Текст книги "Под сводами Дворца правосудия. Семь юридических коллизий во Франции XVI века"

в продолжение вдовства указанной дамы Маргариты Ле Клерк она столкнулась с необходимостью нести большие расходы и траты, чтобы сохранить семью. Указанный Ле Клерк по мере своих возможностей участвовал в этом, для чего поступил на службу к Монсеньеру его высокопреподобию кардиналу Лотарингскому и господам его братьям, в бытность их юными[114]114
  Речь идет об Антуане II (1489–1544), герцоге Лотарингском, Клоде Лотарингском (1496–1550), первом герцоге де Гиз, и Жане (1498–1550), кардинале Лотарингском (с 1518). Соблазнительно увидеть влияние Ле Клерка в ультракатолической позиции, характерной для Лотарингского дома. Но если его уроки и возымели действие, то сказалось это лишь через поколение, поскольку непосредственные ученики Ле Клерка проявляли известное легкомыслие в делах веры.


[Закрыть]… а также оплатил все расходы на похороны, погребение и исполнение завещаний… матери Николя Ле Клерка и указанной госпожи Маргариты, своей сестры, в сумме до 1000 экю-солей. Также указанный Николя Ле Клерк основал и поддерживал некие благочестивые вклады, согласно пожеланию его покойной сестры, и способствовал украшению церкви Сент-Андре-дез-Ар[115]115
  «pour la conservation de sa maison, a ledict maistre Nicole Le Clerc, selon sa possibilité faict de mesmes, et pour ce faire a suivy et s’est employé au service de Mons. le reverendissime cardinal de Lorraine et de messieurs ses frères durant leur jeunesse… à payé les frais funeraux, оbseques et legs de feue damoiselle Katherine de Vaudetard, mère dudit m. Nicole Le Clerc et de ladicte dame Marguerite, sa soeur, montant a mil écus soleil… aussi ledit m. Nicole Le Clerc faict et entretenu certaines fondations selon l’intancion de ladite défuncte sa soeur donné et presenté à l’église Sainct-Andry des Ars plusieurs ornemens» (AN. Y 93. Fol. 120). Этот акт, как и другие акты Ле Клерка, зарегистрирован в парижском Шатле, с ним можно ознакомиться по публикации: Inventaire des registres des insinuations du Châtelet de Paris: Règnes de François I et de Henri II / Ed. par E. Campardon et A. Tuetey. Paris, 1906 (далее – IRI). Р. 296.


[Закрыть].

Задача украшения приходской церкви, в соответствии с завещанием Маргариты, чей муж был там похоронен в капелле Св. Николая, оказалась тем более важной, что Николя Ле Клерк долгие годы был кюре этой церкви, являвшейся символическим центром патримонии Ле Клерков. Важную роль в этом играл университет, который обладал правом светского патроната над некоторыми парижскими церквами, в том числе и над церковью Сент-Андре-дез-Ар. Это означало, что на освободившееся вакантное место кандидатуру выдвигали по очереди факультеты и нации. Впрочем, такой порядок не препятствовал превращению «университетских» приходов в почти семейную собственность влиятельных парижских родов. Так, на протяжении большей части XVI века приход Сен-Ком-э-Сен-Дамиан удерживала парижская семья Версорисов[116]116
  См.: Уваров П. Ю. Университет – дочь двух отцов? История как аргумент в суде и средство социальной консолидации (Париж, 1586) // Люди и тексты: Исторический альманах. 2013. Историческое знание в контексте книжной культуры. М., 2014. С. 183–226.


[Закрыть]. Церковь Сент-Андре-дез-Ар также осталась в руках Ле Клерков. В 1547 году племянник теолога, Пьер Ле Клерк, доктор прав и хранитель апостолических привилегий Парижского университета, сменил дядю на должности кюре. Впрочем, в акте Пьер обвинялся в том, что завладел приходом обманным путем, воспользовавшись болезнью Николя Ле Клерка[117]117
  Вероятно, когда декан заболел, племянник уговорил его осуществить премутацию – временную передачу церковного бенефиция, чтобы сохранить его в семье. Сам Николя Ле Клерк, по-видимому, заболел тяжело, поскольку согласился на этот шаг. Уступка (резигнация) прав на должность кюре церкви, находящейся под университетским патронатом, облегчалась тем, что Пьер Ле Клерк сам был доктором права и университетским деятелем. Однако племянник не вернул богатый приход своему дяде, когда тот выздоровел. Премутация была не вполне каноничным действием, и поэтому оспаривать его по суду декан не мог.


[Закрыть].

В этих и во многих других случаях теолог

жаловался перед Богом и правосудием на величайшие несправедливости, беспокойства, неблагодарности и клевету, чинимые против него… племянниками, в отношении которых из-за их подношений, связей, затягивания, жульничества, проволочек, подвохов и прочих зловещих обходных путей он не смог добиться правосудия[118]118
  «se complaignant à Dieu et à justice des grans tortz, iniquities, ingratitudes et calumpnies commis envers luy par… ses nepveuz, contre lesquels, pour leurs portz, faveurs, longeurs, delays, surprinses et autres voyes obliques et sinistres, il n’a peu avoir justice, ne raison» (AN. Y 95. Fol. 256v; IRI. № 3357).


[Закрыть].

