Текст книги "Трагический исход"

Глава 5
СТРАСТНАЯ МЕЛОДИЯ

Прошло уже несколько месяцев с момента зловещих драматичных событий, разыгравшихся в Булони. Волнения первых дней улеглись, и наступило затишье.

Не вспоминали более и о Фантомасе. Деньги, дерзко украденные преступником, забравшимся в макет статуи Пилатра де Розье, были безвозвратно потеряны, а этот монстр еще продолжал гулять на свободе.

С другой стороны, Жюв и Фандор, казалось, удалились от мирской суеты. От них не поступало никаких известий; и парижское общество, импульсивное, переменчивое, намеревалось с легким сердцем забыть о них.

Зима была на подходе.

Как-то вечером, около восьми часов, элегантная и многолюдная толпа заняла большую часть столиков ресторана «Лукулл», считавшегося одним из самых модных на Итальянском бульваре.

Метрдотель, степенный и благовоспитанный человек, с раболепным и педантичным видом склонился над дамой, которая в сопровождении двух господ только что расположилась за столиком в центре зала.

Метрдотель предлагал:

– Что вы скажете, госпожа баронесса, относительно холодного консоме с томатами и о небольшой форели, запеченной в тесте? Затем можно предложить седло барашка…

Высокая красивая молодая брюнетка с густыми черными волосами, к которой он обращался, ласково взяла за руку своего соседа.

– Жоффруа, мой дорогой супруг, – прошептала она нежно певучим голосом, в котором проскальзывали легкие ироничные нотки. – Я вас очень прошу, обратите внимание на меню.

Метрдотель обратился теперь к спутнику этой красивой дамы:

– Господин барон, я предлагал госпоже баронессе де Леско…

Но он покорно остановился и ждал заказа до тех пор, пока его клиенты не исчерпали все сюжеты разговора со своими соседями.

Барон Жоффруа де Леско обернулся к своей жене и извинился за рассеянность:

– Простите меня, Валентина. Я смотрел как раз на тех двух господ, которые только что сели за столик вон там. Не узнаете ли вы знаменитого академика Сорине-Моруа, работы которого по египтологии стали центральным предметом хроники?

– В самом деле! Да его сопровождает племянник, морской офицер, о котором я вам говорил… Жан Дерваль…

Это ответил молодой доктор Морис Юбер, который три недели назад оказал помощь Жюву и Фандору во время трагических событий в Булони. Он был другом супругов Леско, пригласивших его на обед, но казалось, однако, мало знал их…

Морис Юбер закончил фразу:

– Я сейчас же пойду и пожму руку моему другу…

– Сначала мы выберем обед! – остановил его барон.

Господин де Леско был жизнерадостным человеком и отличался крепким здоровьем. На его скулах играл румянец. Густая белая борода, обрамляющая лицо, и седая шевелюра украшали его. Ему перевалило уже за пятьдесят, и он годился в отцы своей жене, такой большой была разница в их годах.

Барон произнес:

– Итак, доктор, скажите, что вы предпочитаете? Я полагаю, что Шарль предложит нам камбалу?..

Чрезвычайно вежливо метрдотель вмешался в разговор:

– Я прошу извинения у господина барона, но камбала, это не совсем то, что вам нужно… Я позволил бы себе предложить баронессе небольшую форель, запеченную в тесте.

Баронесса в свою очередь прервала его:

– А почему бы не заказать омаров а ля термидор, это лучше, по-моему. Что вы об этом думаете, доктор?

– Я придерживаюсь вашего мнения, – ответил молодой практикующий врач. И добавил, не спуская с нее глаз: – Я полностью согласен с вами.

Метрдотель Шарль позволил себе заметить:

– Вы сказали… омары а ля термидор, седло барашка… далее? Я бы предложил господину барону сезонный салат «Лукулл»… Это изысканно вкусно!

Уточнив мнение жены и приглашенного на обед доктора, господин Леско одобрил выбор метрдотеля.

