Текст книги "Избранное общество"

– Обалдел, что ли? Совсем рехнулся, дубина ты стоеросовая! – кричала Юлия Крчева. Парень ее не замечал. Его обуяла пьяная страсть к разрушению. В конце концов на него набросился хозяин дома. Он кое-как пришел в себя, неожиданный оборот проветрил ему мозги, а испуг и удивление заставили встряхнуться. Это вам не драка в корчме! Не смотреть же равнодушно, как пришелец крушит его обстановку. Он попытался вытолкать парня из горницы. Не тут-то было. Тот схватил табурет, поднял его высоко над головой, сбив при этом люстру: «Еще шаг, папаша, и я размолочу ваш музыкальный комбайн, а потом и ряшку, понятно?» – Приемник был дорогой, не самой лучшей марки, но все равно стоил кучу денег. При мысли, что этот подонок одним махом может его уничтожить, Беньямин Крч начисто отрезвел. Выбежал из горницы и через кухню метнулся во двор. Юлия попыталась его задержать:

– Ты куда, осел безмозглый, хочешь оставить меня с этим психом?

– Тебе надо тут побыть, – испуганным, жалким голосом простонал Беньямин Крч. – Не оставляй его в доме одного. Я приведу подмогу. Надо кого-нибудь найти! Разве с этаким сладишь?

Парень выкамаривал минут десять, возможно – дольше, но вряд ли кто в такой момент думает о времени. Отвел душу и сразу же остыл.

– Простите, мамаша, – сказал он уже в дверях. – Может, я и ошибся. – И поспешно вышел. Ночь поглотила его, а дождь смыл следы с поверхности земли.

Через минуту Юлия Крчева, немного опомнившись, выбежала во двор и кликнула мужа. Никто не отозвался. «Ну не трус ли? – про себя бранила она Беньямина. – Спрятался, как заяц в норе, как крыса, а еще говорит: позову подмогу! Знаю, как ты позовешь! Видать, у самого полные штаны, паскуда! О господи, почему мне суждено было выйти замуж за такого слабака! Ведь меня тут могли убить, могли обокрасть или дом поджечь, а муженек как ни в чем не бывало пристроился где-нибудь в свинарнике!»

Она вернулась домой, окинула взглядом разгромленную горницу. «Словно после татарского нашествия!» – вспомнилось что-то из давних уроков истории. Груда стекла и фарфора, сломанный табурет, кринки с отбитой глазурью, разбросанная одежда. Разве это уберешь? Не позвонить ли в милицию? Страх отступил, осталась, правда, злость, но голова работала трезво. Что за мразь, врывается в чужой дом – подай ему Алису! – и выкидывает этакие кренделя! Какое разорение! Кто мне за все заплатит, кто возместит убытки?! А чего стоит Бене, ничтожество, да и только! Я всегда говорила, что он никчема! Нализаться – это пожалуйста, но больше от него ничего не жди! Разве на такого мужика можно положиться? Забился в какую-нибудь щель и притаился как мышь.

Потом вспомнила, что собиралась позвонить в милицию. Набросила на плечи дождевик и выбежала из дому. Даже двери не заперла. Хуже все равно ничего не случится. Что может быть хуже?

У соседей, живших выше по улице, еще не спали.

Приход Юлии не обрадовал хозяев. «Ох уж эта баба! – покосился на нее сосед, оторвавшись от телевизора, – и ночью не даст покою! Ей бы только с утра до вечера трещать, по телефону, а мы за нее плати… Но тут до него долетело слово „милиция“, он навострил уши – даже злость прошла: что этой женщине нужно от милиции в такой поздний час? Сосед в стоптанных шлепанцах шастал по кухне, а Юлия Крчева прямо-таки прилипла к телефонной трубке.

– Дайте нам свой адрес, – сказал дежурный, когда Юлия вкратце объяснила, что произошло, – мы вам позвоним, проверим, не розыгрыш ли это, а уж тогда приедем…

У Юлии чуть не выпала трубка из рук.

– Что еще за розыгрыш? Вы слышали, что он сказал? Я – и вдруг розыгрыш! Мне все в доме перевернули вверх дном, а они – розыгрыш! Тут не знаешь, на каком ты свете, а они вот как! Где же тут справедливость?!

