Текст книги "Ночные видения"

Бем наставил на Бекера вилку.

– Говори ясно, а не то…

– Ш-ш, – сказал Бекер. – Остановитесь на минутку и подумайте, где находитесь и что я вам только что сказал. Подумайте, какое сейчас время года.

Гебблер и Бем непонимающе уставились на Бекера.

– Мой фонарь светит не очень ярко, – сказал Бекер, – но все же достаточно ярко. О да, он светит достаточно ярко, чтобы быть видимым для духов моих любимых умерших, хоть их кости и погребены на другом конце света. Но что такое расстояние для призраков?

Пламя фонаря вдруг заколебалось, как будто от дуновения бриза, хотя все окна были закрыты, и отбросило на стену странные тени. Бекер улыбнулся.

– Я был хорошим хозяином, – сказал он. – Я приготовил лучшие блюда по рецептам своей семьи, и вы хорошо поели. Очень хорошо. Некоторые праздники требуют откормленных тельцов, но, по-моему, и откормленные свиньи вполне сгодятся.

Бем снова вздрогнул, и Гебблер на этот раз – тоже. Их шумное дыхание наполнило собой столовую. Колеблющиеся тени на стене странным образом напоминали силуэты людей. Многих людей. Старых и молодых, высоких и приземистых, мужчин и женщин. Они были повсюду вокруг стола.

– Мертвые всегда голодны, – сказал Бекер. – А вы для них станете напоминанием о вкусе родины.

Он откинулся на спинку стула и смотрел, как тени напали на двух бывших немецких обершарфюреров. Улочка была тихая, окна закрыты ставнями, и если кто-то и слышал крики, то не явился выяснять, кто и отчего кричал.

Конец фитиля
Джоанна Парипински

Джоанна Парипински днем работает преподавателем английского языка в колледже, а по вечерам пишет о темных и странных явлениях жизни. Ее проза и стихи выходили в антологиях The Burning Maiden: Volume 2, Dark Moon Digest – Arcane II, The Literati Quarterly, а также в других изданиях.

Если она не преподает, не сочиняет истории и стихи, то играет на виолончели, бродит по кладбищам или мечтает об октябре. Она так любит Хэллоуин, что даже ее свадьба была оформлена в духе этого праздника. Чтобы узнать о ней больше, посетите ее веб-сайт по адресу joannaparypinski.com.

«Wick’s End» by Joanna Parypinski, copyright © 2017 by Joanna Parypinski. Used by permission of the author.

В морозный день я вошел в придорожную таверну, вызывающе-архаичное и кое-как выстроенное здание, где полы скрипели при каждом порыве ветра и атмосфера которого привлекала лишь наименее требовательных клиентов. Я полюбил это место, усталых путников, сидевших на шатких табуретах, и туманную мглу, которую можно найти в таких придорожных лачугах. Пожалуй, больше всего я любил бывать здесь 31 октября, в ночь, когда случаются разнообразные проказы.

Этот вечер выдался на самом деле холодным, и тепла в помещении таверны не хватало, чтобы растопить арктический холод у меня в груди. Я чувствовал, как кости у меня поскрипывают и хрустят. Жаль стариков, застрявших на этой земле, переживших столько лет и столько же октябрей, не положив им конец. С трудом вспоминаю теперь утесы и осыпающиеся замки старой Ирландии, где провел юность оборванцем, чья склонность к жульничеству оказалась сильнее слабого от рождения инстинкта самосохранения. Воспоминания изменяют мне по мере того, как время стирает их. С течением лет мелкие подробности расплываются и погружаются в серый туман.

Преобладающий дух на дорогах Новой Англии – невыразимое одиночество и загадочность. Я нахожу большое удовольствие в суеверии, к которому льнут бродячие души даже в наше просвещенное время. Особенно вечером на Хэллоуин я могу сидеть и ублажать себя слушанием удивительных сказок о призраках и ими посещаемых дорогах, тавернах, школах и железнодорожных путях – всякими мрачными фантазиями подобного рода.

