Текст книги "Поступь бога"

Книга вторая
ВЕНЕЦ НОЧЕЙ

Глава 5. ЗИМНИЕ ДНИ

Санни скользнул вправо, сделал ложный выпад и прыгнул. Джейм извернулась и встретила его. Ее левая рука дернулась, когда она попыталась перехватить нож, длинный рукав затрещал. На секунду клинок вонзился в жесткую подкладку плетеной кольчуги, потом Санни выдернул лезвие и отскочил. Со злым шипением Джейм нанесла ответный удар, распоров его рубаху на груди.

– Неплохо! – воскликнул Санни, удерживая ее на расстоянии вытянутой руки. – Ты достаточно быстро двигаешься, но всегда сдерживаешь себя. Вперед, дай волю ярости!

Отступая и нападая, кружились они друг вокруг друга по мощеным плитам дворика «Ресаб-Тирра», огибая колодец, обходя навозную кучу, которую Гилли только что выгреб из коровника. Три с половиной недели прошли с Кануна Зимы, воздух становился все холоднее.

– Давай атакуй, нападай! Да что с тобой такое? – Санни тяжело дышал, вынужденный постоянно атаковать. Джейм легко парировала, но ни разу не перешла в нападение.

– Ну не нравятся мне ножи!

– Ну и что? В любом случае, ты должна уметь с ними обращаться, если, конечно, не хочешь, чтобы все клинки города вонзились в тебя. Ты не справишься с ними со всеми голыми руками…

Джейм с обиженным рычанием воткнула нож в щель между камнями и бросилась на Санни. Через секунду он, поверженный, лежал лицом вниз, нос в дюйме от благоуханной кучи, а правая рука вывернута за спину. Это было очень неуютно.

– А с другой стороны, – его голос звучал приглушенно, – может, и справишься.

– Я… э-э-э-э… вам не помешал? – осторожно спросил незнакомый голос.

– Да вот, знаете ли, тут кое-кто задумал сунуть меня головой в кучу дерьма. – Санни тщетно извивался. – Так что, пожалуйста, мешайте на здоровье!

Он освободил руку, с трудом поднялся на ноги и замер, недоверчиво рассматривая мальчика, стоящего в воротах.

– Цукат, внук Сирдана Свят-Халвы, не так ли? – обратилась к нему Джейм. – Знакомьтесь, это Сандал, брат мастера Сардоника.

Родственники двух самых непримиримых соперников в Гильдии осторожно раскланялись друг с другом.

– Клепетти только что испекла сливовый пирог, – преувеличенно бодро сказала Джейм. – Идемте, вы оба, попробуете по кусочку.

– Это действительно была ты тогда, той ночью, в переулке? – спросил Цукат, прислонившись к каменной плите возле очага и робко вертя в руках отрезанный кусок. – Я решил, что ты призрачный бог. Ты до смерти напугала меня и тогда, и потом, уже во Дворце.

– Спорю, что так и было, и судя по тому, что мне известно, ты это заслужил. Клянусь всеми именами бога; почему ты прятался в тени, когда те гады пытались убить твоего дедушку… дядюшку… ну неважно!

– О, они бы не причинили ему вреда. – Цукат бросил на Санни быстрый нервный взгляд. – Видишь ли, все было подстроено. Через минуту я бы выскочил из дверей и спас его, заслужил благодарность и, может быть, даже получил бы шанс стать его учеником… ну, по крайней мере, на это рассчитывал дед. Я говорил ему, что это не сработает, но он никогда меня не слушает. А теперь он бесится из-за моего провала и твоего успеха, но мне плевать. Мне и так хорошо. – В голосе его вдруг зазвучал вызов, он перестал следить за пирогом, и тот выскользнул из его рук на пол. – Я не хочу быть вором, не хочу выманивать у дядюшки Писаки его секреты, не хочу становиться очередным Сирданом, когда дед умрет. А меня, кажется, никто не понимает.

– Погоди минутку, – Санни прервал свое подозрительное молчание. – Я думал, что Отрава – избранный преемник Свят-Халвы. Он же единственный ученик старика.

