Текст книги "Гвиневера: Королева Летних Звезд"

ГЛАВА 3
ВОЗВРАЩЕНИЕ В СИЛЧЕСТЕР

Мы похоронили Игрейну в простой монастырской могиле, вложив ей в руку кольцо Утера, которое дал Ульфин. Луга за монастырской стеной были усыпаны полевыми цветами, и я, как одеялом, накрыла ими гроб, чтобы смягчить удары комков земли. Это была самая малость, которую я могла сделать для нее.

Эттарда стояла рядом со мной с белым и мокрым от горьких слез лицом. Ее убогие пожитки уже собрали, и после похорон мы попрощались с монахинями и были готовы вернуться в Силчестер.

Я ненавидела паланкин и собиралась ехать на Быстроногой, предоставив Эттарде пользоваться паланкином Игрейны. Но девушка расплакалась от мысли, что она останется одна, и мне пришлось уступить и сесть вместе с ней в этот качающийся ящик.

Когда мы выехали на дорогу, она успокоилась и погрузилась в скорбное молчание.

Раздвинув занавеси, я смотрела на зеленое травяное море. Равнина лениво расстилалась под бледными призрачными облаками, убаюканная жужжанием пчел и сладким запахом чабреца. Но вместо нее я видела темные башни замка Тинтагель и ступени к боковой двери, высеченные в скале. И в этой темноте, как обрывки бесконечной истории или как явление, из которого создается легенда, мне виделись исполнившиеся предсказания.

Ночь, дождь и снег, на море бушует шторм, волны пенятся под ногами. Чародей терпеливо ожидает, когда ему принесут ребенка. Мерлину передают малыша, тепло укутанного, с талисманом на шее, единственным даром скорбящей матери. Только это… и имя Артур. Артур от римского имени Артуриус, Артур от кельтского слова «медведь», Артур от небес, с которых Мерлин получил свое пророчество.

В самом центре Уэльса небольшой и незнатный двор барона Эктора наполнен криками играющих мальчишек. С головокружительной скоростью трое мальчишек скачут по дикому лесу, плавают в озере Бала, слушают рассказы своего неприметного наставника о большом мире и влиятельных королевских дворах. Они братья во всем, кроме происхождения. Артур и Бедивер – приемыши, Кэй – родной сын барона.

– Расскажи нам о Мерлине, который спрятал королевского сына на волшебном острове, – просят они, не догадываясь, что воспитывает их сам маг Британии.

Утер неистово сражается с саксами. Амброзий ведет войско к Саксонскому берегу, его брат прилагает все усилия, чтобы сдержать врагов. Об Игрейне и ее муже говорят только хорошее, и никто не спрашивает ее о ребенке, потому что Утер несдержан и болезненно воспринимает любое напоминание о Горлойсе. Еще будучи девочкой в Регеде, я слышала о тяжелом нраве Пендрагона.

На севере Моргауза рожает королю Лоту сыновей: Гавейна, который родился только годом позже Артура, Гахериса и Агравейна – все они были смутьянами, все упрямы и своенравны, как и их родители.

А Моргана, когда подросла и достигла того возраста, в котором можно принять монашество, неожиданно уезжает из монастыря, чтобы выйти замуж за короля Нортумбрии. Кельтский правитель Уриен уделяет больше времени охоте и набегам в соседний королевства за скотом, чем своей молодой жене, и скоро она снова возвращается к старым богам, и становится жрицей святилища. Когда умирает Вивиан, Моргана сама становится Владычицей Озера. Однажды я видела ее, скрывающуюся в лесах на краю Черного озера и выполняющую странные и пугающие ритуалы.

Я видела короля Лота, мускулистого и хвастливого, когда он приезжал в Регед, пытаясь найти у нас поддержку против юного Артура, собиравшегося наследовать трон после смерти Утера.

– Марионетка чародея, говорят, кельт по матери, но настоящий римлянин по воспитанию, – гремит король Оркнеев, пытаясь заручиться нашей поддержкой против молодого Пендрагона.

