Текст книги "КГБ в ООН"

Агент Алф рассказал, как он участвовал в задержании Иванова и Павлова с целью ареста… Агент Макдугал описал две сумки в багажнике машины русских, где лежали фотокопировальная аппаратура и два трансформатора, которые позволяли использовать для съемок энергию автомобильного двигателя, а также коротковолновый радиопередатчик и приемник, а самое главное – набор документов командования стратегической авиации, которые Бутенко передал русским.

В своих показаниях агенты Конвей и Дабинетт привели подробности ареста Бутенко и его спутников.

Через зал суда прошли и другие свидетели. Миссис Мэрилин Брилло, секретарша отдела безопасности Международной электрической корпорации, опознала секретные справочники и руководства, находившиеся в распоряжении Бутенко. Затем Роберт Маккартен, старший технический эксперт и хранитель документации фирмы в информационном центре данных, засвидетельствовал, что номера засекреченных документов компании точно соответствуют тем, которые были нанесены на небольшую карту окрестностей округа Берген в Нью-Джерси, которая в ночь ареста находилась при Бутенко.

По ходу процесса становилось ясно, что он имеет все основания стать классическим примером работы американской юриспруденции. Все чаще и чаще в переполненном зале суда появлялись юристы и студенты юридических факультетов, которые с неослабевающим интересом следили за процессом.

Хотя ответчики сидели бок о бок, своим поведением они разительно отличались друг от друга. Бутенко с нескрываемым интересом участвовал в процессе, на показания свидетелей он реагировал гневно, возбужденно, недоверчиво, а порой и саркастически. Иванов вел себя спокойно. В правом ухе у него был наушник слухового устройства. Система перевода была организована стараниями государственного департамента: два переводчика синхронно информировали Иванова обо всем происходящем.

То и дело в зале появлялись официальные советские представители, включая и такого «тяжеловеса», как Алексей Козиков, о котором было известно, что он возглавляет консульский отдел советского посольства в Вашингтоне.

И Козиков, и другие его соотечественники, похоже, проявляли немалый интерес к показаниям, особенно когда их стали давать военные.

Первым среди них оказался майор Генри Э. Дэвис, проводивший полевые испытания техники. Он описал систему передачи данных из Управления стратегической авиации на предприятие в Парамусе. Защита попыталась добиться от майора Дэвиса признания, что документы, найденные при Бутенко в ночь его ареста, не относились к числу секретных. Но он не стал утверждать, что они предназначены для знакомства с ними общества, к чему его вынуждала защита.

Полковнику-лейтенанту Томасу И. Аллисону пришлось выдержать нелегкий перекрестный допрос, когда он заявил, что военно-воздушные силы не давали разрешения на оглашение информации, содержавшейся в документах. Аллисон, занимающийся оперативным планированием, не покидал места для свидетелей два дня. Защита наконец заставила судью Огелли объявить, что показания Аллисона можно не принимать во внимание, поскольку, по мнению суда, он как эксперт сделал несколько ошибок в оценке системы национальной обороны.

Но защита не выразила сомнений в квалификации эксперта полковника-лейтенанта Джека Б. Роббинса, главы компьютерного отдела проекта 465b, а его ответы почти слово в слово повторяли свидетельства Аллисона.

Когда 18 ноября правительственная сторона закончила давать показания, защита обратилась в суд с ходатайством вынести подсудимым оправдательный приговор на том основании, что «правительство оказалось не в состоянии доказать наличие заговора» и «тянет дело, как жевательную резинку».

Судья Огелли со свойственным ему спокойствием выслушал аргументы защиты и, демонстрируя беспристрастность, которая не покидала его с начала процесса, отверг ходатайство отказаться от обвинения.

Теперь к вызову свидетелей приступила защита. Миссис Гаэтано Консоло, секретарша А. П. Шнейдау, начальника Бутенко по работе над секретным военным проектом, рассказала суду, что однажды Бутенко обратился к ней с вопросом: как быть, если одновременно заболеют и она, и Шнейдау, – как в таком случае открыть сейф с секретными документами? Привлекательная брюнетка сообщила, что как-то Бутенко попросил ее назвать шифр замка сейфа, но, поскольку просьба была высказана походя, она не проявила к ней интереса. Конечно, шифра замка она не назвала.

Дал показания и Шнейдау, упомянув, что видел, как Бутенко порой прихватывал с собой документы, чтобы дома поработать над ними, – как раз в то время, когда ФБР уже предупредило Шнейдау о расследовании и попросило не спускать с инженера глаз.

