Текст книги "Полная луна. Дядя Динамит. Перелетные свиньи. Время пить коктейли. Замок Бландинг (сборник)"

Пелам Гренвилл Вудхаус
Полная луна. Дядя Динамит. Перелетные свиньи. Время пить коктейли. Замок Бландинг

Полная луна

Глава 1

1

Печальная луна, приставленная к Бландингскому замку, почти достигла полноты, и обиталище девятого графа из рода Эмсвортов заливал серебряный свет. Он играл на башнях и бойницах, почтительно заглядывал к леди Гермионе, удобрявшей кремом лицо в синей спальне, глядел в соседнюю спальню, где, не задернув занавесок, лежала прекрасная дочь леди Гермионы, думая о том, что нечего надеть на бал, нет приличных бриллиантов.

Конечно, девушке нужны лишь алмазы юности, чистоты и здоровья, но тот, кто возьмется объяснить это Веронике Уэдж, будет обречен на провал.

Двигаясь дальше, лунный свет встретил полковника Уэджа, вылезавшего из местного такси, а там и самого хозяина. Девятый граф стоял, точнее, висел у ограды небольшого участка, где жила Императрица.

Упоение и умиление, посещавшие графа, когда он бывал со своей свиньей, полноты не достигли, ибо в этот вечер она предпочла вигвам у задней стенки и он ее не видел. Но слышал – она глубоко дышала, и дивные звуки услаждали его не меньше, чем самый лучший концерт, пока запах сигары не оповестил о том, что рядом кто-то есть. Надев пенсне, лорд Эмсворт с удивлением увидел своего бравого зятя. Удивился он потому, что вчера полковник явно уехал в Лондон; но тут же понял, что тот мог и вернуться. Так оно и было.

– А, Эгберт!.. – учтиво сказал он, отрываясь от ограды.

Полковник решил пройтись и честно думал, что он наедине с природой. Узнав внезапно, что ворох старых тряпок – это человек, да еще родственник, он немного оторопел.

– Господи, Кларенс, это ты? – сказал он. – Что ты здесь делаешь?

У лорда Эмсворта не было тайн, особенно от близких. Он ответил, что слушает свинью. Полковник дернулся, словно у него заболела старая рана.

– Слушаешь эту свою свинью? – повторил он. – Ты бы лучше лег. Простудишься, опять будет прострел. Ну подумай сам!

– И то правда, – сказал лорд Эмсворт, приноравливаясь к его шагу.

Сперва они молчали, думая каждый о своем. Потом, как часто бывает, заговорили сразу оба: полковник – о том, что встретил в Лондоне Фредди, лорд Эмсворт – о том, зашел ли зять в Лондоне к Мэйбл. Полковник удивился:

– К Мэйбл?

– Ну, к Доре. К моей сестре.

– Ах, к Доре! Нет. Когда я езжу на один день, я время зря не трачу.

Это лорд Эмсворт понял и одобрил.

– Ясно, ясно, – поспешил заверить он, – кто к ней пойдет по доброй воле!.. Понимаешь, я ей послал письмо, чтобы нашла художника. Хочу написать ее портрет. А Дора так грубо ответила: «Не позорь себя». Нет, какие у нас ужасные женщины – ты посмотри на Констанс, ты посмотри на Джулию! Посмотри на Гермиону…

– Она моя жена, – сухо заметил полковник.

– Вот именно. – Лорд Эмсворт погладил его по руке. – Да, почему я спросил, видел ли ты Дору?.. Зачем-то ведь спросил… А, вот! Гермиона получила от нее письмо, Дора горюет.

– О чем?

– Страшно горюет.

– Почему?

– Понятия не имею.

– Гермиона тебе сказала?

– Сказала, как не сказать. Все объяснила, а я забыл. Что-то про кроликов.

– Кроликов?

– Так она сказала.

– Зачем Доре кролики?

– Кто ее знает… – огорченно промолвил граф и вдруг просиял: – Наверное, они объедают клумбы.

Полковник сердито хрюкнул.

– Твоя сестра Дора, – напомнил он, – живет на четвертом этаже, в центре. У нее нет никаких клумб.