И вес же, несмотря на все достоинства Лота как воина и короля, люди Регеда не имеют никакого желания присоединиться к нему. Он хочет назвать верховным королем Уриена, но наш нортумбрийский сосед слишком часто совершает, набеги и угоняет скот с нашей земли.

Итак, земля древнего Альбиона содрогается от междоусобной войны. Кумбрийцы, эти северные кельты, служат старым богам. Они неистово сражаются с южными бриттами, которые с таким же упрямством остаются верными памяти Империи. В Великой битве погибают двенадцать северных королей, и среди них Лот. Уриен сдается на милость победителей, а потом в святилище. Озерная жрица дарует Артуру священный державный меч и называемого новым верховным королем. Тогда я и встретилась с ним – он ехал к святилищу, молодой человек, более похожий на землепашца, чем на человека знатного… необычный претендент на звание величайшего короля во всей истории Британии. А как же я? Какое место занимала я в видениях старого чародея? Наверное, незначительное. Именно Артур, а не Мерлин, выбрал меня в королевы. Из всех северных королевств только один Регед стоял на стороне Артура, и сейчас, когда ему нужно было закрепить свою победу, что могло быть лучше брака с северной принцессой?

Итак, я смирилась со своей судьбой, возмущаясь необходимостью ехать на юг, в сумрак разрушенной Империи. Но Артур оказался римлянином в гораздо меньшей степени, чем говорили. Я полюбила его, и с помощью королевы-матери заняла место супруги. Мне есть за что благодарить ее, я ее полюбила так же горячо, как любила собственную мать.

На минуту передо мной возник образ моей матери, прекрасной, веселой молодой королевы, которая отдавала жизнь своему народу с такой же уверенностью, с какой она прыгала через костер на празднике Белтейн[1]1
  Белтейн – кельтский праздник костров.


[Закрыть] и предлагала себя в качестве человеческого подношения богам. Совсем не потому, что сейчас обряд празднования первого дня мая требует таких жертвоприношений, просто каждый кельт помнит, в чем смысл королевского служения: каждый истинный правитель становится между своим народом и его богами, добровольно соглашаясь отдать свою жизнь, если между людьми и богами возникнет отчужденность.

Умерла моя мать, когда мне едва исполнилось десять лет.

Мать Артура тоже посвятила свою жизнь народу. Хотя верховной королевой она стала, только потому что полюбила короля. Ее величие и сила духа позволили ей ставить на первое место нужды своих подданных. Это именно то, что ожидают от королев, и я считала себя счастливицей, имея перед глазами два таких замечательных примера. Однако это ощущение не уменьшило боль от потери Игрейны, и мы с Эттардой провели в паланкине скорбный, молчаливый день.

На второе утро компаньонка Игрейны начала понемногу говорить, время от времени горестно всхлипывая.

– Она была для меня как мать, – голос девушки был слаб и похож на голос ребенка. – Она взяла меня к себе в первый же день, когда я попала в монастырь, меня, сироту, без будущего и без всяких надежд.

Я молча кивала, гадая, не потеря ли собственных детей развила у Игрейны необыкновенное умение утешать малолетних сирот. Я ободрила Эттарду, и она начала рассказывать мне свою историю. В ее жизни не было ничего необычного.

Она выросла в усадьбе на берегу реки. Ей было двенадцать лет, когда приплыла ладья с высоким носом, плавно скользя по водной глади. Мужчин ее семьи дома не было, они участвовали в Великой битве, поэтому саксонские налетчики быстро сломили оборону женщин.

– Я спряталась в стогу сена, когда воины напали на усадьбу, но, как бы глубоко я ни зарывалась в сено, я слышала крики моей матери и сестер, изнасилованных и ограбленных, а потом пронзенных насмерть.

Она говорила бесстрастно, как будто воспоминания больше не тревожили ее, но… у меня само упоминание об этом вызывало тошноту.

– Меня тоже могли убить, – продолжала она. – Один молодой мужчина, который увидел кусочек моего рукава, не выдал меня своему вождю, а оставил для себя при условии, что я не буду кричать.

Эттарда вдруг покраснела, признавшись в том, в чем не собиралась признаваться.

