Текст книги "Гид по «тюряжке легкого режима». Или руководство для тех, кто «сел» по ошибке"

Глава 10. Женская тюрьма

Статья 74 УИК РФ. Виды исправительных учреждений

1. Исправительными учреждениями являются исправительные колонии, воспитательные колонии, тюрьмы, лечебные исправительные учреждения. Следственные изоляторы выполняют функции исправительных учреждений в отношении осужденных, оставленных для выполнения работ по хозяйственному обслуживанию, осужденных, в отношении которых приговор суда вступил в законную силу и которые подлежат направлению в исправительные учреждения для отбывания наказания, осужденных, перемещаемых из одного места отбывания наказания в другое, осужденных, оставленных в следственном изоляторе или переведенных в следственный изолятор в порядке, установленном статьей 77.1 настоящего Кодекса, а также в отношении осужденных на срок не свыше шести месяцев, оставленных в следственных изоляторах с их согласия.

4. В исправительных колониях общего режима отбывают наказание осужденные мужчины, кроме перечисленных в частях пятой, шестой и седьмой настоящей статьи, а также осужденные женщины.

Однажды в пятницу, спустя месяц или полтора после карантина меня и еще несколько сидельцев по матюгальнику вызвали к начальнику отряда. Я пришел в кабинет, а в нем уже были Трутников и оба отрядника. Беседа была короткой:

– Хочешь работать? Собирайся. В понедельник едешь в Пикшу. Подробности узнаешь у пацанов, которые там уже работают. Отказы не принимаются. Иначе ШИЗО. Свободен.

Примерно такой же текст озвучили и остальным. Меня одолели противоречивые эмоции. С одной стороны, наконец-то работа, после многочисленных заявлений и ходатайств. Рабочему человеку и сидеть легче, и срок летит быстрее. Конец вечной скуке на лагере, где совершенно нечем заняться, кроме книжек и телевизора. Даже спать нельзя. От скуки я даже затянул себе учебники по итальянскому языку и начал его учить. И чтобы не терять вокабуляр, я попросил привести пару книг по-английски. С другой стороны, я вообще ничего пока не знал про Пикшу.

Я вышел из отряда и пошел искать Макса – качка, который, как я узнал, уже больше полугода там трудился (не путать с Максом Микромолекулой, который был со мной в карантине). Нашел я его в отряде, он вешал на сушилку только что выстиранное белье. Я угостил его жвачкой, после чего он начал свое повествование. Пикша – это Исправительная Колония (ИК) №111 в селе Новотришино, что недалеко от Пикши. Для нас это выездной объект, и берут туда не всех. Это женская колония общего режима. Работать там надо много, копать, таскать, грузить, разгружать и прочее. Работаешь и живешь прямо там же с понедельника по пятницу, на выходные привозят обратно в КП-222.

На этих словах я призадумался. Из тюрьмы ехать в тюрьму, да еще и в общий режим, как то не хотелось. Но выбора уже не было. Отказ от работы, объяснительная, ШИЗО и прощай УДО.

Все выходные мы пятеро – я, Валера Колобок, Леха Длинный, Женя Баландер и Рома Качок – ходили как пришибленные. Но к понедельнику собрали шмотки на неделю и были готовы стартовать.

В понедельник после построения мы пятеро новеньких и еще двое давно работавших в Пикше с баулами собрались на КПП и стали ждать. Минут через тридцать подъехал автозак (Уазик с решетками на окнах и с зеленой полоской на боках), нас погрузили в него, заперли и мы тронулись…