– Тогда не знаю, – отвечал лорд Эмсворт. – А вот ты скажи, ты правда получил письмо от Фредди?

– Нет.

– Нет?

– Я встретил его.

– Встретил?

– Да. На Пиккадилли. С каким-то пьяным типом.

– Типом?

Полковник не отличался терпением. Собственно, подражание горному эху довело бы кого угодно.

– Да, с типом. С молодым человеком, выпившим больше, чем нужно.

– А, да-да!.. С пьяным типом, конечно, только это был не Фредди. Кто-то еще.

Полковник стиснул зубы. Человек послабее ими заскрежетал бы.

– Что я, кретин? Почему это кто-то еще?

– Фредди в Америке.

– Нет.

– Да, – не сдавался лорд Эмсворт. – Ты не помнишь? Он женился на дочери собачьего корма и уехал в Америку.

– Значит, вернулся.

– Господи!

– Тесть его послал, у них будет английское отделение.

– Господи! – повторил граф. Долгий опыт внушил ему, что его сын может открыть рот, когда ест, но не чаще.

– Он с женой, она сейчас в Париже, – продолжал полковник. – А завтра он приедет сюда, к тебе.

Лорд Эмсворт подпрыгнул, потом застыл. Здесь, в замке, Фредди слонялся как опечаленная овца, и самый вид его длинной сигареты замораживал райские сады.

– Сюда? Фредди? Ненадолго?

– Надолго. Скорее всего навсегда. А, забыл! Типа он тоже привезет. Спокойной ночи. – И, радуясь тому, что вконец нарушил покой ближнего, полковник быстро зашагал к синей спальне, где его жена, удобрив кремом лицо, лежала и читала.

2

Когда полковник вошел, она радостно вскрикнула:

– Эгберт!

– Здравствуй, дорогая, – отозвался он.

В отличие от сестер, леди Гермиона была невысокой и круглой. В лучшие минуты она походила на кухарку, довольную последним суфле, в худшие – на кухарку, заявляющую об уходе, и в те и в другие – на кухарку с характером. Однако взор любви проникает глубже, и преданный муж, избегая крема, нежно поцеловал ее в чепчик. Брак у них был счастливый. Почти все, встречаясь с леди Гермионой, тряслись от одного ее взгляда, как лорд Эмсворт, но полковник Уэдж ни разу не пожалел о том, что ответил когда-то: «А? Что? Ну конечно!» на вопрос: «Берешь ли ты, Эгберт, эту Гермиону?» Грозным взглядом он восхищался.

– Вот и я, старушка, – сообщил он. – Поезд запоздал, и я еще прошелся по саду. Встретил Кларенса.

– Надеюсь, он не гулял?

– Именно гулял. Схватит простуду. Что это с Дорой? Утром я встретил Пруденс, она вывела этих своих собак, но ничего мне не сказала. А Кларенс говорит, Дора горюет из-за кроликов.

Леди Гермиона поцокала языком, что бывало, когда речь шла о графе.

– Лучше бы он слушал, а не зевал, – сказала она. – Я ему говорила, что Дора огорчена, потому что какой-то мужчина назвал Пруденс кроликом своей мечты.

– Вон что! А кто он такой?

– Она понятия не имеет, потому и волнуется. Вчера дворецкий сказал, что кто-то просит Пруденс к телефону, а ее не было дома, Дора подошла и услышала: «Алло! Кролик моей мечты?..»

– А она что?

– Рассердилась, что же еще! Как всегда, глупо. Надо было подождать, послушать, а она сказала, что это не кролик. Он охнул и повесил трубку. Конечно, она спросила Пруденс, кто это может сказать, но та ответила: «Кто угодно».

– И то верно, – заметил полковник. – Чем только теперь друг друга не называют!

– Но не кроликом мечты.

– Ты думаешь, это слишком?

– Если бы Веронику так назвали, я бы уж все перевернула. Дора говорит, Пруденс в последнее время часто виделась с Галли. Кто-кто, а он подсунет впечатлительной девушке любого проходимца – игрока, шулера…

Полковник Уэдж замялся, как всякий человек, чья любимая жена не одобряет его кумира. Он знал, что сестры считают Галахада позором их гордой семьи.