Сегодня я пришел в эту таверну в поисках леденящих душу восторгов, ибо наступил еще один Хэллоуин, а мой свет тускнеет. Пламя померкло, лишь выгоревшие угли тлеют красным. Мне требовалось новое пламя, требовалось отметить этот вечер, который я собирался провести среди покрытых шрамами и забытых пьянчуг, обитающих в обветшалых мотелях и ведущих кочевую жизнь в грузовиках и на мотоциклах. Здесь не было семей, не было детей-ряженых, никого в костюмах, все сидели в тусклом свете и пили, как если бы это был обычный вечер, если бы только не всепроникающая атмосфера дьявольского очарования.

Я сел у неполированной барной стойки и поставил рядом с собой свой гаснущий фонарь, заказал виски и занялся вторым своим излюбленным времяпрепровождением – стал напиваться. Я слушал, как позади меня мужчины делали ставки в игре в пул, члены клуба байкеров рассказывали истории о привидениях, случившиеся на безымянных заброшенных дорогах и на старых каменных мостах по всей Америке. Я видел, как водители грузовиков набирают сообщения на сотовых телефонах и надвигают бейсбольные кепки на лоб, чтобы вздремнуть.

Дверь распахнулась, и в помещение вместе с женщиной ворвался ночной ветер. На ней была кожаная куртка, черные сапоги, в распущенных волосах поблескивала седина, на лице, будто вырезанном из дерева, привлекали внимание глаза, как черные ямы. Она села у бара через два табурета от меня и, делая заказ, улыбнулась дьявольской улыбкой, обнажившей зубы, среди которых было несколько золотых.

Она пила какую-то непрозрачную жидкость, в которой постукивали кубики льда, стакан держала узловатой загорелой рукой, кожа которой походила на воловью.

– Весь вечер собираешься таращиться на меня, милок, или заплатишь за этот стакан? – проговорила она хриплым, как у курильщика, голосом, не поворачивая ко мне головы.

– Посмотрим, – сказал я.

– На что?

– На твой ответ, – сказал я и потянул из своего стакана. – Шутка… или угощение?

Ее смех походил на шелест опавших листьев. Она бросила на стойку несколько купюр, которые бармен сразу схватил и припрятал.

– Хорошенько подумав, я, пожалуй, не стану требовать с тебя угощения, – сказала она.

Я улыбнулся.

– Очень хорошо.

– Расскажи мне хорошую историю, старина, – сказала она, и наконец повернулась ко мне лицом. Ее радужные оболочки были черны, как и зрачки. – Историю про привидений. В наших местах на Хэллоуин это настоящая валюта.

Столкновения шаров на столе для игры в пул походили на треск грома, хотя ночь стояла ясная, безоблачная и в воздухе висела еле заметная дымка. Я нашел, чем отметить этот вечер, и решил сыграть с нею. Я задумчиво отхлебнул виски и ответил:

– Придется об этом подумать. Мы заключим с тобой пари. Чья история окажется более страшной, тот угощает.

Она снова мрачно рассмеялась.

– А если никто не выиграет?

– Если истории не будут уступать одна другой, мы просто расскажем еще по одной.

Она оглядела меня с головы до ног, как будто я сказал что-то ужасно забавное.

– Идет. Кто начинает?

Из внутреннего кармана пальто я достал старую тусклую монету, фартинг, рельеф которой частично стерся, но все же был виден. На одной ее стороне святой Патрик с посохом в руках изгонял змей из Ирландии, а на другой король Давид играл на арфе. Я показал ей обе стороны.

– Будем считать, что вот это орел, а это решка.

– Решка, – сказала она. – Откуда у тебя эта музейная редкость?

Я подбросил монету, и она, вертясь, упала на стойку бара. Когда она наконец перестала крутиться, мы оба наклонились, чтобы посмотреть, какой стороной она упала.

– Да, значит, я первая, – сказала она, допила то, что оставалось в стакане, оттолкнула его от себя, повернулась ко мне, скрестила ноги и небрежно облокотилась на стойку.