С видом человека, уверенного в себе, он подчеркнул ногтем то вино на специальной карте вин, которое хотел заказать, полусухое шампанское лучшей марки.

В то время как услужливые официанты разносили закуски, барон де Леско напомнил метрдотелю:

– Шарль, не забудь сразу же отправить ко мне посыльного.

Барон де Леско пригласил в этот вечер отобедать вместе с ними доктора Мориса Юбера. Он выбрал ресторан «Лукулл», где можно было отведать вкусные блюда. А потом, согласно договоренности, они собирались пойти в театр.

Парижский сезон был в полном разгаре, и им пришлось заранее заказать в этом модном ресторане уютный столик, защищенный от сквозняков и достаточно удаленный от цыганского оркестра, чтобы слишком громкая музыка не беспокоила их.

Барон и баронесса де Леско занимали видное положение в обществе. Их брак, внешне не отличающийся гармонией, был заключен по обоюдному согласию, как утверждали некоторые, но не для того, чтобы объединить два любящих существа, а с целью сохранения интересов огромного состояния. Даже ярые злопыхатели не могли утверждать, что их совместная жизнь не удалась; они, казалось, были взаимно предупредительны, и если барон старался угождать своей жене, то она была очень благодарна ему за чуткость и обходительность.

Быть может, только злые языки и намекали, что с недавних пор доктор Морис Юбер состоял с этой парой в более близких, чем следовало бы, отношениях.

Но о чем только не судачат люди!

Поглощая закуски, барон де Леско, который не только отличался жизнелюбием, но к тому же обладал от природы и завидным аппетитом, обратился к доктору Юберу:

– Этот Сорине-Моруа, на которого я вам указал, кажется действительно проявляет к нам интерес…

– Да полноте! Почему?

– Он с нас глаз не сводит!

Тень недовольства пробежала по лицу дворянина. Он произнес холодным насмешливым голосом:

– Впрочем, этот педант… прошел через приемные и кухни! Говорят, что он ужасный обжора. Извините, может быть, этот разговор вам неприятен? Не друг ли он вам?

– Вовсе нет, – запротестовал Морис Юбер. – Я знаю только, что он дальний родственник мсье Дерваля.

– И к тому же, – продолжал барон, – разве имеет значение, какие средства используют в нашу эпоху для достижения карьеры? Сорине-Моруа может насмехаться над моим злословием, его карьера великолепна…

С вежливым, но рассеянным вниманием доктор Юбер слушал своего собеседника, но взгляд его был прикован к Валентине.

Молодая красивая женщина была особенно обворожительна в этот вечер, а элегантное окружение подчеркивало ее исключительность. Падающие потоки света заставляли искриться драгоценности, которые удивительно оттеняли ее гордую восхитительную красоту; плотно облегающее платье из тонкой материи подчеркивало ее гибкие формы, глубокий вырез позволял увидеть восхитительные плечи и подозревать мраморную грудь.

Несомненно, что Юбер был покорен опьяняющим превосходством и очарованием, исходящим от этой женщины.

Между тем словоохотливый барон продолжал:

– Нечего сказать – хорошенькую карьеру сделал себе этот Сорине-Моруа! Но я считаю, мой дорогой доктор, вам не стоит ему завидовать. Вы уже заведуете клиникой, и это в тридцать пять лет! Ваше состояние увеличивается изо дня в день.

И вдруг он добавил с тихим значительным смешком:

– Скоро придется подумать о том, чтобы вас женить.

Доктор Юбер вздрогнул, однако уклончивая улыбка появилась на его губах, оттененных шелковистыми черными усами.

Он запротестовал:

– Это не к спеху. У меня еще есть время. К тому же я сомневаюсь, что захочу когда-нибудь жениться.

И он с такой страстью посмотрел на Валентину, что если бы молодая женщина заметила, то была бы очень смущена. Но элегантная баронесса в данный момент, казалось, была занята тем, что пила маленькими глотками холодное консоме с томатами, которое ей только что принесли.