– Да, – сказал он, – у Галли есть странные друзья. Один залез мне в карман. Он был на обеде.

– Вор?

– Нет, Галли.

– Где ему и быть!

– Ну, старушка, это же не оргия! И потом, Галли живет полезной жизнью. Смотри, как он выглядит в свои годы. Он приедет к Веронике на день рождения.

– Знаю, – сказала леди Гермиона без особой радости. – И Фредди. Кларенс тебе говорил, что приедет Фредди с приятелем?

– Я ему говорил. Понимаешь, я встретил Фредди в городе. Разве Кларенс уже знал? Он очень удивился, потом расстроился.

– Сил никаких нет от его тупости.

– Тупости? – Полковник Уэдж не любил эвфемизмов. – Это не тупость, старушка. Он сумасшедший. Ничего не попишешь, спятил. Когда я на тебе женился, он уже был того и лучше не стал. Где, ты думаешь, я его встретил? У свинарника. Смотрю, на ограде что-то висит, думаю – свинарь оставил куртку, и тут он взвивается, как кобра, и кричит: «Эгберт!» Я чуть сигару не проглотил. Спрашиваю, что он делает, а он говорит: «Слушаю свинью».

– Слушает свинью?

– Вот именно. А что она, по-твоему, делала? Читала стихи? Нет. Сопела. Это же ужас какой-то – сидеть тут в полнолуние вместе с Кларенсом, Фредди и еще каким-то Плимсолом. Просто необитаемый остров с цирковыми клоунами!

– Плимсол?

– Это приятель Фредди.

– Его фамилия Плимсол?

– Ну, мне Фредди сказал. Сам он ничего сказать не мог. Пока мы разговаривали, он одной рукой держался за фонарь, а другой ловил невидимых мошек. Черт знает что, как набрался!

Леди Гермиона чуть-чуть наморщила лоб, словно пыталась что-то вспомнить:

– Какой он с виду?

– Длинный и тощий. Вроде Кларенса. Если ты можешь представить, что Кларенс молодой, пьяный и в роговых очках, это будет он. Ты что, его знаешь?

– Вроде бы да. Фамилию точно слышала. Фредди ничего о нем не говорил?

– Не успел. Он вечно куда-то бежит. Сказал, что приедет в замок и привезет Типтона Плимсола.

– Типтон! Ну конечно!

– Так ты его знаешь?

– Мы не знакомы. Мне показали его в ресторане, сейчас, перед отъездом. Он учился в Англии. Ужасно богатый.

– Богатый?

– Ужасно.

– Господи!

Они взглянули друг на друга и, словно сговорившись, перевели взгляд на стену, отделявшую их от комнаты, где лежала и размышляла Вероника. Леди Гермиона задышала чаще. Полковник, перебиравший пальчики ее ног, мурлыкал: «Едет свинка на базар». Лицо у него было точно такое, как у мистиков. Наконец он откашлялся и сказал:

– Веронике с ним будет веселей.

Жена согласилась:

– Молодым людям… э… в сельской местности… очень полезно гулять вдвоем.

– Да. Он приятный с виду?

– Очаровательный. Правда, насосался, как селедка…

– Это не так важно. Видимо, не умеет пить.

– Именно. А с Фредди только держись. И потом, Веронике всякий понравится.

– То есть как?

– Она была помолвлена с Фредди.

– Ой, и правда! Надо ей сказать, чтобы она об этом молчала. Предупреди Кларенса.

– Пойду скажу.

– Спокойной ночи, дорогой.

Четкое лицо полковника Уэджа мягко светилось. Он редко мечтал, но сейчас выхода не было. Он видел, что стоит в библиотеке замка, положив руку на плечо высокого стройного молодого человека в красивых роговых очках, который только что спросил, можно ли поговорить с ним наедине.

– Ухаживать за моей дочерью? – говорит он, полковник. – Конечно, дорогой, ухаживайте на здоровье!

