Текст книги "Затмение луны"

Суп кадета запорошила пыль, слетевшая сверху, она подняла голову и заметила что-то белое, скользящее среди потолочных балок, – оно промелькнуло и больше не показывалось. Девочка пожала плечами и принялась за еду, исподтишка поглядывая, как и все в зале, на верхний стол.

– Жаль, что наш военачальник не может присоединиться к нам, – сказал Каинрон. – Я слышал, что он стал эдаким затворником, но, принимая во внимание обстоятельства, при которых он год назад покинул Южное Войско, это неудивительно. Он… горячий человек, наш Харн, но весьма хорош при подготовке курсантов. Полагаю, он станет другом твоим мальчикам.

Торисен отхлебнул вина. Значит, вот оно как…

– Харн был моим заместителем, когда я возглавлял Южное Войско, – спокойно пояснил он. – А задолго до того он был моим непосредственным начальником, а я – одним из капитанов-сотников, брошенных в Уракарн. Твой старший сын Генжер был под его надзором.

Нусар встрепенулся. Он пил с тех пор, как прибыл в Тентир.

– Что ты сказал о Генжере, лорд?

– О, ничего. Такая неудача, что едва Каинрон возглавляет Южное Войско, его полномочия тут же заканчиваются вместе с полным поражением. Знаешь, были такие карниды, а они – религиозные фанатики. Тех из нас, кто попал в плен, они пытались подвергнуть пыткам – как будто наш проклятый бог оставил нам хоть какой-то выбор в вопросе веры.

– Это случилось с тобой, лорд? – спросил историк. Торисен опустил взгляд на руки, сжимающие кубок, на тонкие крестообразные шрамы, рассекающие их, и подумал о других рубцах, не таких заметных.

– Это было давно, – тихо сказал он, навалилась внезапная усталость. – И об этом лучше забыть.

– Как скажешь, милорд, – мягко ответил Каинрон, отмахиваясь от сына. – Кстати, почему ты не говоришь нам о всеобщем сборе? Все, что я слышал, – это что Рой пришел в движение, но не понимаю, почему это должно касаться нас. К тому же это почти две тысячи миль отсюда.

– Но, возможно, станет куда ближе. Рой не набрасывается на кого попало; наши шпионы доносят, что он направляется прямиком к Серебряной и в конечном счете придет к нашему порогу, сюда, в Заречье, если мы не остановим его.

– Но с чего бы ему кидаться на нас? – Историк был заинтересован. – Я не слышал о таких фактах, и нет песен, – добавил он, кивнув в сторону своей спутницы, – где упоминался бы хоть какой-то контакт с этим народом. Почему они вдруг захотели нашей крови?

– Может, потому, что их кровь этого потребовала. Вспомни, их бесконечный путь по кругу частично лежал за Южным Барьером и каждый из них кусок своей жизни провел за Темным Порогом. К этому времени большинство стало наполовину Темными. А Рой – это смесь различных племен, многие из которых – кровные враги. Теперь же что-то несомненно объединило их и направило – всех или хотя бы головной отряд – в сторону от веками протоптанного маршрута. Что это, если не влияние Тьмы, и куда им идти, если не на нас, величайших врагов Теней в Ратиллене?

– Да, от этого возникает некоторое ощущение беспокойства, но весьма поверхностное, – сказал Каинрон, поигрывая кубком. – Есть ли у тебя хоть какие-то доказательства?

Торисен разочарованно покачал головой. Как он может объяснить отчаянное чувство тревоги человеку, никогда не видевшему Рой? Инстинкт, не логика, расскажет все тому, кто когда-то послужил в Южном Войске рядом с опасностью, но не этому самодовольному лорду Заречья.

– Видишь ли, мой мальчик, недостаточно крикнуть «темный!», чтобы люди подпрыгнули, – продолжил Каинрон покровительственно. – Мы даже еще не определили, что точно означает это слово, – переходы из мира в мир внесли такую сумятицу в исторические записи и песни. Наиболее просвещенные люди полагают, что то, существование чего мы всегда принимали как неоспоримый факт – перевраты и тому подобное, – на самом деле не более чем причудливая выдумка какого-нибудь древнего певца. Что скажет на это наш ученый?