– Бедняжка, – утешила ее я, обняв за плечи и позволив ей прижаться ко мне.

– Я оставалась в усадьбе после того, как морские волки уехали, – всхлипывала она, – днем укрываясь в обгоревшей конюшне, а по ночам добывая себе ягоды и коренья. Саксонцы не вернулись, но мне было некуда идти, и я бы умерла от голода, или замерзла зимой. Потом, поздней осенью, меня нашел странствующий монах и отвел в монастырь. Я пошла туда не за тем, чтобы принять постриг, госпожа, – торопливо добавила она, – а только для того, чтобы найти там прибежище. Моя мать учила меня чтить старых богов, а монахини приняли меня, не спрашивая, крещена ли я. Я не знаю, что бы я делала, если бы они меня не приняли, потому что на целом свете у меня не осталось близких.

Она замолчала, а я думала о том, каким одиноким должен чувствовать себя человек, если у него нет родственников. У одинокого мужчины не много возможностей выжить, когда в лесах полно зверей и разбойников, а многие города опустели. А женщине трудно вдвойне.

– Теперь мы будем твоей семьей, – заверила ее я.

Эттарда смотрела на меня, сияя благодарными глазами. Хотя я была всего на несколько лет старше ее, она явно видела во мне своего опекуна.

Когда мы подъезжали к Силчестеру, она обрушилась на меня с вопросами о людях, с которыми встречалась год назад на нашей свадьбе. Конечно, Винни, которая приехала со мной на юг в качестве моей компаньонки, по-прежнему с нами, так же, как и моя приемная сестра Бригит. Нет, Нимю и Мерлин отправились в Малую Британию на медовый месяц. Но Бедивер и Кэй, названные братья Артура, были вместе с ним в Уэльсе, усмиряя ирландских мятежников.

– А фея Моргана?

Я насупилась. Единоутробная сестра Артура и я не очень ладили, потому что я случайно встретила ее во время ее любовного свидания, и она впала в бешенство, называя меня христианской ханжой и утверждая, что я, конечно, распущу среди придворных слухи о ее любовных делах. Успокоить ее было невозможно никакими доводами, даже утверждением, что я тоже воспитана в традициях, по которым кельтским королевам позволялось иметь любовников, но это не должно было причинять вреда народу их страны. Моргана не могла успокоиться и вместе со своим любовником удалилась в свое святилище. Мне нужно было объяснять их отъезд, не открывая истинной его причины.

Я посмотрела на Эттарду и сказала как можно спокойнее:

– Думаю, что Владычица Озера занимается молодыми принцами, поэтому выехать на юг не может.

Может быть, компаньонка Игрейны знала о том, что Моргана злится на меня, но продолжать эту тему она не стала.

– А Моргауза? – Девушка внимательно смотрела на меня и закивала, когда я отрицательно покачала головой. – Если бы она жила поближе, она бы приехала повидаться с матерью. Мне всегда было непонятно, почему она не была на твоей свадьбе…

Этот вопрос остался без ответа, так как я пропустила его мимо ушей, не желая, чтобы кто-нибудь знал, как люто Артур ненавидит свою единоутробную сестру.

– Оркнеи далеко отсюда, – уклончиво ответила я.

– Но Гавейн еще с верховным королем? – в голосе Эттарды прозвучало нетерпение.

– Да, он станет героем летней компании, – усмехнулась я.

Принц Оркнейский, пресытившись роскошью, добровольно участвовал в походе в качестве воина. Его желание участвовать в битвах бросалось в глаза и вызывало зависть других мужчин. Барды воспели его в своих песнях.

– Как выглядит Силчестер? Он красив? Красивее, чем Сарум?

– Намного красивее, – заверила я. – Он становится богатым торговым городом, на улицах вырыты сточные канавы, а в больших домах проточная вода и подогретые полы.

Когда мы приехали во дворец, я отвела Эттарду к Винни, которая встретила ее очень приветливо.

Они сблизились еще прошлым летом, и поэтому я была уверена, что передаю ее в надежные руки.