Вскоре раздался звонок.

– Все в порядке, – сказали из милиции, – посылаем к вам патруль. А того типа… как-нибудь задержите…

– Легко сказать – задержите! – причитала Юлия. – Откуда мне знать, где он сейчас, куда побежал?

– Узнаю нашу милицию! – поддержал ее сосед. – Люди добрые, поймайте нам преступника, а наручники мы уж и сами наденем! Вот чего бы они хотели!

Не прошло и четверти часа, как перед домом Юлии Крчевой остановилась милицейская машина. Двое парней в форме нехотя вылезли на дождь. История о незнакомце, разгромившем дом и ничего не укравшем, казалась им притянутой за уши. «Скорее всего, какая-нибудь семейная ссора, – решили они по дороге, – хозяйка – паникерша, небось сама во всем виновата, а теперь не знает, как выкрутиться… Вечно так: легавые, легавые… но чуть что – сразу звонят в милицию! Да тут еще проклятый холодный дождь…»

Войдя на кухню, милицейские на мгновение остолбенели.

– Вот это да, – ахнул один из них. – Красивая работка! Отличная! Мамаша, мы должны составить протокол. Дом и обстановка застрахованы? Хоть это в порядке! Ваш незнакомец здорово тут потрудился, наделал вам убытку на несколько тысяч.

Милиционер подозревал, что хозяйка присочинила про нападение – или как еще его назвать? – чтобы избавиться от старой рухляди и получить денежки по страховке, но высказать такое предположение вслух не посмел, а потому сказал:

– Не вешайте голову, мамаша. Госстрах о вас позаботится. А мы займемся делом. Снимем отпечатки пальцев. Вы ни до чего не дотрагивались? Дотрагивались? Очень жаль, это усложнит нашу работу. Но если тот негодяй не был в перчатках, надеюсь, кое-какие следы мы обнаружим. Ну что ж, коллега, начнем, а вы, мамаша, тем временем попытайтесь припомнить, как выглядел ваш гость.

У Юлии Крчевой поминутно темнело в глазах. Чем отчетливее она уясняла себе положение дел, тем тяжелее становилось у нее на душе. А молодой милиционер был разговорчив, ни на минуту не закрывал рта, требовал от нее постоянной сосредоточенности. Помнит ли она, как выглядел «гость»? Помнит, что промок он до нитки, а возможно, и подвыпил, вот и все – скажи она больше, это уже были бы домыслы. А ей не хотелось сочинять, да и вообще думать, уж поскорей бы милиционеры убрались. Если бы ей не нужна была бумага для страхкассы, она бы даже пожалела, что их вызвала, да разве бросишь столько добра на ветер, без возмещения ущерба?

– Вы одна тут, мамаша? – спросил милиционер.

– Одна как перст, мужа нет дома, – отвечала Юлия Крчева. – Пошел за подмогой, паскуда, когда этот хлыщ тут безобразничал, и до сих пор не вернулся, пьяная образина, опять где-нибудь валяется, вот какие вы, мужчины, бессовестные, одна морока с вами!

Молодой милиционер сделал строгое лицо, подозрительно посмотрел на Юлию Крчеву:

. – Говорите, пошел за подмогой и до сих пор не вернулся?

– То-то и оно, что не вернулся. Говорю, как есть.

– Пьяный был?

– В стельку.

Милиционера разговор начал интересовать. А возможно, он задавал вопросы, чтобы скрыть свою беспомощность, авось за что-нибудь наконец уцепится.

– А вам это не кажется странным?

– Нет! – отрезала Юлия. – Когда мужик нажрется, как сапожник, всего можно ожидать.

– Значит, ваш муж был пьян.

– Я же сказала – был! Как съездит в этот треклятый окружной центр, непременно там налижется. Сущая свинья!

– Словом, вам с ним одно мученье.

– Еще бы не мученье! Разве это мужчина? Никакой радости от него не видишь…

– Выходит, так, – размышлял вслух методой милиционер. – Не хватает сразу двоих. Возьмем отпечатки пальцев и составим протокол. Не помешает звякнуть шефу.

– Звякните, – согласился его напарник, возясь с отпечатками пальцев.