Ехали мы около часа. Я первый раз в жизни передвигался в автозаке (за все четыре года следствия и судов я не был арестован и перемещался самостоятельно). Довольно своеобразные ощущения, надо признать. Очень тесно, темно, везде решетки. Зато весело, всю дорогу ЗЭКи травили смешные истории и анекдоты. Когда мы остановились, водитель выпустил нас во двор перед каким-то гаражом снаружи от самой зоны, в котором стояли ФСИНовские КАМАЗ и Газель. Бывалые парни рассказали нам, что этот гараж – наша спальня минимум на ближайшую неделю. Вернее не сам гараж, а коморка сзади гаража. В ней ютились три двухэтажных шконки и один раскладной диван. А также столик, плитка, чайник и холодильник. Места для стульев не было. Мы выгрузили баулы на кровати, снова залезли в Уазик и поехали дальше. Когда в окошко стали видны стены зоны, я прикинул, что гараж находится примерно в километре от нее. Уже хорошо. Жизнь вне стен! Почти на свободе, хоть и в довольно стесненных условиях. И, кстати, без удобств. Ни душа, ни туалета. Вместо туалета поле и лесок за гаражом, зубы чистить в умывальнике с ведром.

Нас довезли до местного штаба тюряжки и повели знакомиться с «хозяйкой». «Хозяйкой колонии оказалась женщина средних лет, чернявая, Мария Владиховна. Она бегло осмотрела нас, велела не хулиганить, голос у нее был высокий и резкий, и отправила работать. На большее у нее фантазии не хватило. Непосредственным начальником над нами поставили «капитоса» Игоря. Как оказалось позже, отличного мужика. Без выпендрежа и вертухайских предрассудков. А задания нам выдавала рыжая молодая вертухайка с прической «пальцы в розетку» Анфиска. Ужасная стервь.

В первый день нам было поручено ни много ни мало сдвинуть бордюр в сквере перед штабом на метр в сторону, чтобы расширить дорожку. Видите ли, к столетнему юбилею колонии они решили облагородить лужайку перед тюрьмой. Какая прелесть, черт побери. Так трогательно. Собственно, это задание мы растянули на всю неделю. Ведь для этого надо было выкопать сначала канаву под бордюрный камень длиной метров 60, потом выкопать сам камень (60 штук соответственно), перенести, выровнять по линии (причем в местах клумб надо было выложить камнями овал) и по уровню закопать. И все это под жарким майским солнцем. На это отвели четырех человек. Остальные разгружали грузовики с землей для лужайки, продуктами на склад, строй материалами, одним словом, работали грузчиками. Зона-то была женская, и рабочей силы был дефицит.

Сама работа в ИК-111 была довольно однообразной, и не так чтобы уж очень утомительной, чтобы о ней много писать. Спина и руки, конечно, побаливали. Но не критично. Зато быт был довольно своеобразный. Как я уже говорил, жили мы в гараже. Режима, в отличие от лагеря, у нас не было. Работа начиналась в девять. А спать можно было хоть до 8:45, а не подскакивать в шесть утра. Никто не приходил нас будить, устраивать построения и досмотры. Мы вставали, быстро умывались и пили чай с бутерами. Потом пешком шли к штабу, где нас встречал наш «прораб» капитан Игорь. Он отводил нас на 3-й участок зоны на склад инструментов. Это же была зона общего режима, а не наш недообщий полупоселóк. И вход в нее был соответствующим. Чтобы попасть на промку, а именно к 3-му участку, надо было пройти четыре кордона. Причем каждая следующая железная дверь не открывалась, пока не закрыта предыдущая. Но все это была видимость строгости и безопасности. Нас обыскали и «прозвонили» только в первый день. Всю остальную неделю охрана, узнав наши рожи, пропускала нас без проверок, да еще и по рации передавала, что пришли поселенцы, и их нужно везде пустить. При желании мы могли легко затянуть девкам-сиделицам что угодно. Балалайку, наркоту, синьку… (Кажется, кто-то из нас пару раз это провернул. Но я лично не видел и фонарик не держал). Но почему-то охрана считала нас невинными и безобидными. Третий участок оказался огромным по площади крытым помещением с остатками гигантских слесарных и столярных станков. Очевидно, что когда-то, когда ИК-111 была «малолеткой» – колонией для несовершеннолетних преступников, здесь было хорошо налаженное производство на этих промышленных мощностях. Сейчас участок выглядел плачевно. Большая часть помещения пустовала, только на полу остались промятые следы от станин. В одном углу был склад инвентаря, огороженный сеткой рабицей: лопаты, грабли, ломы, болгарки, молотки, тачки. Оттуда-то мы и брали все, что нужно для бордюрных работ, и шли обратно через все кордоны к скверу перед штабом. В 12:30 был обед. Мы бросали инструменты, умывались в туалете штаба, и опять в зону. Но уже не на третий участок, а в жилку к столовому корпусу. Нам давали одного охранника из дежурной смены в сопровождение. Говорили, что для нашей же безопасности. Мол, у девчонок у всех срокá большие, сидят они давно, условия тяжелые, девки все голодные до мужиков, мало ли что может произойти. В столовую мы проходили уже после обеда всех отрядов осужденных. Поэтому столовка была полностью в нашем распоряжении. Местная баланда в отличие от Зеленоградской, была просто великолепной. Девчонки готовили сами, как для себя. Еда была вкусной, почти домашней, всегда горячей и в больших количествах. По дороге с обеда мы то и дело встречали группы ЗЭЧек, убирающих территорию или вешающих белье для сушки. Ужас и кошмар. Основная их масса – здоровенные мужеподобные бабы без «витрин*», синие от татух, плюющиеся, матерящиеся и смолящие приму. Даже нам с нашим длительным воздержанием было стремно на них смотреть. Правда, изредка попадались симпатичные наркоманочки. Даже несмотря на то, что все фигуры скрывала одинаковая черна роба и зеленые головные платки, некоторые были очень даже ничего. Игорь рассказывал, что основной перечень статей в этой зоне был: 105-ая – убийство – и 228-ая – наркота. Причем большая часть сто пятых была совершена с особым цинизмом и жестокостью, в основном на почве ревности, измен и другой бытовухи. Расчлененки, кислота, пилы, утопленники, молотки и прочие сопутствующие ужасы были почти в каждом втором деле. Женщины все такие суровые и мстительные, если их довести. Кроме убийц и наркоманок в ИК-111 сидело много вороваек и мошенниц.