– Ну да, так оно и было, но его навязал деду отец Отравы, Аббатир с Золотого Двора, – шесть лет назад, на Большом Сборе Гильдий, – чтобы получить политическую поддержку. Самое смешное, что и Отрава совершенно не хочет быть вором. У него свои интересы, свои… развлечения. Три недели назад, на именинах деда, его приспешники заставили меня смотреть, как он калечит того мальчика. Что они делали с ним до того, как он умер… и после… – Он содрогнулся и внезапно поднял глаза. – Я все равно вскоре пришел бы сюда – так велел дед. Чтобы шпионить, выведывать… Мы не сможем дружить теперь, да?

Санни, сперва слушавший недоверчиво, потом смущенно, посмотрел на детское, умоляющее лицо и сердечно сказал:

– Конечно, сможем.

В этот момент в дверях появилась Клепетти. Она замерла, уставившись сперва на полупустое блюдо из-под пирога, а потом – на липкую грязь под ногами Цуката. В середине этой затянувшейся паузы Санни шагнул к старушке и с серьезнейшим видом чмокнул ее в самый кончик крючковатого носа. После чего, словно сговорившись, они с Джейм одновременно рванулись на улицу, волоча за собой Цуката.

– Итак, – сказала Джейм через несколько кварталов, когда они все-таки остановились, – если уж вы, джентльмены, все устроили так, что мне нельзя появляться дома минимум несколько часов, какие предложения будут выдвинуты по поводу проведения остатка дня?

– Я слышал, что храм Омовения на ремонте, – взволнованно выпалил Цукат. – Они могут разрешить нам посмотреть… если, конечно, у вас нет каких-нибудь более интересных планов.

– А чем плох этот? – Санни улыбнулся мальчишке. – До вечера мы совершенно свободны и можем засвидетельствовать почтение моему папаше.

– Он жрец?

– Нет, он Сан-Сар, солнечный бог Нового Пантеона.

Джейм усмехнулась, вспомнив, как сама узнала об этом. Когда Санни сказал ей, она глуповато уставилась на него и спросила: «Как такое могло случиться?» На что Санни безмятежно ответил: мол, вполне обычным способом. «Моя мать была служанкой в Тай-Абендре, и я родился не прежде, чем она вышла замуж за местного купца, но она договорилась, что меня усыновят, тогда-то мы с Сардом и стали братьями, а он-то взаправду сын бога». «Служанками» церковники обычно называли храмовых продажных женщин.

Они побывали в храме Омовения, а потом и в храме отца Санни. Джейм почти ничего не разглядела из-за ослепительного света, испускаемого боевой колесницей Сан-Сара. А сегодня что-то особенно ярко, и это плохо, как сказал Санни, потому что в золотой повозке стоит сам бог.

– И будет еще хуже, – добавил он, – если он повернется лицом к нам. Сейчас он сияет, так сказать, спиной. И так уже добрых шесть лет, и никто не знает почему.

Но Джейм из-за блеска не видела ни бога, ни колесницы. Она подняла руку, чтобы прикрыть источник сияния, и тут ей показалось, что за колесницей божества нет ничего – ни стены храма, ни самого Тай-Тестигона. Она словно глядела с огромной высоты, и только детали Нижнего Города вырисовывались со сверхъестественной четкостью.

Но святилище было наполнено не только сиянием. Волны гнева сотрясали воздух – равномерный, мощный прибой, словно гул проснувшегося вулкана, проникал в тело, скрежетал костями, но оставался неслышным. Словно бы темнота притаилась в сердце света.

Санни как-то гордо сообщил Джейм, что, как и все божества Нового Пантеона, Сан-Cap когда-то был человеком, более того – кенциром. Джейм тогда посмеялась тому, что верящий в единого бога сам стал богом. Сейчас, однако, холодная темная ярость, так похожая на ее собственную в тот день, когда упала балка, не оставила места для сомнений. Дрожа, покинула она храм, и Санни вел ее за руку, потому что она на время совсем ослепла.