Шеф никакого интереса не проявил. Еще и рассердился.

– Пьяного мужа найдете в корчме, если там еще не закрыто, – кричал он в трубку, – а второго, этого парня, коли он не из их села, ищите на станции, на автобусной остановке, в корчме – где-нибудь да отыщете! Не может такой лоб провалиться сквозь землю! А коли ошивается у какой-нибудь крали, застукаем его утром!

О девице, из-за которой, собственно, и загорелся весь сыр-бор, они забыли. Якуб Калас сразу это отметил, и собственная сообразительность польстила его самолюбию. Проницательный ум в таком деле ничем не заменишь. Проницательный ум и хороший нюх. ОНА осталась в тени, а ведь, пожалуй, именно разговор с ней мог бы кое-что прояснить. Два милиционера, составлявшие протокол, о ней даже не спросили. Якуб Калас серьезно ставил это им в вину. Дело, безусловно, развивалось так, что о ней могли и забыть, их занимали другие обстоятельства, немало пришлось повозиться и с описью испорченного имущества, с поисками следов, которые вывели бы их на неизвестного хулигана, однако Якуб Калас упрямо возвращался к мысли, что нельзя было не поинтересоваться и женщиной, ради которой в этот медвежий угол приехал городской щеголь из самой Братиславы. Ради обыкновенной гусыни он бы такой путь не отмахал! Правда, нельзя не похвалить ребят за отличное описание того, каким они застали дом, – словно из жалости к Юлии Крчевой постарались, чтобы она получила по страховке как можно больше. Якуб легко мог себе представить, как они потели над этой бумагой, даже не подозревая, что самое страшное скрывает не дом с покалеченной мебелью, а размытый дождем двор. Возможно, какое-то шестое чувство или зачатки профессионального опыта нашептали им позднее, что перед поисками в селе не худо бы осмотреть все вокруг дома. Юлии Крчевой уже не терпелось выставить милицейских, но те вошли в раж: коли уж мы здесь, осмотрим все, как положено. Слонялись вокруг дома, по двору. Сходить с бетонированной дорожки не хотелось, но неожиданно луч карманного фонарика выхватил какую-то. можно сказать, не совсем привычную для деревенского двора кучу близ забора, отделявшего участок от соседнего. Милиционеры присмотрелись – и по их спинам пробежал холодок. Забыв про грязь, они бросились к тому месту…

Позвони они снова шефу, тот обрушил бы на них поток брани, но в конце концов похвалил бы. И все же они не решились. Один раз за вечер оторвать старика от телевизора – еще куда ни шло. Теперь же лучше соединиться с окружным отделением. Дежурный охотно вызвался связаться с шефом. Тот обругал и его, однако велел прислать машину. А вскоре позвонил, что выезжает на своей. Не захотел терять времени. Важно было поскорее все самому увидеть. Ведь на дворе в грязи был обнаружен сам хозяин дома. Застывший, мертвый.

– На убийство не похоже, – сказал шеф, но все равно был доволен, что ему доложили. Пока тебя вызывают по каждому пустяку, ты живешь. Придет время, когда без тебя будут решать и более важные случаи, но тогда считай, что тебя уже нет! Живой покойник – это тот, без кого легко обходятся.

– Теперь, – сказал он, – вызывайте врача. Нашего. Не имею желания вступать в дебаты с деревенским костоправом.

В нем проснулся Великий Шеф. Каждое дело превращало его в Великого Шефа. Преступник должен быть обнаружен, а это под силу лишь людям решительным, энергичным. Подчиненные всегда считали, что он преувеличивает свою незаменимость, однако зачем лишать его иллюзий? Ведь иных иллюзий шеф не питал. На службе он, как нигде, чувствовал себя в своей тарелке.

В ожидании врача Беньямина Крча накрыли полиэтиленом. Шеф рассудил, что хозяин приготовил его для теплицы, и недовольно бурчал под нос, мол, таким, как он, приходится довольствоваться жалованьем, а кое-кто из деревенских загребает денежки лопатой на огурцах, стручковом перце, помидорах да на всяких фруктах и кореньях. Не найдя, на ком сорвать злость, он раскричался на подчиненных и в конце концов приказал увести Юлию Крчеву в дом. Парни рады были убраться подальше с его глаз. Юлия голосила за дверью кухни. Шеф мок, стоя над трупом. Он был на деле, и профессиональная гордость повелевала ему не замечать мелких неприятностей.

