Текст книги "Путешествие вокруг дикой груши"

13

В воскресенье утром дождя уже не было. Сквозь облака проглянул бледно-желтый диск солнца и тут же скрылся за набежавшим обрывком тучи. Солнце словно бы подмигнуло мне. Кругом все затихло. Странно было, что наверху облака беспрестанно двигались, а внизу, на земле, царил полный покой. Такой тишины я давно не слышал. Ядовито-зеленые стебли плюща, стискивая в железных объятиях ствол уксусного дерева, упрямо карабкались вверх, а капли дождя, перескакивая с одного маслянисто блестящего листика на другой, спускались вниз… так, прыгая по зеленым ступенькам, они достигали земли, где воды уже и без того было достаточно. Она блестела и на газонах, и на бетонных дорожках, мокрые ленты которых взбирались по склону и устремлялись к воротам.

Я стоял у окна.

На улице, за воротами, тоже все было тихо. По хриплым захлебывающимся звукам канатки можно было отсчитывать время. В воскресенье утром ее вагончик поднимался на гору лишь каждые полчаса.

Из кухни донеслось приглушенное позвякивание посуды. Потом распахнулась входная дверь, и на дорожку в халате и в туфлях на босу ногу, с растрепанными волосами выскочил мой отец. Добежав до почтового ящика, он вынул газеты и опасливо, боясь поскользнуться, затрусил назад. Заметив меня, он приветственно махнул свернутыми в трубку газетами и скрылся за дверью.

Я стоял еще долго. Тянул время. Думал о том, что стоит мне отойти от окна, умыться, одеться – и начнется этот проклятый день, который спутает, поломает, разрушит все, что до этого шло так гладко, весело и легко.

Скрестив руки на груди, я стоял, прижав лоб к стеклу. От дыхания окно запотело, я рисовал на нем пальцем, потом снова дышал и опять чертил линии.

За спиной проскрипела дверь. Я оглянулся и увидел бабку с двумя пустыми кружками в руках. Каждый вечер она наливала в них воду и уносила в их спальню.

– Здравствуй, Дюрика, – улыбнулась она, проходя мимо меня по комнате.

Я поздоровался.

– Одевайся скорей. Скоро гости придут.

Не взглянув на нее, я отвернулся к окну. Пятно на стекле мало-помалу таяло, и каракули мои вместе с ним. «Все кончено», – подумалось мне.

Я умылся, аккуратно оделся, убрал постель и, завалившись с книгой на диван, углубился в чтение.

Было уже около полудня, когда у ворот скрипнул тормозами первый автомобиль. В окно я увидел, как выпрыгнул из него шофер и, бегом обогнув машину, открыл задние дверцы.

Сперва из машины выбрался коренастый мужчина, затем – худощавая женщина. И остановились в ожидании. Женщина, заглянув в машину, что-то сказала. Чем-то, быть может посадкой головы, она показалась мне очень знакомой. Наконец распахнулась и третья дверца, и из машины с достоинством вышла сидевшая на переднем сиденье Ева. На ней было синее платьице с белым воротничком и белые гольфы. Они о чем-то заспорили. Ева заглянула в сад и капризно тряхнула головой. Худощавая женщина подошла к ней ближе, и тут, когда они уставились друг на друга в упор, зло сверкая глазами, я увидел, насколько они похожи в каждом своем движении.

Водитель тем временем сел за руль и ждал чего-то, не выключая двигателя. Они остались втроем. Наконец, подталкивая Еву, двинулись вниз по дорожке.

Я отскочил от окна, плюхнулся на кровать и, отвернувшись к стене, закрыл глаза. Сейчас меня арестуют? Или это они к нам в гости пожаловали? Тогда почему ждет машина? Они ведь живут рядом с нами, только вход с другой улицы! Зачем машину оставили? Кого она ждет?

Неужто и правда меня?.. Я сжался в комок. Откуда-то издали, как сквозь вату, донеслись слова матери, она звонко приветствовала гостей. Потом стукнула входная дверь, они вошли в гостиную. А машина как будто отъехала! Я глянул в окно, но с кровати ворот не было видно. Я вскочил, посмотрел. В самом деле отъехала…

Из груди моей вырвался вздох облегчения. Ноги дрожали. Я рухнул опять на кровать, обхватил колени руками, однако дрожь не унялась.