Приближалась жатва, мужчины скоро должны были вернуться домой, и я возилась по хозяйству с раннего утра до позднего вечера. Нужно было собирать фрукты и овощи, складывать сено и готовить сыры. Работая вместе с землепашцами и слугами, я видела, как наполняются кладовые, и довольно вздыхала каждый вечер, прежде чем погрузиться в сон.

Лето было на исходе, и Бригит помогала обустраивать комнату для больных в маленькой христианской церкви – жене воина известно, что надутое бахвальство весной оборачивается искалеченными людьми, возвращающимися домой осенью. Каждый вечер я страстно молилась, чтобы в этот год с моим мужем ничего не случилось.

По моему приказу у стен замка поочередно дежурили дети слуг, чтобы не пропустить возвращения Артура, но известие мы получили не от них, а от Грифлета. Он нашел меня, когда я в очередной раз чинила изгородь вокруг капустных грядок, и я обернулась, услышав во дворе цоканье копыт его лошади. Лошадь была взмылена, а юноша весь в грязи и поту, но его улыбка растянулась до ушей, когда он спрыгнул на землю.

– Верховный король хочет сообщить, что он будет дома завтра к закату и что после всех этих месяцев, когда им приходилось добывать еду грабежами, он желает отведать домашней пищи.

– Он не ранен? – спросила я сына Ульфина.

– Ни единой царапины, госпожа, ни единой царапины!

Крича от радости, я обняла его, и мы закружились в яростном танце среди кур и детей, а остальные домочадцы сбежались посмотреть, из-за чего такое оживление.

– Но среди наших воинов много раненых, и некоторые ранены довольно серьезно, – сказал запыхавшийся Грифлет, когда мы остановились. Ирландцев выгнали из южного Уэльса раз и навсегда, а его светлость вернется страшно голодный.

– Эй, вы, – крикнула я мальчикам, немедленно придумав, что нужно приготовить. – Кто поймает убежавшего поросенка, получит дополнительную порцию сладкого. Принесите его кухарке.

К вечеру следующего дня участники похода пришли со стороны широкой римской дороги. Лучи солнца играли на наконечниках их копий, а лошади гордо шествовали под знаменем Красного Дракона.

Бригит и я стояли на крепостном валу, а у ворот собралась толпа народа, приветствуя победителей криками.

Даже издали Артур выглядел величественно: загоревший и румяный, он держался с достоинством и по-юношески решительно. Доехав до ворот, он устремил свой взор вверх. Его глаза были такие же, как у Игрейны – ясные и спокойные. Я подпрыгивала, размахивала шарфом, кричала вместе со всеми, и, увидев меня, он ухмыльнулся и прежде, чем проехать в ворота, сделал знак, подняв большой палец кверху. Я повернулась и побежала вниз по ступеням, пробежала по боковым улицам, где было много народа, и ворвалась в галерею базилики.

Толпа на площади становилась все плотнее, вход был забит пародом, и испуганный королевский жеребец остановился. Трубач протрубил несколько раз, прежде чем люди расступились, а я к тому времени уже пробралась через боковую дверь и ждала, когда можно будет приветствовать приехавших.

Толпа раздвинулась, и Артур шел ко мне. Остальные участники похода еле поспевали за ним, задерживаясь в давке, потому что люди по-прежнему прибывали на площадь. Было невозможно определить, кто вернулся, а кто не вернулся, но меня в тот момент волновал только мой муж, который приехал домой целый и невредимый и сиял от восторга.

Как королева и ответственная за встречу я собиралась произнести традиционные приветствия. Но какой-то услужливый оруженосец вышел вперед и взял под уздцы боевого коня Артура. Мой муж соскочил с седла и взбежал ко мне по ступенькам.

Не ожидая освященных веками слов, он обнял меня одной рукой за талию и повернулся, чтобы поприветствовать наших подданных, потом он поднял меня и крепко поцеловал, вызвав дикий восторг собравшихся.

– Разве это не больше похоже на радушный прием на родной земле? – крикнул он, перекрывая крики толпы.

Крепко прижавшись к нему, я откинула назад голову и смеялась вместе с ним, чувствуя себя такой счастливой, какой не была никогда в жизни.