Якуб Калас не знал результатов вскрытия, наверняка с ними не ознакомили и Юлию Крчеву. Что-то они темнят, решил старшина. Но это его не обеспокоило. Наоборот, утвердило в прежних предположениях. Что ж, обойдемся и без протокола вскрытия. Во время похорон Калас сам внимательно осмотрел труп Беньямина Крча, больше ему ничего и не требовалось. По тому, что он увидел, можно было безошибочно судить, что смерть от удушья – версия приемлемая, пожалуй, лишь для успокоения вдовы. Хотя перед смертью Беньямина действительно вырвало, отчего и возникло удушье, но, прежде чем он свалился в грязь на собственном дворе, что-то должно было произойти, что-то, о чем начальник угрозыска не желал говорить. А может, просто не счел нужным. Зачем посвящать в дело стареющего, преждевременно вышедшего на пенсию работника милиции? М-м-да, но вернемся к нашей истории…

Как только был закончен осмотр трупа и его послали на вскрытие, милиционеры принялись за поиски неизвестного молодого человека. Лило как из ведра, село словно вымерло. Рыскать по нему – не слишком большое удовольствие. В корчме никого постороннего не было, в кафе местного футбольного клуба тоже. Субчика обнаружили только в станционном зале ожидания. Дрожа от холода, он ежился возле погасшей печки.

В окружном отделении милиции, куда доставили задержанного, выяснилось, что это фотограф из популярного иллюстрированного журнала, с Алисой, девицей, которой до сих пор никто не заинтересовался, он познакомился на какой-то вечеринке. Естественно, уже не помнил – где и когда, а милиционеры и не настаивали. С такими «провалами памяти» им приходилось сталкиваться довольно часто. Зато как бы в свое оправдание молодой человек заявил:

– Не могу же я вести учет всем случайным знакомствам! Красотки приходят и уходят. Нам, мужчинам, вообще нелегко. На иных из нас девушки так и вешаются. Только узнают, что у тебя интересная профессия да еще водятся деньжата, – клещами не оторвешь! Устоять против такой девицы – это вам не фунт изюму!

Его широкие воззрения на жизнь, сдобренные воспоминаниями о сорванных цветах удовольствия, не расположили к нему шефа, скорее наоборот – настроили недоброжелательно. Он бы с радостью накостылял этому пустобреху по шее, сбил бы с него наигранную браваду. Но вовремя взял себя в руки. Даже предложил промокшему хлюпику сигарету. Это была обыкновенная «Быстрица». С ее помощью шеф проверял психическое состояние своих подопечных – хулиганов, драчунов и ворюг. Молодой человек жадно к ней потянулся, будто ему предложили «Мальборо» или «Кинг сайз». Говорил он сбивчиво, бессвязно, точно пытаясь заглушить дурные предчувствия, вызванные загадочным молчанием собеседника.

– Видите ли, уважаемые, я журналист, вот мой документ, прошу убедиться, то есть фоторепортер, что в общем-то одно и то же – оба делают газету… Могу вас заверить, мне очень неприятно, что я вел себя так у этой дамочки, да, признаю, я поступил глупо, зря полез на рожон, не сдержался… Со мной никогда еще такого не случалось… Попадаешь в разные переплеты, но надо владеть собой, держать нервы в узде – в нашей профессии без этого нельзя… Тут, правда, дело касалось не работы, а личной жизни, моей личной жизни… Но все обернулось как-то очень уж неожиданно, никогда еще ничего похожего со мной не бывало, а все она, Алиса… Да, главное – Алиса и алкоголь, такой приятный албанский коньячок, не знаю, известна ли вам эта марка… Признаться, я прямо-таки сгорал от нетерпения… Такую девушку, как Алиса, не каждый день встретишь, хотя с женщинами я умею обращаться, правда, это к делу не относится… Понимаете, Алиса – не обычный ресторанный тип, с первого взгляда в ней видна культура, а это у таких женщин особая редкость, они не жеманятся, хотя и культурные; провести с такой женщиной вечер – одно удовольствие. И они, естественно, не безупречны, стоит выпить с такой бокальчик, как культура с нее живо соскакивает, и сразу видно, что у нее на уме… Не хочу утверждать, что у Алисы были какие-то задние мысли, но кое-какие признаки этого наблюдались. Но сейчас важно другое: я и теперь убежден, что женщина, которой я переворошил курятник, – мать этой крали, так что я, собственно, и не должен особо перед ней извиняться, какие тут могут быть угрызения совести, ежели тебя обвели вокруг пальца, сделали из тебя идиота, барана, посмешище…