Между тем барон, продолжая болтать, с трудом удерживался на месте и очень обрадовался, увидев посыльного.

– Вот, наконец-то прибыл посыльный, – радостно произнес он.

Он быстро написал несколько слов на визитной карточке, затем передал ее груму:

– Слушай меня, мальчуган, ты пойдешь и отнесешь это в мой клуб на улицу Руайяль и подождешь ответа, который тотчас же принесешь мне.

Посыльный удалился, и барон объяснил жене:

– Я послал его заказать ложу в театре «Музыкальный кабачок», где мы сможем, если вы не возражаете, закончить вечер. Там иногда ставят весьма любопытные водевили.

Валентина одобрила его план молчаливым кивком головы.

Но вдруг она вздрогнула, услышав первые такты мелодии, которую начали исполнять цыгане.

Барон, даже не обратив внимания на эмоциональное состояние жены, продолжал один поддерживать разговор:

– Не правда ли, этот посыльный приятный мальчик. У него хорошая внешность, и он свободен в обращении. Несомненно, он выполнит наши поручения.

Он вновь наклонился к жене:

– Как вы считаете, Валентина, подойдет ли мальчик вам, чтобы заменить другого, которого мы уволили.

Молодая женщина попыталась улыбнуться и, несмотря на то, что ее мысли витали далеко, произнесла:

– Почему бы и нет?.. Конечно, он мне нравится.

Барон сделал знак, чтобы позвали метрдотеля.

– Шарль, – обратился он к последнему с покровительственным добродушием, – сообщите мне некоторые данные об этом мальчике… Я хотел бы взять его себе.

Метрдотель улыбался.

– Ваше желание для меня закон: этот мальчик принадлежит вам, – сказал он.

В это время доктор Юбер, от глаз которого не укрылось волнение Валентины, не смог сдержаться, чтобы не спросить ее. С тревогой в голосе, но стараясь выглядеть спокойным, он обратился к ней:

– Как вы себя чувствуете? Мне показалось, вы побледнели.

Валентина действительно стала совершенно белой. Она прекратила есть и, казалось, с нервным возбуждением следила за каждым тактом цыганского оркестра.

Мужчины в красных жилетках зажигательно исполняли пьесу, которая становилась популярной в парижских салонах, она носила название «Страстно». Сначала звучала тихая нежная мелодия, выводимая сурдиной, затем из оркестра начал постепенно выделяться быстрый мотив первой скрипки, и потом в стремительных сильных рывках, темп которых то усиливался, то затихал, послышались настоящие жалобы, рыдания, выражаемые музыкой. «Страстно» – это любовь, странная любовь, любовь мучительная.

Мелодия оказала на Валентину сильное воздействие.

И несмотря на усилия, предпринимаемые молодой баронессой, чтобы сохранить позу холодного равнодушия, она была очень взволнована. Ее грудь нервно поднималась, дыхание стало прерывистым, как будто ей не хватало воздуха.

Она улыбалась натянутой улыбкой, относящейся ни к кому в отдельности и ко всем вместе, взгляд ее, блуждающий в бесконечности, машинально остановился вдруг на электрической лампе, сверкающей в углу помещения, справа от музыкантов.

Не получив ответа, доктор Юбер прекратил мучить ее вопросами; и его глаза, проницательные глаза врача и, быть может, влюбленного человека, устремились к тонкой нервной элегантной руке баронессы с розовыми миндалевидными ногтями, с длинными изящными пальцами, унизанными кольцами.

Доктор рассматривал эту маленькую одухотворенную руку, мышцы которой напряглись, а пальцы медленно сжались. Было ли это следствием рефлекторного движения или произвольно выполненного действия? Доктору показалось, что Валентина взяла лежащую рядом оберточную бумагу из-под хлеба, скомкала ее и зажала в ладони. Юбер подумал, что она, вероятно, отбросила ее в сторону, может быть, уронила.

Ничего подобного! Тонкий листок бумаги исчез в руке баронессы, и следа от него не осталось!

