Текст книги "Дело Нотовича"

Итак, вот как сама газета определяет смысл своего сравнения, употребленного в статье № 354. „Характеризуя общие условия действий земельных акционерных банков“, газета сделала сравнение двух банков, а не с целью приписать Петербургскому банку те же и такой же важности преступления, какие возводились на Саратовский банк. Так оно и было, как вы видели, при разборе всего содержания статьи № 354.

Продолжая полемику дальше, газета ставит вопрос:

„Правы были мы или нет, сравнивая С.-Петербургско-Тульский банк с Саратовским? На этот вопрос вполне категорический ответ дает само опровержение правления С.-Петербургско-Тульского банка (напечатанное в предыдущем номере газеты, из которого тут же приводится выдержка). Само правление признает, – продолжает статья, – что, несмотря на отчеты и балансы, свидетельствовавшие о полном благополучии и процветании банка, невзирая на ежегодные выдачи дивиденда, действительное положение банка в 1887 году было очень близко к „ликвидации“ и „к сопряженному с нею полнейшему разорению акционеров“. Точно также сознается правление, что убытки, понесенные банком от раздачи мнимых дивидендов, до сих пор еще не покрыты вполне“.

Прошу обратить внимание на то, что цитированные сейчас строки имеют в виду С.-Петербургско-Тульский банк как за время до 1882 года, так и после этого года, и что к наличному составу правления, вступившему в 1882 году, положение банка, доведенного до близости к ликвидации, относимо быть не может, а могут принять на себя обвинители лишь ту часть заметки, где говорится о непокрытии убытков вполне! Следовательно, только упрек в этом непокрытии могут принять на себя наличные члены и председатель правления. Вот по поводу этого-то непокрытия убытков, происшедших от прежде выданных чрезмерных ссуд, и говорит непосредственно то место статьи, которое принимается за клевету со стороны Нотовича.

„Ясно, следовательно, что мы были правы, говоря, что Саратовский банк судился за неудачу, за крах, за то, что он не успел развить свои операции и при помощи их покрыть прошлые грехи и уголовные материалы“.

Теперь я прошу вас воздать честь газете, дать прочитанному и инкриминируемому месту статьи ее истинный смысл и только этим истинным, входившим в намерение автора и правильно им выраженным смыслом ограничить обязанность его ответа за напечатанные слова. Дело идет, очевидно, не о всей полноте преступлений и злонамеренностей, приписываемых Саратовскому банку, а единственно лишь о непокрытии убытков от чрезмерных ссуд. Только в объеме этого нарушения устава и для его осуществления употребляются те средства, которые перечисляются затем: фальшивые отчеты, дутые цифры, выдачи небывалых дивидендов и искусственно составленные общие собрания. В этом объеме и в этом строго вытекающем из содержания статьи смысле мы и принимаем ответ за приведенное место статьи и приведем наши доказательства истинности напечатанного.

Сама статья, продолжаясь, выясняет личный взгляд автора на то, что претив, банковских злоупотреблений употребление карательных средств не представляется спасительным средством. Таким средством может быть только более внимательный надзор за действиями правлений, тщательное посещение общих собраний, ревизия и гласность дела акционерных предприятий.

В этой части статьи находится одно место, которое оказалось возможным выкроить так, что и из него фраза вышла, как фраза клеветнического содержания, и в таком виде вошла в частную жалобу и в приговор суда. Вот это место в его полноте.

„Когда уголовные громы разразились над головами людей, виновных в том самом, что творится в С.-Петербургско-Тульском банке и в большинстве других акционерных компаний, мы стали на сторону присяжных (как известно, оправдавших обвиняемых по Саратовскому банку)“.

Всякий беспристрастный и не лишенный здравого смысла читатель поймет в этой фразе стремление оправдать деятелей Саратовского банка. Наши обвинители сделали из фразы сокращение, отбросивши в начале слово „когда“, и в конце, начиная со слов „и в большинстве“. Фраза оказалась сразу обидной для С.-Петербургского банка. Мы отстраняем от себя эту выкройку из слов статьи: мы хотим отвечать только за истинное содержание и смысл статьи.

Статья 13 номера оканчивалась словами:

„К оценке деятельности С.-Петербургско-Тульского банка по существу мы возвратимся в следующих номерах“.

