Текст книги "Стихотворения"

9

 
Ходит скорыми шагами
Брат царицы по палатам,
Гнев, печаль его терзают;
А царица молодая
Неподвижно, молчаливо
На ковре своем сидит.
Вдруг Махмет остановился
Пред сестрой и грустно молвил:
«Мне с тобой сегодня ж должно
Разлучиться – пусть погибну,
Если рок велит мне гибнуть!
Да, сестра! Сегодня ж ночью
Я прощусь с тобой. Не бойся!
Без меня тебя не тронут.
Я о жизни не жалею:
Смерть моя спасет тебя.
Подожди! Но если след мой
У тебя наш враг откроет,
Все пропало! Я знаком им,
Я встречался с ними в битвах:
Сам Кучум не так им страшен,
Как твой юный брат Махмет».
«Все ль? Теперь меня послушай. —
Речь царица начинает: —
Если Бог велел погибнуть
Всей Сибири, пусть погибнет;
Но пускай и враг наш, русский,
Гибель с нами разделит.
Иль не стало больше средства?
Иль на всей земле сибирской
Нет уж боле человека?
Царь бежал: будь ты царь нынче,
Вороти свое владенье,
Завоюй себе Сибирь!
Слушай – хитрость лучше силы:
Распусти меж русских вести,
Что сидишь ты здесь, в Сузгуне;
И когда наш враг обложит
Это место, ты немедля
Собирай свои дружины.
Будь спокоен! Я сумею
Продержать их под стенами
Столько времени, сколь нужно,
Чтоб тебе собраться с силой.
Тут нагрянь на них отважно —
И Алла – помощник твой!»
Речь окончила царица.
На лице Махмета-Кула
Луч блеснул отрадной мысли.
Нежно обнял он царицу.
«Да исполнится!», – сказал он
И поспешно вышел вон.
 

10

 
Царь Кучум в степях горюет
О своем Богатом царстве;
А в больших его палатах
Казаки сидят за чарой,
Поминают Русь святую
И московского царя.
Впереди сидит начальник
И большой их воевода,
Первый в бое и в советах,
Тот Ермак ли Тимофеич.
Редко к чаре он коснется
И среди веселья крепко
Думу думает свою.
Справа грозный воевода,
Атаман Кольцо отважный,
Буйну голову повесив;
Слева, весел и разгулен,
С полной чарою глубокой,
Атаман Гроза сидит.
На другом конце пируют
Три другие атамана:
Мещеряк, Михайлов с Паном[27]27
  Кольцо, Гроза, Мещеряк, Михайлов, Пан – сподвижники Ермака, казачьи атаманы.


[Закрыть].
За палатами ж Кучума
На дворе большом гуляют
Удалые казаки.
Светлый день идет на вечер,
А казацкий пир к исходу…
Вдруг большой их воевода,
Тот Ермак ли Тимофеич,
Выпив чашу едным духом,
Быстро встал из-за стола.
«Нет, товарищи! – сказал он, —
Рано нам еще на отдых;
Наше дело зачатое
Довершить сперва надлежит:
Мы Искер один лишь взяли —
Остается взять Сибирь.
К нам дошли худые вести:
Говорят, что царский шурин
Не бежал с царем Кучумом,
Что сидит теперь в Сузгуне,
Что тайком сбирает войско,
Чтоб Искер у нас отнять.
Завтра с Богом за работу!
Ты, Гроза, пойдешь к Сузгуну
Со своею всей дружиной,
И уж волей, иль неволей,
А возьми Махмета-Кула;
Только помни благость Бога,
Не губи напрасно всех.
Ты, Кольцо, сиди в Искере,
Береги его для Руси;
Сам же я пойду с другими
На царя того Сейдяка[28]28
  Сейдяк Бекбулатов – военачальник Кучума, внук сибирского князя Казыя.


[Закрыть].
Надо кончить поскорее:
Ведь зима не за горою».
Речь Ермак свою окончил,
Встали тихо атаманы.
«Гой, Ермак наш Тимофеич! —
Громко все они вскричали. —
Ты приказывать нам можешь,
Мы – послушники твои!»
 