Молодой историк смутился, но певица Зола, бывшая когда-то таким же кадетом, как и сидящие внизу дети, подняла седую голову, и в глазах ее сверкнул огонек битвы.

– Милорд, это правда, что мы не знаем, являются ли некоторые старинные записи историей или вымыслом, но только глупец способен недооценивать Темный Порог.

Каинрон пристально поглядел на нее, потом повернулся к Торисену – словно женщина ничего и не говорила.

– Знаешь ли, мы слишком давно не соприкасались ни с чем, пришедшим из-за Барьера. Нас никто не тревожил вот уже три тысячи лет, с тех пор как мы пришли в Ратиллен. Нет, лорд, чьи-то капризы и гипотезы не заставят меня считать, что на нас вот-вот нападут, и ты должен помнить – я надеюсь, что помнишь, – что всего одного голоса против будет достаточно, чтобы Войско никуда не отправилось.

– И тогда ты будешь выглядеть круглым дураком, – пьяно хихикнул Нусар.

Торисен холодно посмотрел на него:

– Знаешь, Нусар, кажется, самое время привести в порядок наши с тобой дела. Генжер выкупил свою честь после Уракарна Белым Ножом. – Лорд на ощупь вытащил из кошелька монету, по весу выбрав золотой, и бросил ее через стол. – Купи то, что тебе нужно, и встреться со мной открыто. Я устал высматривать тебя за каждой дверью.

Нусар подобрал монету. Секунду он тупо смотрел на нее, а потом румянец ярости вытеснил пьяную красноту с его щек.

– Ты, ты… жулик, самозванец и выскочка! Явился к нам без Кольца и Меча, да еще клевещешь тут на настоящих лордов, таких, как мой брат!..

– Спокойнее, спокойнее, – сказал Торисен. – Ты пугаешь детей.

Нусар осекся, из него словно вышел весь воздух. Он почувствовал на себе тяжесть взглядов, обернулся и увидел, что все в зале смотрят на него. Он закашлялся и торопливо вышел.

Торисен отхлебнул еще глоток вина:

– Этого щенка надо дрессировать или держать на цепи. Самозванец и выскочка, а?

– Этот «щенок» старше тебя, – процедил Каинрон еще суше, чем обычно. – Ты должен простить его. Он испытывал очень нежные чувства к брату. Как и я.

Трапеза, ко всеобщему облегчению, вскоре окончилась.

Бур ел за одним из нижних столов. К тому времени, как он пробился в центр комнаты сквозь встречный поток выходящих кадетов, Торисен исчез. Кендара полоснула острая тревога. Думается, он знает, где сейчас его лорд, но этой ночью лучше никому не бродить в одиночестве. Несмотря на то что та спальня оказалась пустой, Бур чувствовал, что в воздухе Тентира витает что-то необычное и опасное. Он должен идти за Торисеном и… и что?

«Бедняга Бур, после всех этих лет слежки за мной никому не нужны твои отчеты».

Бур вздрогнул, вспомнив эти слова. Нет, он не станет разыскивать лорда. У Торисена есть право на уединение, и он вполне способен сам позаботиться о себе.

– Бур, – рядом неожиданно возник Киндри. – Пожалуйста, посвети мне до покоев моего лорда.

– Слушаюсь, высокорожденный.

«Зачем он понадобился одному из людей Каинрона», – удивлялся кендар, в тишине шагая обратно к Старому Тентиру. Он тайком поглядывал на молодого высокорожденного. Киндри был тонок, как и Торисен, но не было в нем силы и изящества лорда. Без одежды он, должно быть, одни кожа да кости и хрупок, как старик, – такое впечатление усиливалось и совершенно белыми волосами.

– Бур, – прервал он молчание уже у самых комнат Каинрона, – отчего Торисен так ненавидит шаниров?

Бур даже приостановился. Каинрон вполне способен подослать высокорожденного вынюхать информацию у кендара, но разве стал бы Киндри играть такую роль, даже по приказу? Почему-то Бур так не думал.

– Сэр, это, скорее, не ненависть, а… невольное отвращение. Он пытается его контролировать.

Не слишком-то успешно. Бур вспомнил, как Торисен однажды горько сказал, что это единственное наследство, оставленное ему отцом, – это и ночные кошмары.