– Слышал об одиноком путнике на шоссе? – наконец заговорила она. – На этом самом шоссе, между прочим. Видит он огонек в лесу, а сам замерз, проголодался, машин нет, подвезти его некому, вот он и свернул с дороги в лес. А было тихо, только сверчки поют под луной, и так это странно и жутко быть одному в лесу в такой темноте. Но он идет на огонек и вскоре видит, что это светятся окошки небольшой хижины. А было это на Хэллоуин несколько лет назад, и у него не было телефона, позвонить никому не мог – просто одинокий путник, странствовал автостопом, кому ему звонить? Подходит он к хижине и чувствует, что как бы кто-то наблюдает за ним, и тут видит такое, от чего замер на месте: вокруг хижины лица, и все смотрят на него. Лица с горящими глазами и ртами. И он думает, вампиры все это, нечистое место, и надо бы повернуть обратно к дороге, но дверца хижины отворяется, и из нее выходит женщина, просто старушка, не призрак, не гоблин, не какое-нибудь другое фантастическое ночное создание, поэтому этот человек рассмеялся и говорит, что подумал, будто тут что-то зловещее происходит, и указал рукой на лица.

– А это просто мои фонарики, – говорит старушка, и этот человек не понимает, как он мог так сглупить. Подходит он ближе, зная, что это лишь выдолбленные тыквы, внутри которых свечи горят, надеется попросить у этой старушки чего-нибудь поесть-попить, да только подходит он к двери, а она и говорит:

– Думаю, из твоей головы прекрасный фонарик получится. – Он смотрит и видит, что фонари-то эти – не выдолбленные тыквы, а человеческие головы, из которых мозги вынули, а вместо них свечи вставили, так что через пустые глазницы и разинутые рты свет проходит. Он повернулся, хотел бежать, да не сравниться ему с ведьмой. Все вышло, как она хотела, и будь я проклята, если его безголовое тело не прошло еще несколько шагов перед смертью.

Как раз в этот момент рассказа откуда ни возьмись появился бармен и снова наполнил стакан рассказчице. Она подняла его, глядя на бармена, как бы говоря: «За твое здоровье», и одним духом выпила.

– Очень хорошо, – сказал я.

Она посмотрела на меня, оценивая реакцию, но потом увидела мой фонарь, и глаза у нее загорелись.

– Это из репы?

– Да, а что? – сказал я, поднимая фонарь за ручку и поднося поближе к ней, чтобы она могла рассмотреть. Репе, из которой сделан фонарь, было придано сходство с лицом покойника, на месте рта был длинный горизонтальный разрез и два отверстия для глаз. В этом выдолбленном корнеплоде едва тлели красным догорающие угли.

– Кто ты, собственно, такой, загадочный человек?

– Хочешь слушать обо мне или мою историю с привидениями?

Она достала из кармана сигарету и закурила, заполнив помещение пьянящим дымом. Да, в этом заведении современные законы не соблюдались. Никто, по-видимому, не возражал. Это было последнее прибежище тех, кто жил в прошлом. Ее дым плыл на меня, и она жестом подтолкнула меня начать рассказ.

– Давным-давно в сумерках столетия жил один жалкий пьянчуга, злосчастный вор и мошенник, невыносимый и всеми презираемый человек. Каждую ночь, с сумерек и до рассвета, сидел он в городском баре и напивался до беспамятства.

И вот как-то туманным вечером в конце октября, когда в воздухе чувствуется морская соль, по дороге в бар наткнулся он у дороги на труп. В таком случае порядочный человек сообщил бы об этом властям, но этот пьянчуга к трупу отнесся с безразличием и пошел дальше своей дорогой. Но не успел он отойти далеко, как вдруг слышит позади себя шелест. Обернулся он и при свете полной луны видит, как труп поднимается на ноги. Ужас! У пьянчуги ноги приросли к земле, и он от страха шага ступить не может.

Покойник приблизился, объявил себя дьяволом и сказал, что заберет душу этого человека в ад. Пьянчуга не мог не поверить в этого ходячего мертвеца, ибо глаза у того горели лихорадочным красным, а черные губы кривились в ужасной усмешке.