Мы можем увидеть в его актах мнительность, подозрительность, склонность к конфликтам и нелюбовь к компромиссам, что проявлялось и в университетской карьере. Не отрицая этого, отметим еще раз, что сам характер актов – отмена дарений – диктует такой стиль, коль скоро надо было доказать неблагодарность и, что еще пуще, угрозу жизни дарителю. Он разоблачает намерение племянников «замучить указанного мэтра Николя Ле Клерка и мучениями заставить его принять смерть и в величайших бедствиях окончить свои короткие дни старости»[119]119
  «tourmenter ledict m. Nicole Le Clerc, et pour tourmens le faire mourir et en grant calamyté finir ses brief et vieulx jours» (AN. Y 93. Fol. 121; IRI. № 2518).


[Закрыть]. Несмотря на грустное пророчество, сделанное в 1547 году, дни его старости были не столь коротки. Он прожил еще больше десяти лет, пережив племянницу с ее супругом, неблагодарных племянников и даже своих учеников из Лотарингского дома.

Б. Канцлер Жак Спифам (1503–1566)

Жак Спифам происходил из семьи итальянских финансистов, давно укоренившихся в Париже. Став доктором обоих прав (in utroque jure), он некоторое время преподавал в коллегии кардинала Лемуана, был избран прокурором французской нации и ректором университета. При этом он был секретарем кардинала Лотарингского (о котором речь шла выше), а впоследствии и его викарием. В 1529 году он стал обладателем должности советника-клирика Парижского парламента и играл важную роль в среде парижских магистратов. В это же время он получил несколько церковных бенефиций. Став в 1533 году канцлером университета, он стремился восстановить значимость этой должности, используя еще и свой статус советника Парламента для преобразований в стенах alma mater. Он возглавляет парламентскую комиссию, призванную реформировать факультет права, и всерьез пытается превратить символические права канцлера, от имени которого происходило присвоение степени, во вполне реальные прерогативы. В 1536 году это стало причиной конфликта с факультетом теологии, а в 1540 году – с факультетом медицины. О последнем случае мы осведомлены полнее. Медики традиционно приносили канцлеру на подпись список кандидатов, ранжированный в соответствии с академическими успехами. Спифам же настаивал на своем праве решающего голоса. Ему удалось добиться, чтобы процедура происходила не на факультете медицины, а в зале епископского дворца в присутствии канцлера[120]120
  Crevier J. L. B. Op. cit. T. 5. P. 357.


[Закрыть]. Поскольку конфликт разбирался в Парламенте, мы знаем аргументы Спифама, высказанные его адвокатом:

согласно апостолическим и королевским привилегиям канцлер Парижской Церкви предназначен к управлению и надзору за обучением в Парижском университете, и ему дана власть испытывать студентов, в зависимости от факультета и науки, которыми они занимаются, и присваивать им метризу и степень по их заслугам[121]121
  «par privilégues Apostoliques & Royaux est le Chancelier de l’Eglise de Paris… préposé au régime direction, & superintendance de l’estude de l’Université de Paris, luy est baillé puissance de prouver les estudians selon les Facultez & Sciences esquelles se font appliquez, leur conferer la Maistrise & degrez selon leurs merites» (Du Boullay C. E. Op. cit. P. 346).


[Закрыть].

Таким образом, постановление парламента от 1 июня 1540 года можно считать частичной победой канцлера – его контроль над процедурой экзаменов укрепился.

Был ли он озабочен лишь усилением своих властных полномочий или пытался провести реформу в гуманистическом духе за счет контроля со стороны Парижского епископства, во главе которого в то время стоял Жан Дю Белле? Был ли Спифам в 30–40-х годах XVI века интегрирован в круг гуманистов-реформаторов, находившихся под покровительством Парижского епископа? На эти вопросы нет однозначного ответа, но, во всяком случае, в глазах «консервативной партии» он мог казаться фигурой подозрительной. Также относились и к его начинаниям.

Однако Спифам не оставил попыток провести реформы в университете. После поражения в деле Галанда он сумел реформировать коллегию Трегье, Нарбоннскую коллегию и родную для него коллегию кардинала Лемуана.

Жаку Спифаму приходилось уделять много времени делам семьи[122]122
  Подробнее о клане Спифамов см.: Десимон Р., Мий Э., Уваров П. Ю. Семейные ценности Спифамов (разрывы и преемственность в парижском линьяже XVI–XVII вв.) // Средние века. М., 2011. Вып. 72 (1–2). С. 274–306.


[Закрыть]. В 1529 году его старший брат Гайар Спифам был арестован вместе с другими финансистами. После длительного процесса в 1534 году ему было предъявлено обвинение в хищении королевских денег на сумму 692 585 ливров[123]123
  Это была грандиозная сумма. Даже главного финансиста, «генерала финансов», чей процесс в 1527 г. был самым громким, обвинили в растрате «всего лишь» 300 тысяч ливров. См.: Нamon Ph. Messieurs des finances: Les grands officiers de finance dans la France de la Renaissance. Paris, 1999. P. 183–185.


[Закрыть]. На следующий день он разбился насмерть, упав с балкона тюремной часовни на каменный пол (семья настаивала на том, что это был несчастный случай). Семья должна была вернуть огромную сумму. Жак Спифам взял на себя переговоры с казначейством об уменьшении долга. В итоге ему удалось повернуть дело так, что Спифамы компенсировали лишь 20 тысяч ливров, мотивируя это полным отсутствием средств. Впрочем, это не помешало сыновьям Гайара со временем приобрести достаточно выгодные должности. Эта история свидетельствует о ловкости Жака Спифама, о наличии у него связей и влияния в кругах чиновников и судейских. В 1544 году он приобретает должность президента Палаты расследований Парламента, а 1546 году получает епископскую кафедру Невера и в этом качестве представляет Францию на Тридентском соборе. В 1554 году он становится докладчиком прошений королевского дворца (это была своего рода «номенклатурная» должность, обладателям которой доверяли особо важные поручения). К началу 50-х годов XVI века его светская и духовная карьера складывалась наилучшим образом.