Но и снаружи на нее давила враждебная сила. Джейм никогда не чувствовала это так ясно, как сейчас, когда шла, ничего не видя и еле дыша, между двух юношей. Все боги Тай-Тестигона столпились вокруг нее. Волны их силы проникали в ее сознание, окутывая мозг красной пеленой. Если любой из них, пусть даже Сан-Сар, окажется таким же реальным, как ее бог, она признает, что вся история ее народа – тридцать тысячелетий невзгод, жертвоприношений, благородства – была самообманом. Возможно ли доказать целому городу, что он ошибается? И если она рискнет пойти на это, то что станет с ее собственной верой, верой в свое наследие и себя? Разве останется она невредимой?

Они шли мимо храма Горго Печального. Джейм взглянула на него, прогоняя остатки красной пелены.

Цукат покинул их у ворот Округа Храмов, а Джейм и Санни вошли внутрь, обсуждая нового знакомца. Санни хотел поймать внука Сирдана на лжи, помня о наставлениях брата подозревать всех и каждого. Джейм, еще не очень разбирающаяся, но уже не слишком одобряющая политику Гильдии, смеялась над излишней осторожностью своего друга.

Был ранний вечер, когда они пришли в штаб-квартиру Новой Волны, дом-крепость у Солнечных Ворот в районе Золотого Звона.

– Главное – произвести хорошее впечатление, – сказал Санни, ведя ее по роскошным коридорам. – А это не просто, особенно когда соревнуешься с человеком, для которого казна Гильдии что собственный кошелек.

Сардоник встретил их в своем кабинете. Лидер Новой Волны и ученик мастера Писаки встретились впервые. Санни напряженно вглядывался в обоих, отметив изящество, с которым они обменялись приветствиями. «Все идет хорошо», – решил он.

Джейм тоже сперва так подумала. Санни был белобрысый, а его брат – черноволосый, глаза сверкали синевой, как сапфиры, плавности движений позавидовал бы танцор. Да, Сардоник был самым привлекательным мужчиной из всех, кого она видела в своей жизни. Богато обставленная комната, выдержанная в синих и серебристых тонах, подчеркивала его красоту. Никто не мог усомниться, что вот он – сын Сан-Сара, бога на золотой колеснице.

Он стал говорить о своих планах в Гильдии, если Большой Совет присудит ему господство наступающей зимой. Джейм уже слышала все это от Санни, но он не рассказывал так подробно и ярко. Красноречие оратора обволакивало слушателя и уводило его мысли в светлое будущее, по сравнению с которым сорок лет правления Свят-Халвы казались жалким прозябанием.

Но внезапно ее словно ударило чем-то, возвращая в настоящее. За плечом Сардоника показалось лицо. В темном углу комнаты, устроившись на краю стола, словно выпущенный из клетки стервятник, сидел маленький человечек, с лицом, больше напоминавшим череп. Его полупрозрачные ручки были скрещены на притянутых под острый подбородок костлявых коленях. На его лице – насколько взгляд кенцира мог различать в темноте – отражалась неприкрытая злоба.

Вскоре монолог Сардоника завершился, и они также грациозно распрощались. Обернувшись в дверях, Джейм увидела, что лидер Новой Волны уже погрузился в тень, склонившись к человечку, который, как она внезапно поняла, мог быть только главой шпионской сети, раскинутой по всему Тай-Тестигону, где он был известен не иначе как Подполз.

– Санни… – сказала она, выйдя из дома. – Очень заметно, что я боюсь?

– О боги, нет, а что?

– Твой брат напугал меня. Мне кажется, он способен на все.

Санни недоуменно взглянул на нее и рассмеялся:

– Ну конечно! – и вновь стал восторженно говорить о всех замечательных вещах, которые сделает Сардоник, придя к власти.

Джейм пыталась слушать, но перед глазами неотступно стоял лишь красивый, невероятно, сверхъестественно мужественный лик, щекой к щеке с маской смерти, чей взгляд, переполненный ненавистью и завистью, ни на миг не отрывался от лица Санни.