В этот момент барон де Леско был занят разговором с посыльным, который вернулся, выполнив его задание.

– Я уже разговаривал с Шарлем, он хорошего мнения о тебе. Не хочешь ли ты поступить на службу ко мне? – спросил его барон.

Затем, не ожидая ответа, и, вероятно, привыкший к тому, что ему никогда не отказывали, добавил:

– Ты будешь получать сто франков в месяц, кроме того, бесплатное питание и вино… жилье, естественно. Сегодня вечером ты познакомишься с моим дворецким по имени Дезире и договоришься с ним. Понял?

Маленький посыльный слегка кивнул головой:

– Господин барон может рассчитывать на меня.

И очень корректно, как автомат, он повернулся на каблуках.

Барон спросил его:

– Как тебя зовут?

– Изидор, – был ответ.

Барон де Леско изобразил на лице гримасу, и это не укрылось от смышленого живого взгляда мальчика. Он добавил:

– Но вообще-то, главным образом, меня зовут Зизи!

Цыгане как раз закончили играть мелодию под названием «Страстно».

Раздались редкие аплодисменты, связанные с удивительным воздействием этого оригинального и волнующего произведения на слушателей. Светские люди, особенно когда обедают, не щедры на такие возгласы одобрения, как «браво». Но несколько похвальных слов, казалось, в достаточной степени удовлетворили исполнителей, знающих, на что они еще могут рассчитывать.

Валентина постепенно пришла в себя, справившись с волнением, которое она, казалось, испытывала. Но ее лицо сохранило следы пережитого воздействия странной цыганской мелодии. Она была бледной, и темные круги под глазами слегка увеличились. Она едва притронулась к обеду, который ей подали.

Только один барон де Леско отдавал должное столь изысканной еде. Доктор Юбер выглядел расстроенным, у него отсутствовал аппетит, он не проявлял интереса к седлу барашка, безо всякого восхищения взирал на вкусное пралине, фирменное блюдо ресторана, заслуживающее действительных комплиментов!

Барон наконец обратил внимание на необычное состояние жены, и, нежно наклонясь к ней в тот момент, когда подали кофе, он участливо спросил:

– Вам не по себе, дорогая? Не заболели ли вы?

Валентина сделала усилие, чтобы любезно ответить:

– Я не заболела, но чувствую себя усталой.

Затем обратившись к доктору Юберу, она сказала:

– Извините меня, мой друг, что наш вечер так быстро закончился, но мне хотелось бы вернуться домой… Жоффруа, – продолжала она, обернувшись к мужу, – отвезите меня, пожалуйста, домой, а потом вы будете свободны и сможете пойти в клуб, если захотите, или лучше в этот «Музыкальный кабачок» вместе с доктором Юбером.

Но гость супругов де Леско запротестовал:

– Спектакль без вас, мои друзья, меня совсем не интересует. Но поскольку вы заболели, мадам, я прошу разрешения вернуться спокойно к себе домой.

Доктор Морис Юбер встал, потребовал пальто в вестибюле, затем, вновь повернувшись к Валентине, спросил:

– Вы извините меня? Я пойду пожать руку моему другу Дервалю.

Молодые люди обменялись сердечным приветствием, и морской офицер своим низким и взволнованным голосом спросил:

– Доктор, вы, как всегда, довольны своей работой? И, как всегда, остаетесь к тому же светским человеком? Черт возьми! Примите мои поздравления! Вы обедали сегодня с очень красивой женщиной!

Сорине-Моруа, который только что был представлен Морису Юберу, прекратил на минуту есть, чтобы спросить его:

– В самом деле! Эта молодая женщина, которую вы сопровождали, восхитительна… Ближе к делу, скажите-ка мне ее имя. Я забыл, где видел ее и супруга. Но действительно, их черты лица мне кого-то напоминают. Я их узнал, не будучи им представленным.

