Текст книги "Охота за лазером Третьего рейха"

Любовь нечаянно нагрянет…

В тесном, задрапированном зеленым сукном клубе военного училища – концерт артистов из Москвы.

Миловидная девушка поет так, что хватает за душу:

Бьется в тесной печурке огонь.

На поленьях смола, как слеза…

Когда она завершает песню, а гармонист повторяет мелодию, на маленькую сцену стремительно забегает высокий стройный парень с букетом полевых цветов. Он дарит певице цветы и устремляет ее на танец – под аккорды песни.

Гармонист начинает играть заново, поддерживая неожиданный танец.

Пара кружится и кружится.

Зал встает и восторженно аплодирует.

А потом… Павел провожал Наталью в гостиничку. С концертной бригадой пили чай.

Потом – долгая прогулка по узеньким улочкам Астрахани. И конечно, по территории самого кремля. Весь кремль после революции называли «Городок Троцкого».

– Ваш кремль очень похож на наш, Московский Кремль! Очень красивый, белоснежный! В Москве Кремль тоже был белым. А потом стал красным, в цвет рабоче-крестьянского знамени.

Павел нежно смотрел на девушку. И решился поцеловать. А потом – предложение немедленно сыграть свадьбу.

И Наталья растаяла.

В кабинке телефонной станции она долго ожидала, когда свяжут.

– Мама, я люблю! Решила остаться в армии, с любимым! Санинструкторы здесь очень нужны!

– Доченька! А как же учеба? Ты ж с самого детства мечтала стать артисткой!

– Мама, все наверстаю! После войны!

Медсанбат

Оля Клочкова подружилась с новенькой. И та часто, пользуясь передышками в службе, захаживала на чай.

Оля ставила на примус большой алюминиевый чайник. Щипчиками дробили большие куски сахара-рафинада.

Наталья – восторженно о своем Павле – о чем бы ни говорили, заканчивала только упоминанием о нем.

Ольга о своем житье-бытье рассказывать стеснялась. Мол, ничего романтичного: выучилась на фельдшера, работала в станичной больничке. Ничего интересного. Народ суровый, не привык валяться по больницам, даже получив на работе травмы.

Зато о своем Петре говорила с восторгом. Соседи они с ним. В детстве дрались. Повода особого не было. Так, пацанские разборки. Ее на улице так и называли за драчливость – «пацанка». Дралась она хорошо. Отец Оли научил ее приемам рукопашного боя. Так что никому в драке не уступала!

Повзрослев, Оля перестала драться. Петр стал жонглером и акробатом. Выучился у заезжих циркачей. Сальто-мортале, и р-раз – в огненный круг! Ходил на руках между закрепленными на полу острыми ножами…

В медсанбате как-то передышка. Сидят подруги, чай пьют. Разговор – о своих любимых.

– Постой, постой! Слышишь? – настораживается Оля.

Снаружи, откуда-то снизу, слышна громкая ругань, перемежающаяся трехэтажным матом:

– Ко мне! Быстро ко мне! Твою мать! Кому сказал! На гауптвахту! Красноармейцы! Снять его! Ко мне!

И тут же – насмешливый голос совсем рядом, за окном:

– Так точно! Никак нет! Вашбродь!

Оля узнает голос:

– Вот и Петро!

Смеясь, выглядывает в окно.

Ильин стоит на каком-то мизерном выступе стены, держась рукой за водопроводную трубу. Другой рукой он изображает отдание чести, громко кричит, глядя вниз:

– Вашбродь! Так точно! Никак нет! Не могу знать!

Внизу, задрав голову, стоит комендант гарнизона подполковник Вахмистров.

Лицо его, обычно благодушное, багрово от злобы и натуги. Он смотрит на Ильина и орет:

– Сидел ведь на гауптвахте! Выводов не делаешь?! Твою мать!

Ильин делает шутовское лицо:

– Так точно! Вашбродь! Докладываю! Провожу занятие по диверсионной подготовке. Тема занятия – похищение секретных документов из многоэтажных сооружений! Смотрите, красноармейцы записывают! Вон, позади вас!

Комендант оглядывается.

Сзади него стоят красноармейцы с блокнотами в руках. Лица напряжены, лбы изборождены морщинами страшного умственного напряжения. В глазах – туповатое выражение чинопочитания.

Четко печатая строевой шаг, подходит сержант Дорофеев:

– Сми-и-р-на! Товарищ подполковник! Разведвзвод под командованием лейтенанта Ильина проводит занятия по диверсионной подготовке!

– Вольно! – громыхает комендант. На лице его – удивление и восхищение:

– Ну, Ильин! Ну, сукин сын! Переиграл старого вояку!