3

Дочь, лежа в алой спальне, размышляла и печалилась. Она привыкла сверкать на балах вроде канделябра, но сейчас на это было мало надежды. Опыт учил ее не ждать ко дню рождения бриллиантовых колье. Самое большее, дядя Галахад подарит брошку, а Фредди – какую-нибудь мелочь. Исполнялось ей двадцать три года. Размышления ее прервал скрип двери, светлая полоска под которой и привлекла полковника. Вероника приподняла голову и обратила к отцу огромные глаза.

– Привет, пап-па, – сказала она приятным голосом, очень похожим на взбитые сливки, если обратить их в звук.

– Здравствуй, Ви. Как живешь?

– Хорошо, пап-па.

Полковник присел на край кровати, удивляясь, как всегда, почему у них с Гермионой, напоминающих репу, именно такая дочь. Без всяких сомнений, Вероника была самой красивой из всех, кто упомянут в книге знатных родов. Куриные мозги (если курица еще и стукнется головой о землю) сочетались с сияющей красотой, порождавшей среди фотографов ожесточенное соревнование.

– Когда ты вернулся, пап-па?

– Только что. Поезд запоздал.

– Хороший обед?

– Прекрасный. Там был твой дядя Галахад.

– Он приедет на день рождения.

– Да, он говорил. И Фредди приедет.

Вероника Уэдж не проявила особых чувств. Если разрыв с кузеном и его женитьба причинили ей муки, они, несомненно, прошли.

– С другом. Такой Типтон Плимсол.

– Вот как!

– Ты его видела?

– Да, нам с мамой его показали. В ресторане. Он очень богатый. Мама хочет, чтобы я вышла за него замуж?

– Господи, – сказал полковник, – откуда ты взяла! Ей и в голову не приходило.

Вероника немного подумала. Это бывало редко, давалось нелегко, но сейчас пришлось.

– Я не против, – сказала она. – Он ничего.

Джульетта, по всей вероятности, говорила иначе о Ромео, но полковнику эти слова усладили слух. Радостно чмокнув дочь, он пошел к двери, но вспомнил, что это не все.

– Да, кстати, – сказал он, – тебя не называли кроликом чьей-нибудь мечты?

– Нет, пап-па.

– Как бы ты к этому отнеслась? Теперь друг друга называют чем угодно – но это ведь слишком, да?

– Конечно, пап-па.

– Ха! – сказал полковник.

Вернувшись в синюю спальню, он позвал:

– Старушка!

– Ой, Эгберт, я сплю!

– Прости. Я думал, тебе важно, что мы с Вероникой поговорили. Она заинтересовалась. Кажется, она была с тобой, когда ты его видела. Он ей скорее нравится. Да, кстати. «Кролик мечты» – это слишком. Даже для них. Ты бы сказала Доре – за Пруденс нужен глаз да глаз. Ну, спи. Я пойду загляну к Кларенсу.

4

Лорд Эмсворт не спал. Он читал в постели о свиньях, но, когда полковник вошел, как раз отложил книгу, чтобы подумать о своей беде. Мало им Фредди, еще и какой-то пьяный тип. Тут дрогнет храбрейший из графов.

– А, Эгберт… – печально сказал он.

– Прости, я на минуту. Помнишь, я тебе говорил, что Фредди привезет Плимсола?

Лорд Эмсворт затрепетал:

– И пьяного типа?

– Плимсол и есть пьяный тип. Так вот, не говори при нем, что Вероника была обручена с Фредди. Ты запиши – забудешь.

– Конечно, конечно. Есть у тебя карандаш?

– Вот.

– Спасибо, спасибо, – сказал лорд Эмсворт, записывая что-то на обороте титульного листа. – Спокойной ночи. – И положил было карандаш в карман.

– Спокойной ночи, – ответил полковник, карандаш отнимая. Потом закрыл дверь, а бедный граф вернулся к невеселым мыслям.