Это было напечатано 13 января 1889 г.; 14 января появилась первая статья, относящаяся к такой оценке, а 18 была уже принесена жалоба на Нотовича.

Теперь, когда периодическая печать усилилась в числе своих органов, когда она, следуя требованиям времени, с лихорадочной поспешностью должна отвечать на запросы дня и отмечать современные явления, читатели привыкли относиться к напечатанному не с рабским доверием, а с критикой. Все понимают, что в спешной, ежедневной публицистической работе неизбежны промахи и ошибки и в фактах, и в мнениях, и в суждениях. Теперь, чтобы оклеветать сравнением, надо иметь малограмотных читателей, а таких статей о банках не читают.

Теперь я приступаю к разбору тех фактов, которые приведены в инкриминируемых статьях.

Я прежде всего обращусь к выдаче ссуд, явно несоответствовавших стоимости заложенных имуществ.

„Выдача таких ссуд сама по себе, – говорит Масловский в объяснении на апелляционную жалобу, – без корыстных целей, без подлогов и обманов, без стачек с залогодателями и прочее, составляет не уголовное преступление, а просто действие неосторожное, неблагоразумное“ (заметьте – эта неосторожность и неблагоразумие касается не своего, а чужого, управляемого имущества).

„Преувеличенные оценки и ссуды, доставлявшие банку громадные убытки, имели место только до 1882 года, при прежнем составе правления банка“.

„В деле не оказывается никаких доказательств того, чтобы и выдача этих преувеличенных ссуд при прежнем правлении сопровождалась какими-либо обстоятельствами уголовного характера, указанными в обвинительном акте по саратовско-симбирскому делу“.

Вместе с тем в опровержении на статью газеты „Новости“ настоящее правление банка сочло долгом заявить, что дело Тульского банка стояло в 1882 году накануне „ликвидации и сопряженного с нею полнейшего разорения акционеров“. Достаточно сильно сказано!

Что же по поводу выдачи ссуд сказано в статьях „Новостей“?

„Ссуды выдавались широко, как выдавались они в обществе городского взаимного кредита и в Саратовском банке“. Сравнение, таким образом, делается не с одним Саратовским банком. Выдача преувеличенных ссуд относится не к наличному составу правления, а к банку вообще.

Мало этого. Широкая выдача ссуд, по крайней мере, на первое время, даже оправдывается.

„Развитие операции в акционерном банке зависит от широты кредита, которая привлекает заемщиков, а широкие условия кредита влекут ошибочные выдачи, несостоятельность отдельных заемщиков и потери“.

„Несомненно, что во владении банка очутилось много имуществ, владельцы которых оказались несостоятельными по той простой причине, что полученные ими ссуды невозможно было оплачивать доходами из заложенного имущества. Имеются, говорят, и такие имущества, ссуда по которым превышает их стоимость“.

Где же здесь прямое приписывание наличному составу правления С.-Петербургско-Тульского банка злоупотреблений и уголовных преступлений? Но что сходство с Саратовским банком есть – это несомненно.

На странице седьмой обвинительного акта по делу Саратовского банка мы видим, что расстройство дел этого банка должно быть приписано, между прочим: „выдаче ссуд, явно несоответствовавших стоимости заложенных имуществ“.

Между тем в некоторых преувеличенных ссудах Тульского банка позволительно предполагать и нечто большее, чем неблагоразумие, неосторожность и ошибку. Так, о подобных ссудах имеются сведения по домам: Киселева, Хомяковых, Корвин-Круковского, Рогова, товарищества Петровских линий в Москве и других.

Именно по этим-то домам Нотович и желал иметь дела – производства правления, но Масловский отказался их представить.