11

 
На другой день все казаки
До зари еще вставали,
Сабли, ружья вычищали,
Собиралися на площадь,
И в порядке – чином к чину —
Становилися в ряды.
Вот выходит воевода,
Тот Ермак ли Тимофеич
С атаманами своими;
Низко кланяется войску,
И подходит он под знамя,
И дает молитве знак.
И послушно вся дружина,
За вождем склонив колена,
В тишине благоговейной
Молит господа и Бога
О победе над врагами,
Не долга – сильна молитва!
Вскоре встали все казаки,
Сабли наголо и дружно
Громким голосом вскричали:
«С нами божеская сила
И угодник Николай!»
Вот Ермак ряды обходит,
Поименно называет
Всех десятников и старших,
Славу Дона поминает,
И Богатую добычу,
И прощение царя[29]29
  «Славу Дона поминает… И прощение царя». – Считается, что Ермак был донским казаком, разбойничал на Волге и начал поход на Сибирь, спасаясь от гнева Ивана Грозного. После взятия сибирских городков отправил атамана Кольцо послом в Москву.


[Закрыть].
«Гой, товарищи и братцы,
Вы, казаки удалые!
Лучше честно нам погибнуть,
Чем позорною кончиной
На постыдной сгибнуть плахе
И проклятье заслужить».
Шумно тронулись казаки…
То не лебеди, не снеги —
То их парусы белеют;
То не песни соловьины —
То их русские напевы.
Гой, вы, братцы! добрый путь!
 

12

 
Не в полудне, не в полночи
Крик орла в выси раздался,
А вечернею порою
Крикнул воин на бойнице,
Той бойнице ли Сузгунской,
Где синеется Иртыш.
То не пчелы вылетают
Из улья с своей царицей,
То татары выбегают
С старшиной своим отважным
На высокие на стены
Грозной крепости Сузге.
Вот являются в равнине
Люди храбрые – казаки,
Впереди их – воевода.
«Ай-да крепость!» – тихо молвит.
«Ай-да крепость!» – повторяют
Все казаки про себя.
«Гой, татары и уланы[30]30
  Уланы – члены одной из линия ханской фамилии, служившие в ханской охране.


[Закрыть]! —
Крикнул громко воевода. —
Коль живыми быть хотите,
Сдайте нам свою ограду;
Коль погибнуть вы хотите,
Не сдавайте нам ее!» —
«Гой, неверный воевода!
Прежде солнце почернеет,
Прежде наш Иртыш великий
Потечет назад к истоку,
Чем сдадим мы вам ограду», —
Так со стен своих высоких
Отвечает старшина.
 

13

 
День седьмой уже проходит;
Утомилися казаки;
Утомилися татары.
«Стыд, когда, не взяв, отступим!» —
«Стыд, когда сдадим ограду!»
Вновь напор и вновь отпор.
Наконец, Гроза, с согласья
Всех десятников и старших,
Пишет грамоту и просьбу
К Ермаку такою речью:
«Две недели уж проходят,
А мы все еще не можем
Взять Сузгуна на мечи.
Да и что это за крепость!
Да и что это за люди!
Хоть Махмета не видали,
Но по этому упорству
Думу думаем такую,
Что он верно тут сидит.
Ждем приказа войскового —
Что нам делать. Если снова
Ты велишь держать в осаде
Эту крепость, то мы просим
К нам людей прислать побольше:
Малым крепости не взять.
Вот когда бы в чистом поле
Нам схватиться привелося, —
Это дело бы другое.
А стена покрепче груди,
Хоть и то мечи порядком
Мы сточили об нее».
 

14

 
Снова тянется осада.
Двое суток так проходят,
А на третьи, темной ночью,
От Махметова улана
В крепость брошена с известьем
Быстропёрая стрела.
«Бог совсем татар оставил! —
Так известье начинает. —
Три дня ровно, как случилась
Сеча с русскими большая;
Нами правил брат твой храбрый,
Ими властвовал Ермак.
Семь часов та сеча длилась,
А в осьмой – твой брат, царица,
Ранен меткою пищалью[31]31
  Пищаль – старинное русское тяжелое ружье.


[Закрыть].
Без главы осталось войско.
Те побиты, те бежали,
А Махмет-Кул взят в полон».
Нет речей в устах царицы!
Нет слезы в глазах несчастной!
А меж тем, как черны тучи,
Думы тяжкие проходят,
Женский ум ее тревожат,
Точат сердце, давят грудь.
О, Сузге, краса-царица!
И последняя надежда
На великого Махмета
Вдруг потеряна! Он пленник!
Царь Кучум – в степях, далеко!
Что ты ждешь еще себе?
 