5

Бландингский замок спал. Полковнику Уэджу снились богатые зятья. Леди Гермиона напоминала себе, засыпая, что утром надо будет позвонить сестре. Вероника смотрела в потолок, мягко улыбаясь. Она внезапно поняла, что Типтон Плимсол – именно тот человек, который подарит бриллианты, что там – просто ими осыплет. Лорд Эмсворт снова взял свою книгу и смотрел сквозь пенсне на такие слова: «Плимсол. Сказать, что Вероника была обручена с Фредди». Он не совсем понял, почему полковник сам этого не скажет, но давно перестал искать логику у тех, кто его окружал. Найдя сорок седьмую страницу, бедный граф перечитал золотые слова о болтанке из отрубей и забыл обо всем.

Луна светила на башни и бойницы. Она еще не достигла полноты, но надеялась достигнуть завтра-послезавтра.

Глава 2

Стрелки тех лондонских часов, которые случайно не отстали от Гринвичской обсерватории, показывали девять двадцать, когда распахнулись узорные двери особняка на Гровнор-сквер, а оттуда вышли ровным строем старый спаниель, молодой спаниель, ирландский сеттер средних лет и девушка в синем. Перейдя дорогу, девушка отомкнула калитку огороженного садика, и ее питомцы кинулись к траве – сперва молодой спаниель, потом старый, потом сеттер, которого отвлек по дороге интересный запах.

Никто не определил, какие свойства дают девушкам право называться кроликом чьей-то мечты, но непредвзятый судья без колебаний причислил бы к достойным юную Пруденс, дочь леди Доры и покойного сэра Эверарда. Конечно, ее красота не валила с ног, фотографы не бегали за ней, как за ее кузиной Вероникой, но в своем роде – миниатюрная, беленькая, нежная – она вполне заслуживала таких слов.

Привлекательней же всего была в ней редкостная радость. Так и казалось, что она вот-вот взлетит. Глаза у нее сияли, ножки приплясывали, и ко всему этому она пела – не так громко, чтобы побеспокоить соседей, но вполне достаточно, чтобы молодой человек, появившийся рядом с нею, сурово ткнул ее в спину зонтиком.

– Уймись, юная Пру, – сказал он. – Нашла время!

Часы, как мы говорили, показывали девять двадцать, и тем не менее то был Фредерик, младший сын лорда Эмсворта. Да, он уже встал и вышел – все ради своей фирмы. Верный корму Доналдсона, он хотел потолковать о делах со своей тетей Дорой.

Конечно, победа над ней не так уж важна, флаг над Лонг-Айлендом не поднимут, но все же хозяйку двух спаниелей и одного сеттера со счета не спишешь. Прикинем так: двадцать галет в день на спаниеля, немного больше на сеттера – сколько же это в год? Мастер своего дела не упустит и такой малости.

Появление Фредди удивило его кузину не меньше, чем появление полковника удивило вчера лорда Эмсворта.

– Ой, Фредди! – воскликнула она. – Уже встал!

Слова эти явно уязвили мастера.

– Уже? То есть как – уже? Дома я выхожу в семь ноль-ноль, а в это время мы готовимся ко второму заседанию.

– Тебя туда пускают?

– Еще как!

– Ну, знаешь!.. Я думала, ты вроде рассыльного.

– Я? Вице-президент. А тетя дома?

– Да. Ей сейчас кто-то звонил из замка.

– Мне надо с ней поговорить. Насчет собак. На чем они у вас живут?

– На креслах.

Фредди пощелкал языком. Такие шутки занятны, но неуместны и мешают делу.

– Не дури. Чем вы их кормите?

– Чем-то таким. Мама скажет. Какой-то Питер…

Фредди вздрогнул, словно его укусили за ногу:

– Не собачий корм Питерсона?

– Он самый.

– О Господи! – вскричал Фредди, не помня себя. – Вы что тут, с ума сошли? Пятый случай за две недели. А еще говорят, англичане любят животных. Хотите, чтобы у собак был ревматизм, рахит, радикулит, гастрит и малокровие? Что ж, травите их кормом, в котором нет витаминов! Питерсон – нет, не могу! Доналдсон – вот кто им нужен. Корм Доналдсона во дворцах и в хижинах! Собака, которую им кормят, сильна, стройна, смела, благородна, уверенна. Спаниель превзойдет себя! Сеттер станет суперсеттером! Ясный взгляд, бодрый хвост, холодный нос – вот что такое корм Доналдсона! Содержит…

– Фредди!