Затем позвольте привести показание Адамовича о некоторых выдачах. Под дом Киселева в ссуду выдано 130 тысяч рублей, а продан он за 15 тысяч рублей. Тут уже широта выдачи ссуды представляет нечто колоссальное! Вы помните, что против оценки выдается в ссуду 60 процентов. Если затем не только не выручаются эти 60 процентов, но из 130 тысяч рублей выручается только 15 тысяч рублей, помимо затраченного громадного капитала на ремонт, и, кроме того, одна часть этого строения, по требованию градоначальника, была снесена как не удовлетворяющая условиям в техническом отношении и грозившая опасностью для жизни проживающих в нем лиц; если обнаруживаются такие обстоятельства и ошибки, то тут уже недостаточно говорить об одной неосторожности, тут позволительно предполагать уголовный материал, который, может быть, при известных условиях, мог привести и на скамью под» судимых. Под дом Хомяковых в Москве ссуды выдано 700 тысяч рублей, а продан он Гартман за 525 тысяч рублей. Затем под дом Корвин-Круковского с банями ссуды выдано 300 тысяч рублей, а на ремонт истрачено около 80 тысяч рублей и списано процентов и других расходов до 70 тысяч рублей; продан дом Котомину за 325 тысяч рублей. Опять убытки громадные, которые едва ли могли быть объяснены просто ошибочной выдачей ссуды. По дому Рогова числилось капитального долга на 1 января 1889 г. 330 тысяч рублей; продан он за 290 тысяч рублей. Из этой суммы следует вычесть 10 тысяч рублей уплаченного гонорара за продажу дома. Стоимость ремонта этого дома около 60 тысяч рублей.

Позвольте затем процитировать показание Безродного. Вот что говорит свидетель Безродный о широкой выдаче ссуд. Безродный был избран членом ревизионной комиссии. Еще до начала деятельности этой комиссии до свидетеля стали доходить слухи о рискованных действиях правления, преувеличенных и неправильных ссудах. Свидетель взял на выдержку несколько дел о ссудах, из которых усмотрел, что оценка имущества производится, вопреки уставу, не всеми членами оценочной комиссии коллективно, так как на протоколах оценок имелись подписи лишь одного-двух членов-оценщиков, а также что объявление банка подписано не тремя членами банка, как бы надлежало, а иногда только одним. Свидетель настаивал, чтобы его особое мнение было напечатано, чего председатель Борисов не исполнил. Вслед затем Безродный не был выбран в члены ревизионной комиссии.

Итак, вот свидетель, который дает понятие, что в широкой выдаче ссуд следует усматривать нечто большее, чем неблагоразумие; что это были нарушения таких правил устава, при которых самые выдачи могут быть недействительными, при которых нельзя было решить, действительно ли эти ссуды выданы по решению правления в полном составе, то есть, по крайней мере, в составе трех членов. Безродный не ограничивается этим; он прямо указывает те дома, по которым он замечал подобные нарушения. Вообще, говорит Безродный, «о правильности производимых оценок точного заключения вывести нельзя, нет копий контрактов, условий и других документов о доходности. При рассмотрении многих дел оказалось, что протоколы подписывались лишь двумя членами, а журналы о выдаче ссуд – двумя лицами правления. Точное соблюдение устава, – говорит он, – желательно в видах большой обеспеченности правильности производства и выдачи ссуд. Обращаясь к некоторым более значительным по своим размерам ссудам, могу сказать, – продолжает свидетель, – что подобные несоблюдения устава банка были допущены при ссудах; по дому Хомяковых ссуды 700 тысяч рублей, по дому Рогова – 330 тысяч рублей. Протоколы оценочной комиссии и журналы правления о выдаче этих ссуд подписаны только двумя лицами. По дому общества аптекарского товарищества ссуды 552 тысячи рублей, а протокол оценочной комиссии только за двумя подписями».

Вы видите, что и тут повторяются имена некоторых домов, на которые было указано Адамовичем и делопроизводства о которых тщетно просил Нотович. Итак, вот основание к тому, чтобы заподозрить, что в такой широкой выдаче ссуд был некоторый уголовный материал, который, может быть, и не довел бы до скамьи подсудимых, но который мог бы правление познакомить с камерой судебного следователя в том случае, если бы банк не вышел благополучно из затруднения, если бы банк, в силу причин, хотя бы и не зависящих от правителей банка, потерпел крушение. При таких условиях, действительно, можно смело говорить об уголовном материале, положим, если не по 1154 статье, то по 1155 статье, которые предусматривают неправильные действия в производстве ссуд с ущербом для банковых установлений. Следовательно, недостает только ущерба, который легко мог случиться, как мы дальше будем иметь возможность доказать.