Морис Юбер и не подумал что-то скрывать. Он просто ответил:

– Баронесса и барон де Леско бывают часто в парижском свете, вы можете всегда их встретить здесь. Они мои новые друзья, которыми я дорожу.

Попрощавшись с ними, Морис Юбер удалился.

Спустя несколько минут Валентина и ее супруг сели в свой автомобиль, и шофер, удивленный и одновременно обрадованный, что обед закончился так рано, на большой скорости отвез их домой.

Барон и баронесса де Леско жили на улице Спонтини рядом с Булонским лесом. Специально построенный элегантный особняк, окруженный восхитительным садом с большими тенистыми деревьями, придавал этому месту изящный, скромный и привлекательный вид сельской местности.

Спустя несколько минут после отъезда из ресторана «Лукулл» автомобиль остановился на краю тротуара перед домом.

Едва только барон де Леско вставил ключ в замок ворот садовой решетки, как окна особняка засветились, дверь подъезда отворилась, и с достойным и торжественным видом, одетый в черную ливрею, появился дворецкий Дезире. Он возник перед своими господами, бесстрастный и холодный, как и подобает слуге порядочного дома, и приветствовал их, не выразив никакого удивления. Хороший слуга никогда ничему не удивляется.

Только когда барон задержался в холле особняка, чтобы просмотреть почту, а баронесса быстро поднялась на второй этаж, Дезире осмелился обратиться к своему хозяину:

– Новый грум, которого вы, мсье, наняли в ресторане «Лукулл», уже здесь. Сначала я не поверил ему, но потом он мне показал вашу визитную карточку, и тогда я его устроил… Я полагаю, что мсье видел его рекомендательные письма…

В словах Дезире послышался легкий упрек, но барон де Леско, увлеченный просмотром почты, не уловил его.

– Превосходные рекомендации… превосходные… Ведь мне рекомендовал его Шарль.

Затем он добавил:

– Разбудите меня завтра ровно в восемь утра, я должен пойти по делам.

– Желает ли господин барон, чтобы я помог ему раздеться?

– Не стоит, Дезире. Можете идти спать!

Между тем Валентина, поднявшись в свою комнату, быстро разделась. Оставаясь задумчивой, затаенной, взволнованной до глубины души с тех пор, как она услышала в ресторане цыганскую мелодию «Страстно», баронесса позволила себя раздеть горничной, которая внимательно и усердно распустила тяжелую копну черных волос своей госпожи, причесав ее на ночь.

Она передала Валентине пеньюар и предложила оказать еще какие-нибудь услуги.

– Спасибо, – ответила баронесса. – Вы мне больше не нужны и можете уйти.

Как только горничная удалилась, барон де Леско спросил разрешения войти к супруге.

– Входите, прошу вас, – ответила она.

Барон увидел, что жена уже собиралась лечь спать.

– Извините за беспокойство, – произнес он, – но я пришел узнать, как вы себя чувствуете?

Машинально отеческим поцелуем он прикоснулся ко лбу Валентины, затем, заглядывая ей в глаза, спросил:

– Не заболели ли вы серьезно, моя дорогая?

– Слава Богу, нет, – ответила молодая женщина. – Это простое недомогание. Завтра я буду совершенно здорова…

– Спокойной ночи, Валентина.

– Спокойной ночи, Жоффруа.

Около четверти часа в особняке царила тишина. Валентина была одна на своей отдельной половине; ее спальня, будуар и умывальная комната занимали западную половину особняка и заканчивались террасой, выходящей в большой сад.

Молодая женщина поднялась с кровати, чтобы закрыть задвижку двери.

Но посреди комнаты она вдруг удивленно остановилась, подавив крик, который чуть не сорвался с ее губ.

– Боже мой, – прошептала она тихо, – вы здесь!

В смятении и испуге она всматривалась в неожиданное видение, представшее перед ней.

В этот вечер стояла очень теплая, слегка ветреная погода и, несмотря на поздний час, было душно, но не сыро.

Валентина оставила окно приоткрытым.