15

 
Ходит бедная царица
По своей опочивальне,
Руки белые ломает,
Взором сумрачным блуждает
И свою тоску-кручину
Так высказывает вслух:
«Знать, то Богу так угодно,
Чтоб великое владенье
Повелителя Кучума
Уничтожилось! За что же
Нам беда пришла такая?
Чем прогневали судьбу?
Я вчера была царицей,
А сегодня, может, буду
Русских пленницей, рабою!
И дитя мое… О боже!
И дитя… О, нет! не можно!
Нет, рабой не буду я!
Наш Сузгун довольно крепок;
Нелегко его взять русским;
Много воинов отважных
Стерегут его и кроют.
Может быть, и, как знать, вскоре
Возвратится царь Кучум…
Но сдержать ли малой горсти
Упадающее царство,
Коль разбито наше войско,
Коль Махмета нет уж боле?
Мне ли, женщине, мне ль можно
Честь и царство поддержать?
Если б был еще воитель,
Равный брату в ратном деле,
Все была б еще надежда;
А теперь сгублю я только
Всех защитников Сузгуна,
И сама – опять в плену!
Что мне делать в этом горе?
Где искать себе спасенья?»
Так царица говорила,
Заливаяся слезами.
Тут позвать она велела
Старшину к себе в покой.
«Долго ль можем мы держаться?»
Старшину она спросила.
«Долго ль? – этого не знаю,
Но пока я жив, царица,
Но пока еще хоть двое
Нас останется в Сузгуне, —
Русским крепости не взять!»
Тяжко, тяжко ты вздохнула,
О, Сузге, моя царица!
Эта верность! эти чувства!
И его ли ты погубишь?..
О, когда б Кучум поболе
Мог иметь таких людей!
 

16

 
«Будь здоров, наш воевода!
Милосердием господним
И казачьей нашей силой
Мы побили вновь неверных
На реке на той, Вагае,
Где течет она в Тобол.
Пишешь ты, что в том Сузгуне
Махмет-Кул сидит в ограде.
Диво, если это правда —
А затем что при Вагае
Взяли мы Махмета-Кула
И старшин его в полон,
И меж прочими вестями
Мы узнали, что в Сузгуне
Правит храбрая царица,
А при ней людей немного
И один лишь старшина.
Это молвим не в обиду, —
Крепость, знаем мы, не поле,
И царица, как слыхали,
Есть сестра Махмета-Кула.
Так не диво, что неможно
Вашей храбрости казачьей
Взять Сузгун тот на мечи.
Да еще одно известье:
Ты, Гроза, теперь нам нужен;
День простой еще на месте,
А потом в Искер сбирайся.
Пусть царица правит местом,
Мы не с нею брань ведем».
«Прах возьми! – Гроза воскликнул,
Прочитав приказ из войска. —
Нас на смех теперь подымут:
В три недели не умели
Нашей храбростью казачьей
С бабой справиться путем!»
 

17

 
Вдруг к нему в палату входит
Старшина седой татарский
И, не кланяясь и шапки
Не снимая, атаману
Говорит такую речь:
«Слушай речь моей царицы!
Наша храбрая царица
Сдать Сузгун тебе готова,
Только если ты исполнишь
Три условия ее:
Дать нам всем, татарам, волю —
Это первое условье.
Дать нам судно переехать —
То условие второе.
А последнее условье —
Нам обиды не чинить».
«Поздно ты пришел с прошеньем! —
Старшине Гроза промолвил,
Радость в сердце сокрывая. —
Через день придет к Сузгуну
С силой многою-большою
Сам начальник наш, Ермак.
Он без всяких без условий
Ваш Сузгун возьмет с царицей…» —
«Так условья отвергаешь?» —
Старшина спросил нахмурясь.
«Нет! – Гроза ему обратно. —
Я согласен их принять.
Но и вы согласны будьте
На одно мое условье:
Пусть все едут безопасно,
Дам вам волю, дам вам судно,
Но пускай царица ваша
Нам отдаст себя в полон». —
«Ты не жди того, неверный! —
Старшина воскликнул гневно. —
Прежде все вконец погибнем,
Чем мы выдадим царицу!» —
«Это будь по воле вашей, —
Говорит ему Гроза. —
Но еще скажу я слово:
Коль царица согласится
Нам отдаться, пусть опустят
Полумесяц на бойнице.
До зари, никак не больше,
Думу думать вам даю.
Но уж если и с зарею
Не опустят знак с бойницы,
Не войду тогда я с вами
Ни в какое примиренье!..» —
«Пусть нас Бог теперь рассудит!»
Мрачно молвил старшина.
 