Он приглядывается к бойцам. Видит, что в руках они держат не карандаши, а веточки акации, спешно отломленные от стоящего рядом куста.

– Ай да сукин сын! Ну ладно! Продолжай свою науку!

Петр улыбается Оле. Протягивает букет ромашек:

– Извини, застукали!

Кричит подполковнику:

– Внимание! Изучаем прыжок с высоты. Большой высоты! Приземляемся не прямо на ноги, а по касательной. Если приземлитесь прямо, переломаете ноги! Особенно если прыгаете с оружием и боекомплектом. Поэтому центр тяжести – немного впереди! И сразу – кувырок вбок. Показываю!

Он прыгает. Чуть коснувшись земли ногами, кувырками летит в сторону. Вскакивает:

– Вот так!

Разведвзвод тренируется

Астраханский кремль. Во дворе лейтенант Ильин тренирует бойцов – и своего разведвзвода, и курсантов диверсионной спецшколы № 005.

Рукопашный бой в разгаре: один выбивает наведенный на него пистолет, другой – отбивает удары штыка (ловко бросая наземь противника), третий – «снимает» часового.

– Хенде нихт зенкен! Не опускай руки! – говорит Ильин пропустившему удар солдату (у того – синяк под глазом).

– Ильин! – игриво кричит ему симпатичная девушка, выглядывая из окна медсанбата. – Не угробь солдат! Медпомощь нужна?

Это – землячка из станицы Березовской Оля Клочкова.

– Гулак ас, нязенин! Оля, сен овадан гыз! – весело отвечает он. – Красавица всегда нужна настоящим джигитам!

– Что за шпиенские разговоры? – вмешивается курящий неподалеку майор-особист.

– Ёк, то есть никак нет. Это по-туркменски означает «Дай ухо, красавица». У меня батя служил в Туркестане. Там и выучился туркменскому! И меня научил, – отвечает Ильин. – Так что никаких шпиенов. Ёктур! Никак нет!

– Что за странные приемчики бойцы изучают? Тоже из Турции? – с подозрением спрашивает особист, подходя к солдатам.

– Казачий спас! – с гордостью отвечает Ильин. – Его применяли разведчики-пластуны. Меня дед научил в станице. Никакой бокс не сравнится!

Оглянувшись на медичку, выглядывающую из окна, майор напружинивает мускулы рук и говорит:

– Да я – боксер! Куда твоим бойцам против бокса! Смотри, как надо фашиста бить! Боец, к бою готовсь!

– Товарищ майор государственной безопасности! Давайте другого бойца! Это ж главный специалист по казачьему спасу!

Приказывает сержанту:

– Иван, в сторону!

Майор начинает злиться. Кричит:

– Стоять! Фамилия!

– Сержант Дорофеев.

– Ну, сержант, покажи начальнику Особого отдела 28-й армии, кто ты такой!

Майор бросает папиросу и принимает боксерскую стойку. Резко и сильно бьет.

Дорофеев мгновенно делает шаг в сторону, уходя с линии атаки. И почти неуловимым движением рук «рисует» в воздухе окружность.

Майор, словно подчиняясь воздушным массам, возникшим от движения рук Дорофеева, падает на землю и крутится вокруг своей оси.

– Че это было?! – поднимается он. – Да я! Да я! Я – начальник Особого отдела 28-й армии! Ты понял, на кого руку поднял, скотина?!

– Вер мер махт хат, хат рехт! – говорит Ильин. – Это цитата из «Фауста» Иоганна Гете. Перевод: «В ком больше силы, тот и прав!» Солдат не виноват! Уж простите!

Подходит лейтенант-тыловик:

– Товарищ майор государственной безопасности, разрешите обратиться к товарищу старшему лейтенанту?

– Разрешаю! – говорит Решетов и отходит, нервно выхватывая из серебряного портсигара папиросу.

– Товарищ старший лейтенант! – начинает тыловик.

– Уйди, Христа ради! Уйди, а то зашибу! Ты опять о своих бешеных лошадюгах! Уйди от греха подальше! – гневно говорит Ильин.

– Ну, товарищ старший лейтенант!

– Слушай, Монахов! Мы, конечно, конный взвод. Но необъезженных лошадей нам не впаришь! Они ж под седлом никогда не ходили! Ох, попадись ты Константину Иосифовичу Недорубову, моему земляку! Полный Георгиевский кавалер! Герой Гражданской и Первой мировой войн, награжден красными революционными шароварами! Сейчас он под Кущевкой воюет. Лучшие кони станицы – у него. Попробуй Недорубову твоих лошадюг впарить! Да он бы прибил тебя!

– Ну, товарищ старший лейтенант!