В парижских нотариальных архивах сохранилось немало актов Жака Спифама, но в них не было столь яркой индивидуальности, как в актах Николя Ле Клерка. Хотя и у него можно найти любопытные вещи. В 1544–1546 годах он регистрирует два дарения (без объяснения причин) некоей Катрине де Гасперн, вдове Этьена де Греля, прокурора парижского Шатле, и ее малолетнему сыну Андре[124]124
  1544 год – AN. Y 89. Fol. 383v; IRI. № 1432; 1546 год – AN. Y 92. Fol. 144v; IRI. № 2223. Речь шла о передаче вдове небольшого участка земли близ города Мелен и 200 ливров ее сыну. В дарениях, адресованных лицам, не находящимся в родстве с дарителем, обычно приводилась мотивация: «в благодарность за оказанные услуги», «по любви и доброй склонности» или в силу благочестивых соображений. Ничего этого у Спифама не было.


[Закрыть]. В завещании, составленном Спифамом в 1552 году, ничего не говорится об этом семействе. Но оно примечательно полным отсутствием обычных для такого рода документов благочестивых формулировок, указаний на организацию заупокойных месс, раздачу милостыни бедным, прославление своего святого покровителя[125]125
  AN. MC. VIII. 294.


[Закрыть]. Это может свидетельствовать о симпатии епископа Неверского протестантским учениям.

Из актов парижской нотариальной конторы, клиентом которой был Жак Спифам, следует, что в 1558 году он начинает энергично освобождаться от многочисленной недвижимости и должностей, переводя их на других лиц[126]126
  AN. MC. VIII. 236, 237.


[Закрыть]. Финалом этой деятельности стала резигнация в январе 1559 года Неверского епископства племяннику Жилю Спифаму, сыну покойного Гайара. В начале того же года Жак Спифам бежал в Женеву. Он был далеко не единственный из французских прелатов, эмигрировавших к Кальвину, но отъезд Спифама стал одним из самых скандальных. К тому же он прибыл в Женеву с уже известной нам Катриной де Гасперн и двумя детьми, предъявив в Женевской консистории странный документ. Это было нотариально заверенное свидетельство об их тайном браке, датированное 1537 годом. В Женеве брак Спифама был признан легитимным, а дети – рожденными в законном браке. Жак Спифам стал весьма влиятельной фигурой в стане кальвинистов. Ему доверяли дипломатические миссии; в 1562 году принц Конде назначил его сюринтендантом Лиона, занятого гугенотами, позже Спифам представлял интересы Женевы при дворе Жанны д’Альбре.

Но на свою беду Спифам вступил в конфликт с некоторыми из своих единоверцев, возбудив против них процесс в Женеве; те ответили ему встречными исками. В Париже советник Парламента Жан Спифам, старший из сыновей Гайара, также начал судиться со своим беглым дядей, поскольку бывший епископ решил выделить солидную долю наследства своим детям от Катрины де Гасперн, что вызвало решительные протесты семьи Спифамов. Для советника Парламента оказалось несложно доказать, что «брачный контракт» является фальшивкой, так как в 1537 году супруг Катрины, прокурор Этьен де Грель, был еще жив и она не могла считаться вдовой. Дети, рожденные любовницей священника при живом муже, конечно, никаких имущественных прав иметь не могли. Если в Париже был оспорен лишь раздел наследства Жаком Спифамом, то для его женевских врагов обвинение в подлоге оказалось более грозным оружием. Адюльтер и клятвопреступление карались кальвинистами значительно серьезнее, чем католиками. Весной 1566 года Жак Спифам в Женеве был обезглавлен[127]127
  Delmas A. Le procès et la mort de Jacques Spifame // Bibliothèque d’Humanisme et Renaissance. 1944. Vol. 5. P. 105–137. Автор статьи, как и многие современники Спифама, полагал, что для казни имелись более веские причины – обвинения в шпионаже то ли в пользу Екатерины Медичи, то ли герцога Савойского, которым Спифам якобы намеревался сдать Женеву. Однако, не желая обострять отношения с грозными соседями, женевцы предпочли использовать обвинения в адюльтере.


[Закрыть].

Жак Спифам имел репутацию одного из самых образованных советников Парламента своего поколения[128]128
  Quilliet B. Les corps d’officiers de la Prévôté et Vicomté de Paris et de l’Ile-de-France de la fin de la guerre de Cent Ans au début des guerres de Religion: Etude sociale. Lille, 1982.


[Закрыть]. Однако список его опубликованных трудов на удивление мал[129]129
  Он был автором предисловия к изданию комментариев Андре Тирако к кутюмам Пуату (Tiraquelli A. Ex commentariis in Pictonum consuetudines section de Legibus connubialibus et jure maritali, ab ipso authore adeo reformata, totqie… thesauris locupletata ut non immerito novum opus censeri debat. Parisiis, 1546), а также двух анонимных памфлетов: Lettre, addressée de Rome à la Royne Mere du Roy, Trad. d’Italien en François, Contenant utile admonition pour pourvoir aux affaires qui se presentment. [S. l.], 1563; Discour sur le conge impetré par Monsieur le Cardinal de Lorraine, de faire porter armes defendues à ses gens, pour la tuition et defense de sa personne. [S. l.], 1565.