Киндри минуту шел, ничего не отвечая.

– Норф был когда-то великим домом шаниров, – сказал он наконец, почти про себя. – Во многих из нас еще текут капли крови Норфов. Вот и у меня… И мне бы хотелось вернуться домой. Можешь как-нибудь сказать ему это, Бур, если он будет расположен слушать.

Не произнеся больше ни слова, шанир повернулся и вошел в покои Каинрона.

Когда кадеты стали расходиться по спальням, Торисен выскользнул из зала через боковой ход, который вел на галерею, окружающую грязный двор. Дождь вперемешку с градом барабанил по крыше, иногда проникая и под нее с резким порывом ветра. Насквозь промокший и окоченевший, лорд добрался до восточного конца галереи и радостно нырнул в тепло главного зала старого замка. Трое кадетов-охранников окружили маленькое пламя в огромном очаге. Торисен, незамеченный, прокрался мимо них, миновал свою комнату и пошел наверх. Он хорошо помнил Тентир со времен своего последнего визита сюда два года назад, но какими странными казались сейчас эти темные, гулкие, лишенные жизни залы. Не раз ему казалось, что за спиной слышатся чьи-то шаги, но никого не было видно. Потом впереди на стене замаячил огонек факела рядом с дверью в северную башню. Под ним на страже стояла кадет. Она нервно крутанулась, когда Торисен внезапно возник из тени, и чуть не проткнула Верховного Лорда Кенцирата своим коротким копьем.

– Тихо, тихо, – проговорил он, осторожно отводя острие. – Если порвешь этот камзол, то Бур никогда не простит нас с тобой.

– М-милорд! Прошу прощения. Это все проклятая гроза. – Град бился в закрытое окно поблизости со звуком камнепада. – Я из одного из твоих приграничных замков. Когда ветер вот так вот дует через Барьер… никто не может сказать, что он принесет.

– Кому ты это говоришь, – вздохнул Торисен. – Я сам жил около Барьера, а это хорошо излечивает скептицизм. Жаль, что лорд Каинрон не видел того, что пришлось повидать нам. Комендант Харн у себя?

– Да, Верховный Лорд. Объявить ли о твоем визите?

– Нет. Не будем пугать беднягу сверх необходимого. Он вошел и поднялся по винтовой лестнице на первый из двух этажей. Когда-то это была сторожевая башня, но Харн практически конфисковал ее, наверняка в очередной раз пытаясь отделиться от собственного гарнизона, словно общение с ним могло заразить кого-то из ребят. Меблировка здесь была так же бесхитростна, как и в апартаментах Торисена в Готрегоре, однако он не смог бы жить среди такой неразберихи разбросанного оружия, смятой одежды и бумаг. Но в камине весело гудел огонь, а на столе стояла нетронутая еда. Торисен присел, вдруг ощутив себя жутко голодным. Он почти ничего не ел там, внизу, а выпил слишком много для пустого желудка. Лорд оторвал крылышко цыпленка и принялся его грызть.

– Это мой ужин, – прорычал голос за спиной.

– Если ты намеревался съесть все это, – в тон ему ответил Торисен, – то наверняка лопнул бы, даже при твоем всегда отличном аппетите.

– Черныш! – Харн тяжело шлепнулся на стул напротив – громадный, лохматый кендар лет эдак под семьдесят, одетый в какие-то обноски. – А я подумал, что эта негодяйка-охранница опять пролезла сюда за кусочком. Эти оборванцы с границ все одинаковы: слишком уж независимы.

– Ты всегда это говорил, и обо мне тоже. Рад слышать, что кто-то еще заходит к тебе, даже если ты ее обычно и кусаешь. Почему ты не ел с нами?

– Хы, с Каинроном, что ли? К тому же, – добавил он, глядя в сторону, – я подумал, что ты предпочел бы не видеть меня.

– Что, и не поблагодарить тебя за курсантов этого года? Даже Каинрон сказал, что они хороши.

– Ну да, бойкий молодняк. Я был бы счастлив завершить начатое, это стоящая работа, но иногда я задыхаюсь здесь. Тентир – мир в самом себе… Маленький мирок. Я чувствую себя как… как в клетке.