Затем защита вызвала семидесятитрехлетнего Ирвинга Баренберга, владельца дома, в котором жил Бутенко. Тот рассказал, как за полгода агенты ФБР несколько раз посетили квартиру его жильца. Ордера на обыск они ему не показывали, сказал Баренберг.

Браун тут же обратил внимание на это заявление и сказал, что, если информация, собранная ФБР, в самом деле получена без ордера на обыск, в таком случае права Бутенко нарушены – и суд должен указать присяжным, что доказательства, полученные подобным образом, неприемлемы для рассмотрения.

Прокурор Джаффе возразил, что Браун опоздал со своим ходатайством.

Огелли принял ходатайство к рассмотрению и затем вынес решение, сказав, что, с его точки зрения, все было совершенно законно.

25 ноября место для свидетелей занял Бутенко. Его заявление не несло в себе ничего неожиданного.

– Я никогда ни с кем не договаривался о передаче какой-либо информации, – начал он свои показания. – Агенты изъяли мою сумку, когда я сидел в своей машине.

Но из текста обвинения следовало, что вещи Бутенко были изъяты из машины его русского сообщника.

Давая показания, Бутенко то взрывался потоком слов, то делал неожиданные паузы, глядя в потолок. Защитник Браун настойчиво выпытывал подлинную причину его встреч с советскими представителями. Бутенко объяснил, что через них пытался узнать о своих родственниках в России.

Он обвинил ФБР в том, что оно сфабриковало против него обвинение. Он категорически отрицал факт передачи каких-либо документов русским, настаивал на том, что никогда не встречал соответчика, а увидел его лишь тогда, когда им после ареста зачитывали обвинение.

Выступления защиты завершились 30 ноября. В заключение Браун еще раз огласил заявление о необходимости нового процесса, поскольку в ходе перекрестного допроса обвинение задавало Бутенко вопросы, которые заставляли его косвенно свидетельствовать против себя, что может привести к его осуждению.

Подводя итоги, прокурор Джаффе, представлявший точку зрения правительства, повторил, что дело доказано и нет никаких сомнений, что Бутенко, работавший над закрытым проектом, вступил в заговор с целью выдачи оборонных секретов США Советскому Союзу.

– Мы имеем дело отнюдь не с историей Алджера Хисса! – воскликнул Джаффе.

Вскочив, Браун снова потребовал пересмотра дела – на этот раз на том основании, что упоминанием бывшего сотрудника государственного департамента, осужденного в 1950 году за ложь под присягой (он отрицал, что передавал документы государственного департамента курьеру, признавшемуся в шпионаже в пользу русских), суду присяжных внушено предубеждение против обвиняемых.

Джаффе незамедлительно принес суду свои извинения:

– Прошу прощения, я оговорился. Я хотел сказать – Горацио Алджера.

Судья Огелли, ткнув в сторону Брауна желтым карандашом, улыбнулся:

– Не сомневаюсь, что это в самом деле было оговоркой.

Подводя итоги, Браун определил сотрудничество ФБР, военно-воздушных сил и министерства юстиции как «сверхмощную машину, которую надо остановить». Он сказал, что правительство не смогло доказать обвинения против Бутенко, Иванова и трех изгнанных советских дипломатов в том, что они вступили в заговор для передачи Москве секретов военной авиации Америки.

– Нравится вам Советский Союз или нет, но этот человек невиновен, – сказал Браун о Бутенко. – Я терпеть не могу, когда мне тычут флагом в лицо – знамя должно развеваться над головой.

Походя он лягнул и ФБР, обратив внимание, что для разоблачения шпионской сети сорок агентов работали более полугода. Некоторые из присутствующих в зале суда поняли его слова как намек: мол, слишком много сил было брошено для поимки горстки красных шпионов.

– И пресса, и кое-кто еще буквально пресмыкаются перед ФБР! – воскликнул защитник. – Когда их удавалось в чем-либо убедить?

Заключительное выступление Ларнера, адвоката советского шофера, было куда короче. Он назвал Иванова «маленьким человеком», которого не готовили к роли шпиона.

– Он русский, а в данном деле это слово носит грязный оттенок, – сказал Ларнер, прося присяжных оправдать Иванова.

Чтобы вынести вердикт, присяжным потребовалось восемь с половиной часов, учитывая и час на обед. Итог обсуждения огласила староста присяжных мисс Мишелин М. де Люка: виновны.

Пока зачитывался вердикт, Бутенко не мог скрыть возбуждения, с трудом держа себя в руках. Лицо его покрылось пепельной бледностью, на скулах вздулись желваки, когда, сжав зубы, он скрипнул ими. Иванов же, покачиваясь на стуле, выслушал вердикт с показным безразличием.