Сардоник не попросил Джейм заходить еще. Ясно, что он не придавал ей большого значения, полагая, что ее преданность обеспечит Санни.

Свят-Халва также держался на расстоянии, но с меньшим равнодушием. От Цуката Джейм знала о стародавнем соперничестве Сирдана и ее учителя. Свят-Халва всегда и во всем ревновал Писаку и бесился, что тот не завидует ни его положению, ни власти. Всю жизнь младший брат пытался превзойти старшего – в мастерстве, тайных науках, славе – и всегда терпел поражение. Сейчас, на закате своих дней, самым важным для него стало выведать тайны Писаки. Свят-Халва не мог до конца поверить в то, что Писака решил передать семейный секрет – каковым Сирдан всегда считал его мастерство – какому-то чужаку. В результате Джейм оставили в покое – по крайней мере, на время.

И сейчас она, Цукат и Санни прекрасно проводили время. Санни, с его легким характером, не мог долго хранить подозрения и проявлял поистине братские чувства к Цукату, а Джейм подкупило одиночество мальчишки – она слишком хорошо помнила свое собственное нерадостное детство. Она разглядела в Цукате тот же дух исследователя, что и у нее, и очарование вытеснило недоверие.

– Ты знаешь, какое самое старое здание в Тай-Тестигоне? – однажды спросил Цукат Джейм. – Храм твоего бога. Кажется, он стоял здесь еще до того, как возвели стены города, до того, как образовалась Старая Империя, даже до того, как появился сам Кенцират. Как такое вообще возможно?

– Может быть, летописцы и аррин-кены знают, кто его построил, – ответила Джейм. – А я не знаю. Мы перемещаемся по миру, а храмы всегда ждут нас. Здешний, наверное, действительно столь же стар, как и Ратиллен. Прочие жрецы Тестигона не хотят признавать его существования.

– Поэтому они выбрали другое место в городе для Округа Храмов, – глубокомысленно произнес Цукат. – Я слышал, что есть еще один большой кенцирский храм на юге, среди руин Тай-Тена.

Он много говорил об этом затерянном городе, великой южной столице Старой Империи, чьих ветхих стен уже пять столетий не видел ни один человек. Именно сейчас на поиски собирается экспедиция, и Цукат непременно хочет в ней участвовать. Как раз об этом он хотел говорить с дедом в ту ночь, когда прервал его попытку подкупить Джейм. Свят-Халва никогда бы не позволил внуку никуда уйти, к тому же сейчас он слишком зол из-за случая в проулке, чтобы вообще что-то обсуждать. Джейм почему-то чувствовала себя ответственной за это. Чтобы что-то сделать для мальчика, а заодно и умиротворить Свят-Халву, она показала Цукату кое-что из того, чему ее научил Писака.

Ничто из этих штучек нельзя было назвать «секретом». Да и все прочее не было таким уж таинственным, и Джейм уже подумывала, что старик все-таки решил оставить знания при себе. Конечно, ее это расстраивало, но с другой стороны, те уроки, что он давал ей, не оставляли времени и поводов для неудовольствия.

Писака засыпал Джейм правилами новой профессии, но ей хотелось, чтобы обучение двигалось в каком-нибудь другом направлении. Она узнала, что все, похищенное учеником, становится собственностью его учителя, а уж он посылает добычу в одну из пяти Гильдий, каждая из которых торгует разными товарами. Там награбленное добро оценивают и прячут, потому что хранение краденого преследуется по закону. Самый опасный и ответственный момент – так называемый рисковый период – начинается с той минуты, как вещь попадет в руки ученика. В Тай-Тестигоне обладание – уже доказательство вины. Соучастие иногда также карается, но только если обвиняемый успел дотронуться до похищенного предмета. В наказание отрубают пальцы кисти, сдирают кожу с одной руки или с обеих. При этом провинившихся избивают стражники. Худшая казнь – публичное сдирание кожи с расчленением. Участвовать могут все заинтересованные горожане. Такое наказание следует за покушение на одного из Пяти или члена Гильдии Лордов.