– Вы ошибаетесь, – остановил его начальник окружного отделения милиции. Болтовня этого субъекта вызывала у него отвращение. Тут уже переставало действовать правило, что задержанного нужно первым делом «разговорить». Этот наплел с три короба, видно, понадеялся на свое красноречие, решил взять их измором, доконать своим монологом. Шеф с удовольствием сказал бы ему: «Дорогой мой, намотайте себе на ус: терпеть не могу всяких суперменов, которые любят задирать нос, а только прижмешь их каким-нибудь фактиком к стенке – вмиг скисают». За нынешнюю ночь шеф разжился несколькими такими фактиками, но пока не хотел пускать их в ход, еще не настало время.

– Что ж, – согласился фотограф, – может, я и правда ошибаюсь. Вы наверняка больше насчет этого в курсе. Ведь милиции всегда все известно. Я с самого начала подозревал, что эта девица водит меня за нос. Сперва затащила в винный погребок и заставила раскошелиться, потом захотела, чтобы я раздобыл для нее картину – понимаете, у меня кое-какие связи среди художников, при моей профессии иначе нельзя, а она мечтала приобрести оригинал. Мне бы сразу скумекать, что все это чистый блеф! А я-то принял ее за порядочную – и влип. Недаром говорится: не доглядишь оком, заплатишь боком…

– А не кажется ли вам, что вы слишком много сваливаете на девушку?

– Я сваливаю?! – Фотограф вытаращил глаза. – Если вы так истолковываете мою искренность, мою готовность сотрудничать с вами, то пожалуйста – могу и помолчать. Я полагал, для милиции важно, чтобы я рассказал все как было…

– Безусловно, важно, – согласился начальник отделения. – Но в данный момент у меня есть основания думать, что вы с такой готовностью и так пространно рассказываете об этой Алисе, скорее всего, потому, что ее вообще не было.

– Не было?! – возопил фотограф, и начальник сразу понял, что это не фальшивый жест. – Выходит, я вру?! Конечно, вы можете так думать! Или это у вас особый подход? Вот уж никогда не предполагал, – он покрутил головой, – что милиция применяет подобные приемы! Но тогда объясните, зачем меня в такой гнусный дождливый вечер занесло в эту дыру?

– Например… – Начальник на мгновенье запнулся. А есть ли смысл продолжать в том же духе? Ясно: весьма странный визит фотографа в село ни в коей мере не связан со смертью Крча. И все же шеф сказал себе: «Э, чего там, уж коли этого типа сцапали и придется коротать с ним ночь, стоит с него хотя бы спесь сбить». – Например, чтобы участвовать в убийстве!

Он пристально взглянул на фотографа. Так, игра окончена. Молодой человек свесил голову и больше не мог произнести ни слова. Весь затрясся, а когда поднял глаза, лицо его было белым как мел. Он попросил сигарету.

– Чуяло мое сердце, что меня ждет какое-то свинство! – цедил он слова сквозь крепко сжатые зубы. – Всю жизнь я был неудачником! Выходит, эта шлюха притащила меня сюда, чтобы впутать в грязную историю!

– Во что она хотела вас впутать?

– Вы говорите – кого-то убили…

– У вас есть конкретные подозрения? – спокойно задавал вопросы шеф. – Девушка вам что-нибудь рассказала? Из чего вы сделали вывод, что ей что-то известно?

– Нет у меня никаких подозрений, – лепетал молодой человек. – Я не занимаюсь слежкой, ни о чем не расспрашиваю и ничего не знаю.

– Выходит, вы просто попались на удочку, – вслух размышлял начальник. – И часто это с вами случается?