Пьянчуга лишь попросил дьявола выполнить последнее свое желание: дать ему выпить еще разок. Тогда дьявол изменил свою наружность, и они вместе пошли в бар, чтобы пьянчуга мог напоследок выпить. Прикончили они по стакану эля, и тут пьянчуга набрался наглости и попросил дьявола заплатить за него. Естественно, ему бы хотелось, чтобы последняя выпивка досталась ему бесплатно. Дьявол втайне поразился смелости пьянчуги и превратился в шестипенсовую монету. Довольный собой пьянчуга схватил монету, но вместо того, чтобы отдать ее бармену, сунул себе в карман, где также носил и распятие. Оказавшись рядом с таким могущественным символом, дьявол уже не мог сменить форму монеты на какую-либо другую.

Не зря, выходит, этот пьянчуга прожил жизнь надувательством и обманом. Договорились они с дьяволом так: пьянчуга выпустит его из своего кармана на свободу, а дьявол даст ему еще десять лет жизни. Дьявол, естественно, согласился, и пьянчужка еще десять лет прожил спокойно.

Я сделал глоток виски, чтобы промочить пересохшее горло, и ждал оценки своего рассказа.

– Неплохая история, – сказала она, – но не страшнее моей.

– Не согласен.

Мы оба выпили.

– Ладно, – сказал я. – Полагаю, это ничья.

Каждый из нас заплатил за себя, и оба мы замолчали, между тем как позади нас шумно играли в карты. Я вспомнил юность, когда целыми днями, жульничая, участвовал в таких играх. Мне очень хотелось присоединиться к играющим, но, увы, на эту ночь я взял на себя обязанности и должен был их выполнить, в противном случае последствия, как я опасался, будут невыносимы.

– Ну что, еще по одной? – сказала женщина, имея в виду не пустые стаканы, стоявшие перед нами.

– Давай выйдем из бара, чтобы рассказывать свои истории в соответствующей атмосфере, – предложил я.

Она посмотрела на меня и на дверь, обдумывая мое предложение – в этих малонаселенных частях страны есть все основания опасаться незнакомых, – и кивнула. Мы вышли в ветреную ночь, в холодный серебристый туман, превращавший любой предмет, находящийся на расстоянии, в странное видение. Мой фонарь из выдолбленной репы едва-едва светился, но отверстия в глазницах и во рту выделялись в темноте более ярким красным свечением. Несмотря на выпитое спиртное, я снова замерз, и, поскольку фонарь почти погас, моя уверенность в себе также исчезла. Вероятно, я принял вызов женщины на этот Хэллоуин после бесхребетных жертв предшествующих лет, но сейчас в лунном свете я стал опасаться, что далее события этого вечера будут развиваться не так, как мне бы хотелось. Впрочем, такого рода мысли никогда меня не пугали: в конце концов, я всегда получал то, что хотел.

За унылой таверной лежал черный лес, покрывавший и пологий холм вдалеке, за которым уже ничего не было видно, только мрак и туман. В лунном свете резко выделялись контуры высоких деревьев, поднимавших свои изогнутые конечности к небесам, как бы в отчаянной молитве. Мы с женщиной направились к лесу, и сухие листья зашелестели у нас под ногами.

– Ну, милок, мне нужно время, чтобы придумать еще одну историю, так что на этот раз начинай ты рассказывать первым, – сказала она, и в ее голосе мне почудилось самодовольство и тайное знание. Она вела меня к лесу, а я… Это я вел ее туда или я следовал за нею? Кто из нас кого вел, подумал я, в этот зловещий лес?

– Сказка о скаредном человеке, обхитрившем дьявола, еще не закончена, – сказал я. – Десять лет спустя шел этот человек как-то один по яблоневому саду. – Мы дошли до границы леса и оказались в его темных объятиях. – Снова нашел он на земле открытый солнцу разлагающийся труп, кожа которого шевелилась от копошившихся под ней насекомых. Скаредный сразу понял, что это не обычный труп, но бежать и не пытался, он знал, что время его пришло. Дьявол вернулся, как и обещал, чтобы забрать его душу, но этот хитрец никогда не сдавался, не попросив выполнить свое последнее желание. На этот раз он попросил яблоко.

Дьявол сначала хотел было отказать ему, но человек настаивал. Дьявол решил, что не будет ничего плохого в том, чтобы удовлетворить эту просьбу, забрался на ближайшую яблоню, чтобы сорвать яблоко, и, пока доставал его, человек вырезал крест на коре яблони. Таким образом, дьявол оказался на дереве в ловушке. И договорились они так: на этот раз человек отпустит дьявола лишь при условии, что тот никогда не заберет его душу в ад. Дьявол на это согласился.