Когда Джейм услышала это, темнота наползла на глаза – она вспомнила. Не так давно молодой озлобленный подмастерье набросился на самого Сирдана прямо в зале Гильдии. Немало времени пройдет, прежде чем она забудет ту раздавленную фигуру – без глаз, без языка, оскопленную, извивающуюся под ножом и каленым железом на Троне Милости.

Поняв, что его уже не слушают, Писака завершил лекцию сердитым окриком. Зачерпнув пригоршню самоцветов из ящика стола (среди драгоценностей было несколько мраморных шариков и пара мышиных черепов), он швырнул их перед ней, немедленно сгреб обратно и потребовал сказать точно, что она видела. Это было их старое упражнение, и Джейм обычно прекрасно справлялась с ним. Однако сегодня она назвала лишь восемнадцать из тридцати – или около того – камней. Разные вещи отвлекали ее, и не в последнюю очередь – Уродец, заснувший, положив голову на ее плечо.

Писака, теперь совершенно разгневанный, схватил большой прозрачный кристалл, который он использовал как пресс-папье, и швырнул, едва не размозжив головы и змее, и девушке. Только выпутавшись из колец сонного питона и возвращая камень учителю, Джейм вдруг поняла, что это не кусок кварца, как ей всегда казалось. Она держала в руках громадный необработанный алмаз. Око Абарраден.

Сегодняшний урок закончился поручением Писаки пройти Клубок из конца в конец и перечислить по возвращении каждый замеченный поворот. Джейм пошла, зная, что старик непременно обнаружит малейшую неточность в ее описании. Точно так же он посылал ее запоминать участки города. Он называл улицы и спрашивал, как пройти от одной к другой, иногда утверждая, что она идет по крышам или даже прямо сквозь дома. В этих играх Джейм поняла одну странную вещь – ее учитель запомнил город таким, каким он был пятьдесят лед назад, до того как Писака удалился от мира. Это понимание несколько развеяло ее замешательство, однако не слишком помогло, когда она описывала дорогу, идущую по району, когда-то разрушенному до основания одним из многочисленных городских бедствий и позднее заново перестроенному. Но сегодня, к счастью, пройти надо было всего лишь по Клубку, и Писака, удовлетворенный, позволил ей удалиться.

Стоя на пороге, подставив лицо вечернему ветерку, Джейм осознала, что уроки Писаки пусть иногда и преподносятся весьма необычно, но дают превосходные результаты.

Высокая фигура мелькнула в дальнем конце улицы – ее можно было безошибочно узнать по ярко-желтой куртке. Джейм окликнула, прося подождать, и через минуту уже шла на запад вместе с Дерзцом, учеником мастера Буршана. Дерзец – один их лучших в Гильдии, истинный умелец, за которым стояла семейная традиция, а впереди ждала слава. Знатоки предрекали, что вскоре он станет самым молодым мастером Гильдии. Джейм всегда восхищалась его талантом, стилем и прямотой. Таким вором и она бы хотела стать, если задержится в Тай-Тестигоне надолго, и Джейм в свою очередь льстило, что и Дерзец ей вроде бы симпатизирует. Они шли и обсуждали грядущие выборы.

– Нет, я об этом еще не думал, – говорил Дерзец, – да и не хочу. Свят-Халва, на мой взгляд, слишком много думает о деньгах, а Сардоник – о власти. Мой учитель, наверное, поддержит Сардоника, если, конечно, ненадолго оторвет свой взгляд от леди Мелиссанды, но мы с тобой, Талисман, должны только радоваться, что не имеем сейчас права голоса.

– Ух. Иногда удивительно, что кто-то еще это понимает.

– Твое положение слишком своеобразно, не так ли? – с улыбкой сказал он. – Честно говоря, у Писаки сил не больше, чем у Буршана, – только ведь один идет против сотни, а другой колеблется, и ты – единственный человек в городе, кто хоть как-то может повлиять на него. Настают плохие времена. Нет, Талисман, я совсем тебе не завидую.

Они распрощались у Гадючьего Фонтана.