Ответчики были признаны виновными по двум пунктам обвинения: участие в заговоре и шпионаж.

И Бутенко и Иванов знали, что их ожидает, когда судья Огелли аннулировал освобождение Иванова под залог в 100 тысяч долларов и отправил обоих ответчиков в тюрьму в Джерси-Сити, где им предстояло дожидаться вынесения приговора. Датой его оглашения он назначил 18 декабря. Когда обвиняемых выводили из зала суда, оба они знали, что могут быть приговорены к казни на электрическом стуле.

Но когда 18 числа снова собрался состав суда, Огелли доказал, что он склонен к более гуманному решению, чем требовали от него самые суровые статьи закона. По обвинению в заговоре с целью шпионажа в пользу России он осудил Бутенко на тридцать лет заключения, а также к двум пятилетним срокам как советского агента (эти сроки поглощались предыдущим). Иванов был приговорен к двадцати годам по обвинению в заговоре и шпионаже, в дополнение он получил еще пять лет как советский агент (последний срок также поглощался предыдущим).

После того как приговор был зачитан, ни Бутенко, ни Иванов не проронили ни слова. Но раньше, когда им была предоставлена возможность обратиться к суду с последним словом, они ею воспользовались.

Бутенко поблагодарил суд и своих адвокатов, после чего сказал:

– Я понимаю, что, когда справедливость осуществляется судом присяжных, меня не могут не признать виновным. Тем не менее я-то знаю, что ни в чем не виноват. И я хотел бы обратиться к суду с просьбой проявить снисходительность и милосердие… Надеюсь, придет время, когда я буду оправдан.

Иванов, который сообщил, что не говорит по-английски, произнес последнее слово через переводчика, делая паузы между предложениями:

– Я прибыл в эту страну, чтобы работать шофером, и работал только как шофер все время своего пребывания в Соединенных Штатах, вплоть до сегодняшнего дня. Я приехал не для того, чтобы нарушать какие-либо законы. Считаю, что мой арест – это печальное недоразумение. Полностью отвергаю обвинение. Я невиновен.

Обращаясь к Бутенко, судья Огелли отказался от добродушия и специфического судейского юмора, которые были ему свойственны. Собранный и серьезный, с трудом сдерживая гневные нотки в голосе, Огелли заявил:

– С сожалением должен сказать, что не смог найти оснований для оправдания ваших поступков или смягчения их оценки на данном процессе. Для всех нас вопросы национальной безопасности имеют жизненно важное значение. И узнать, что американец, родившийся на этой земле, получивший тут образование, способен пойти на такое гнусное преступление, было для меня печальным открытием.

Восемь месяцев процесса были завершены. Сразу же по его окончании в памяти всплыл уже знакомый образ действий советской стороны в делах о шпионаже. Защитник Иванова сообщил окружному суду, что советский посол обратился в государственный департамент с просьбой связаться с министерством юстиции и заверить его, что за Иванова будет внесен залог в 100 тысяч долларов. После того как Джаффе сказал, что у него нет возражений, суд удовлетворил прошение. 23 декабря, всего через пять дней после завершения процесса, Иванов был освобожден под залог в 100 тысяч долларов, внесенный на то время, пока будет рассматриваться его апелляция. Трое судей окружного апелляционного суда третьего участка Филадельфии удовлетворили петицию его адвоката.

Но Бутенко в эти предрождественские дни не довелось выйти на свободу: он был осужден без права освобождения под залог.

Какая судьба ждала Бутенко и Иванова? Если говорить об Игоре Иванове, взяв за критерий истории с Валентином Губичевым, Игорем Яковлевичем Мелехом, с Александром Соколовым и его женой Джой Энн Балч-Соколовой, – что же еще, кроме свободы?

Глава семнадцатая, заключительная
ШПИОНАЖ: НА ТОМ СТОИМ

Шпионаж имеет давнюю историю, корни которой уходят во времена царя Давида и фараонов.

Сегодня, как и в древности, мы сталкиваемся все с теми же мотивами шпионажа: захват власти, распространение власти, сохранение власти. Парадоксально и даже грустно, что, несмотря на успехи просвещения, невероятные завоевания техники, медицины, образования, улучшение условий жизни, в человеческом сообществе по-прежнему господствуют примитивные первобытные чувства: стремление к власти и страх.

Правительства в большинстве своем испытывают опасения друг перед другом и оценивают свою мощь и престиж способностью к «мгновенному уничтожению» противника с помощью ядерного оружия, военного арсенала. Каждая из соперничающих групп испытывает необходимость досконально выяснить, каков потенциал мощи врага и, самое важное, как он собирается его использовать.