Настоящий наличный состав правления банка совершенно открещивается от своих предшественников, бывших до 1882 года. Однако оказывается, что связь между наличным составом правления, оценочной комиссии и ревизионной комиссии, который существовал в 1880, 1881 и 1882 годах до правления в настоящем составе и этим последним, что эта связь, по крайней мере, в отношении нескольких лиц, осталась и что, таким образом, традиции, которые существовали в банке до 1882 года, могли переходить и к преемникам, действовавшим после 1882 года. Так, мы можем упомянуть о самом Масловском, который был до 1882 года хотя частным, но влиятельным акционером. В правлении банка в 1880 и 1881 годах участвовал, например, Г. Ф. Черкасов, член настоящего правления банка, а в оценочной комиссии за те же годы участвовал А. Н. Костомаров (который теперь состоит членом правления банка), как это видно из подписей на отчетах за Эти годы правления и оценочной комиссии. Затем в оценочной комиссии в 1888 году мы встречаем двух лиц, бывших в оценочной комиссии 1880 года (М. Ф. Масловский и А. Ф. Тиздель), и четырех лиц оценочной комиссии 1881 года. (А. Ф. Тиздель, М. Ф. Масловский, О. С. Бок и Г. С. Бок). Что удивительного, что дух банка до 1882 года мог не исчезнуть и в более позднее время?

Приведем показание свидетеля Михельсона, относящееся к тому же предмету. Михельсон, между прочим, говорит: «по моему мнению, с оставлением в 1881 году председательства в правлении банка Борисовым, никакой, в сущности, перемены в правлении не произошло, так как в то время Масловский имел решающее значение в делах банка и все, совершавшееся в банке при Борисове, делалось и совершалось с ведома и согласия Масловского, а в личном составе правления со вступлением Масловского в председательство, не произошло почти никаких перемен».

Таким образом, оказывается несправедливым отвергать всецело связь настоящего состава правления с тем составом, который был до 1882 года.

Перехожу к другому пункту – относительно выдачи акционерам преувеличенных дивидендов.

Относительно выдачи преувеличенных дивидендов читаем в инкриминируемых статьях: «Мнимые прибыли необходимы каждому акционерному банку на первых порах его деятельности. Надо поддержать курс акций. Но курсовая цена акций определяется их дивидендом. Для выдачи дивиденда необходима прибыль, которую приходится на первых порах сочинять».

Выдача небывалого дивиденда указывается в третьей статье как одна из черт сходства Тульского банка с Саратовским.

В обвинительном акте по Саратовскому банку в числе причин расстройства дел этого банка действительно указывается: «выдача акционерам дивиденда в размерах, превышающих действительна полученные банком прибыли».

«Но в Саратовском банке, – говорит Масловский, – дивиденд выдавался из запасного и складочного капитала, так что указанные капиталы совсем исчезли; в Тульском же банке, напротив, эти капиталы увеличились». Однако и суд в своем приговоре допускает право рассуждать, вследствие раскрытых обстоятельств, о том, что правление банка вело дела не расчетливо, так как основывалось при выдаче дивиденда на таких надеждах, которые не могли оправдаться в будущем. Тем не менее, говорят и суд, и обвинители, в этом не было тех преступлений, которые выведены обвинительным актом относительно Саратовского банка. О преступлениях не говорилось в статьях, а уголовный материал такие отчисления дивидендов действительно могли представить, если бы правителям Тульского банка не удалось избежать расстройства дела, благодаря, положим, не только их умению, но и счастью, которого не оказалось в Саратовском банке.

С выдачей небывалых дивидендов легко ознакомиться по тем сведениям, которые имеются в деле.

Правители Тульского банка в настоящем личном составе жаловались на то, что они приняли банк в страшно расстроенном состоянии, что затем, год за годом, в продолжение нескольких лет, затруднения увеличивались не только из-за прежних ошибочных действий правления банка, но и из-за причин случайных, шедших извне. Так, например, приходилось переживать домовый кризис и всякие другие торговые затруднения и кризисы: возникли дворянский и крестьянский банки, которые отвлекали много выгодных операций от Тульского банка. Тем не менее, мы видим, что, начиная с 1883 года, выдается дивиденд в высоком размере, доходящий до 24 рублей на акцию, следовательно, до 12 процентов. И так шло почти из года в год, за исключением одного года, когда было выдано меньше 24 рублей, но был год, когда было выдано 25 руб. 88 коп. Каким образом достигалось это? Банк переживал трудные времена. У банка накопились непроданные заложенные имущества, требовавшие расходов, они продавались с убытками, а правление, тем не менее, имело возможность отчислить большие дивиденды!