18

 
Атаман Гроза не сводит
Глаз с высокого Сузгуна:
И надежда, и сомненье
Душу воина колеблют.
Солнце клонится на запад.
Вечер… Смотрит… Спущен знак!
«О, владычица святая!
О, святой христов угодник!
Знать, казаки вам угодны,
Что желание их сердца
Вы исполнили так скоро!» —
Молвит весело Гроза.
Той порой Сузге, царица,
Всех рабынь к себе сзывает
И, скрывая грусть весельем,
Говорит им речь такую,
Глядя весело на них:
«Вы, прислужницы-девицы,
Отпирайте кладовые,
Выносите все наряды,
Все каменья дорогие
И царицу наряжайте:
Завтра праздник у меня!»
И рабыни отпирают
Кладовые; вынимают
Камни, платья дорогие
И царицу наряжают,
Косу пышную плетут.
Слезы катятся ручьями
У прислужниц; но ни слова
Те девицы не промолвят.
Им известно, что царица
Для свободы их сдается
В плен начальнику чужому.
Жаль им доброй госпожи.
Вот окончены наряды,
И прекрасная царица
Всех прислужниц равной долей
Своеручно наделяет;
Раздает им всем Богатства
И целует порознь их.
Тут зовет к себе в светлицу
Старшину того седого.
Благодарствует за службу,
И велит отдать отряду
Всю казну свою большую,
И от имени царицы
Благодарствовать велит.
 

19

 
Ночь покрыла мраком поле,
Землю тьмою обложила.
Спят казаки, спят татары.
Лишь не спит в своей светлице
Несчастливица-царица,
Одинокая Сузге.
Перед ней горит светильник
И, бросая свет дрожащий,
Освещает ту палату,
И роскошное убранство,
И блестящую одежду,
И печальную Сузге.
О, Сузге, краса-царица!
Тяжела тебе ночь эта!
Ты сидишь на мягком ложе,
Опустив на грудь головку
И сложив печально руки
На трепещущей груди.
Ты одета, как невеста,
В драгоценные одежды,
Но глаза твои не блещут
Предрассветною звездою,
Но уста твои не пышат
Цветом розы и любви.
Дума черная, как полночь,
Обвила твой ум, царица,
И тоска, как червь могильный,
Точит сердце молодое.
Велика твоя невзгода!
Тяжела твоя судьба!
Но прими к себе надежду:
Не рабою, но царицей
Почестят тебя в Москве.
О, когда б прошла скорее
Эта ночь твоей печали!
Неподвижна и безмолвна
Все сидит Сузге-царица.
Нет речей для утешенья!
Нету мысли для надежды!
Будто смерти вещий голос
Тихо носится над ней.
Вот блеснул в ее светлице
Светлый луч зари восточной.
«О, мой Бог! меня помилуй!» —
Тяжко вскрикнула царица
И упала на подушки,
Задыхаяся от слез.
 

20

 
Встало солнце. Пробудились
И казаки, и татары.
Ясный день для всех восходит,
Льет на всех равно сиянье;
Но не все равно встречают
Солнца красного восход!
Вот Гроза к стенам подходит
С удалой своей дружиной;
Вот татары отворяют
Неприступные бойницы,
И вослед за старшиною
Безоружные идут.
Мрачно сходят вниз татары,
Озираяся на стены
И на крепкие бойницы;
Плачут царские девицы,
Обращая взор печальный
На оставленный Сузгун.
А с бойницы той порою,
Скрыв лицо свое покровом,
Одинокая царица
Грустно смотрит отступленье.
Грудь волнуется тоскою;
Но слезы уж нет в глазах.
«Слушай, храбрый воевода! —
Старшина седой промолвил,
Поравнявшися с Грозою. —
Если честь тебе известна,
Ты с царицею поступишь,
Как приличие велит». —
«Будь спокоен, храбрый воин!» —
Старшине в ответ промолвил
Атаман Гроза казачий.
Вот изгнанники проходят
Чрез широкую равнину,
Вот они реки достигли,
Вот взошли они на судно,
Поклонилися Сузгуну
И исчезли вдалеке.
«Путь счастливый вам», – сказала
Грустная Сузге-царица,
Обвела вокруг глазами
И, вздохнувши тяжко, тяжко,
С неприступной той бойницы
Тихо вниз она сошла.
 