Мы зашли в густой лес настолько, что позади себя уже не видели света таверны. Лесные звуки ухающих сов и стрекотание насекомых эхом отдавались в тишине. Я не боялся, но и женщина, находившаяся рядом со мной, по-видимому, тоже не боялась, и это снова заставило меня подумать, что я сделал неверный выбор. Нет-нет, прочь окаянные мысли, пусть она последний раз прогуляется по лесу, ибо я ее убью.

Женщина засмеялась, как будто дерево заскрипело, и сказала, что эта история даже еще менее страшная, чем предыдущая.

– Годы сделали тебя простаком, – сказала она.

– Это еще не конец, – сказал я и стал рассказывать окончание сказки: – Прожив долгую жизнь, этот скаредный человек умер в одиночестве. Его душа отвернулась от света и, разумеется, от той ямы с кипящей жидкостью, известной как ад, и дьявол сдержал свое обещание. Увы, скаредный был обречен вечно бродить во тьме, если бы дьявол не предложил ему горящий уголь, чтобы освещать дорогу.

Далеко впереди забрезжил свет, как будто бестелесный блуждающий огонек плыл на крыльях мрака. Мы шли по листьям в густом кустарнике, наклонялись, проходя под низко нависшими ветвями, один вел другого, и приближались к этому загадочному источнику света.

– Дай-ка угадаю, – сказала женщина, – он по-прежнему скитается ни живой ни мертвый, так что надо его опасаться? Милок, тут есть вещи пострашнее. Рассказывают, что в этих лесах скрывается убийца и каждый Хэллоуин здесь находят тело с выгоревшими внутренностями. Что ты об этом думаешь? – Ее рот скривился в ужасной усмешке, и я подумал: знает ли она, что в этом году станет очередной жертвой, а если так, то как она может улыбаться такой адской улыбкой?

Эта треклятая женщина покачала головой и пошла быстрее прямо на огонек, который манил, как маяк, и я поспешил за ней. Мой фонарь, который я держал за ручку, раскачивался, излучая слабое подобие света. Время было на исходе. Редко позволял я фонарю так выгореть, и я знал, что играю в опасную игру, выжидая самого последнего момента. Но я скучал последние годы, мне очень хотелось увидеть страх в глазах этой женщины перед тем, как убить ее. Я хотел увидеть ужас понимания, когда до нее дойдет, что я провел ее. Моя гордыня, как всегда, возобладала над осторожностью.

Свет, который я видел впереди, лился из высоких окон дома, стоявшего среди деревьев. Это было ветхое сооружение из камня и дерева. Доски снизу до остроконечной крыши покрывали пятна плесени. Яркий свет, слишком белый, чтобы быть светом пламени, проходил сквозь легкую завесу тумана.

Перед этим зловещим домом, от которого, казалось, меня отталкивала какая-то метафизическая сила, я замедлил шаг, женщина тоже пошла медленнее. Когда она с любопытством взглянула на меня, я посмотрел на нее с ужасной усмешкой.

– Посмотри сюда, – сказал я, приподняв фонарь, который как никогда прежде был близок к тому, чтобы потухнуть. – Мне нужно новое пламя. Он потухает каждый Хэллоуин, понимаешь, и я должен поддержать в нем огонь, прежде чем он угаснет, а не то я останусь в темноте, – я потянулся к женщине. – Разжечь эти угли можно единственным способом – пламенем человеческой души.

Каждый год за то долгое время, что я играю в эту игру, именно в этот момент в глазах намеченной мною жертвы появляется ужас. Эта женщина, сводившая меня с ума, однако, просто рассмеялась жутким смехом, царапавшим мои барабанные перепонки, как наждачная бумага или шероховатая кора.

– Знаю, – сказала она. – Я знаю, кто ты такой, Джек. Не узнаешь меня?