Покрытие убытков прибылями отдалилось на будущее время. Убытки по оставшимся домам, несомненно, существуют; это видит правление, но дома еще не проданы, и сумма убытка, в ее определенной цифре, не может быть высчитана. Тогда делят прибыли, как будто бы убытка нет. Прибыли теперь, а убытки – после, когда их сосчитаем. Казалось бы правильнее – по нашей обывательской арифметике – дождаться определения убытков, а потом и высчитать прибыли. Но по бухгалтерии выходит будто бы иначе. Убытки отодвигались, однако, не только потому, что они иногда не были высчитаны, что они только предполагались, но они отодвигались и тогда, когда были точно уже определены. Пример этому – отчет за 1887 год. В нем было высчитано 290 тысяч рублей убытков, и, тем не менее, этот убыток перенесен был на следующий год, а в отчете за 1888 год было прямо сказано, что 290 тысяч рублей составляли убыток, окончательно выяснившийся к 1 января 1888 г. При таких порядках, – как же не говорить о преувеличенных прибылях? Я знаю, что прибыль, которую я высчитываю, есть только прибыль валовая, что она не может считаться чистой прибылью, потому что против нее существуют еще убытки, но только не определенные в цифре. Благодаря этому передвижению убытков и тому, что операции банка развивались и шли, может быть, очень хорошо, – мы охотно признаем это – благодаря умелости, энергии правителей банка, могли быть выдаваемы большие дивиденды. Но что было бы, если бы наступили затруднения?

Это была выдача, позволю сказать, лживого дивиденда, потому что такого дивиденда не могло быть. Ведь правление знало, что сумма прибыли увеличена на сумму непокрытых, хотя и вполне выяснившихся, убытков! Я ликвидировал свой год и в своем бюджете, положим, имею 1000 рублей и у меня есть при этом остаток в 200 рублей. Я знаю, что у меня есть неоплаченный долг, который я не уплачиваю потому, что он еще не определился в точности. Разве я могу эти 200 рублей обратить в свою прибыль?

В отчете за 1885 год высказывались надежды и утешения, что поступление плохих домов в распоряжение банка должно уменьшиться, а вместе с тем уменьшится и убыток банка, и что источник затруднений, являющийся последствием широких выдач ссуд, начинает иссякать. Надежды эти не оправдались потому, что в 1886, 1887 и 1888 годах дома продолжали оставаться за банком и, следовательно, затруднения банка все более и более увеличивались. Беда могла случиться и заключаться в том, что такое поступление домов превзошло бы запасный и основные капиталы банка и к этому присоединились бы затруднения, зависящие от промышленного кризиса. С чем бы встретило эти затруднения правление тульского банка? Ведь те прибыли, которые они широко отсчитали, ушли, а убытки остались, и, таким образом, крушение банка было бы неизбежно. А если бы последовало такое крушение банка, то применение ст. 1155 было бы, конечно, вполне соответственно; следовательно, уголовный материал в деятельности банка, безусловно, был бы.

Затем говорят: мы не трогали ни основного, ни запасного капитала, но тот и другой капитал возрос. Возрос основной капитал сам по себе, потому что последовал новый выпуск акций. Это еще, собственно говоря, к чести банка относиться не может. Запасный капитал действительно возрос, но оказывается, что из этого запасного капитала в 1888 году пришлось взять более трех четвертей накопления за пять-шесть лет, и эти деньги пошли на уплату убытков. Что же такое, говорят, что убытки заплачены из того запаса, который мы накопили!

Позвольте приступить к этому предмету не с бухгалтерской точки зрения, а просто с арифметической. Прибыли исчислялись в увеличенном размере, затем из прибылей 10 процентов шло в запасный капитал, а 90 процентов расходовались по рукам: на увеличение дивиденда, на разные тантьемы и разные платежи в пользу оценщиков, ревизионной комиссии и прочее. Таким образом, банк из каждого рубля терял 90 копеек и откладывал лишь 10 копеек в запасный капитал. Когда пришлось платить убытки, которые могли быть уплачены из прибылей прежних шести лет, тогда пришлось терять те 10 копеек из рубля, которые были сбережены, а остальные 90 копеек, конечно, возвратиться не могли. Таким образом, запасный капитал весь был составлен из тех гривенников, которые оставались из рубля, когда 90 копеек уходили, и этот запас, который был сделан в течение шести лет, весь ушел на покрытие убытков. Очевидно, что зачисление в запасный капитал – была временная передача денег в кассу банка, из которой они должны улетучиться, как только нужно станет платить эти убытки.