Фотограф пожал плечами:

– Не понимаю вашего вопроса.

– Я хотел бы знать, часто ли с вами случается, что вы вот так влипаете в истории с женщинами?

– Ну нет! – гордо возразил фотограф. Видно было, что упоминание о женщинах частично вернуло ему утерянное самообладание. – Такое со мной впервые! В первый и последний раз, за это вам ручаюсь!

– Между прочим, – попытался начальник подойти с другого конца, заметив, что его «клиент» в негостеприимном помещении окружного отделения почувствовал себя уж очень «по-домашнему», – вы могли бы нам доказать или хоть как-то подтвердить, что сегодня ночью… точнее, вчера вечером ехали из Братиславы в Важники? У вас хоть сохранился билет?

– Билет? – Фотограф беспомощно развел руками, потом стал шарить в карманах и наконец сказал: – Билеты покупала Алиса.

Начальник вытянул губы, точно собирался присвистнуть:

– Получается, девушка была в вас заинтересована. Иначе зачем ей покупать вам билет?

– Денег у Алисы всегда достаточно, – с готовностью объяснил фотограф.

– И вы ими пользовались.

– Я? Ну, знаете! К оскорблениям я не привык! Эта шлюха выкачивала из меня монету, где только могла. Не стану скрывать, пару раз я ее щелкнул и охотно платил, когда было чем. Но ее деньгами я никогда не пользовался. Я джентльмен, с вашего позволения. Без гроша в кармане к женщине не полезу!

– Вполне разумно, – усмехнулся начальник. Этот парень на ободранном казенном стуле даже начинал ему нравиться. Ничего не скажешь, забавный тип – пустомеля, фотограф, репортер, выдает себя за важную птицу, чистая богема! Болван порядочный, и я его прижму! – Из всего, что вы нам тут наговорили, вытекают две возможности. Первая: что вы несчастная жертва какой-то девицы, которая хотела за ваш счет попользоваться жизнью, а потом по непонятным причинам исчезла, и вторая – что вы все это выдумали. По-моему, вторая версия вероятнее. Не было никакой девицы! Никто ее не видел. Никто о ней слыхом не слыхивал.

Фотограф словно примерз к стулу.

– Как это – никто? Да хотя бы люди в поезде, кондуктор… Она показывала билеты… Такой старый хрен, она показала ему билеты, а он ей: спасибо, душенька. Заспанный, глаза слезятся и тоже мне – «душенька»! Ни к селу ни к городу, верно? Разве положено на службе говорить «душенька»? Уж этот наверняка ее запомнил! Только глянул – и сразу слюнки потекли, знаю я таких любителей клубнички!

– Вы хотите, чтобы мы разыскивали какого-то кондуктора, расспрашивали пассажиров, которых теперь сам господь бог не отыщет? Чтобы мы передали по телевидению: «Просим уважаемых пассажиров, ехавших в поезде…»

– Вот именно! – просиял фотограф. – Выясните номер поезда – и легко найдете кондуктора.

– Обойдусь без ваших советов! – прикрикнул на него начальник. Этот неожиданный окрик положил конец мирной, почти любезной беседе. – Я лучше вас знаю, что надо делать. И еще я знаю, что, пока мы тут развлекаемся с вами россказнями да байками, в Важниках лежит мертвый человек, и многое тут вызывает подозрение. И обстоятельства его смерти, и ваши ночные похождения! Один вы, драгоценный мой, там болтались, а теперь пудрите нам мозги какой-то бессмыслицей! Девушка у него, видите ли, исчезла! Кто она и куда исчезла? Не испарилась же! И что это за девица, если ни с того ни с сего оставляет вас мокнуть под дождем? Вошла во двор – ладно, а дальше? Ну, что было дальше?

Плечи у парня обвисли. Не будь он таким заторможенным – то ли от усталости, то ли от простуды, – он бы пожалуй, расхныкался.

– Что ж, арестуйте меня, – простонал он.

– Комедиант! – напустился на него начальник. – Обыкновенный циркач! Вполне представляю себе вас на сцене. «Арестуйте меня»! Вот вам чего захотелось! Разыщите-ка лучше сотенную. За ночлег в вытрезвителе.