– Да?

– Заткнись!

– Это я?

Пруденс Гарланд проявляла признаки нетерпения:

– Да, ты. Господи, прямо шквал какой-то! Тут поверишь в эти заседания. Наверное, ты там самый шустрый.

Фредди поправил галстук и заметил:

– С моим мнением считаются.

– Еще бы! А то и оглохнуть недолго.

– Я повысил голос?

– Да.

– Что ж, увлекаешься…

– Именно. Ты что, правда такой мастер?

– Ну, если шеф доверил мне Англию… Посуди сама.

– А ведь никогда ничего не делал!

– Да, опыта у меня не было. Но вдохновение…

Пруденс глотнула воздух:

– Что ж, ясно. Если ты преуспел – значит, всякий может.

– Я бы так не сказал.

– А я бы сказала. Какое счастье, что ты пришел! Теперь я смогу убедить Генри.

– Генри?

– Теперь он от меня не уйдет. Это же ясно. Самый обычный кретин…

– Прости, это кто?

– …женится и превращается в истинную акулу. Значит, главное – жениться.

Ту т Фредди был согласен:

– Да, ты права. Я обязан буквально всем моей же…

– Никто ничего не добьется, пока не женится.

– …не, лучшему другу и суро…

– Возьми Генриха VIII.

– …вейшему критику.

– Или Соломона. Так и Генри. Он говорит, он художник, не делец какой-нибудь. А я говорю, ты женись, там посмотрим. И приведу пример. «Ну а Фредди?» – скажу я. Ответить нечего.

– Кто этот Генри?

– Один мой знакомый. Крестный сын дяди Галли. – Пруденс огляделась, потом прибавила: – Вот он.

Нельзя сказать, что человек на фотографии был красив. Нос несколько расплылся, уши торчали, подбородок выдавался вперед. Словом, вполне могло оказаться, что снималась приветливая горилла. Да, приветливая; и на любительском снимке было видно, что глаза добрые, улыбка искренняя. Общий же вид подсказал бы писательнице Викторианской эпохи словосочетание «великолепное уродство»; и Фредди удивился, зачем такой человек снимается.

Чувство это, однако, сменилось неподдельным интересом. Поправив монокль, Фредди вгляделся в фотографию:

– А я его не встречал?

– Откуда мне знать?

– Встречал.

– Где же ты его видел?

– В Оксфорде.

– Он там не учился. Он художник.

– Я говорю не про университет, а про город. На окраине есть кабачок под названием «Шелковица». Я там часто бывал, а он – просто все время. Поговаривали, что он служит привидением.

– Нет. Он племянник владельца.

– Вон что? Тогда понятно. Я туда заходил три раза в день, не меньше, и мы немало общались. Его фамилия была Листер.

– Сейчас тоже.

– Генри Листер. Называли – Глист. Он художник, это ты права. Я еще удивлялся. С таким лицом…

– С каким?

– Ну, с таким.

– Ты на себя посмотри, – холодно сказала Пруденс. – Генри очень красивый. Странно, что ты с ним дружил.

– Ничего странного. Его все любили. Значит, он племянник владельца?

– Нет, он владелец. Дядя умер.

– Собаки есть?

– Откуда мне знать?

– Ты спроси. Есть – скажи мне. Да, так этот кабачок. За него много дадут. Права, движимость, недвижимость, погреб – сама понимаешь.

– В том-то и суть! – вскричала Пруденс. – Я не понимаю – я хочу, чтобы кабачок был наш. Расстояние от колледжей – точно такое, как надо, клиентура обеспечена. Сделаем корт, устроим бассейн, дадим рекламу в столичные газеты. Будут ездить, как в Бекингемшир. Конечно, нам нужны деньги.

Если дело не касалось корма, Фредди не очень быстро думал, но и более тупой человек удивился бы выбору местоимений:

– Кому это «нам»?

– Мне и Генри. Мы поженимся.

– Вот это да! Ты что, его любишь?

– Пламенно и безумно.

– А он?

– Еще безумней.