Что самая выдача дивиденда была преувеличена, это доказывается распоряжением министра финансов о приостановлении выдачи дивиденда за 1888 год. Министром финансов было отвергнуто предложение правления банка о том, чтобы убытки были разложены на несколько лет; министр финансов? признал это действие неправильным, и совершенно справедливо, – убытки были уплачены из прибылей года и из запасного капитала. Нормальный ход вещей был восстановлен. Следовательно, предшествующий прием счета дивиденда был признан неправильным, что и требовалось доказать, на что и обращалось внимание в статье «Новостей», что действительно существовало и среди злоупотреблений Саратовского банка.

Но, говорят наши обвинители, мы, выдавая преувеличенный дивиденд, может быть, в данном случае действовали нерасчетливо, но у нас не было корыстных побуждений, не было того, что обнаружилось в деятельности деятелей Саратовского банка. Как сказать о корыстных целях? Тут бескорыстие от корысти отличить нельзя. Бывало так: когда гора не шла к Магомету – Магомет шел к горе. Когда правители какого-либо банка действуют в пользу акционеров, то выгоды и барыши идут и в пользу правителей. Действительно, стоит набавить дивиденд, как увеличивается и собственный дивиденд правителей, и биржевая цена акций. Все это само собою, без особенных усилий, идет на пользу правителей банка. В этом случае можно применить перефразировку правила евангельской морали: «ищите прежде выгоды акционеров и она вся приложится вам». Позаботьтесь только выдавать побольше дивиденда и всякие благополучия, все выгоды сольются к вам – в карманы правителей.

Ввиду всего этого, господа судьи, как не согрешишь – не скажешь, что тут что-то неладно, что во всяком случае, как правители банка ни заботились о выгодах акционеров, но судьба заботилась и о них самих и об их выгодах.

Не следует забывать также, что за акционерами стояли облигационеры, о которых следовало бы позаботиться еще прежде, чем: об акционерах, потому что они были кредиторами предприятия; они внесли в него свои сбережения, отдавали ему в ссуду свои деньги и не искали барышей в банке, а только хотели получать законный процент на капитал. Таким образом, и тут оказывается, что уголовный материал существовал; он не признан был к действию только потому, что краха банка не последовало, но последуй: крах банка, и здесь была бы уместна 1155 статья, как карающая за неправильные выдачи в ущерб банка. А что такой ущерб мог быть, я уже об этом говорил. Ведь и деятели Саратовско-Симбирского банка не по прямой же линии шли к скамье подсудимых? Ведь они, конечно, надеялись на известные обороты, на улучшение дел банка, на благоприятные обстоятельства, которые дадут им возможность извернуться, залатать те прорехи, которые оказались в счетах банка. Не вывезло счастье, оказалось невозможным стянуть концы с концами, и они сели на скамью подсудимых.

Следует рассмотреть допущение подлогов в отчетах, балансах и т. п.

По этому предмету обвинители считают клеветой то место из статьи «Новостей», где говорится: «Фальшивые отчеты, дутые цифры», – и ничего более.

В действительности эти слова относимы были Нотовичем и не могут быть относимы ни к чему другому, как к графе баланса по счету возвратных расходов. Первая инкриминируемая статья исходною своею точкой ставит суждение о расходах, подлежащих возврату, говорит о том, как такая графа в балансе способна скрывать истину и как она преобразилась в графу расходов по имуществам, оставшимся за банком. Фальшивые отчеты, дутые цифры только и могут относиться к возвратным расходам, так как ни о каких других подлогах в статье нет речи.

Что статья «возвратные расходы» в отчетах и балансах составляла крупную бухгалтерскую неясность, способную вводить в заблуждения, об этом едва ли можно спорить. Под этим успокоительным заглавием скрывались в значительной доле несомненные убытки или имеющие определиться в будущем. А такие убытки не могли считаться возвратными расходами или с ними складываться. Возвратные расходы росли, убытки предполагаемые увеличивались и, однако, ускользали от внимания, благодаря смешению их с действительно возвратными расходами. Правление само отказалось от этой графы в своих балансах, изменив ее «на более точную.