– Да, кстати, – подмастерье внезапно остановился и обернулся к ней, – идет молва, что с тех пор, как тебя внесли в списки Гильдии, Отрава оставил в покое молоденьких мальчиков. На твоем месте, Талисман, я был бы сейчас очень, очень осторожен.

Она проводила его взглядом, желтая куртка была долго видна в темноте.

Ветряные бесы крутились вокруг фонтана, переплетали его струи с прозрачными нитями начавшегося дождя. Джейм огляделась. Наверняка кто-то следит за ней. За последние несколько недель она не раз вздрагивала, ощущая на себе чей-то холодный взгляд, но никогда не видела лица наблюдавшего. И сейчас ничего. Однако слова Дерзца распахнули дверки памяти. Вот она впервые идет по коридору Дворца Сирдана, и за спиной звучат приглушенные шаги. О Трое, как же натянуты нервы! Она с беззаботным видом пошла дальше, к дому, заставляя себя не оглядываться – нечего доставлять кому-то такое удовольствие.

Джейм вернулась в «Рес-аб-Тирр» вечером, запыхавшаяся после игры в догонялки с троицей облачных друзей на скользких от дождя крышах. Первое, что налетело на нее, лишь только она открыла дверь кухни, был ужасающий гвалт, второе оказалось большим, полузажаренным гусем. Джейм подумала, что кто-то кинул птицу в нее. Но потом она увидела, что существо, у которого уже не было головы, двигается само по себе, в весьма целенаправленных попытках сбежать. После нескольких минут лихорадочного метания по дворику Джейм наконец ухватила перепачканную бьющуюся тушку за крыло и торжественно водворила ее обратно на кухню.

Там Китра – бывшая горничная из «Твердыни» – сражалась с крышкой котла, из-под которого высовывались, отчаянно сопротивляясь, ощипанные куриные крылья. Клепетти с веником гонялась за сбежавшей перепелкой, а Гилли, забившись в угол, шевелил губами, читая из книги домашних заклинаний.

– Ищи дичь, а не деликатесы! – задыхаясь, кричала вдова. – Ты притащил это в дом, ты и избавляйся!

Гилли перелистнул несколько страниц и начал бормотать:

– Аванси, алисон, ансел, асгингел… ай!

Ветер с плачем новорожденного пронесся по кухне и вылетел в три ее трубы. Птица Клепетти плюхнулась на пол, котелок Китры перестал прыгать, и гусь обмяк в руках Джейм.

– Ну наконец-то, – выдохнула вдова с удовлетворением. – Но что за разгром! – Она уныло осмотрела свою когда-то безукоризненно чистую кухню, забрызганную теперь тестом, фаршем, с валяющимися повсюду недоваренными птицами.

– Так вот как вы развлекаетесь, пока меня нету, – сказала Джейм, кладя свою теперь неподвижную добычу на стол. – Что тут произошло?

– Привидения, – кратко ответила Клепетти. – Это еще ничего – ты пришла уже после того, как взбунтовался пирог с голубями. А теперь иди-ка ты отсюда к себе наверх, вымазалась ты не хуже этой проклятой птички.

Большинство богов Тай-Тестигона обычно сидели в своих храмах, но иногда язычки силы вырывались наружу. Они цеплялись к прохожим и уносились из Округа, чтобы стать привидениями – злобными, вредными или просто безумными импульсами, несущими разорение и хаос. Развеять их мог только оклик по имени. К Джейм пока ничего не цеплялось, а вот Гилли, похоже, оказался менее удачлив.

Переодеваясь на чердаке, Джейм услышала доносящиеся с площади хлопки и одобрительные возгласы. Еще не до конца обставленный первый этаж «Твердыни» был ярко освещен. Гул стих, сменившись задумчивыми трелями волынки, Джейм слушала, затаив дыхание. Играл великий мастер – играл не ради славы или денег, которые заплатит ему Марплет сен Тенко за приезд из Эндискара. Теперь ясно, почему «Рес-аб-Тирр» пуст сегодня, почему так мало посетителей последние две недели. Музыка смолкла, взвилась последняя нота – и тишина вновь взорвалась аплодисментами.