И действительно, в этой запертой комнате, сгорбившись на стуле, он был похож на большую вольную птицу, втиснутую в слишком узкую клетку. Торисен с беспокойством оглядел его.

– Я же сказал, что взял на себя ответственность за все, что случилось. Цена заплачена, Харн. Ты свободен.

Кендар помотал головой, как затравленный медведь:

– Не от себя.

– Харн, это случается не так уж редко. Один из сотни кендаров отмечен печатью берсерка.

– Но они не высокопоставленные военачальники и не воспитатели детей; и на мне не просто лежит печать. Тебя здесь не было, когда я убил того мальчика. Я даже сам этого не помню; перёд глазами только он, лежащий на одном конце комнаты, и я, стою напротив, все еще сжимая его руку. Кузен Каинрона…

– Десятая вода на киселе. Радуйся, что это не был сынок этого идиота, а то бы нас и вправду раздели и разули.

– Цена крови все еще разорительна.

– Ну да, если бы я платил золотом… – Торисен резко остановился, оборвав себя на полуслове.

Харн вскинулся:

– Тогда чем?

– Возьми крылышко, – сказал высокорожденный, отрывая себе еще одно. – Ты заметил, что у этой птички их три?

– Чем, милорд?

– Я дал слово, что когда в следующий раз соберется Войско, то потребуется единодушное согласие Высшего Совета на то, чтобы выступить из Заречья.

– Ты что?! – Стул Харна отлетел в сторону, когда он вскочил на ноги. – Юный недоумок! – проревел он, угрожающе нависнув над Торисеном.

– Либо это, либо мне пришлось бы приказать тебе воспользоваться Белым Ножом.

– Именами бога, ты должен был мне позволить убить себя! Теперь смотри, во что ты влип. Думаешь, Каинрон хоть на секунду засомневается позволить ли тебе возглавить Войско? – орал Харн. – Как только ты получишь такую реальную власть, он может спокойно вырыть могилу своим амбициям и закопать их, пока они не начали вонять!

– А теперь, когда на нас движется Рой… Милостивые Трое, да это же конец всем нам!

– Я сделал выбор, и так тому и быть, – спокойно сказал Торисен, глядя на кендара снизу вверх. – Войско выступит, и когда это случится, пойдешь ли ты со мной, моим заместителем?

Харн уставился на него. В этот миг ветер сорвал ставень с окна и захлопал им. Кендар автоматически повернулся, потянулся к окну, но вместо того чтобы закрыть его, застыл, устремив невидящие глаза в грозу; струи дождя хлестали по его широким плечам, мгновенно расплываясь сплошным темным пятном на рубахе.

Калдан, лорд Каинрон, вернулся в свои покои после обеда и нашел там пришедшего раньше и продолжающего пить Нусара. Не обращая внимания на сына, он скинул алый камзол, а слуги осторожно облачили лорда в белый атлас, усеянный драгоценностями. Три зеркала в полный рост отразили его великолепие. Каинрон оглядел себя с меньшим удовольствием, чем обычно, отметив поредевшие волосы и располневшую фигуру, которую уже не могли скрыть никакие портняжные уловки. Как его выводит из себя этот Торисен с его утонченной, бессознательной элегантностью, словно он сошел с древнего знамени, тут не помогают даже распускаемые по приказу Каинрона слухи о том, что Верховный Лорд – в действительности плод незаконной связи лорда Ардета и одной из его женщин-кендаров.

В зеркале взгляд Каинрона пересекся с глазами Нусара.

– Вполне приемлемая еда, учитывая, откуда она взялась, – сказал он, жестом отпуская слуг. – Меня, однако, поражает, как это кое-кто может сглотнуть такое оскорбление и не подавиться.

Нусар вспыхнул:

– А разве у меня был выбор? Ты все равно не разрешишь дуэль…

– А ты, естественно, не можешь избавиться от врага менее публичным способом.

– Не я один, – угрюмо ответил Нусар, вновь наполняя чашу. – И ты тоже.

– Мой дорогой мальчик, когда я устраняю соперника, мне не нужно сбрасывать на него дома. Ах, что это такое у нас?

Маленькие светлые глазки блеснули из-под каминной полки. Каинрон собрал с рукава хлебные крошки, незамеченные слугой, и высыпал их на ладонь.