Так что по сути своей шпионаж – это непрестанная каждодневная битва, когда тратятся бессчетные запасы отваги и хитрости, чтобы обрести хоть крохотное преимущество. Конечно, и Соединенные Штаты Америки вместе со своими союзниками вынуждены, чтобы выжить и сохраниться, заниматься шпионажем. Однако описанные в этой книге события никогда бы не произошли, если бы Советский Союз присоединился к своим союзникам военных лет в стремлении строить воистину мирное сообщество, отвергающее идеологические амбиции и территориальные претензии со стороны какой-то одной страны или военного блока.

Все получилось наоборот. И ответственность за это несет Иосиф Сталин, который установил жестокий послевоенный порядок, стремясь ни много ни мало к мировому господству.

Зловещие намерения требовали усиленного сбора информации о сильных и слабых сторонах государств и народов, намеченных в качестве жертв. Всего за несколько лет распался альянс союзников во Второй мировой войне. Сталин создал чудовищную сеть шпионажа и диверсий, которая покрыла земной шар. Его агенты и шпионы спокойно и уверенно организовывали заговоры и даже не брезговали убийствами, используя для этих целей коммунистические партии некоторых стран.

Советские посольства, консульства, торговые миссии систематически брали на себя функции руководства шпионской деятельностью. Из этих неприкосновенных убежищ поступали инструкции, подстрекающие к революциям и кровавым бунтам.

Хрущев пытался выступать в роли горячего сторонника мира, но как организатор шпионажа он не уступал Сталину. Цель была все та же – завоевать непререкаемое господство над миром. О том, как истово Хрущев использовал оружие шпионажа, преследуя намеченные Кремлем цели мирового владычества, и о том, чего было ждать от «нового порядка», возглавляемого Председателем Совета Министров Алексеем Косыгиным и Генеральным секретарем ЦК КПСС Леонидом Брежневым, четко и исчерпывающе поведал директор ФБР Эдгар Гувер:

«Советский блок обладает огромным шпионским потенциалом. О серьезной угрозе нашей системе безопасности со стороны их оперативной деятельности говорит тот факт, что в распоряжении блока стран, возглавляемых СССР и коммунистическим Китаем, во всем мире примерно триста тысяч подготовленных шпионов.

Пуская в ход хитрости, откровенный обман и сознательное уклонение от норм и правил, представители советского блока в Соединенных Штатах систематически трудились над созданием одной из лучших в мире систем промышленного шпионажа. Один из перебежчиков сообщил, что легкость, с которой в США можно получать различные сведения, избавила от необходимости проведения непростых и длительных тайных операций, без которых в противном случае было бы не обойтись. По оценке другого перебежчика, советские военные атташе до девяноста пяти процентов информации, необходимой для целей разведки, получают легальным образом, а польская военная разведка добывает в США сведений больше, чем во всем остальном мире».

Еще один перебежчик из Советского Союза рассказал правительственным источникам в Вашингтоне, что бюджет 1964 года, выделенный Советским Союзом на шпионские и подрывные операции, составлял полтора миллиарда долларов, и большая часть его шла на финансирование агентурной сети в Америке.

Так что нет никаких оснований считать, что, несмотря на потепление в «холодной войне», в 1966-м, 1967-м или в 1970 годах Кремль выделял на эти цели меньшие суммы. Нет никаких оснований думать, что Советский Союз откажется от попыток подкупить очередного Генри Фармера или Фредерика Тимсфорда. Нет оснований также считать, что кто-то в Берлине не сделает попытку познакомиться с каким-нибудь американским военнослужащим вроде полковника Пилгрима или же кто-то не остановит на лондонской улице морячка, такого, как Корнелиус Драммонд, и не попросит его оказать конфиденциальную услугу.

И конечно же нет никаких оснований предполагать, что Соединенные Штаты и их союзники уменьшат размах своих усилий получать информацию о России и ее союзниках, пользуясь надежной и проверенной системой шпионажа.

В данной книге авторы уделили внимание лишь советским шпионским операциям, которые проводились в Соединенных Штатах, – главным образом тем, в которых использовалось привилегированное положение советских дипломатов. Как мы постарались показать, обман и уголовные преступления вершились, несмотря на все международные договоры и законы Соединенных Штатов Америки.

Книга служит цели предупредить об опасностях заблуждений такого рода – ради этого она и написана. Однако, несмотря на то, что советские шпионы нередко скрывались под эгидой ООН, американцы должны воздерживаться от резких, необдуманных решений и действий. Мы не имеем права отказываться от традиций демократии, пусть даже нам и довелось убедиться в размахе шпионажа, который старается использовать свободы, унаследованные Соединенными Штатами.