21

 
Входят весело казаки
В крепость грозного Сузгуна;
Впереди их воевода,
Атаман Гроза, и молча
Он прилежно озирает
Покорившийся Сузгун.
Вот идет он в терем царский
Словом ласковым приветить
Несчастливую царицу,
Но в палатах царских пусто.
Он обходит все строенье,
Но царицы нет нигде…
«Где ж она?» – Гроза подумал,
И большое подозренье
В грудь казачую запало.
Злой укор в устах теснится…
Вдруг увидел он царицу
И укор свой удержал.
Под навесом пихт душистых,
Прислоняся головою
К корню дерева, сидела
Одинокая царица.
Вьется ветром покрывало,
Руки сложены на грудь.
Атаман к Сузге подходит,
Перед ней снимает шапку,
Низко кланяется, молвит:
«Будь спокойна ты, царица!
Мы казаки, а не звери,
Бог нам дал теперь победу,
Так грешно бы нам и стыдно,
Благость Бога презирая,
Обижать тебя, царица!
Ты о плене позабудешь, —
Слово честное даю».
Но напрасно воевода
Ждет ответа от царицы.
Изумлен ее молчаньем,
Подошел он тихо к ней,
Тихо поднял покрывало
И поспешно отступил.
Матерь божия! Не сон ли
Видит он? В лице нет жизни;
Щеки бледностью покрыты,
Льется кровь из-под одежды,
И в глазах полузакрытых
Померкает божий свет.
«Что ты сделала, царица?» —
Вскрикнул громко воевода,
Кровь рукою зажимая.
Вдруг царица задрожала,
На Грозу она взглянула…
Это не был взор отмщенья,
Это был – последний взор!
 

22

 
Под наклоном пихт душистых
Собралися все казаки.
И стоят они без шапок;
Два урядника отряда
Насыпают холм могильный.
Тишина лежит кругом!
Вот обряд печальный кончен.
Поклонись сырой могиле,
Говорит Гроза казакам:
«Гой, товарищи казаки!
Здесь нам нет уж больше дела,
Снаряжайтесь на Искер!»
Ночь спустилася на землю,
Ветер воет по дубраве,
Гонит тучи дождевые,
А Иртыш о круть утеса
Плещет звонкою волной.
Распустив свои ветрила,
Едут добрые казаки.
Льется песня их живая —
Что про матушку про Волгу,
Что про Дон их, Дон родимый,
Что про славу казака.
А вдали, клубясь волнами,
Блещет пламя над Сузгуном —
На стенах его высоких,
На крутых его бойницах…
Рдеет небо полуночи!
Блещут волны Иртыша.
 

1837

ПЕСНЯ КАЗАКА

 
Даша милая, прости:
Нам велят в поход идти.
Позабыли турки раны,
Зашумели бусурманы.
Надо дерзких приунять,
В чистом поле погулять.
Изготовлен конь мой ратный,
Закален мой меч булатный,
И заточено мое
Неизменное копье.
С быстротою хищной птицы
Полечу я до границы;
Черным усом поведу
Бусурманам на беду;
Свистну посвистом казацким
Пред отрядом цареградским
И неверного пашу
На аркане задушу.
«Знай, турецкий забияка,
Черноморского казака!
И не суйся в спор потом
С нашим батюшкой царем».
И, потешившись с врагами,
С заслужёнными крестами
Ворочуся я домой
Вечно, Даша, жить с тобой!
 

Начало 1830-х годов

СМЕРТЬ ЕРМАКА

Сонет[32]32
  Смерть Ермака (с. 81). Впервые – Ершов П. П. Конек-горбунок. Стихотворения. Л., 1976.
  Ермак Тимофеевич (?-1585) – казачий атаман. Походом под его предводительством (ок. 1581) началось освоение Сибири Русским государством. В результате этого похода Сибирское ханство Кучума распалось. Во время сражения с отрядом Кучума Ермак утонул в реке Вагай, притоке Иртыша.


[Закрыть]

 
Тяжелые тучи сибирское небо одели;
Порывистый ветер меж сосен угрюмых шумел;
Венчанные пеной, иртышские воды кипели;
Дождь лился рекою, и гром полуночный гремел.
Спокойно казаки на бреге высоком сидели,
И шум непогоды дремоту на очи навел.
Бестрепетный вождь их под сенью ветвистый ели,
Опершись на саблю, на смелых казаков смотрел.
И злая кручина на сердце героя лежала,
Главу тяготила, горячую кровь волновала.
И ужас невольный дух бодрый вождя оковал.
Вдруг дикие крики… Казацкая кровь заструилась…
Булат Ермака засверкал – толпа расступилась —
И кто-то с утеса в кипевшие волны упал.
 