[Закрыть]: предисловие к правоведческой работе и два небольших памфлета времен войны. К этому можно прибавить и рукопись, хранящуюся в парижской библиотеке Сент-Женевьев: «Письмо, написанное Генриху Второму епископом Неверским в мае 1559»[130]130
  Paris, Bibliothèque St. – Geneviève. Ms 793, Fol. 177–196. Спифам Жак. Послание, отправленное королю Генриху Второму епископом Неверским в мае 1559 г. (Научн. публикация рукописи, перевод и комментарии П. Уварова) // Французское общество в эпоху культурного перелома: От Франциска I до Людовика XIV. М., 2008. С. 62–90.


[Закрыть]. Составители библиотечного каталога приписали этот трактат Жилю Спифаму, поскольку именно он был епископом Неверским с января 1559 года. Однако содержание этого смелого трактата, представлявшего собой апологию кальвинистов, указывает на авторство Жака Спифама, желавшего, по-видимому, обрести в Женеве дополнительный вес политика и теолога. Догматические положения этого трактата мало отличаются от идей Кальвина, однако многочисленные примеры, иллюстрирующие небесные кары, фатальные для гонителей истинной веры, свидетельствуют о прекрасном знании жизни парижских магистратов и высокопоставленного духовенства середины XVI века.

В. Ректор Пьер Галанд (1510? – 1559)

В отличие от Николя Ле Клерка и Жака Спифама Пьер Галанд не был коренным парижанином. Уроженец Артуа, происходивший из скромной семьи, в 1541 году он получил место принципала коллeгии Бонкур и оставался на этом посту до самой смерти. Его даже похоронили в капелле этой коллегии. Своей репутацией гуманиста Галанд обязан пространным комментариям к Квинтилиану[131]131
  Quintilliani de institutione oratoria libri XII, argumentis Petri Galandi, eiusdem declamationem liber. Paris, 1537.


[Закрыть].

Он достаточно часто посещал парижские нотариальные конторы, что позволяет составить представление об его многообразной деятельности. Главным «социальным капиталом» Галанда были связи в среде парижских гуманистов. Дружба с Бартелеми Масконом (латинизированная форма имени – Латомус), первым профессором корпорации королевских лекторов в Парижском университете по кафедре латинского красноречия, позволила Галанду впоследствии занять ту же кафедру (1544 год). В 1546 году Галанд заболел и составил завещание, в котором просил Латомуса помочь в передаче должности королевского лектора[132]132
  Правда, он приводит здесь нелатинизированную форму имени: «Legs à M. de Mascon à qui il demande de faire recevoir Adrien Tournebues en son office de lecteur du roi». В другой же части завещания Галанд именует его «Barthelemy Latomus lecteur du roi», завещая ему дом в предместье Сен-Дени (Jurgens M. Documents du minutier central des notaires de Paris: Ronsard et ses amis. Paris, 1985. Р. 357–358).


[Закрыть] своему другу Адриану Турнебёфу (латинизированная форма имени – Турнебус).

Завещатель выздоровел, Турнебус получил искомую должность королевского лектора в 1547 году, сменив эллиниста Жака Тусена, но его дружба с Галандом лишь укрепилась. Во втором завещании, датированном 1559 годом, Галанд доверяет ординарному королевскому лектору Турнебусу ренту для обеспечения образования своего внебрачного сына[133]133
  «Legs de 100 livres tournois de rente annuelle à Guillaume Galland, dit Voisin, son fils naturel, pour l’entretenir à l’étude avec Jean Tournebues, lecteur ordinaire du roi, à qui sera versée la rente» (Jurgens M. Op. cit. P. 365. N 241). В первом завещании о нем говорилось следующим образом: «Legs à ung jeune garson qu’il dict luy avoir esté donné pour l’amour de Dieu, demourant presentement avec sa sœur Jeanne Galland ès fauxbourgs Sainct Marcel la somme de six vingtz livres tournoiz pour une foys payéne… pour luy faire apprendre mestier… afin de le faire homme de bien».


[Закрыть]. Среди друзей Галанда можно найти таких ярких представителей французского гуманизма, как Франсуа Ватабль, Жоашен Дю Белле, Пьер Дюшатель. В коллегии Бонкур, которой управлял Галанд, в 1553 году состоялась постановка первой французской гуманистической трагедии «Плененная Клеопатра» Этьена Жоделя. На смерть Пьера Галанда были написаны по крайней мере три поэтических сочинения[134]134
  Jamot F. de. Obitu Petri Gallandi. Paris, 1560; Rollier Cl. Ode ad Guil: Gallandium gymnasiarchum becodianum… Cui accessit eiusdem de obitu Petri Gallandi elegia. Paris, 1559; Salius Panagius. Ronsardum ericedion, ad pias Gallandii elegia. Paris, 1586.


[Закрыть]. После смерти Пьера руководство коллегией перешло в руки его брата Гийома, продолжавшего развивать гуманистические традиции этого заведения.

Связи Галанда в университетской среде были не менее интенсивными и приносили свои материальные плоды: деньги для реконструкции своей коллегии Галанд занимал у мужа сестры, который в актах упоминается как «присяжный университетский посланник» (messager juré universitaire)[135]135
  «Университетские посланники» брали на себя доставку корреспонденции студентов из той или иной провинции, а также выполняли роль банкиров, ссужавших парижским учащимся деньги под гарантии их родственников в провинции. При этом «посланники» считались «подданными» университета и пользовались университетскими привилегиями.