Пару раз в ИК-111 по дороге из третьего участка мы встречали толпу цыганок бомжеватого вида по колено в грязи. И руки у них были по локоть в чем-то, очень напоминающем дерьмо. Зрелище – не пожелаешь врагу в кошмарах. Половина беззубые, другая половина с золотыми зубами. Волосы свалялись в патлы. Объяснение этим непонятным существам в зоне было банально простое. Оказалось, что ИК-111 содержит небольшую свиноферму, и эти благоухающие леди работали там свинарками. Они в натуре все были перемазаны дерьмом большую часть рабочего дня. Но удивительное дело: несмотря на то, что никто (ни ЗЭЧки, ни мусоришки) не любил иметь с ними дело из-за их внешнего вида и «амбре», как только время доходило до забоя животных, все чуть ли не из штанов выпрыгивали, выпрашивая их отложить им кусочек посочнее. А вообще в женской колонии встречалось множество разнообразных групп, классов и типов сиделиц: коблы, ковырялки, чепёхи и другие непонятные слова.

После обеда мы снова отправлялись на работу. Часов до 5. Затем у нас был выбор: идти на ужин в зону или идти в гараж, отправив в жилку за едой одного гонца. Естественно мы выбирали гараж. Обычно Макс, как самый опытный, гонял за едой. А мы употребляли ее уже в нашей коморке перед телевизором. Иногда по дороге от зоны до гаража мы заходили в киоск за газировкой, сладостями и другой мелочью. Пару раз за неделю мы даже совершенно свободно купили водки и с удовольствием выпили ее за гаражом. Нас ведь в Пикше никто не проверял и не досматривал. И мы стали потихоньку «ловить слабости*».

С телефоном там тоже было все почти «по зеленой». Я привез с собой из КП-222 билайновские «мозги». А сами трубки мы брали у «старичков» – у Макса и Димона. Димон, он же Круглый, почему то по-началу опасался давать нам «тырку», но выхода у него особо не было, нас ведь было больше, и все мы были ЗЭКи, а ЗЭКи должны помогать друг другу, и со временем он угомонился.