Именно в это окно и забрался кто-то. Он стоял неподвижно и дрожал, томясь с искаженным лицом и желая узнать, какое впечатление он произвел. Это был доктор Юбер!

На удивленное восклицание молодой женщины он ответил тревожным голосом:

– Валентина, извините меня!

Молодая женщина была слишком взволнована, чтобы тотчас ответить; инстинктивным жестом стыдливости она запахнула пеньюар, раскрывшийся на груди, затем, приблизившись к доктору, спросила:

– Что вам угодно?.. Зачем вы пришли сюда? Кто вам позволил?..

Ее глаза выражали возмущенное негодование.

И доктор Юбер не смог выдержать этот взгляд, он опустил глаза и тоном ребенка, которого бранят, униженно попросил прощения:

– Ах! Валентина, я знаю, что поступил плохо. Уже давно я противлюсь этому чувству, борюсь сам с собой. Я позволю себе сказать и повторю много, много раз, как я вас люблю… Несомненно, я безумен, но ведь это безумие от любви к вам. Я люблю вас! Люблю!

Молодой человек задыхался. По мере того как он говорил, признаваясь в своей страсти, его голос становился более четким, уверенным, он осмелился смотреть на Валентину.

Она же немного отступила назад. Ее лицо выражало теперь скорее удивление, чем возмущение. Безусловно, в некотором отношении ее тронула очевидная искренность этого человека, который не страшась, презирая все условности света и общества, проник к ней, чтобы сообщить со всем пылом страсти и убежденности о том, что молодая женщина знала давным-давно!

Тем не менее, она возразила:

– Морис, Морис, возможно ли это? Я не верю своим глазам. Вы здесь? И таким образом… Я никогда бы не подумала, что такой галантный человек, как вы, можете поступить столь некорректно, столь дерзко.

Морис Юбер приблизился к молодой женщине, и, подавив ее первоначальное сопротивление, взял ее руку и страстно сжал. Своим низким мелодичным голосом, который, однако, слегка дрожал, он начал говорить, устремив на молодую женщину подозрительный взгляд:

– Валентина, уверяю вас, я никогда бы не осмелился принять подобное решение, если бы довольствовался тем, что продолжал вас любить, как любил вчера… даже в этот вечер… до этого проклятого обеда… Но ведь что-то произошло между нами, по крайней мере, повлияло на меня.

Таинственные и непонятные слова, произнесенные доктором, поразили Валентину.

– Что вы хотите сказать? На что намекаете? – спросила она.

Казалось, до сих пор доктор Юбер делал усилия, чтобы что-то скрыть от Валентины.

– Ради Бога, Валентина, – умолял он, – скажите мне сначала, любите ли вы меня?

И поскольку молодая женщина выразила протест, он уточнил:

– Скажите только, вы когда-нибудь меня полюбите?..

Неистовая борьба происходила в сердце Валентины.

Нельзя сказать, чтобы сдержанное и одновременно пылкое ухаживание блестящего доктора, продолжавшееся уже много недель, оставляло ее равнодушной. Но она была поражена и возмущена беседой с ним, на которую согласилась в этот вечер, с человеком, которого она принимала у себя ночью подобно любовнику.

– Полюбить вас? – начала она. – Полюбить вас когда-нибудь? Бог мой, я не смогу… Кто может сказать, что будет в дальнейшем?

Она провела руками по лбу, затем нервно сжала виски. Ее щеки, ранее бледные, теперь покрылись румянцем, кровь прилила к губам, взгляд загорелся. Она стала удивительно красивой, эта Валентина де Леско, которую парижское общество, столь разборчивое и настроенное критически, нарекло «Королевой Парижа».

И доктор Юбер упал перед ней на колени.

– Заклинаю вас, – произнес он дрожащим голосом, – снимите камень с моей души! Помогите мне избавиться от подозрения, которое не дает мне покоя с того вечера и заставляет делать столько глупостей.

– Какого подозрения? – спросила Валентина.