– До сих пор я просто играл с этим маленьким выскочкой лордом – а ты знаешь, что он выскочка, даже если он действительно Норф: сила этой ветви прервалась навсегда, когда мы изгнали Ганса.

Мышка робко вышла из укрытия, поводя носом. Голод сделал ее, полуприрученную каким-то кадетом, менее осторожной. Она застыла в дюйме от руки Каинрона.

– Его отец одурачил моего отца, и старый простофиля заплатил за это жизнью, сгинув в Белых Холмах. За это я уничтожил Серого Лорда Ганса. Мой сын, мой Генжер, погиб после Уракарна, и его имя очернено ложью Норфа. За это я сотру с земли сына Ганса.

Его пальцы сомкнулись. Раздались короткий писк и тихий хруст ломаемых маленьких косточек.

– Но я знаю свое время, милый мальчик; и я сделаю это так бережно, что ублюдок и не поймет, что он мертв, пока не начнет гнить. Сбить его на Совете слишком просто, слишком… грубо. Я предпочел бы более затяжной конец, но рок может вырвать шанс у меня из рук.

– Но ты уже ухватил его, – воскликнул Нусар. Каинрон стряхнул то, что осталось от мыши, в огонь и повернулся к сыну с вкрадчивой улыбкой.

– А ты думаешь, что это повысит твою цену? Дорогой мальчик, от тебя никогда не было пользы. У тебя нет задора для битвы и ума для интриг. С тех пор как мать Донкерри умерла при родах, опозорив тебя и его, ты даже не можешь прибавить мне внуков. Большее, что ты можешь сделать, если не убьешь Торисена, – это позволить ему убить тебя. О, вот это и впрямь пошло бы всем на пользу.

Нусар, побелев, отшвырнул бокал.

– Выбор, да, отец? Тогда я лучше затолкну эту чертову монету ему в глотку, это я должен, да? – Он схватил факел и выбежал из комнаты, захлопнув за собой дверь.

Калдан подобрал кубок и язвительно приподнял его, словно произнося тост:

– Благословляю тебя, сын мой. На что угодно.

Комнаты Каинрона располагались на третьем этаже южной стороны старого замка. Нусар намеревался добраться до Норфа через пару минут, но каким-то образом заблудился. Хмель успел на треть испариться, пока он осознал это. Ему даже показалось, что он вовсе и не в Тентире. Поначалу он списал все на вино, но когда злость отступила и разум до некоторой степени очистился, он забеспокоился всерьез.

Потом за спиной раздались шаги. Нусар чуть не кинулся назад, надеясь на встречу с провожатым, но шарканье и скрежет заставили его приостановиться. Его будто преследовал тот, кто не мог идти ровно. И Нусар устремился вперед, все быстрее и быстрее. Шаги не отставали. Иногда одурманенному рассудку казалось, что звуки раздаются сзади, иногда – сбоку, так что он даже думал повернуть, иногда – со всех сторон сразу, но они неизменно становились ближе. «Меня преследуют», – в панике решил он. Нусар попытался определить, где находится, куда броситься, какой зал приведет его туда, где сидит отец, – в ненавистное, но безопасное помещение. Но мозг не работал. А, вот короткий коридор, и в конце его – дверь. Шарканье наполнило все пустое пространство за спиной и будто подтолкнуло его ко входу. Он открыл дверь и проскользнул внутрь, тихо затворив ее за собой. Засова не было. Шаги снаружи все приближались. Нусар попятился в глубь комнаты, спотыкаясь о пыльную мебель, пока нога неожиданно не наткнулась на что-то мягкое.

Оно двигалось.

Нусар отскочил с криком. Факел вылетел из его руки и, все еще горя, приземлился в углу. Высокорожденный попытался подняться, но не смог. Что-то серое и слизкое обвилось вокруг лодыжки. Оно ползло по нему, Нусара начало тошнить, и мир, казалось, раскололся на части. Он не мог вспомнить, где он и почему лежит на полу. Комната, заполненная прыгающими тенями, кружилась перед глазами.

Дверь медленно растворилась. На пороге возникло нечто белое. Нусар дико отшатнулся и постарался сконцентрироваться на видении, но смог вспомнить только атласную одежду Каинрона:

– Отец?