Само собою разумеется, что после того как аукционная продажа домов или имений не состоялась, когда цена, равняющаяся сумме долга и сумме недоимок, не была никем предложена, весьма естественно было предположить, что за эти дома и имения не может быть выручена та сумма, за которую они были заложены. Тогда естественно было предполагать, что по этому долгу были убытки, как, в большинстве случаев, и было. К этому присоединялись еще известные расходы: на ремонт, уплату недоимок, повинности и прочее. Таким образом, стоимость этих домов для банка росла, а возможность выручить достаточную сумму, соответственную залоговой сумме, улетучивалась все более и более. Эта статья баланса должна была бы быть разделена на две или, скорее всего, должна была быть в статье об убытках, которые если затем и возвращались, то могли бы быть отнесены к прибылям. Таким образом, оказывается, что эти суммы возвратных расходов действительно вводили в заблуждение, так как, обыкновенно, мы склонны думать, что под возвратными расходами разумеются такие расходы, которые сделаны, но которые, по всей вероятности, должны возвратиться. Здесь же оказывается, что в статье возвратных расходов были такие расходы, которые должны были определиться как убытки в будущем.

Я опять ссылаюсь на отчет 1888 года, где видно, что в статью возвратных расходов вошли 290 тысяч рублей уже определенных убытков. Таким образом, эта статья, вводящая неясность и заблуждение, могла быть названа дутой цифрой, фальшивым отчетом, в смысле ли того подлога, который преследуется по 362 статье Уложения, или в другом.

Но ведь статья, которая инкриминируется, не есть статья чисто юридическая, автор ее не обязан выражаться точным юридическим языком. Неверные цифры, сомнительные цифры у нас очень часто на общепринятом языке называются дутыми цифрами. Только в этом смысле и может быть понимаемо указание на фальшивые отчеты, дутые цифры, о которых говорится в инкриминируемой статье.

Но всего лучше, насколько вводились в заблуждение этой статьей возвратных расходов, видно из того, что, несмотря на то, что эти отчеты представлялись в министерство финансов, – и, конечно, представлялись туда не для того, чтобы быть оставленными без рассмотрения, – неправильность этой цифры не была замечена министерством финансов, иначе еще раньше последовало бы распоряжение о покрытии убытков, в этой статье числившихся.

Если бы Нотович, – говорит Масловский в своем объяснении на апелляционную жалобу, – упрекал правление в недостаточной ясности статьи „возвратных расходов“, то не было бы и речи о клевете, но подсудимый доказывает, что это подлог, что в этой статье отчета и баланса скрывались злоупотребления банка, – в чем и заключается клевета. Да, скрывались злоупотребления банка, именно те, которые указывались в статье, то есть скрывались убытки и обеспечивалась, благодаря этому сокрытию, выдача дивиденда. В этом отношении, действительно, как указывается в статье газеты „Новости“, статья возвратных расходов представляла не подлог – этого не было сказано в статье, – то что в общежитии называется фальшивыми, дутыми цифрами.

По делу о продаже дома Котомина мы имеем журнал правления, который, несомненно, подходит под 362 статью Уложения. Дом продан по долгосрочной ссуде на 18 лет, а переведен без согласия владельца его на краткосрочную ссуду на 3 года с обязательством ее возобновления после каждых 3 лет (первая неверность); в случае требования нотариусами сведений правление постановляет сообщать им, что ссуда выдана из 15 серий на срок 26 лет (вторая неверность или, вернее сказать, ложь) и поручить бухгалтерии банка провести эту операцию по книгам, согласно журналу (прямое поручение совершить подлог). Что бы ни говорили правители Тульского банка о невинности этой операции, журнал представляет несомненно уголовный материал для 362 статьи Уложения.

Мне остается теперь приступить к представлению объяснений о составлении общих собраний из подставных акционеров.

Вопрос о подставных акционерах вызывает разногласие. Я должен сказать, что в предыдущих заседаниях в этом отношении была размолвка не только между Нотовичем и представителями обвинения, но даже между Нотовичем и его защитником. Я, в свою очередь, вступаю в этом отношении в разногласие с предшествовавшим защитником и становлюсь на сторону Нотовича.