Медем.

Внезапно пересохшая глотка заставила голос задребезжать.

– Мальчик, – ответил с русским акцентом один из спасателей.

– Вот что, Озолс, – фон Медем повернулся к Озолсу и приказал: – Бери документы матери, попробуй найти родственников или кого-то, кто знал эту семью.

– А ребенка куда? – спросил говоривший по-немецки спасатель.

– Мы о нем позаботимся.

Спасатели о чем-то заспорили, потом говоривший по-немецки протянул ребенка фон Медему.

– У вас ему будет лучше всего, – сказал спасатель.

Мир рушился, и спаянный боевой отряд оказался самым безопасным местом.

Фон Медем взял малыша на руки. Младенец посмотрел на него и улыбнулся беззубым ртом. Мужчина тронул ребенка за нос. Детские пальчики сомкнулись вокруг мизинца. На глаза офицера навернулись слезы. Он отнес ребенка к поезду, отдал военврачу и направился в штабной вагон.

Там его уже ждали офицеры. Командир первого батальона, капитан Домбровский, стал объяснять, показывая на карте:

– Я расставил людей по точкам. Мы контролируем подходы к станции, есть мобильная группа – резерв. Два беспилотника уже в воздухе, держим все в радиусе трех километров под наблюдением. Связь со штабом так и не восстановлена.

Фон Медем посмотрел на заместителя по электронной разведке и наблюдению, лейтенанта Бен-Элиягу.

– Все спутники связи одновременно исчезли с экранов, – доложил лейтенант.

– Командир, надо что-то решать, – вперед вышел майор Вайс, начальник штаба. – У нас на хвосте целая дивизия. Помощи ждать не от кого. В таких условиях выполнять приказ, который отдал сутки назад какой-то штабной болван, не знающий обстановки…

– Майор Вайс, – стальным голосом сказал фон Медем.

Вайс встал по стойке «смирно».

– Хочу вам напомнить, что мы все еще в армии, а не в банде. Мы давали присягу! У нас есть приказ удерживать узловую станцию до семнадцати ноль-ноль. И мы его выполним! Приказы не обсуждаются! Я не потерплю здесь демократии! – осадил фон Медем попытавшегося что-то сказать Домбровского.

Короткими рублеными фразами командир изложил план действий на ближайшие двенадцать часов.

Передовые отряды противника наступали бригаде на пятки, и фон Медем готовил им «теплую» встречу. Мобильные группы снайперов, стрелков и гранатометчиков под командованием капитана Домбровского заняли позиции вокруг станции. За уцелевшим зданием развернули гаубичную батарею.

– На путях стоят гражданские составы, проследите, чтобы локомотивы заправили как можно быстрее. Я хочу, чтобы к двенадцати ноль-ноль все гражданские покинули станцию. В первую очередь отправлять женщин и детей. Не хватало еще, чтобы этот бродячий цирк путался у нас под ногами, когда начнется бой. Всем все ясно?

Офицеры кивнули. Фон Медем пошел в купе переодеваться. Офицер не может себе позволить быть похожим на бродягу. Даже во время тяжелых боев за Ригу, когда каждая минута отдыха была на вес золота, фон Медем находил время побриться, привести в порядок одежду и почистить ботинки. За чисткой ботинок его и застал вернувшийся сержант.

Родственников он не нашел. Женщина с ребенком ехала одна, села в поезд вечером, а ночью поезд разбомбили. Фон Медем пролистал окровавленный паспорт. Светлана Ковалева, гражданка Российской Федерации. На странице «дети» значился сын Кирилл, в графе «супруги» прочерк.

– Озолс, ты веришь в судьбу? – задумчиво спросил фон Медем.

– После Риги у нас в бригаде неверующих не осталось, – серьезно ответил сержант. – Думаете оставить ребенка себе?

– Да, – коротко ответил фон Медем.

У него не было детей. Они с супругой пытались завести ребенка, но не получалось. Она предлагала ему развестись и найти другую женщину, которая сможет родить, но он наотрез отказался.

– Это судьба, – задумчиво сказал фон Медем и положил паспорт в карман. – Значит, Кирилл… Знаешь, Озолс, это знак надежды, лучик света в кромешной тьме. Все рушится, кругом кровь и смерть, и кажется, что воевать больше не за что… А потом появляется новая жизнь, и надежда рождается заново. Это судьба, Озолс!