[Закрыть]. Вместе со своим кумом Симоном Ларше, занимавшим должность университетского секретаря (scribe)[136]136
  Scribe – буквально писарь, однако владевший этой должностью не только составлял университетские документы, но и организовывал их хранение. На фоне быстрой сменяемости должностей ректора и прокуроров скрибы поддерживали непрерывность университетских традиций. Несколько десятилетий эту должность занимал С. Э. Дю Буле, первый историограф Парижского университета.


[Закрыть], Галанд брал на откуп сбор доходов епископа Парижского Жана Дю Белле.

По многим признакам Пьера Галанда можно было бы назвать типичным гуманистом, да еще и входящим в число креатур Жана Дю Белле. В коллизии 1543 года уже одно это могло сделать фигуру ректора Галанда весьма подозрительной в глазах декана Ле Клерка. Но ректор в итоге предпочел развернуть оружие своей критики против канцлера Спифама как узурпатора университетских прав, вместо того чтобы вместе с ним бороться за победу гуманистической реформы. Было ли в этом стремление отстоять попранные ректорские права или политический расчет, заключавшийся в нежелании далее противостоять «консервативной партии» в момент апогея ее могущества?

В любом случае Галанд умел менять роли и получать от этого максимальную выгоду. В 1551 году он опубликовал небольшой, но очень суровый по тону трактат против королевского лектора и известного вольнодумца Пьера де ля Рамэ (латинизированная форма имени – Рамус). На этот раз цензоры с факультета теологии полностью поддержали Галанда, выдав апробацию, согласно которой они «нашли книгу хорошей, католической и противной мнению Рамуса» (trouvèrent le livre bon, catholique et contre l’opinion de Ramus)[137]137
  Petri Gallandii literarum latinarum professoris regii, contra novam academiam Petri Rami oratio. Lutetiae, 1551.


[Закрыть]. Как считает К. Мейерхоф, в данном случае Галанд примерил на себя несколько ролей. Как университетский деятель он реагировал на оскорбления Стагирита, содержащиеся в трактате Рамуса «Aristotelicae Animandversiones», ведь тот в свое время (как любой преподаватель факультета искусств) давал клятву правильно трактовать тексты Аристотеля. Как гуманист Галанд пытался доказать филологическую некомпетентность Рамуса, настаивая при этом, что статус королевского лектора обязывает его разоблачать подрывной характер критикуемой книги, автор которой также именуется королевским лектором. Поскольку образование составляет основу общества, Галанд демонстрировал намерение встать на защиту общественного блага, чтобы разоблачить врага, чьи происки угрожают социальному порядку[138]138
  Meerhoff K. Galland contre Ramus: la dignité du philologue // La philologie humaniste et ses représentations dans la théorie et dans la fiction. Gèneve, 2005. Р. 512.


[Закрыть].

Во время знаменитого «бунта на Пре-о-Клер» 1557 года, закончившегося кровавыми столкновениями студентов с сержантами королевского прево, Галанд занял примечательную позицию. Король приказал Парламенту примерно наказать виновных, и в суд стали вызывать принципалов коллегий. 27 мая был вызван Пьер Галанд «по поводу неповиновения и оскорблений, выразившихся в кидании камней, горшков и булыжников в сержантов из окон коллегии Бонкур», как записано в регистрах Парламента, инкриминировавшего принципалу тяжкое преступление – мятеж. Защищаясь, университетские деятели обычно ссылались на грубое нарушение университетских прав в этом конфликте или же, в духе правосудия того времени, предъявляли встречный иск, жалуясь на насилия, разрушения и грабежи, чинимые сержантами и судебными исполнителями. Но Галанд применил совсем иную тактику.

Он заявил, что эта курия прослыла не только в сем королевстве, но и среди иноземных наций защитой невинных и борьбой с клеветой.

Обычно чрезвычайно лаконичный регистр Парламента на сей раз не мог оставить без внимания элегантную похвалу в свой адрес, произнесенную преподавателем красноречия.

Что же касается мятежников, которые возмутили студентов, то они желали ему великого зла (mal immortel) из-за того, что он не захотел ни взять их сторону, ни поддержать их безумства… Посему он не захотел находиться в конгрегации, чтобы показать, что он не причина этого возмущения, но покорнейший слуга короля и этой его курии [то есть Парламента]; что же касается его, то он решил удалиться в собор Нотр-Дам и покинуть коллегию[139]139
  Du Boullay C. E. Op. cit. P. 496–497; AN. X1a. 1585. Fol. 434.


[Закрыть].

На сей раз Галанд роли королевского лектора, принципала коллегии и верного сына университета предпочел образ почтенного благонамеренного каноника.

Былой соперник Галанда Рамус вел себя иначе. Он разразился пространной речью, адресованной королю (впоследствии она была переведена на французский язык), и мотивировал свою позицию королевского лектора: «Я, питомец короля и университета, желаю исполнить свой долг». Кстати, в депутации к королю Рамуса сопровождал другой королевский лектор – уже упомянутый Турнебус[140]140
  Ramus P. Harrangue… touchant ce qu’ont faict les deputez de l’Université de Paris envers le Roy. Paris, 1557.