Вообще, хочу отметить, что у мусоров, отвечающих за трудоустройство и организацию работ в зонах, есть поразительный и уникальный навык. В качестве «бугров*», бригадиров и прочих старшúх из всех ЗЭКов они сходу выбирали самого ответственного, самого трудолюбивого и самого трусливого сидельца. Они за все отвечали, выполняли львиную долю работы сами, и опасались любых запретов, тщетно увещевая всех остальных не употреблять их. Но все их нытье обычно никто не брал в расчет, все действовали по своему разумению. Бугры почти никогда никого не сдавали, в силу своей трусости, опасаясь мести и расправы. Круглый был как раз одним из таких. Опасался открытого использования телефонов (свою трубу прятал так, что ее потом нужно было пол часа откапывать), очень нервничал, когда мы выпивали, филонили или спорили с начальниками в погонах. Хотя нам ни разу ничто реально не угрожало.

Как я уже говорил, в гараже не было никаких удобств, кроме маленького умывальника. А работали мы на улице под палящим солнцем, сдобренные выкопанной землей и дорожной пылью. Да и сама работа была утомительная и потовыделяющая. Одним словом, душа очень не хватало. На третий день труда мы уже окончательно превратились в грязных, небритых, вонючих мужиков. Такая обстановка нас не устраивала в корне, и после обеда мы всей кодлой пошли брать штаб штурмом. Мы собрались у кабинета Владиховны, постучали и ввалились в приемную, ультимативно заявив, что больше работать не будем, если нам не организуют помывку. Любую. Душ, баню, бассейн – что угодно. Хозяйка умилилась такому акту борьбы за гигиену и обещала нам в тот же день организовать поход в душевую на зону. «Тем более, что там как раз отремонтировали банно-прачечный комплекс. Как раз и опробуете». После работы мы «по шурику*» откопали в баулах «мыльно-рыльные» принадлежности, чистую одежду, тапки, полотенца и пошли в зону. Как обычно, нам дали одного охранника. Банный комплекс находился на полдороги к столовой, сразу за бывшей церковью, которую во времена Советского союза переделали в литейный цех. По дороге мы не встретили ни одной ЗЭЧки. Скорее всего они были на ужине. Нас завели в корпус. Он действительно оказался только что отремонтированным. Новая плитка, новые «лейки», новые окна, вешалки и прочие атрибуты душевой. Кроме одной детали. Душевая находилась на первом этаже, а штор, даже самых примитивных, на окнах еще не было. Мы с удовольствием и пристрастием приступили к помывке, и как раз на середине процесса в зоне закончился ужин. Сотни голодных до мужиков женщин, девушек и бабищ стали проходить мимо нас. Обычно они передвигались по зоне строем, как положено по правилам внутреннего распорядка, и хором пели «Марусю», но когда они увидели через окна голых мужиков в душе, строй немедленно сбился, смешался, пение смолкло, и начали раздаваться вздохи удивления и похабные выкрики. Много выкриков. И возбужденного смеха…

В общем, когда мы выходили из душевого комплекса, у девок началось построение, и мы вынуждены были пройти мимо всего строя. Несмотря на начальство и идущую перекличку, нам стали хлопать, приглашали остаться на ночь, остаться навсегда, устроить групповую оргию. Прямо сейчас, так сказать, не отходя от кассы.

Словом, мы подняли всем, кроме мусоров, настроение. Больше на этой неделе нас в душ не водили.

В пятницу часов в семь вечера нас погрузили в автозак и повезли на выходные в родную КП-222. Но до нее мы доехали только к 11. Угадаете, почему? Правильно. Во-первых нескончаемые пробки из-за дачников с рассадой под задним стеклом, во-вторых ехали мы на Уазе. Старом Уазе. Он просто не справился со службой и сломался по дороге. И мы около часа ждали, покуривая на обочине, пока водятел его починит.

В выходные выяснилось, что в Пикше уже почти все готово к празднованию юбилея ИК-111, и больше столько работников не требовалось. Бригада сокращалась до трех человек. Это означало, что я больше не поеду туда, а останусь в лагере и буду искать другую работу. Так и закончилось мое недельное знакомство с ИК-111.