Машины теперь подъезжали уже одна за другой. Слышался скрип тормозов, моторы стихали, хлопали дверцы, затем ворота, опять заводились моторы, раздавались шаги, перед моим окном проплывали тени, потом доносились приветственные возгласы гостей и грохот отодвигаемых в гостиной стульев…

В другое время все эти звуки показались бы мне самыми заурядными, но сейчас они наплывали, сливались друг с другом. Все казалось знакомым, уже пережитым однажды. Видимо, потому, что я ждал этого.

Я не знал, где мне спрятаться. Как улизнуть от них. В саду лужи. И на чердак не подняться – заметят.

Так я и лежал, пока ко мне не заглянула мать.

– Может, все-таки выйдешь? – проворчала она.

Я прикинулся, будто сплю. Она потрясла меня за плечо.

– Что ты делаешь здесь? Все уже собрались! А граф Тиль, видите ли, заставляет себя ждать! Это как понимать?!

Я сменил выражение лица.

– Ну ладно… иду… не кричи…

Мать взглянула на меня успокоенно и сказала:

– Дети в зимнем саду, пойди к ним.

Перед тем как войти, я опять сменил маску. Попробовал улыбнуться.

– Привет! – крикнул я.

Ева сидела ко мне спиной в плетеном соломенном кресле и, уставившись в одну точку, смотрела в сад. Мальчишки Пожгаи стояли над моими разбросанными игрушками, старший пинал детали конструктора.

– Ты зачем их пинаешь?

– Низачем, – сказал он, пыхтя и оттопырив до самого носа губу.

– Это же не твое!

– У меня еще больше игрушек…

Я промолчал. Внимание мое было приковано к Еве. Я знал, что придется с ней говорить. Избежать этого было никак невозможно. Либо я сейчас подойду к ней, либо просто сбегу… Но бежать было некуда. Я спиной ощущал на себе колючий взгляд матери.

– Привет, – сказал я, шагнув к Еве.

Она молча кивнула.

Мальчишка как ни в чем не бывало продолжал пинать мой конструктор.

Я рассерженно повернулся и только теперь заметил, что в углу, под огромным фикусом, сидели девчонки Унгвари. Тощие, молчаливо-надменные, они напыжились в своих диковинных платьицах и только глазами постреливали в мою сторону.

– Привет, – крикнул я им. Они что-то прошепелявили, но я не расслышал. Не идти же мне к ним, подумал я и отвернулся к Еве. Ни за что к ним не подойду. Девчонки стали шушукаться. Тогда я пожал плечами и вообще повернулся спиной.

– Привет, – еще раз сказал я Еве.

Она промолчала, только глаза вскинула.

– Ты сюда как попала?

– На машине приехала, – язвительно ответила Ева.

– В гости, что ли?

– Если не против, то да.

– Не сердись.

– Ты меня оскорбил.

– Не сердись, ну.

– Ты мне надоел, и все остальные тоже. Я отсюда сбегу.

– Я с тобой, – вызвался я, думая, что она обрадуется этой совместной акции.

– Ты останешься здесь. Потому что ты трус.

– Я не трус…

– Не подумай, что я уже все забыла. Просто на свете бывают вещи, которые приходится скрывать. Кстати, – добавила она словно бы между прочим, – я на тебя отцу нажаловалась…

– А давайте качели подвесим, – сказал один из мальчишек Пожгаи.

– Подвешивайте, – ответил я и вышел из зимнего сада.

14

Мне хотелось смеяться. Я знал, что она соврала. Решила меня испугать. Думает, я боюсь ее. Ошибается! И трусить я никогда не трусил. Драться я не люблю. Но это вовсе не трусость. Вот если бы я сбежал отсюда, это была бы трусость. Но я сильный и родителям смело в глаза могу посмотреть…

Тут я задумался. Будто туча, пронесся в сознании страх. А могу ли?.. А вдруг не врет?.. Вдруг и правда нажаловалась?

Вот войду я сейчас в гостиную, а отец ее встанет и скажет мне: «Собирайся. Нас ждет машина». Хотя ведь машина уехала. «Я тебя посажу!» – «Ты не сделаешь этого!» – закричит моя мать. Но он может. Потому что главнее. Вон и дом у них красивее нашего. В голове у меня все перепуталось, все вывернулось наизнанку, нервы сдали. Мне хотелось теперь только плакать. Но лечь я не смел, кто-нибудь мог войти ко мне в комнату. В любой момент.