– В вытрезвителе? Я не пьян, – заартачился фотограф.

– Я и сам знаю, что вы не пьяны, – устало проговорил шеф, – но согласитесь, обеспечить вам номер в гостинице мы не можем, а первый поезд до Братиславы отправляется только на рассвете. Или вы предпочитаете мерзнуть на станции?

– Лучше на станции. А сотенную я с большим удовольствием потрачу на ром.

– Как угодно. Продиктуйте моему коллеге описание девушки, прочтите и подпишите протокол и можете идти. Будьте готовы к тому, что мы вас еще пригласим. Геройство в доме Крчей недешево вам обойдется. Полагаю, суда вы не избежите. А возможно, понадобитесь нам и в связи с найденным трупом.

– Убытки я охотно возмещу! – с готовностью пообещал фотограф. – Но что касается того человека… хотелось бы, чтобы мы с вами поняли друг друга… того, который побежал искать подмогу и был в стельку пьян… С этим я предпочел бы не иметь ничего общего! Понимаете, не желаю, чтобы меня впутывали в эту историю! Ведь я там всего лишь немного покуролесил и вмиг слинял. Кинулся куда глаза глядят…

– Мы еще выясним, что вы там натворили… Будьте спокойны, все выясним. Даже то, что вам только снилось. А теперь – ступайте!

Поведение начальника Якубу Каласу нравилось. И вот почему. Во-первых, он действовал ловко: помытарил чванливого репортеришку и отпустил. Главное же – другое: шеф был одним из немногих работников милиции, с которыми наш герой начинал свой путь. Начальник окружного отделения – невелика фигура, но выше шеф и не стремился. Надо делать то, что умеешь. Не каждый способен приложить к себе точную мерку. Шефу это удавалось.

Разрешите представиться: старший лейтенант Милан Комлош. На гражданке я, возможно, до руководящей должности и не дотянул бы. А тут у меня и приличное жалованье, и даровая одежа, зато куча дел и забот со всякими проходимцами и постоянный риск, что какой-нибудь «доброхот» стукнет тебя по башке. Веселенькая, расчудесная жизнь! Детей я вырастил, жена сидит дома, правит хозяйством и вышивает, а я помаленьку начальствую. Усердия к службе и силенок пока хватает. Работу свою люблю. К форме привык. Слушаю глупые анекдоты о милиционерах и спасаю тех, кто больше всего нас честит. Такова жизнь! Диалектика.

«Веселая душа этот Комлош», – размышлял Якуб Калас, и неприятно ему стало, что не может он так же думать и о начальнике окружного угрозыска лейтенанте Вране. Этот из иного теста. Слишком уж высокого о себе мнения! Еще молоко на губах не обсохло, а уже думает, будто он такой умный, что любого заткнет за пояс. И пускай, чем бы дитя ни тешилось… Возможно, мешала разница в возрасте, но с лейтенантом Враной бывший участковый не находил общего языка. Да и не старался. Зачем? «Мы уж как-нибудь дотянем свой век в роли старой полевой жандармерии, – шутил Калас с сослуживцами, – а над всякими новшествами пускай себе ломает головы молодежь». Нет, Якуб Калас вовсе не консерватор, но и он довольно точно определял меру своих способностей. Да к тому же был немного ленив. Учиться, знакомиться с новыми методами работы – это уже не для него. По горло хватало той теории, которую он обязан штудировать по долгу службы. «Мы должны поднять свою работу на такой уровень, чтобы от нас не укрылся ни один преступник», – любил повторять начальник на каждом занятии. Теперь Калас свободен от этой обязанности. У него вообще нет никаких обязанностей. Самая важная из теперешних его забот – инсулин в ампулах и кристаллический да кусочек сахару в металлической коробочке вместе со справкой о диабете. Оставалась обязанность жить, избегая самого худшего. Что, если ему удастся дожить до глубокой старости, когда руки уже не будут его слушаться?… Об этом лучше не думать. Беньямин Крч кончил гораздо хуже. Здоровый мужик – и вдруг нате вам: помер.