Примечание к главе. Позже я узнал, что Владиховна – «хозяйка» ИК-111 – являлась тещей нашего заместителя по тылу Гущина, а наша самая симпатичная оперша – жена Василия Васильевича, сотрудника Главка, прикомандированного к Пикше. Другими словами, в структуре ФСИН были очень популярны служебные романы, семейственность и родственное покровительство. Чужих людей на всех руководящих постах практически нет. Вот как-то так.

Такая вот женская доля.

Глава 11. Артист

Знаменитости, которые сидели в тюрьме

Алексей Ягудин. Наш прославленный олимпийский чемпион обвинялся в вождении в нетрезвом виде, после того, как дорожная полиция Коннектикута остановила его «Мерседес» за превышение скорости в 16 километрах к западу от Хартфорда. 23-летний фигурист был отпущен через два часа после задержания под залог в 250 долларов.

50 Cent – был арестован в 1994 году при попытке продать кокс. В 2005-м условно-досрочно освобожден, но побыл на воле недолго до того, как напал на полицейского с помощью бутылки воды.

Актер Aidan Quinn. 21-го апреля 2005, его остановил дорожный патруль. Тест на алкоголь показал, что в его спирте 12% крови (или наоборот). Отделался $500 штрафа и 90 днями лишения прав.

Аль Пачино арестован в 1961 году за незаконное ношение оружия.

Дрю Бэрримор. Сколько раз она привлекалась за наркоту, наверно, сама со счету сбилась. Еще с детства ее постоянно угощали спиртным, и очень скоро Дрю запила всерьез. Через несколько лет она пристрастилась к наркотикам, проводила целые дни в ночных клубах, а когда вскоре ее слава начала меркнуть и предложения от киностудий стали сокращаться, Дрю впала в настоящую депрессию. А ведь тогда ей было всего 14 лет. Роли, на которые приглашали Берримор были чаще всего отражением беспутного образа жизни, который актриса вела в реальности – как пример можно взять фильм «Ядовитый Плющ» /Poison Ivy, 1992/ или «Историю Эми Фишера» (The Amy Fisher Story, 1993).

Майкл Тайсон. Обвинений в изнасиловании больше, чем официальных боев.

В КП-222 сидел с нами один артист по фамилии Пролинков. Довольно забавный персонаж по многим причинам, кроме своей профессии. Он постоянно хвастался своей дружбой с Кончаловским и Михалковым, а экзамен в театральном училище Щукина у него принимал сам Иннокентий Смоктуновский. (Вспоминается эпизод фильма «Иван Васильевич меняет профессию», где актер Пуговкин пытается распознать в царе какого-нибудь знаменитого актера в гриме, в том числе Иннокентия Смоктуновского. Помните его мимику в этот момент?) Но это ему никак не помогло ни только не сесть, но даже и срок сократить. Ролей в кино он имел довольно мало, и те эпизодические, да еще в русских сериалах. В театре вообще не играл. Зато он любил наркотики. Вернее, не их самих, а состояние измененного сознания. Поэтому на воле он курил, нюхал и глотал все, до чего мог добраться. Собственно, так он и сел. Однажды он вез двоих своих маленьких детей на машине в состоянии наркотического опьянения. Слетел в кювет, перевернулся, но, слава Богу, без жертв. Пара синяков у него и у одного из сыновей. Жена, узнав о его состоянии, накатала на него заяву, и его посадили на два года. На своем суде он умудрился ляпнуть, что курил и впредь будет курить траву, и никто не вправе его ограничивать. В результате он отсидел весь срок, и ни одно УДО у него не сработало. Даже последнее, поданное за месяц до освобождения. Судебное заседание назначили за неделю до выхода. И все равно ему отказали с мотивировкой «Не достиг социальной справедливости». За 2 года он, по мнению суда, не исправился, а за оставшуюся неделю своего наказания он должен спешно встать на путь истинный. (Про эту формулировку Зеленоградского суда я еще много буду рассказывать, уж очень она занятная).