И только после приветствий победителей народом, после ритуальной бани, в которой смывали дорожную грязь и промывали ссадины, я сказала Артуру о смерти Игрейны. Он отвернулся и стал смотреть в окно. Лицо его было бесстрастным, как сумеречное небо над верхушками деревьев. Его рука невольно потянулась к амулету, висевшему на шее, амулету, который передала ему Игрейна. Потом он вздохнул, повернулся и слегка улыбнулся мне.

– Благодарю тебя, что ты не оставила ее, с тобой и Морганой, я уверен, ей было хорошо.

– Морганы там не было, – сказала я, не понимая, как он мог подумать, что ей удалось доехать из Озерного края в Логрис за такое короткое время.

– Ее там не было? Ты хочешь сказать, что она осталась здесь и отпустила тебя одну? – Неожиданно Артур встал передо мной и положил обе руки мне на плечи. – Моргана ведь здесь, не так ли? Она должна быть здесь.

Я отрицательно качала головой, и он отвернулся, бормоча ругательства.

– Я ничего не понимаю. Самая лучшая целительница Британии, моя единоутробная сестра и верховная жрица, и ее здесь нет именно тогда, когда мне она нужна. Я специально просил, чтобы она была с тобой.

От огорчения Артур заговорил резко и залпом осушил кубок с вином, а я, прикусив губу, рассматривала свои руки. Было ясно, что Моргана по-прежнему злилась на меня. Она с радостью поехала бы к нему в лагерь, но из-за того, что он просил ее дожидаться его возвращения в нашем доме, Моргана предпочла не отвечать. А я не могла ничего объяснить, потому что тогда мне пришлось бы рассказать все самой, и я бы стала сплетницей, как Моргана и предсказывала. Поэтому я молча слушала сетования моего мужа, чувствуя себя неловко, оказавшись в таком положении.

Вздохнув, Артур сел за длинный стол и хмуро смотрел на свой кубок.

– Я думал, что она спасет Бедивера.

– Бедивера?! – Я бросилась к скамье, где сидел Артур, пытаясь вспомнить, видела ли я его первого рыцаря среди возвратившихся из похода.

– Да, Бедивера! – Артур налил себе еще вина, даже не заметив, что расплескал его. – Его ранили в последнем сражении… проклятье, он чуть не умер там. Нам понадобилось все наше умение, чтобы остановить кровотечение, и, если бы не Ланс, его бы сейчас не было с нами.

Мой муж встал и беспокойно принялся ходить по крытому камышом полу. Тревога о друге омрачила торжество по поводу летних побед, напряжение Артура росло, и он резко повернулся ко мне.

– Всемилостивейшие боги, Гвен, что я буду делать без него?

В крике Артура слышались страх, крушение надежды и близость смерти. Теперь, когда он привел своих людей домой в целости и сохранности, король-победитель мог разговаривать сам с собой и дрожать от страха за то, что случилось. Он снова наполнил кубок и продолжал ходить по комнате.

– Бригит здесь, – сказала я. – И уж если речь идет о Бедивере, она может заменить Моргану и присмотреть за ним.

– Гм… – пробормотал Артур. – Не знаю, как она это сделает.

Я начала объяснять, что Бедивер влюблен в мою названную сестру и ее присутствие должно подбодрить его. Но Артур погрузился в свои мысли, и я замолчала. К тому же он не любил разговоров о любви.

– Я очень боюсь за Бедивера, – ворчал он, – боюсь, что он умрет. Потерять руку – это страшно для любого. Но когда ты рыцарь верховного короля и отличный воин, остаться с культей означает конец всего.

– Или начало чего-то нового, – предположила я. – Бедивер не просто твой рыцарь, он уже много лет советник и доверенное лицо. Даже если он никогда не сможет участвовать в бою, он, несомненно, останется твоим лучшим советником.

– Это правда, – Артур снова залпом выпил вино и, поставив кубок на стол, лениво потянулся. – Гвен, если бы ты знала, какой это был поход.