Доктор тотчас поднялся, вновь приблизился к молодой женщине и, устремив на нее глаза, властно и повелительно прошептал:

– Я схожу с ума от ревности, от ревности к вам, Валентина… Вы любите другого, у вас есть любовник?..

Баронесса де Леско стала бледной как смерть; она сжала кулаки, нахмурясь.

– Мсье, – произнесла она ледяным тоном, – вы поистине злоупотребляете моим терпением. Я простила вас за нетактичность, когда вы объяснялись мне в любви. Но я не могу и минуту вынести, когда вы оскорбляете меня подозрениями. Уходите! Я вам приказываю!

– Валентина, – бормотал, запинаясь, доктор с искаженным лицом. – Ради Бога, ответьте мне! Успокойте меня!

– Я же вам уже сказала: оставьте меня! Уходите!

И Валентина де Леско энергичным движением руки указала на открытое окно, через которое доктор Юбер ранее вошел.

Он сгорбился, отошел от нее на несколько шагов, собираясь уйти, но не смог на это решиться и вернулся назад.

Валентина заметила слезы на его глазах. Горе этого несчастного, казалось, взволновало ее на мгновение, она не повторила своего приказа.

Морис Юбер сказал:

– Я с ума схожу от ревности. Я вас ревную, ревную ко всем, кто вас окружает, кто может приблизиться к вам.

– И к моему мужу тоже? – зло спросила она.

Лицо доктора исказила судорога. Юбер, казалось, очень страдал от этой иронии. Он ответил:

– К вашему мужу тоже… но и к другим. Послушайте, Валентина, что я вам должен сказать, и успокойте меня наконец… Я считал, что видел… да, я видел: в этот вечер во время обеда вы были взволнованы мелодией, исполняемой цыганами. Вы держали в руке клочок бумаги… записку… которую вам передали… Скажите мне… это правда?

Валентина на мгновение смутилась, но ее лицо сразу же приняло выражение холодного достоинства и абсолютного равнодушия.

– Записку, мне?.. – спросила она.

Затем, предугадывая ход событий, она продолжала с надменным видом:

– Достаточно, Морис… Мне кажется, вы устраиваете мне допрос. И по какому праву, я вас спрашиваю?

– По праву любящего вас человека, – отвечал он.

– Разве я вам давала повод? – спросила его Валентина.

По мере продолжения разговора, Юбер, казалось, все более и более старался не унывать.

– Может быть! – произнес он. Уже давно я вам говорю о своей любви. И вы меня не останавливали, вы меня почти поощряли… Если бы вы меня не любили, вы бы не поступали таким образом…

– Довольно, – категорично приказала молодая женщина. – Я никому не позволю ни обсуждать мое поведение, ни становиться судьей моих поступков. Я уже сказала вам, Морис, и повторяю: уходите, уходите немедленно.

Доктор отступил, достиг окна и снова спросил:

– Валентина, вы любите другого? Возможно ли это?.. Валентина, отвечайте мне, вы меня обманываете?..

Ответом ему был только взрыв смеха, пронзительный и нервозный. Молодая женщина, однако, добавила:

– Обманывать вас! Но кто вы мне будете: муж или любовник?

Крик боли, страстная жалоба – имя Валентины, повторенное неоднократно, – раздавались несколько мгновений в ярко освященной комнате.

Отчаявшись, не смея далее продолжать разговор, доктор Юбер вернулся к открытому окну.

Он исчез в темноте, спрыгнув в сад и углубившись в парк.

Некоторое время Валентина оставалась посредине комнаты бледная и неподвижная. Когда же шум в саду затих, она подошла ко все еще открытому окну, потянула за ставни и прочно закрепила их.

– Бедный Юбер! – прошептала она. – Как он меня любит! Мне было мучительно трудно так разговаривать с ним!

Молодая женщина остановилась на мгновение… Затем продолжала вполголоса:

– Я не могу не признаться себе, действительно, я испытываю к нему симпатию, даже большую симпатию.