Бытность его в лагере тоже сопровождалась множеством залетов, один другого глупее и смешнее. Он регулярно покуривал траву, когда она заходила в лагерь. Либо покупал сам, либо его угощали. В часы прихода он впадал в задумчивое настроение и любил побеседовать об эзотерике, инопланетянах и скрытых возможностях мозга. Вспоминал разные истории, которые происходили с ним на воле по обкурке и охотно делился ими со всеми, кто соглашался слушать, или хотя бы делал вид, что слушает. Самыми популярными среди сидельцев стали две байки. Первая о том, как артист наелся таблеток с друзьями и пошел гулять по центру Москвы. И у них случилась массовая галлюцинация. Все они видели летающую тарелку, пролетающую над Тишинской площадью. При этом она была покрыта шерстью, как насекомое, летела с еле слышным гулом, а по кромке имела целую гирлянду разноцветных фонариков. Размеров она была необъятных. На несколько мгновений она закрыла собой небо над всей площадью. Потом довольно быстро улетела в сторону Тверской и скрылась за домами.

Вторая история повествовала о том, как артист сидел дома на кухне посреди ночи в обычном для него измененном сознании и пил чай. На окне инеем был нарисован лик девушки. Молодой, красивой, длинноволосой девушки в мельчайших подробностях и детальной прорисовке. Он с минуту рассматривал эту картинку, потом решил, что это уникальное явление нужно запечатлеть для потомков (не поверят же иначе), и кинулся за фотоаппаратом. А когда вернулся, картинка уже исчезла. Окно было идеально прозрачным.

А однажды уже в зоне незадолго до отбоя артист, порядочно накуренный, встал посреди футбольного поля и долго смотрел в темнеющее небо. Потом вдруг громко крикнул, не отрывая глаз от небосвода: «Заберите меня отсюда к себе, на звезды».

Во времена трезвости он всегда был очень печальный и потерянный. Все время ныл и жаловался. И, чтобы хоть как то развлечься, спорил со всеми о походах Мулдашева в Тибет, о звездных лазерах, о пирамидах, Шамбале и прочей небывальщине.

К запретам он естественно относился довольно халатно. Когда у него была трава, он носил ее просто на кармане и мог достать прямо под камерой. Телефон у него тоже частенько бывал при себе. И заряжал его он в умывальной комнате второго отряда. И там же иногда устраивал просмотры порно для желающих. Толпа ЗЭКов собиралась вокруг розетки. Артист втыкал зарядку в свой дешевенький смартфон и включал порево. Спустя пару сеансов он сообразил, что дело это популярное. И стал собирать по 50 рублей за просмотр.

Как-то в этом же телефоне у него сломался внутренний динамик, и по нему можно было говорить только на громкой связи, что он и делал, прямо не отходя от розетки. Как будто не понимал, чем рискует. А, как я уже говорил, умывалка находилась прямо напротив кабинета отрядника. Так что в один прекрасный момент, когда он беззаботно беседовал с женой по громкой связи, повернувшись к двери спиной, он почувствовал, как кто-то хлопает его по плечу сзади. Не поворачиваясь, он стал отмахиваться и, посчитав, что это кто-то из сидельцев над ним прикалывается, стал нецензурно посылать всех подальше и требовал оставить его в покое. Его похлопали повторно. На этот раз он обернулся. За ним стояли оба отрядника и еле сдерживали смех. Один из них, Баранов, сказал шепотом: «Ты давай прощайся с женой потихонечку и пошли к нам в кабинет. На беседу». То ли от восторга, вызванного смелостью артиста, то ли из сочувствия его тупости они не стали составлять в этот раз рапорт, а просто отобрали «тырку» с зарядкой и «мозгами» и предупредили, что в следующий раз будет по другому: рапорт, злоска*, суд, перережим и этап на общий.

Артист от скуки все время просился на работу. Но нигде не работал дольше месяца. Он успел отметиться в Пикше, в Зеленоградстрое, на «Базе», на прищепочном цехе. И везде ему было то трудно, то скучно, то слишком холодно, то слишком маленькая зарплата. Так что большую часть срока он провел на лагере, развлекая солагерников намеренно и не очень.

Такой вот тюремный Голливуд.