[Закрыть]. По предложению депутатов король, сменивший гнев на милость, организовал комиссию для подготовки всеобъемлющей реформы университета. В нее, конечно, был включен Рамус. Но ее президентом был назначен Пьер Галанд как «старейшина» (doyen) королевских лекторов. Вновь его умение быстро менять свой образ принесло плоды[141]141
  У Галанда была еще и выраженная «пикардийская» идентичность: он сумел мобилизовать солидарность пикардийской нации университета и земляков со своей малой родины для помощи коллегии Бонкур. В связи с новым витком войны Генриха II с императором Карлом V Габсбургом положение коллегии ухудшилось, потому что большая часть ее доходов поступала с территории графства Артуа, находившегося под властью Габсбургов. Но Галанду удалось завершить реконструкцию основного здания коллегии и строительство капеллы. С «нужными людьми» из пикардийской нации, поддержавшими его, Галанд нашел способ щедро рассчитаться (см.: Уваров П. Ю. Университетский интеллектуал у парижского нотариуса…).


[Закрыть].

Вернемся теперь к содержанию конфликта.

Разрыв между требованиями эпохи и традициями преподавания казался современникам вопиющим, но и попытки изменений в системе образования воспринимались болезненно. Все же что-то менялось. В прошении, поданном в конце 1543 года, сторонники реформ, описывая предлагаемые изменения, ссылались на прецедент:

Согласно ордонансу короля Людовика XII, время, необходимое для достижения степени на факультете искусств, составляло 4 года, затем по обычаю и негласному одобрению каждого оно сократилось до трех лет с половиной[142]142
  «puis toutefois par usage & taisible consentement de chacun auroit este reduit à 3 ans & demy» (Du Boullay C. E. Op. cit. P. 392).


[Закрыть].

По всей видимости, принципалы коллегий по собственному усмотрению могли сокращать длительность некоторых курсов. Шансы на официальное сокращение программы возросли в 1559 году, когда была сформирована комиссия по университетской реформе, в состав которой вошли Галанд и Рамус. Однако смерть Генриха II и начавшиеся религиозные войны вновь заблокировали преобразования. И только после окончания войн, согласно новому уставу 1598 года, преподавание философии было сокращено до двухлетнего срока[143]143
  Crevier J. B. L. Op. cit. T. 7. P. 68.


[Закрыть]. В общем курсе факультета искусств уделялось больше места грамматике и красноречию, изучаемым по оригинальным текстам древних, а не по средневековым компиляциям, из философии стремились исключить схоластические тонкости, «софизмы» и «метафизику». Разумеется, это лишь малая часть изменений, предусмотренных всеобъемлющей реформой.

Таким образом, если видеть в борьбе за университетскую реформу 1543 года столкновение гуманистов и обскурантов, это, в конечном счете (как писалось в учебниках исторического материализма), будет соответствовать действительности. Но важнее рассмотреть социальный аспект конфликта, в котором, помимо различия в культурных предпочтениях, у участников, как мы поняли, были свои прагматические интересы.

Но рассмотренный нами эпизод длительного конфликта имел и еще один аспект, о котором никто впрямую не говорил. Однако косвенные указания на него в аргументации сторон мы можем найти.

За рассуждениями представителей факультетов о плюсах и минусах сокращения курса философии чаще всего стояла борьба за право «номинации» – представления кандидатур для наделения вакантными церковными бенефициями. Так, уже в первом предложении, внесенном сторонниками ректора 6 июля 1543 года, содержались ссылки на Болонский конкордат (1516 год), Прагматическую санкцию (1438 год) и устав, принятый в результате реформы кардинала Эстутвиля (1453 год)[144]144
  «addebant alij decurtationem illam nec Concordatis, nes Pragmaticae-Sanctioni, nec Tutavillae Reformationi contrariam essem cum im eis quoto quisque anno Magistratu insigniri debeat, non sit cautum, sed ut quinquennio solum verssetur ad Priuilegium consequendum, sit constitutum» (Du Boullay C. E. Op. cit. P. 392).


[Закрыть], что не помешало провизору Наваррской коллегии подать протест с указанием на несоответствие проекта этим и другим предписаниям канонического права. В декабрьском прошении на имя короля сторонники реформы пытались ответить на возражения противников, указав, что предлагаемые сроки обучения

являются истинным временем, не наносящим ущерб интересам кандидатов (aux Promeuz) факультета. И в будущем пусть не ставят им в вину, что они стали кандидатами per saltum [ «перескочив» через необходимые курсы], учитывая, что они смогут с бóльшим тщанием завершить свой срок обучения (Quinquennium) на факультете искусств или на любом из высших факультетов, необходимый для того, чтобы получить представление [к бенефицию] согласно конкордату, и тогда соискатели будут с еще большим усердием молить Бога за процветание Вашего Королевского Величества[145]145
  «est son vray temps, sans ce que ce puit porter prejudice aux Promeuz en ladite Faculté. Ne que à l’advenir leur soit objecté qu’ils soient Promeuz per saltum, attendu qu’ils pourront avec plus grande peine parachever en ladite Faculté ou autre Superieure le Quinquennium, requis pour obtenir nominations suivant les Concordats. & les Supplians perseveront de plus en plus prier Dieu pour la prosperité de vostre Royale Majesté» (Du Boullay C. E. Op. cit. P. 392). Следует отметить, что этот документ был компромиссным вариантом, так как претендовал на менее радикальное сокращение, оставляя философскому курсу три года вместо двух с половиной, как было заявлено изначально. Но и этот вариант не прошел.


[Закрыть].