«Я должен выяснить фамилию и адрес того вертопраха», – сказал себе Якуб Калас, еще не успев как следует успокоиться. Проще всего обратиться прямо к Комлошу, старый товарищ наверняка не откажет в небольшой услуге, хотя и удивится, зачем Каласу эти сведения. Но старшину на пенсии точно какая-то муха укусила. «Позвони, братец, позвони… – зудела эта зловредина. – Сними же трубку, позвони лейтенанту Вране, спроси у гордого командира следователей, у самого осведомленного лица, не обходи его, пускай он лично от тебя узнает, что ты работаешь на собственный страх и риск, играешь в детектива… может, хоть это его расшевелит». Якуб Калас подчинился внутреннему голосу. «Ладно, будь по-твоему, – сказал он бледному отражению в зеркале, – позвоню!»

Лейтенант Врана не пришел в восторг:

– Я понимаю, Калас, дома вам скучно, но почему вы обратились именно ко мне? Я только недавно вернулся из поездки, до смерти устал, кроме того, у меня гости, хочется поговорить с ними.

Якуб Калас слушал его со снисходительной улыбкой.

– Мне очень неприятно, товарищ лейтенант, что я позвонил в неподходящий момент. Сами понимаете, когда весь день сидишь один, времени не замечаешь. Поверьте, если бы я знал, что помешаю, я не позвонил бы. С моей стороны вообще негоже, да только – вы ведь меня знаете – люблю обращаться с вопросами к людям сведущим, а в данном случае лучше всех мне поможете именно вы. То есть могли бы помочь… хотя, конечно, я потревожил вас не вовремя, нехорошо мешать человеку, задерживать его, что подумают ваши уважаемые гости!.. Я бы мог зайти и в отделение, положим, завтра, а? Или попозже? Когда вам будет удобней?

– Хорошо, Калас, зайдите, – согласился лейтенант Врана и наверняка понадеялся, что легко от него отделается. – Завтра до обеда загляните ко мне в кабинет. Я буду ждать вас, скажем, в одиннадцать.

– Идет! – Якуб Калас вполне натурально разыграл радость. – Все-таки вы, лейтенант, отличный парень. А люди говорят: любит отбрить! Завтра я к вам загляну. Так будет лучше всего, хотя, конечно, дело-то пустяковое, его бы можно решить и сразу, в одну минуту, и мне не пришлось бы тащиться в окружной центр…

Якуб Калас с наслаждением подбирал слова, выстраивал их в фразы, одно за другим, тянул резину, играя у лейтенанта на нервах. Учись, юноша, терпение – великое искусство, выслушай старого чудака или отшей как-нибудь половчее! Знаю, ты бы с удовольствием от меня избавился, да как это сделать? У тебя гости, а перед гостями выказывать злость неудобно – как бы не подумали, что это их присутствие так тебя рассердило! И Якуб Калас пользовался случаем.

– Понимаете, товарищ лейтенант, речь идет о совершеннейшем пустяке, – повторил он. Начальник угрозыска, уже не сдерживаясь, заорал в трубку:

– Так выкладывайте, коллега, время дорого!

– Видите ли, мне необходима одна фамилия. Фамилия и адрес. Фамилия того типа, знаете, что набедокурил в доме Крчевой. Я заглядывал к вам по этому поводу, но вы – если помните, ведь я заходил совсем недавно – Пропустили мою просьбу мимо ушей. Я признаю, вы были правы. Однако фамилия и адрес мне все же необходимы. Видите ли, меня не покидает какое-то странное ощущение… вы ведь в этом деле специалист и должны меня понять…

– Ладно, – молодой следователь скрипнул зубами, этот звук долетел до Каласа даже по телефону, – я вам все скажу, с удовольствием скажу, только я ведь не ходячий справочник, прежде мне надо заглянуть в протокол.

– Вы очень любезны, лейтенант! – Якуб Калас наслаждался разговором. – Так я подожду.

– Что вы, Калас! – снова возмутился лейтенант Врана. – Вы говорите так, будто я ношу протоколы домой! Они в канцелярии, под замком и печатью! Вы меня удивляете, Калас!

– В таком случае, – продолжал улыбаться Якуб Калас, – пожалуй, надо бы спросить у дежурного. Если можно, я положу трубку, немного обожду, пока вы уточните, а потом, скажем через четверть часика, перезвоню вам.