– Ну, знаешь! А что тетя Дора?

– Она об этом не слышала.

Фредди помрачнел. Он любил кузину и боялся за ее счастье.

– Услышит – не обрадуется.

– Да.

– Не хотел бы ее осуждать, но она снобиха номер один.

– Мама – ангел.

– Возможно, я этой стороны не видел. Но социальные различия ощущает очень остро. Племянник кабатчика… Может быть, этот дядя – аристократ-эксцентрик? А кто там папа?

– Спортивный репортер. Наш Галли с ним выпивал в одном кабачке.

– Все время у тебя кабачки! А мама?

– Гимнастка из мюзик-холла. Большой друг дяди Галли. Вообще-то она умерла, он ее раньше знал. Он говорит – вязала банты из кочерги.

Фредди вынул и протер монокль. Он был очень серьезен.

– Итак, – подытожил он, – у Глиста есть кабачок и сердце.

– Да.

– Конечно, для тебя это много. Сердце, думаешь ты, дороже короны. А тетя? Галли для нее не авторитет. Вряд ли ей все это понравится.

– Поэтому мы и женимся сегодня, сами.

– Что?!

– То, что ты слышал. Я все продумала. Мы должны поставить их перед… как это по-французски?

– Oh la la?

– Fait accompli[1]1
  Свершившийся факт (фр.).


[Закрыть]. Против него не поспоришь. Понимаешь, нам нужны деньги. Даст их дядя Кларенс.

– Ты думаешь?

– Ну, он же глава семьи. Это его долг. Так вот, ставим перед fait accompli, идем к дяде Кларенсу и говорим: «Я ваша племянница. Генри теперь тоже ваш племянник. Кровь не водица. Помогите нам с этим кабачком, что вам стоит? Дело верное». Права я?

Энтузиазм ее передался Фредди. В конце концов, и он женился тайно, а что вышло! Вспомнив день, когда они с Ниагарой стали мужем и женой, он совсем расчувствовался:

– Вообще-то права.

– Фредди, ты душечка! – вскричала Пруденс, сияя светлыми глазами. Теперь ей казалось, что она всегда любила принца кормоторговцев, и страшно было вспомнить, как в десять лет она сбила с него цилиндр уголком кирпича. – Спасибо! Ты сейчас занят?

– Да нет, не особенно. Должен зайти к ювелиру, а так – нет.

– Зачем тебе ювелир? Подарок для Ви?

– Я ей куплю кулончик, но вообще-то надо отдать в починку Ниагарино ожерелье. Неудобно получается – она мне его оставила, то-се, я не иду, она пишет, а сегодня пришла телеграмма. Почему ты спрашиваешь? Я тебе нужен?

– Скорее да. Генри непременно забудет привести свидетеля. А шофера такси не хотелось бы.

– Я тебя понимаю. Мы с Агги позвали именно шофера, и он нам все испортил. Шумный такой… Увязался в ресторан. А разве Галли не придет? Вроде бы он ваш покровитель.

– Что ты, дядя Галли к двенадцати не встанет. Я думаю, он лег часов в шесть. Ну Фредди, ну миленький!..

– Чего там, приду. Мы, Трипвуды, верны друзьям. Со мной будет такой Плимсол.

– Зачем?

– Надо. Я его везу в замок, он может сбежать. Это очень важно.

– Он что, особенный?

– Еще какой особенный! Он Типтон.

– Это что такое?

– Ты не слышала о магазинах Типтона? Сразу видно, в Америке не была. Они есть в любом городке. Продают все, включая наш корм. То есть я хотел бы, чтоб наш, у них всякий бывает. Если поставить коробки корма, который они продают за год, выйдет от Мэна до Флориды. Может, и дальше.

– А твой Плимсол – переодетый Типтон, да? Я ему скажу: «Привет, Плимсол!», а он сорвет баки и закричит: «Первое апреля! Я Типтон».

Фредди поставил ее на место.

– У Плимсола, названного Типтоном в честь дяди, – контрольный пакет акций, – сказал он. – Моя цель – чтобы они брали корм только у нас. Если это мне удастся, я смогу отпраздновать самую большую из моих побед.