В темных окнах третьего этажа «Твердыни» возникла фигура и насмешливо отсалютовала Джейм. Она ответила и спустилась в кухню.

– За нами все еще приглядывают, – сказала она, вновь входя в зал, – кажется, сам Марплет. Как вы думаете, зачем?

– Только боги знают, – ответила Клепетти, соскребая остатки еды со стен. – А зачем они составили список наших постоянных клиентов и что делает сейчас в «Твердыне» наш драгоценный Бортис?

– Бортис? – Джейм не сразу поняла, что речь идет о бывшем любовнике Танишент.

– Он самый. – Гилли принес ведро воды и вылил его в котел, под которым Китра разводила огонь. – Если ты еще не знаешь, он практически живет теперь там.

– Да, похоже на то, – сказала вдова, садясь на корточки. – И что? Марплет на прямом пути к победе, вон какого таланта нанял. Конечно, тот не останется у него навсегда, даже несмотря на поддержку его свояка, но мы уже так долго без дела, что Тубан не сможет весной восстановить наши грамоты… А коли так, Марплет сразу ухватится за них всеми руками и ногами. Без этого клочка бумаги «Рес-аб-Тирр» не сможет существовать – у нас не будет законных прав. Тут нам и конец. А Марплету того и надо, вот уж он будет доволен.

– Нет, не будет, – внезапно произнесла Китра твердым голосом. – Он играет с вами в кошки-мышки. После того, что случилось с Ниггеном, его гордость тоже требует отмщения. Просто разорить вас ему будет мало, он этим не удовлетворится.

Джейм готова была ей поверить. Если кто-то и знал, что думает Марплет, то это его бывшая служанка. Китра прибыла из Тенци год назад, чтобы работать в гостинице, и посредством весьма умелых уловок вскоре оказалась в постели хозяина. Это должно бы было сильно упрочить ее позицию в доме и на социальной лестнице, но она не учла, каким яростным женоненавистником был Марплет. Ее ухищрения заслужили только его презрение. И сейчас сила ненависти девушки к бывшему хозяину пугала, хотя и не усмирила ее природных желаний. Джейм считала, что Китра до сих пор решает, что выгоднее – женить на себе Ротана, стать любовницей Тубана или то и другое одновременно. Джейм не одобряла таких поползновений, но не могла не оценить обычную, спокойную, домовитую хозяйку.

А Марплет сен Тенко… Постепенно Джейм начинала понимать его лучше – любовь к безупречности, из-за которой он так медленно строил свою гостиницу, используя только лучшие материалы; изворотливый ум, получающий удовольствие от плетения множества интриг; стыд за то, что этот болван Нигген – его сын, плоть от плоти. Она чувствовала его злость и подозрения в измене, которые грызли Марплета всякий раз, когда ему на глаза попадался этот неуклюжий мальчишка. Чего она никак не могла понять – это ненависть лично к ней, с которой Джейм столкнулась, когда их взгляды пересеклись на площади.

Джейм засучила рукава и принялась помогать остальным скоблить кухню, разговоры текли мимо ушей, девушка думала о своем. Наконец трактир затворил ворота на ночь.

Джейм уже почти спала, когда внезапный холод пронзил тело, заставил отбросить одеяло и вскочить, оглядываясь. «Твердыня» была погружена во тьму. Джейм была одна и все-таки вновь, как перед Гадючьим Фонтаном сегодня вечером и как много раз до этого, чувствовала – кто-то смотрит на нее.

«Ты думаешь обо мне, палач, убийца детей?» Ночь безмолвствовала. «А я о тебе думаю». Мысль столкнулась с мыслью, будто два сверкающих меча в темноте. «Почему ты не оставишь меня… и почему я боюсь, что это случится?»

Дождь превратился в снег. Белые хлопья падали на черные волосы Джейм, на обнаженные руки и грудь. Дрожа, улеглась она вновь, закуталась в одеяло, но сон не шел к ней, пока не порозовело небо на востоке и не закукарекал первый петух на окраине, возвестив начало нового дня.