Начало 1830-х годов

РУССКИЙ ШТЫК[33]33
  Русский штык (с. 82). Впервые – Ершов П. П. Конек-горбунок. Стихотворения. Л., 1976.


[Закрыть]

 
Лей полнее, лей смелее
И по-русски – духом, вмиг!
Пьем за то, что всех милее,
Пьем за крепкий русский штык!
Пьем – и весело, по-братски
Прокричим обычный крик:
«Здравствуй, наш товарищ хватский!
Здравствуй, крепкий русский штык!»
Прочь с косами! Прочь с буклями!
К черту пудреный парик!
Дай нам водки с сухарями,
Дай нам крепкий русский штык!
Что нам в пудре? Что в помаде?
Русский бабиться не свык;
Мы красивы, мы в наряде,
Если с нами русский штык!
Пушки бьются до последа,
Штык кончает дело вмиг;
Там удача, там победа,
Где сверкает русский штык.
И с Суворовым штыками
Окрестили мы Рымник[34]34
  «И с Суворовым штыками Окрестили мы Рымник». – Русские и австрийские войска под командованием А. В. Суворова 11 сентября 1789 года одержали победу над турками при речке Рымник.


[Закрыть].
Ставь хоть горы над горами —
Проберется русский штык.
Штык не знает ретирады[35]35
  Ретирада – отступление.


[Закрыть]
И к пардонам не привык.
Враг идет просить пощады,
Лишь почует русский штык.
И на Альпах всю дорогу
Враг обставил лесом пик[36]36
  «И на Альпах всю дорогу Враг обставил лесом пик…» – Речь идет об Итальянском походе А. В. Суворова 1799 года.


[Закрыть], —
Мы сперва к святому Богу,
А потом за русский штык.
Мы пробили Апеннины,
В безднах грянул русский крик:
Чрез ущелья, чрез теснины
Пролетел наш русский штык.
Нет штыка на свете краше,
С ним не станем мы в тупик;
Все возьмем, все будет наше —
Был бы с нами русский штык!
 

1833 (?)

МОНОЛОГ СВЯТОПОЛКА ОКАЯННОГО

Святополк стоит на берегу волнующегося Дуная[37]37
  Монолог Святополка Окаянного (с. 84). Впервые – Ершов П. П. Конек-горбунок. Стихотворения. Л., 1976. Историческая основа – летописные предания из «Истории государства Российского» Н. М. Карамзина.
  Святополк (ок. 980-1019) – туровский князь, в междоусобной борьбе за киевский престол убил своих братьев – князей Бориса Ростовского, Глеба Муромского и Святослава Древлянского, получил прозвище Окаянный. Потерпев поражение от Ярослава Новгородского, пытался бежать в Польшу, к своему тестю польскому королю Болеславу, но в пути умер.


[Закрыть]

 
Шуми, Дунай, шуми во мраке непогоды!
Приятен для меня сей страшный плеск валов;
Люблю смотреть твои пенящиеся воды
И слышать стон глухой угрюмых берегов.
При блеске молнии – душа моя светлеет,
И месть кровавая – при треске грома спит,
Мученье совести в душе моей слабеет,
А властолюбие – сей идол мой! – молчит.
Волненье бурное обманчивой стихии,
Дуная шумного величественный вид
Мне ясно говорит о милой мне России,
О славном Киеве мне ясно говорит.
Я вижу пред собой славян непобедимых,
С их дикой храбростью, с их твердою душой;
Я слышу голоса – то звук речей родимых, —
И терем княжеский стоит передо мной!..
Но что мне слышится?.. Кому дают обеты:
«До гроба верности своей не изменить»?..
Да будут прокляты презренные клевреты!
Да будет проклят тот, кто мог меня лишить
Престола русского! Кто дерзкою рукою
Сорвал с главы моей наследственный венец;
Кто отнял скипетр мой, врученный мне судьбою…
Ты будешь неотмщен, несчастный мой отец!
Твой сын – не русский князь… Изгнанник он презренный,
Оставленный от всех, ничтожный, жалкий пес,
Пришлец чужой земли, проклятьем отягченный
И милосердием отвергнутый небес!
О! Если бы я мог, я б собственной рукою
Злодея моего на части разорвал,
Втоптал бы в прах его безжалостной ногою
И прах бы по полю с проклятьем разметал…
Молчи, молчи, Дунай! Теперь твой шум сердитый
Ничто пред бурею, которая кипит
В душе преступника, спокойствием забытой…
Она свирепствует – пусть все теперь молчит!
 