Право номинации было древнейшим атрибутом университетской организации. Издавна университеты составляли списки – Rotuli nominandorum (буквально – свитки номинаций), в которые вписывали имена тех своих членов, кто достоин занять вакантные бенефиции. Когда-то эти списки направлялись непосредственно папам в Рим. Во Франции со времен Великой схизмы и особенно после Буржской Прагматической санкции 1438 года специальные распределители бенефициев – коллаторы (collateurs des bénéfices) располагали правом определять на освободившиеся церковные должности кандидатов, внесенных в университетские списки соискателей. Согласно Прагматической санкции, треть всех вакантных бенефиций в галликанской церкви должна была отводиться тем, кто получил степени в университетах, стал магистром искусств или бакалавром, лиценциатом или доктором на высших факультетах. Чтобы претендовать на церковную должность, надо было представить свидетельство о прохождении полного курса искусств (Quinquennium). Такая же система в основных чертах сохранялась в режиме действия Болонского конкордата. В правовых текстах было очень четко прописано, что претендент должен пройти весь срок обучения, ничего не пропуская. Соискатели, прошедшие обучение per saltum, перескочив через те или иные курсы, рисковали быть вычеркнутыми из числа кандидатов на вакантный бенефиций или, во всяком случае, могли столкнуться с дополнительными трудностями. Вот почему теологи и провизоры тех коллегий, где преподавали теологию, были столь бдительны в отношении попыток сокращения сроков обучения. Перспектива остаться без церковных доходов мешала им присоединиться к красноречивым доводам сторонников реформ. Представители факультета медицины заняли в споре нейтральную позицию: значительную часть преподавателей и студентов-медиков составляли миряне, и получение церковных бенефиций не представляло для них жизненного интереса; они имели иные легитимные доходы от своей практики.

Но почему преподаватели факультета искусств готовы были идти на сокращение собственных курсов, казалось бы, жертвуя своими интересами? Чтобы ответить на этот вопрос, следует вспомнить, что, если не считать обычных и вполне ритуальных призывов к реформам на факультете, раздававшихся с незапамятных времен, конкретное требование сократить время обучения философии впервые предъявлено лишь в 1539 году[146]146
  Du Boullay C. E. Op. cit. P. 334–334.


[Закрыть]. Именно с этого времени на факультете заговорили об избыточности срока trivium annorum com dimidio, а заговорив, уже не могли успокоиться.

Осмелюсь высказать гипотезу, что это было вызвано некими недавними изменениями в расстановке университетских сил. В 1538 году буллой Павла III была подтверждена особая привилегия (индульт; indultum), укреплявшая право Парламента выдвигать кандидатуры на получение бенефициев[147]147
  Questions et responses, sur l’indult accordé [par Paul III en 1538] en faveur des Officiers de la cour de parlement de Paris, pour remédier aux abus qui se commettent par iceluy. [S. l.], 1626; Cochet de Saint Valier M. Traité de l’indult du parlement de Paris. Paris, 1746. Т. 2.


[Закрыть]; это право Парламент использовал в обход жестких требований университетов. Но еще более важным событием стала победа факультета канонического права в длительной борьбе, которая велась с конца XV века, когда «декретисты» начали претендовать на право выдвигать свои кандидатуры на получение бенефициев, не требуя от соискателей наличия степени магистра искусств. До поры до времени речь шла скорее о негласном обычае, чем о праве, и это вызывало протесты со стороны других факультетов[148]148
  Du Boullay C. E. Op. cit. P. 39, 250–253, 299–302, 304–311, 324–328.


[Закрыть]. Но в 1538 году постановление Парламента окончательно закрепило право «декретистов» вписывать сих кандидатов в число graduéz nommés (обладателей степеней, номинированных на получение бенефициев) без обязательного наличия у них степени магистра искусств и, соответственно, без документа, подтверждавшего прохождение полного курса обучения (Quinquennium). Это решение было чревато серьезными последствиями для факультета искусств. Как мы поняли, многие студенты предпочитали прерывать слишком длинный и, как они полагали, бесполезный курс философии[149]149
  Решительность, с которой Галанд, выражая мнение университетского большинства, накинулся на трактат Рамуса, может дополнительно объясняться тяжелой ситуацией на факультете. Рамус своей попыткой низвержения авторитета Аристотеля еще более подрывал престиж факультетского курса философии, отводящего львиную долю времени изучению творений Стагирита.


[Закрыть], чтобы сразу перейти к изучению права. «Артисты» рисковали потерять значительную часть студентов-«дезертиров», пополнявших ряды учащихся на факультете права. Поэтому вовсе не обязательно было разделять взгляды Эразма и Рабле, чтобы поддержать реформу: угроза остаться без учеников обеспечивала Галанду поддержку всего факультета. Это не значит, что «артисты» не поддерживали идею гуманистических преобразований университетских курсов, но они не считали необходимым заботиться об этом на институциональном уровне до 1539 года, пока правоведы не закрепили свои исключительные права. Кстати, впервые необходимость реформ на факультете искусств провозгласил ректор Жак де Говеа 21 марта 1539 года, но тогда это осталось лишь декларацией[150]150
  Du Boullay C. E. Op. cit. P. 334–335.


[Закрыть].

Если кто и действовал из бескорыстных побуждений, то уж скорее выдающиеся декретисты, такие как Спифам или декан Жан Кентен. Вспомним, что позиция факультета права была представлена последним как «жертвенная». Сокращение сроков изучения философии могло лишить студентов стимула к бегству с факультета искусств и, как следствие, уменьшить поток желающих досрочно перейти на факультет канонического права. Но это возможное неудобство не страшило факультет, и без того обладавший наибольшей привлекательностью. Зато решение поддержать реформу, а значит, как и положено юристам, «предпочесть частной выгоде общую пользу» представляло в выгодном свете декретистов, достаточно долго конфликтовавших с другими факультетами.