Фигура захромала вперед, вырастая на ходу. Нусара почти обволокло колышущимися складками и знакомой насмешливой улыбкой.

– Милый мальчик, – проговорило оно голосом, почти похожим на голос Каинрона. – Мне пришлось идти за тобой. Я внезапно осознал, насколько недооценивал тебя все эти годы. Из всех моих сыновей только ты достоин называться наследником. Я объявлю об этом по приезде в Готрегор, в чем клянусь на крови. Дорогой, дай мне твой нож.

Все было не так. Нусар понимал это на глубоком, подсознательном уровне, и не имеет значения, что твердят его отравленные чувства, но ему так отчаянно хотелось верить. После целой жизни в качестве отверженного, поносимого последними словами – услышать все-таки наивысшее признание!

– Да, – выдавил он, почти не дыша, вытаскивая нож и протягивая его рукояткой вперед. – О да.

Клинок приняли, а его руку сжали. Боль пронзила Нусара, но пришла она, как мороз по коже, слишком резко. Опустив глаза, он увидел не ладонь, а струю крови.

– М-моя кисть! – заикаясь, простонал он. – Ты отрезал мне кисть!

– Ничего, вреда не будет, – бледные глаза встретили его взгляд, забирая боль. – Ты все еще желаешь этой чести?

– Д-д-да…

Переврат нагнулся и стал жадно пить. Нусар чувствовал, как жизнь вытекает из его вен, и все было неправильно, неправильно…

– Нет! – прохрипел он, слабо попытавшись вырвать руку из железной хватки.

Тело переврата содрогнулось. Каждая косточка в нем трепетала, и мускулы наливались под заблестевшей от пота кожей. Он глубоко вдохнул, поднял голову – и Нусар заглянул в собственное лицо, обрамленное космами белых волос с мутными, торжествующими глазами.

– Слишком поздно, глупец. Ты добровольно отдал, а я взял то, что мне было нужно. Теперь я дам тебе то, что больше всего надо тебе, – шанс стать действительно полезным.

Он отпихнул Нусара и распахнул его камзол. Не обращая внимания на попытки сопротивления, переврат аккуратно приставил нож к груди юноши и воткнул его под ребра. Когда тело перестало дергаться, он снял с него одежды и натянул их на себя. В кармане обнаружилась монета Торисена. Переврат протиснул ее между зубов Нусара так, чтобы золотой краешек поблескивал у обескровленных губ.

– Вот тебе, маленький Верховный Лорд, – удовлетворенно сказал он. – Объясняйся теперь. Ладно, Красотка, пойдем вниз, и ты подождешь, пока я не приведу нашу подлинную, намеченную жертву.

Он покинул комнату легкой и быстрой походкой, наслаждаясь силой и гибкостью похищенной фигуры. За его спиной насмешливый огонь заставлял тени плясать вокруг неподвижного белого тела, распростершегося на полу.

Гроза продолжала неистовствовать. Порывы ветра и водопады дождя обрушивались на Тентир, трясли окна, колыхали пламя в каминах и тащили дым сквозь решетки в комнаты. Кадеты пытались уснуть. Каинрон мерил шагами свои покои, составляя речь, которую он изящно и грациозно произнесет перед Высшим Советом, и замышляя содрать с Верховного Лорда кожу живьем. А тем временем Торисен сидел у огня в северо-восточной башне, терпеливо дожидаясь ответа Харна.

Кто-то заколотил в дверь внизу. Харн оторвался от окна, капли дождя незамеченными стекали по его словно высеченному из камня лицу. Торопливые шаги прошуршали по лестнице, и страж влетела в комнату.

– Сэр! Один из кадетов-охранников из главного зала хочет видеть тебя!

– В такой час? Зачем?

– Я… я не знаю, сэр, я не смогла выяснить. Он почти в шоке. Пожалуйста, сэр…

Харн пронесся мимо нее и сбежал вниз, за ним по пятам Торисен и стражница. Кадет скорчился под факелом. При появлении коменданта он поднял искаженное лицо и вскинул руки. На них блестела свежая кровь.