Начало 1830-х годов

СМЕРТЬ СВЯТОСЛАВА[38]38
  Смерть Святослава (с. 86). Впервые – Ершов П. П. Конек-горбунок. Стихотворения. Л., 1976.
  Святослав I (?-972) – князь киевский, сын князя Игоря, выдающийся полководец, разгромил Хазарский каганат, совершал походы в Волжскую Болгарию и Болгарию. Погиб в сражении с печенегами, союзниками Византии, у днепровских порогов. По легенде, печенеги сделали из черепа Святослава чашу, из которой пили на пирах.


[Закрыть]

 
«Послушай совета Свенельда[39]39
  Свенельд – воевода, служивший нескольким киевским князьям, вместе со Святославом участвовал в походах против болгар и греков.


[Закрыть] младого
И шумным Днепром ты, о князь, не ходи;
Не верь обещаньям коварного грека:
Не может быть другом отчаянный враг.
Теперь для похода удобное время:
Днепровские воды окованы льдом,
В пустынях бушуют славянские вьюги
И снегом пушистым твой след занесут».
Так князю-герою Свенельд-воевода,
Главу преклоняя пред ним, говорил.
Глаза Святослава огнем запылали,
И, стиснув во длани свой меч, он сказал:
«Не робкую силу правитель вселенной —
Всесильный Бельбог[40]40
  БельБог – в славянской мифологии божество, олицетворяющее светлые силы природы, противопоставлялся ЧерноБогу – божеству тьмы.


[Закрыть] – в Святослава вложил;
Не знает он страха и с верной дружиной
От края земли до другого пройдет.
Не прежде, как стихнут славянские вьюги
И Днепр беспокойный в брегах закипит,
Сын Ольги[41]41
  Ольга (?-969) – мать Святослава, киевская княгиня.


[Закрыть] велит воеводе Свенельду
Свой княжеский стяг пред полком развернуть».
Вот стихнули вьюги, и Днепр неспокойный
О мшистые скалы волной загремел.
«На родину, други! В славянскую землю!» —
С улыбкой веселой сказал Святослав.
И с шумным весельем вскочили славяне
На лодки и плещут днепровской волной.
Меж тем у порогов наемники греков
Грозу-Святослава с оружием ждут.
Вот подплыл бесстрашный к порогам днепровским
И был отовсюду врагом окружен.
«За мною, дружина! Победа иль гибель!» —
Свой меч обнажая, вскричал Святослав.
И с жаром героя он в бой устремился;
И кровь от обеих сторон полилась;
И бились отважно славяне с врагами;
И пал Святослав под мечами врагов.
И князю-герою главу отрубили,
И череп стянули железным кольцом…
И вот на порогах сидят печенеги,
И новая чаша обходит кругом…
 

Начало 1830-х годов

НОЧЬ НА РОЖДЕСТВО ХРИСТОВО[42]42
  Ночь на Рождество Христово (с. 88). Впервые – Библиотека для чтения, 1834, т. 7.


[Закрыть]

 
Светлое небо покрылось туманною ризою[43]43
  Риза – верхнее церковное облачение священнослужителей; металлический оклад на иконе.


[Закрыть] ночи;
Месяц сокрылся в волнистых изгибах хитона[44]44
  Хитон – одежда в Древней Греции и у некоторых народов Востока; льняная или шерстяная рубашка, чаще без рукавов, подпоясывалась с напуском.


[Закрыть] ночного;
В далеком пространстве небес затерялась зарница;
Звезды не блещут.
Поля и луга Вифлеема[45]45
  Вифлеем – город в Палестине; по евангельской легенде, там родился Иисус Христос.


[Закрыть] омыты вечерней росою;
С цветов ароматных лениво восходит в эфир дым благовонный;
Кипарисы курятся.
Тихо бегут сребровидные волны реки Иордана;
Недвижно лежат на покате стада овец мягкорунных;
Под пальмой сидят пастухи Вифлеема.
Первый пастух. Слава Седящему в вышних пределах Востока!
Не знаю, к чему, Нафанаил, а сердце мое утопает в восторге;
Как агнец в долине, как легкий олень на Ливане[46]46
  Ливан – здесь: горный массив в Палестине.