В действительности цели административные (борьба за право выдвижения кандидатов на бенефиции, борьба за студентов) тесно переплетались с аргументами культурно-идеологическими (борьба за обновление образования). К тому же «дух институций» был воплощен в словах и поступках людей, бывших, как мы убедились, личностями весьма самобытными. В какой мере личные черты каждого из основных действующих лиц определяли интригу?

Неожиданно выявилась общая черта: все три героя этой коллизии отличались от коллег относительной скромностью своего творческого наследия. Мы указывали на отсутствие дошедших до нас авторских текстов Ле Клерка-теолога. Жак Спифам, даже врагами описываемый как «лучший из французских прелатов», оставил два памфлета, одно предисловие и письмо королю, так и не изданное. Список трудов Галанда, конечно, более обширен. Его речь на смерть Франциска I была переведена с латыни на французский. Он произнес похвальную речь в честь покровителя французских гуманистов Пьера Дю Шателя, которая была опубликована в следующем столетии. О популярности его небольшого трактата против Рамуса мы уже говорили. Три раза в течение жизни Галанда переиздавались его комментарии к Квинтилиану. С помощью своего друга Турнебуса он опубликовал небольшой трактат о римских землемерах (agrimensori romani)[151]151
  De agrorum conditionibus & constitutionibus limitum… Parisiis, 1554.


[Закрыть]. Для принципала парижской коллегии, умершего в возрасте 50 лет или немногим более, это кажется вполне солидным. Но список трудов, изданных этим «старейшиной корпорации публичных лекторов короля в Парижском университете», оказывается значительно короче библиографий работ других королевских лекторов, как друзей, так и врагов Галанда[152]152
  При всем несовершенстве такого показателя, как число библиографических описаний в каталоге Французской национальной библиотеки («лишние» описания могут объясняться посмертными переизданиями, наличием дублетов, отдельными описаниями для электронных копий и проч.), как «валовый» индекс он может дать примерную картину творческой «плодовитости» авторов. В библиотечном каталоге количество описаний, указанных за королевскими лекторами, следующее: Б. Латомус – 63, Ф. Ватабль – 81, А. Турнебеф (Турнебус) – 138, П. Рамус – 181, тогда как П. Галанд – 15.


[Закрыть]. Часто бывает так, что формальные, да и неформальные лидеры академических сообществ пишут мало. Это относится не только к XVI веку.

Очевидно, что личностные качества участников любого конфликта играют очень важную роль. В нашем случае все оказывается значимым: непримиримость, неуступчивость и мнительность Николя Ле Клерка, гибкость Пьера Галанда, его умение вести тонкую игру своими личинами, идентифицируя себя то с одной, то с другой группой, амбициозность, экстравагантность и страстность Жака Спифама. Личные качества оттеняли восприятие конфликта сторонами и диктовали определенную логику поведения. Николя Ле Клерк в реформе, предложенной Галандом и поддержанной Спифамом, скорее всего, увидел происки епископа Жана Дю Белле и тех подозрительных «новаторов», которые находились под его покровительством. Жак Спифам не мог упустить удобный случай проявить свои качества реформатора через восстановление древних канцлерских прерогатив и, судя по всему, на сей раз переоценил свое влияние в парламентских и университетских кругах. Пьер Галанд быстро оценил силу сопротивления и мощь «консервативной партии»[153]153
  Вспомним печальную судьбу Шарля Дюмулена после того, как против него выступил факультет теологии во главе с Николя Ле Клерком.


[Закрыть] и предпочел в данном случае сменить амплуа просвещенного гуманиста на роль защитника ректорских прав и чести университета. Во всяком случае, такие объяснения, при всей их гипотетичности, вписываются в общую канву жизненных траекторий каждого из героев нашей истории.

И наконец, об источниках. Наш анализ был бы невозможен без использования нотариальных архивов либо привел бы к совсем иным результатам. Нотариальные источники хранят в себе достаточно данных о людях Парижского университета, чтобы предложить новую версию университетской истории, понятую «изнутри». Однако нотариальные акты обладают любопытным свойством – поиски данных о том или ином человеке, как правило, выводят на историю его семьи, «линьяжа», вне которого его действия непонятны, а зачастую кажутся даже бессмысленными. Важность истории семьи как неотъемлемой части социальной истории не требует доказательств. Но и для истории интеллектуальной семейный аспект играет огромную роль. Как говорил один из персонажей Фазиля Искандера, «человек сам на себе не кончается». Николя Ле Клерк рассказывает в одном из своих актов, как племянники обманули его, когда он находился у одра умирающего брата в поместье дю Трамблей в 1546 году. Через 39 лет в этом поместье появится на свет правнучатый племянник грозного теолога – Франсуа Ле Клерк дю Трамблей, в будущем капуцин, «отец Жозеф», более известный как «серый кардинал», одна из самых ярких и загадочных фигур в истории Франции. Несгибаемая воля, истовая вера, глубокий мистицизм и тонкое политическое чутье – трудно не увидеть в этих чертах наследия клана Ле Клерков. Линьяж Спифамов оставил заметный след в интеллектуальной истории Франции, столь же удивительный, как взлет и падение епископа Неверского, – достаточно указать на политического прожектера Рауля Спифама, поэта-мистика Мартена Спифама, дипломата Самюэля Спифама. Что же касается Галандов, прибывших из Артуа, то на протяжении восьмидесяти лет они будут управлять коллегией Бонкур, превратив ее в один из важных интеллектуальных центров Парижа.