– М-мертвые, – просипел он, – мертвые, мертвые, мертвые…

Харн потряс его. Кадет прикусил язык, заикал и разрыдался, хватаясь за большие руки наставника. Харн на секунду приобнял мальчика, потом мягко освободился от его хватки.

– Останься с ним, – кратко сказал он своей охраннице и побежал к залу. Для такого крупного мужчины он двигался очень быстро, Торисен едва поспевал за ним.

С лестницы, ведущей в главный зал, им открылась вся картина.

Двое кадетов лежали на каменных плитах пола перед затухающим огнем. На первый взгляд они тесно прижались друг к другу в крепком объятии, зашедшем слишком далеко. Но потом Торисен разглядел, что их так жестоко столкнули друг с другом, что кости сломались, переплелись и врезались в мягкие тела. Кровь широкой черной лужей разлилась по полу. Харн упал на колени, пытаясь расцепить мальчиков так, чтобы не причинить еще больше вреда мертвым. Он сознавал, что тут уже ничем не помочь, но остановиться не мог.

Торисен почувствовал, что кто-то стоит позади. Он обернулся – из темноты на него смотрел Нусар.

– Мы не завершили дело, лорд.

Высокорожденный услышал голоса. Тревога еще не поднялась, но остальные кадеты идут сюда, поднятые каким-то особым чувством, которое часто предупреждает об опасности. А еще он заметил, что Нусар натянул на себя шапочку одного из убитых мальчиков. По коже побежали мурашки.

– Здесь не место, – сказал он. Собеседник хихикнул:

– Это предусмотрительность или страх? Идем, проверим.

Лестница, ведущая на подземные этажи, была за его спиной. Он повернулся и начал спускаться, не оглядываясь. Обратная сторона шапочки лоснилась темно-красным так же, как и пол вокруг разбитых тел. Торисен пошел следом.

Донкерри видел, как они уходили, хотя глаза его застилал туман. Неужели отец действительно набрался смелости и бросил вызов Верховному Лорду? Хотя он все еще чувствует себя больным после мимолетного взгляда на то, что лежит у огня, он не должен терять. Торисена из виду, а то потом дед сделает так, что станет много хуже. Гораздо хуже. Беспредельно. Сглатывая, чтобы подавить тошноту, он поднялся и, пошатываясь, побрел за ушедшими.

А Каинрон тем временем окончил оттачивать фразы и намеревался прилечь отдохнуть, но внезапно заметил, что Нусар еще не вернулся. Жалкий мальчишка, нашел время теряться. Снаряжай теперь поиски! «Пусть бы и бродил до рассвета, ему только на пользу», – думал Каинрон, направляясь к постели, но что, если он просто упал пьяным и заснул в каком-нибудь углу? Приятное зрелище предстоит первому утреннему прохожему, а как это отразится на их семье? Нет, черт возьми, недоумка надо найти. И он позвал Киндри.

Вместо шанира вошел слуга-кендар.

– Милорд, в главном зале какие-то беспорядки. Высокорожденный спустился выяснить.

– Да неужто? – пробормотал Каинрон.

Пост Киндри – у дверей комнаты его лорда, и там он должен оставаться, что бы ни происходило. Этот шанир что-то слишком возомнил о себе. Каинрон даже подозревал, что он специально направил своего коня наперерез им в Киторне, чтобы позволить Торисену проскочить. Шанира надо заставить признаться, и Каинрон знает кое-какие действенные средства. Он плотоядно облизнул губы.

А кендар-то как нехорошо смотрит. Сглаживая впечатление, Каинрон отослал его на поиски сына. Тот вернулся почти немедленно, белый как мел:

– М-милорд, я н-нашел его…

Каинрон вскочил. Чуть только перешагнув порог спальни, он почувствовал запах дыма и гари и последовал за ним и за слугой за угол, к маленькой кладовке в конце короткого коридора. Пока кендар затаптывал огонь уроненного факела, Каинрон стоял и смотрел на сына. Торисен, должно быть, сошел с ума, так нахально выставляя напоказ убийство, и вообще оно какое-то странное. Зачем отрезать руку у живого и, во имя Порога, к чему раздевать мертвого? Но безумие у Норфов в крови. Это знают все. Самое время напомнить об этом Высшему Совету, пока Торисен не изложил свою версию, если допустить, что он еще достаточно разумен, чтобы сообразить, как оправдываться. Фактически все складывается весьма удачно – Верховному Лорду просто не остается ни малейшего шанса.