И добавила с нервным смешком:

– Но он так объясняется в любви, как будто перенесся в другую эпоху. Еще немного – и я бы подумала, что он хочет меня похитить согласно обычаю рыцарей былых времен, когда они похищали своих возлюбленных из окна башни с помощью веревочной лестницы.

Она шутила, чтобы отвлечь себя от дум. Если бы кто-нибудь, даже не слишком проницательный, увидел ее в этот момент, он догадался бы, что ее веселье, задор наигранны. Валентина на самом деле очень разволновалась. Порывистость ее движений подтверждала это.

Молодая женщина подошла к зеркалу, долго рассматривала свое отражение и, казалось, ужаснулась, увидев себя.

Она была бледна, под глазами образовались круги, расширенные зрачки сверкали необычным блеском. Она тяжело дышала и, приложив машинально руку к груди, почувствовала, как стремительно билось ее сердце.

– Неужели я так волнуюсь? – прошептала она.

И, сраженная усталостью, с которой уже давно боролась, она призналась сама себе:

– Да, я взволнована, обеспокоена, смертельно встревожена… но и просто сгораю от любопытства.

И вдруг, как будто воскресив в памяти виденный ранее сон, подняв глаза к небу, она спросила:

– Кто он? Что он хочет от меня?.. Чего добивается от меня?.. Что означает эта странная и загадочная манера его поведения?.. Почему всегда звучит этот мотив под названием «Страстно», исполняемый различными музыкантами, который должен меня волновать… И он действительно волнует меня. Кто же, однако?.. Что все это значит?

Рассуждая таким образом и произнося шепотом эти странные слова, смысл которых едва понимала она сама, Валентина вновь машинально подошла к окну, чтобы убедиться, что оно закрыто, и дверь тоже заперта на задвижку, и никто не сможет войти к ней, никто не будет подглядывать снаружи.

Убедившись, что она отгородилась от всего мира, молодая женщина взяла дамскую сумочку и вынула оттуда скомканную записку.

Несколько мгновений она держала ее в руках.

Она прошептала задумчиво:

– От влюбленных ничего не скроешь. Юбер видел, как я взяла записку.

Молодая женщина еще колебалась, боролась с желанием прочесть эту загадочную записку, найденную под листом промасленной бумаги, в которую в ресторане «Лукулл», как и во всех элегантных ресторанах, было принято заворачивать хлебцы.

Башенные часы пробили два часа ночи. Валентина дрожала.

– Уже так поздно, – прошептала она.

И все-таки, казалось, она и не думала ложиться спать. Она неподвижно стояла посредине комнаты с зажатой в руке запиской.

– Нужно, однако, чтобы я узнала…

И приняв решение, она развернула листок, подошла к электрической лампе и стала читать.

В записке были указаны только дата, время и адрес.

Долго после этого Валентина оставалась озабоченной.

– Пойду ли я? – спрашивала она себя и, подавляя в себе любопытство, объявила:

– Я не пойду…

Но спустя несколько минут она передумала и сказала:

– Может быть, и пойду. Было бы смешно не узнать…

Но ее гордый и высокомерный характер взял верх:

– Терпеть не могу приказов! Я ни за что не пойду туда…

В три часа утра, растерянная и так и не принявшая решения, она легла в постель.

Предварительно над пламенем свечи она сожгла таинственную записку, запомнив ее содержание.

Затем она погасила электрический свет. Абсолютная темнота окутала комнату. Валентина попыталась заснуть, но не смогла.

И только на ранней заре она заснула.

Последние мысли, пронесшиеся в ее голове, отражали ее колебания, озабоченность:

– Пойти? Не пойти?..

Дрожь пробежала по ее телу…

В какое-то мгновение ее губы прошептали:

– Я боюсь… прошлое… что, если… нет, я сумасшедшая!

У Валентины де Леско была какая-то тайна.

Что это была за тайна?

В сотый раз она повторяла:

– Пойти?.. Не пойти?..