Я куда-то поплелся.

Сидике… Сидике расскажу обо всем… Но тут из гардеробной меня окликнула мать. Она стояла на коленях перед шкафами с распахнутыми настежь дверцами. Вокруг громоздились кучи белья – скатертей, простыней, салфеток и полотенец. Мать выбрасывала из шкафов все новые и новые кипы.

Ее присутствие меня успокоило.

– Что ты ищешь?

– Да белую скатерть, чтоб ей провалиться! Ты не видел? – взглянула мать на меня.

– Нашла кого спрашивать.

– Да я так спросила, на всякий случай, – до пояса скрывшись в шкафу, пробурчала она, потом вскрикнула, потеряв терпение: – Как сквозь землю проклятая провалилась! Зови бабушку!

– Сейчас позову, – сказал я и двинулся было с места, но мать задержала меня.

– Нет, нет, нет, лучше я! А ты Сидике позови.

– Хорошо.

Она была в кухне. Стоя в облаке пара над огромной кастрюлей с кипящей водой, давила в нее галушки.

– Сидике, поди на минутку, тебя мама зовет… – сказал я.

От непривычно мягкого тона она смутилась. Не знала, бросать ли работу, идти или сперва закончить.

– Дюрика… у меня галушки разварятся. Скажи, что я скоро приду.

Мать с бабкой стояли у ящика с грязным бельем. Его содержимое лежало у них под ногами. Обе, уперев руки в бедра, растерянно покачивали головами.

– Ну что? – повернулась мать.

– Сейчас придет, только галушки доварит.

– Это точно, – сказала бабка.

– Не знаю, не знаю.

– Ты вот всем доверяешь, а потом расплачиваешься!

– Да уж ладно вам! Зачем ей сдалась эта скатерть на двенадцать персон!

– Солдатик ее отслужит, они и поженятся.

– Мама!..

Мать задумалась, но не ответила мне. Во мне закипело отчаяние. Неправда это, она не могла украсть! Я внезапно почувствовал себя виноватым. Как будто это я украл скатерть… И почувствовал, что краснею. Нет, Сидике не могла украсть! Зачем ей? Я тоже не брал.

– Наверно, она завалилась куда-нибудь! – крикнул я возбужденно.

Бабка набросилась на меня:

– Дюри, ты покраснел, ты все знаешь!

– Ничего я не знаю.

Вошла Сидике. Мать – она стояла спиной к ней – заставила себя улыбнуться и повернулась к девушке.

– Вы, случайно, не видели белую скатерть, Сидике?

Та застыла в недоумении.

– Ну камковую, белую!

– Нет, не видела.

– Мы уж все перерыли, – встряла бабка. – Пропала…

– И Дюрика ее не видал…

– Среди белья, что вы гладили, ее не было?

– Нет, нет… Я бы запомнила…

– Вверх дном все перевернули, – сказала мать и разворошила кучу белья.

– Ее точно не было среди глажки?

– Нет, нет, уж поверьте…

До Сидике, похоже, только теперь дошло, что имела в виду старуха. Она побледнела.

– Если сожгли, то признайтесь лучше!

– Прямо не знаю, как теперь накрывать…

– Не жгла я… ее ведь там не было… – бормотала Сидике.

Меня охватило бешенство, я заорал:

– Да не гладила она скатерть, ее там не было!

Мать шагнула ко мне и вкатила мне оплеуху. Тяжелый перстень попал по губе, губа треснула.

– Получил? – прошипела она. – Будешь знать… когда можно орать!

Я уставился на нее. Ко мне подскочила Сидике, но бабка, вцепившись ей в руку, оттащила девушку в сторону.

– Ты украла. Поди для приданого себе присмотрела?

Я схватился за рот. Ладонь была вся в крови. Я машинально, не отдавая себе отчета, размазал ее по лицу. Во рту было солоно и отдавало железом.

– Да вы что… – прошипела мать. – Не смейте… – И отдернула бабку от Сидике.

А я направился было в ванную. Страх исчез. Мне стало все ясно насчет людей. Я их по