[Закрыть], как ключ Элеонский[47]47
  Ключ Элеонский – поток, отделяющий Иерусалим от Масличной, или Элеонской горы, с которой связаны значительные события жизни Иисуса Христа.


[Закрыть], —
Так сердце мое и бьется, и скачет.
Второй пастух. Приятно в полудни, Аггей, отдохнуть под сенью Ливанского кедра;
Приятно по долгой разлуке увидеться с близкими сердцу;
Но что я теперь ощущаю… Словами нельзя изъяснить…
Как будто бы небо небес в душе у меня поместилось;
Как будто бы в сердце носил я всезрящего Бога.
Первый пастух. Друзья! воспоем Иегову[48]48
  Иегова (Яхве) – одно из священных имен Бога в иудаизме.


[Закрыть],
Столь мудро создавшего землю,
Простершего небо шатром над водами;
Душисты цветы Вифлеема,
Душист аромат кипариса;
Но песни и гимны для Бога душистей всех жертв и курений.
И пастыри дружно воспели могущество Бога
И чудо творений, и древние лета…
Как звуки тимпана[49]49
  Тимпан – древний ударный музыкальный инструмент.


[Закрыть], как светлые воды – их голоса разливались в пространстве.
Вдруг небеса осветились, —
И новое солнце, звезда Вифлеема, раздрав полуночную ризу небес,
Явилась над мрачным вертепом,
И ангелы стройно воспели хвалебные гимны во славу рожденного Бога,
И, громко всплеснув, Иордан прокатил сребровидные воды…
Первый пастух. Я вижу блестящую новую звезду!
Второй пастух. Я слышу хвалебные гимны!
Третий пастух. Не Бог ли нисходит с Сиона[50]50
  Сион – священная гора в Иерусалиме, где, согласно Библии, был дворец царя Давида, а также Иерусалимский храм.


[Закрыть]?..
И вот от пределов Востока является ангел:
Криле[51]51
  Криле – крылья.


[Закрыть] позлащены, эфирный хитон на раменах[52]52
  Рамена – плечи.


[Закрыть],
Веселье во взорах, небесная радость в улыбке,
Лучи от лица, как молнии, блещут.
Ангел. Мир приношу вам и радость, чада Адама!
Пастухи. О, кто ты, небесный посланник?.. Сиянье лица твоего ослепляет бренные очи…
Не ты ль Моисей[53]53
  Моисей – по Библии, пророк, предводитель израильских племен, призванный Богом вывести израильтян из египетского рабства; перед бежавшими от фараоновых войск израильтянами расступились воды Красного моря; на горе Синай Бог дал Моисею две каменные плиты (скрижали) с начертанными на них 10 заповедями.


[Закрыть], из Египта изведший нас древле
В землю, кипящую млеком и медом?
Ангел. Нет, я Гавриил[54]54
  Гавриил – архангел, возвестивший деве Марии, что у нее родится сын Иисус Христос.


[Закрыть], предстоящий пред Богом,
И послан к вам возвестить бесконечную радость.
Свершилась превечная тайна: Бог во плоти днесь явился.
Пастухи. Мессия[55]55
  Мессия (евр. спаситель) – по Ветхому завету, будет послан Богом на землю уничтожить зло; в Евангелии (Новом завете) мессианская роль отведена Иисусу Христу.


[Закрыть]?.. О радостный вестник, приход твой от Бога!
Но где, покажи нам, небесный младенец, да можем ему поклониться?
Ангел. Идите в вертеп Вифлеемский[56]56
  Вертеп Вифлеемский – пещера, где родился Иисус Христос.


[Закрыть].
Превечное слово, его же пространство небес не вмещало, покоится в яслях.
И ангел сокрылся!
И пастыри спешно идут с жезлами к вертепу.
Звезда Вифлеема горела над входом вертепа.
Ангелы пели: «Слава сущему в вышних! мир на земли, благодать в человеках!»
Пастыри входят – и зрят непорочную матерь при яслях,
И Бога-младенца, повитого чистой рукою Марии,
Иосифа-старца, вперившего очи в превечное слово…
И пастыри, пад, поклонились.
 

1834