Мы подошли к дому с выступавшими из стен окнами, из которых в лес лился белый свет. Вокруг дома лежал десяток или более светящихся лиц, увидев которые я вздрогнул, но это, разумеется, были лишь фонари из тыкв. Я вспомнил ведьму из истории, рассказанной этой женщиной, и тут-то я заметил, что эти фонари были не тыквы, но человеческие головы с вынутыми мозгами, в них горели свечи, и из глаз, носов и ртов лился их оранжевый свет.

Я с ужасом понял, кому принадлежали эти головы, ибо в каждой узнал одну из жертв прежних лет, души которых я использовал для разжигания своего фонаря и обгорелые тела которых оставлял в этом самом лесу. Их поедали дикие звери или находили люди. Но это невозможно! Это какое-то колдовство, подобия которому я не видел много лет: сохранить каждую голову так же хорошо, как мой фонарь, который я ношу многие столетия бессмертия.

Была, однако, и одна тыква среди этих ужасных голов, и ее вырезанное лицо очень напоминало лицо, вырезанное на моем фонаре из репы, – тот же самый ужасный рот, те же прорези для глаз.

– Что это? – только и мог я вымолвить, запинаясь. – Что это?

– Это я вырезала специально для тебя, – сказала она.

Я посмотрел на свой фонарь – увы! Он угасал! Угли почернели, и вскоре будет уже невозможно разжечь его, и я буду обречен провести остаток моих дней, лет, столетий, тысячелетий в вечной тьме. Вот в нем еще теплится искра, но погаснет через мгновение. В панике я схватил женщину за шею своим старым когтистым придатком. Я схватил ее, да, и ее глаза и смеющийся рот засветились от пламени горевшей в ней души. Но почему, почему она смеется? Сейчас моя жертва должна кричать от боли – ведь ее внутренности горят! Но она смеялась, смеялась во время горения.

И затем она наконец сказала:

– Ты – дурак. Я – дьявол. У меня нет души.

Всего мгновение я испытывал это потрясение, а у нее было лишь мгновение, чтобы засвидетельствовать мой ужас и насладиться им. Потом мой трюк сказался на мне самом. Пламя с нее перекинулось на меня, ибо душа-то у меня по-прежнему была, только она-то и позволяла мне оставаться здесь, на земле. Мою душу охватило пламя, и затем я почувствовал жар внутри, где прежде была пустота и этот холод, где должно было быть сердце. Пламя разгоралось в моем древнем поскрипывавшем теле, это пламя превратило мой скелет в золу. Невозможно передать словами агонию, когда тело горит внутри, невозможно передать ощущение, что ваша душа пожирает тело, в котором вы обитаете. О, это пытка, пытка, в которой умерли бесчисленные мои жертвы! Я открыл рот, чтобы закричать, и знал, что пламя вырывается между моими гнилыми зубами. То, что я видел, плясало и мерцало в огне, а эта женщина, усмехаясь, смотрела на меня сквозь языки пламени.

– Долго, ох, долго желал я отомстить тебе, Скаредный Джек.

На моих глазах ее лицо стало гнить. Глазные яблоки выпучились из гниющих глазниц, губы почернели от запекшейся крови, мышцы судорожно сократились, кожа покрылась пузырями и позеленела. Так она превратилась в ужасный смеющийся труп.

– Дьявол не любит, чтобы его обманывали, – ликуя, сказала она.

Тело мое распадалось на части, превращаясь в пламя.

Дьявол взял горящий кусок плоти и поместил его в фонарь, который вырезал специально для меня. Я был странным бесформенным сознанием в оранжевой тыкве и тогда с ужасом подумал, что уж не остаются ли каким-то образом живыми души, взятые мною для разжигания фонаря, пока я их ношу в нем? Уж не вынуждены ли они были переживать то же, что пережил я, и мучиться, пока теплится пламя?

Мне не пришлось долго размышлять об этой ужасной возможности, ибо дьявол наклонился и задул мой свет.

И теперь, потушенный, я все еще существую, по-прежнему существую в первобытной чистилищной тьме и так буду существовать вечно. Ни мертвый, ни живой, но бестелесное сознание. Пожалейте меня, смертные души, ибо хоть вы и умрете и некоторые попадут в злосчастную яму отчаяния, известную как ад, вы никогда не узнаете ужаса и бесконечного безумия вечности, как я, Джек из фонаря!