Каинрон был уже на полпути к дверям, когда вспомнил о теле сына.

– Сделайте с ним что-нибудь, – бросил он слуге и вышел, размышляя о том, как следует быть одетым, арестовывая человека, облеченного властью.

Конюшни располагались прямо под главным залом. За лабиринтом деревянных перегородок тяжело топталось всего несколько лошадей, да и те отступили, когда мимо прошли двое. Торисен никак не мог понять, за кем или чем он следует по пятам. Этот… человек… выглядел совсем как Нусар, но его поведение не укладывалось в знакомые рамки. Плюс окровавленная шапочка убитого мальчика на его голове и колышущаяся под светом настенных факелов тень – Торисен еще никогда не видел, чтобы огонь так искажал отражение. Если эта тень отброшена не телом, а душой, то за каким же ужасным созданием он идет. «Надо увести его как можно дальше от кадетов, – решил Торисен, – а там посмотрим, что можно сделать». И ни тот, ни другой не подозревали, что за ними крадется третий.

Еще одна лестница вывела на кирпичный пол подземного зала, хранящего огонь. В Тентире было пятнадцать колод железного дерева, и в большинстве из них пламя только-только разгоралось под непробиваемой корой. Из оставшихся стволов шесть были еще слишком зелены, чтобы заняться раньше следующего столетия, а два стояли и тлели здесь с момента основания замка, так что горячих угольков в глубине огненного ложа оставалось уже немного. Комнату заливал зловещий темно-оранжевый свет, плотный воздух колебался от удушающего жара. Провожатый обернулся лицом к Торисену над одной из мерцающих ям.

– Кто ты? – спросил высокорожденный. – Что ты?

Чужак хихикнул, и звук перешел в низкое, вязкое бульканье:

– Что такое, а кем я могу быть, если не дурачком-сыночком Каинрона?

– Не знаю, разве что… – Глаза лорда расширились – кусочки головоломки легли на места. – Ты Темный, переврат. Один из павших.

– Наиболее просвещенные из нас знают, что перевраты и все такое всего лишь выдумка древнего певца, – насмешливо повторило существо слова Каинрона и начало обходить яму.

Торисен держался напротив – лишь бы избежать страшного объятия.

– А я невежа с границы. Я верю во все, чего не может быть, – даже в тварь, выползшую из легенд. Но такие, как ты, давно уже оставили нас в покое. – Он все-таки пытался воздвигнуть последний барьер. – Зачем мастер опять послал тебя к нам?

– Мастер!

Существо сплюнуло на угли, и слюна взорвалась в огне. Переврат прыгнул через яму. Торисен скользнул в сторону неуловимым движением и метнул в спину чужака, не успевшего повернуться, нож. Рукоятка клацнула о камни пола – кровь существа мгновенно разъела стальное лезвие. Усмехаясь, переврат медленно развернулся и двинулся вперед. Торисен протиснулся в щель между колодами, держа второй нож наизготовку.

– Боишься, малыш?

– Тебя? Не особенно.

– Ох-хо-хо, что же может испугать тебя, а? Давай поищем вместе? Красотка, вперед!

Уголком глаза Торисен заметил, как что-то серое метнулось у ног. Рука с ножом резко опустилась. Клинок погрузился в голову вирмы, едва она успела прицепиться к ноге. Раздался крик. Скрючившийся переврат швырнул Торисена на пол. Успевший выплеснуться в кровь яд пропитал все чувства. В помутневшем сознании замелькали безумной каруселью кошмарные видения, крутясь все быстрее и быстрее. Он словно падал с крутого откоса, хватаясь, чтобы удержаться, за тошнотворные вещи, к которым и прикоснуться противно. Вдруг лорд почувствовал грубые кирпичи пола под руками и неистово вцепился в них.

Крик не умолкал. Торисен отстраненно подумал, а не его ли это голос, но сознание почти вернулось к нему, и он увидел неподалеку стоящего на коленях переврата, укачивающего скрученное тело вирмы. Шапочка свалилась, и дикие космы белых волос падали на глаза.