– Твой тесть обрадуется. Он тебя назначит… что у вас выше вице-президента?

– Вообще-то, – признался честный Фредди, – с вице-президента у нас начинают. Я бы хотел стать помощником главного продавца… ну, чем-нибудь таким.

– Что ж, желаю удачи. А надежда есть?

– То есть, то нету. Понимаешь, Типпи недавно принял наследство, месяца два, и все не просохнет.

– Такой человек понравится дяде Галли. Родственная душа.

– Никак не поймаю нужной минуты. То он пера держать не может, то ему все противно, кроме питьевой соды. В Бландинге легче, то есть мне, ему труднее. Он там не достанет всего, что нужно.

– И никуда не денется, ты загонишь его в угол.

– Верно! Этого я не учел. Ну, козявка, мне пора. Где эта ваша свадьба?

– На Бромтон-роуд. За гостиницей «Парк-отель».

– Когда?

– Ровно в двенадцать.

– Так. Успею поработать с тетей Дорой и заглянуть к ювелиру. Потом звоню Типпи, договариваюсь – и к вам.

– Маме не проговорись.

– Дорогое дитя! О чем ты? Если я замкнул уста – они, это… замкнуты.

Минут через двадцать он вышел от леди Доры, серьезный и печальный. Работал он тщетно. Верный слову, уста он замкнул, и сейчас ему казалось, что он мог бы их вообще не отмыкать.

Тетя не отвергла его, но была рассеянна и неоднократно намекала, что лучше ей остаться одной. Она пообещала испытать образчик корма, и все же, выходя уже от ювелира, Фредди понимал тех, кто тщетно охмурял глухого аспида.

Однако он позвонил в пристанище богатых, отель «Баррибо», вызвал мистера Типтона и услышал хриплый голос:

– Алло!..

– Привет, Типпи. Это Фредди.

– А, Фредди… Привет. А я как раз ухожу.

– Куда это?

– К доктору.

– Худо тебе?

– Да нет, ничего. Даже очень хорошо, только сыпь какая-то. У тебя бывала сыпь на груди?

– Вроде нет.

– Была бы, ты бы знал. Такая розовая, похожа на летнюю зарю. А я корью не болел.

– Что ж это ты? Ладно, можешь прийти к двенадцати на Бромтон-роуд? В регистратуру. Один приятель женится.

– Бывают же идиоты! Ну, желаю удачи. Не обещаю – это нет, но желаю. Значит, Бромтон-роуд, регистратура, двенадцать часов.

– Там рядом гостиница. Можно поесть.

– Это хорошо.

– Вещи не забудь, я на машине. Поедем прямо в Бландинг. К обеду успеем.

– Бландинг… – сказал Плимсол. – Ах да, конечно! Я же знал, что должен тебе что-то сказать. Я не еду.

– Что?!

– Не еду. Зачем мне чистый воздух? Я и так бодрее некуда.

– Да, Типпи…

– Все, – твердо сказал миллионер. – А вот поесть – это я согласен. Ты удивишься, какой я бодрый. Алкоголь – лучшее лекарство, я всегда говорил. Мало пьют, потому и не знают. В двенадцать, ну, там. Прекрасно. Замечательно. Ура-ура. – И Плимсол повесил трубку.

Фредди подумал было, не вызвать ли его заново, но тут же решил, что надежней обрабатывать медленно, за столом. «Доналдсон Инкорпорейтед» хорошо тренирует своих сынов. Они могут споткнуться – но не упасть.

Что до Плимсола, он взял шляпу, пожонглировал зонтиком, вышел и вызвал лифт. Через несколько минут бывший король Руритании подсаживал его в такси.

– Харли-стрит, – сказал миллионер шоферу, – лошадей не жалейте.

Как известно, именно на Харли-стрит собираются в шайку врачи, а потому по всей улице проступила сыпь медных табличек. Только один квартал соединил Хартли Ремпинга, П.П. Борстала, Г.В. Чизрайта, сэра Аберкромби Фиг-Фига и Э. Джимсона Мергатройда. К Мергатройду Типтон и ехал.