Игрейна когда-то говорила мне, что Утер всегда ссорился с ней в первый вечер после возвращения из похода. Она говорила, что это был его способ перейти из внешнего мира, где он главенствовал над всеми, в другой мир, где он оставался беззащитным. Я наблюдала за мужем и пыталась угадать, какие черты характера унаследовал он от отца. Я никогда не замечала в характере Артура злобы и неуправляемости, но это не значило, что этих качеств у него не было.

К счастью, его тянуло к воспоминаниям, а не к ссоре, поэтому я внимательно выслушала его подробный рассказ о походе. Сначала оставшиеся в живых прошлогодние мятежники собрались все вместе, чтобы встретиться с бриттами в подготовленном сражении в определенном месте.

– Все могло бы закончиться уже тогда, – заметил Артур, усаживаясь на краю стола. – Ирландцы хотели закончить дело по старым обычаям: поединком между двумя борцами. Глупое занятие, почти такое же неопределенное, как судебный приговор, решаемый поединком. Я и слышать не хотел об этом, но Гавейн вышел из себя, когда ему бросили вызов. И даже раньше, чем я узнал об этом, он выдержал смертельную схватку с ирландским рыцарем Мархаусом. Они боролись с раннего утра до вечера, и никто не мог одержать верх. В конце концов, обоих унесли с поля, измученных и залитых кровью. – Артур покачал головой, выражая удивление подобной глупостью. – К счастью, Гавейн был не сильно покалечен – ведь он мой лучший воин. После этого враги рассеялись, и Артур разделил свой отряд на несколько групп, чтобы они преследовали врага.

– Мы гнали их от – Бретон Биконс по старой дороге до самой горы Пресли, а оттуда – к морю. Почти каждый раз, когда мои люди выходили на охоту, чтобы добыть мяса на обед, это кончалось схваткой с ирландским медведем. – Артур откинулся назад, положив ногу на скамейку, чтобы я могла снять сапог. – К счастью, многие из моих людей оказались доблестными вояками.

Когда я стащила один сапог, Артур подставил мне другую ногу. Он продолжал рассказывать о людях, которые присоединились к участникам похода, но я слушала рассеянно, гадая, когда же он перестанет говорить, не очень ли он устал и не слишком ли много он выпил, чтобы насладиться любовью. Бросив оба сапога под стол, я поднялась и стала растирать ему плечи, а он все говорил.

– Есть один человек, Гвен, который превосходит всех остальных, – сказал Артур, зевая, когда я начала стягивать его тунику и, наконец, стянула ее с него. – Ланселот, сын короля Бана из Бретани. Кажется, его воспитывала Владычица Озера в святилище, он изучал медицину, точные науки и историю, а также тактику ведения войны и умение владеть мечом. Слава небесам, он хорошо усвоил эти уроки, он единственный, кто смог спасти Бедивера на поле боя.

Я задумчиво свернула его походную одежду и положила ее на стол. Когда я была ребенком, Озерной жрицей была Вивиан, и она просила, чтобы я переехала жить в святилище, чтобы учиться там вместе с другими принцессами, но мои родители не пустили меня. Если бы я поехала туда, несомненно, Ланселот и я росли бы вместе. Я предвкушала, сколько нового я смогу узнать от него…

За спиной у меня Артур снова потянулся, и я бросила взгляд на его ногу, опирающуюся на скамью.

– Вот я тебя и поймал! – закричал он, обняв меня за талию так внезапно, что я вскрикнула от неожиданности.

Смеясь и бормоча что-то несвязное, Артур притянул меня к себе и посадил на колени.

– Ты не думаешь, что я совсем устал? – дразнил он, крепко прижимая меня к себе.

Я хихикнула и начала сопротивляться, пытаясь повернуться к нему лицом и поцеловать его, но, возясь, мы опрокинули стул, а потом предавались любовным утехам на полу, устланном камышом и листьями папоротника.

Это было страстное, неистовое соединение, наполненное обычными для Артура восторгом и откровенностью, и, когда мы оторвались друг от друга, мы оба были ослабевшими и счастливыми.

Но я с грустью подумала, что, если занятия любовью на полу войдут у нас в привычку, нужно будет вместо камыша застелить пол коврами.