– Ты специально при начальнике Особого отдела подошел? Чтоб не зашибли тебя? Тогда вот что! Ягши! Беру твоих мустангов! Но одно «но»: если ты самолично их оседлаешь! Ну что, согласен?

– Да я ж никогда лошадей-то в городе не видел! Ну ладно, пойду доложу начальнику тыла!

Ильин идет к деревянному навесу у стены кремля.

Там группа солдат изучает миномет-лопату.

– Калибр – 37 миллиметров, – говорит пожилой преподаватель в звании майора. – Смотрите внимательно! Мину опускать осторожно, но быстро! Немца, может, не убьете, но раните. А вообще… Вообще… Ребята! Ну ее в баню, эту хреновину! В бою даже не думайте лезть к этому агрегату. Пока зарядите, немец из вас решето сделает! Лучшее средство – гранаты! Побольше гранат, и все, победа будет за вами!

В стороне, в тени кирпичной стены кремля, боец что-то мастерит.

– Что за чудо-юдо? – подходит к нему запыхавшийся солдат.

– Это лучше твоего бокса! – отвечает боец. – Метров за пятьдесят можно беззвучно снять часового! Разве тебя с твоим боксом фашист пустит на такое расстояние?

– Да ты шо? Поди, брешешь! – не верит тот.

– Эх, дярёвня! – усмехается боец. – Книжки надо было читать! В Англии такими арбалетами на войне людей убивали! Пробивает даже железные латы! Конечно, нам дали трех снайперов. Но они стрелять-то еще не научились. Толку от них нет!

Медсанбат

Ильин смотрит на окно медсанбата. Оля как-то подозрительно резко оборвала разговор. И не появляется вновь!

Ильин командует:

– Продолжать тренировку! Я – в санбат, ногу свело!

Дорофеев улыбается. Знает, какую такую ногу свело у командира. Сегодня командир полка подписал рапорт Ильина с просьбой зарегистрировать брак с Олей. Правда, с оговоркой: все торжества – только после возвращения с боевого задания. Задание особой важности!

Ильин заходит в санбат. В коридоре – никого. Идет к кабинету санинструктора.

Слышит шум. Звон разбитой склянки.

Прыжком – к двери. Дергает. Заперто! Рывком открывает.

На полу лежит майор-особист. Его нос – в крови. Оля склонилась, щупает пульс.

– Схватил меня сзади! Дай, говорит, таблетку от головы. Когда я шкаф открыла, он сзади и схватил! – поясняет она. – Вот и двинула ему! Головой – по челюсти, как ты учил!

– Живой? Да уж! Будешь теперь у него шпиеном, раз вырубила с одного удара!

Оля закусывает губу, обиженно говорит:

– Почему он бросается на меня?! Всегда ходит к Наташке Бондаревой, нашему сержанту! Чего ко мне прицепился?!

Майор приходит в себя, встает с пола:

– Че это было?

Озирается. Наводит резкость. Зло говорит:

– Опять Ильин! Руку на майора госбезопасности поднял! Под трибунал пойдешь! Расколешься, шпиен немецкий! Почему весной сорок второго один выжил в мясорубке?! А? Один из всей дивизии! Засланец!

– Еще раз повторяю! Кто вывел из окружения начальника штаба 902-го полка полковника Календу? Я вывел! Кто вынес боевое знамя части? Я вынес!

Решетов трясет головой, болезненно морщится:

– Рот закрой! Расколешься все одно!

Ильин изображает улыбку. Ласково, но четко говорит:

– Товарищ майор. Точка. Госбезопасности. Точка. Разрешите вопрос!

– Ну!

– У нас с вами – цугцванг! Как в шахматах!

– Кто – цуцвак?! Кого обозвал, дурак?! Начальника особого отдела армии!

– Никак нет! Зер гут! Но цугцванг имеет место быть! Вопрос простой: доложить о вашем нападении на сотрудника медсанбата начальнику политотдела 28-й армии? Или вашей жене рассказать? Такая вот вилка!

– Да ты угрожаешь, собака?! Майору госбезопасности?!

– Никак нет! Это все – мысли вслух! Может, вы, как майор госбезопасности, подскажете вариант?

– Ладно, молчи! Давай так: я тебя не видел, ты меня не видел! Понял? Последствий не будет! Знай, что ты у меня – на крючке! Всю подноготную твою знаю! Знаю, что ты – сосед этой девахи!

Майор тычет пальцем в сторону Оли:

– В станице Березовской живете? На одной улице, на Советской? Ты – дом 87, она – 85? Все правильно?! Одна банда!

Майор уходит, злобно хлопнув дверью.

От этого хлопка Ильин вздрагивает. Стискивает зубы, закрывает глаза. Резко садится на пол, обхватив руками голову.

В ушах – страшный, беспрерывный, убивающий звон от контузии, рев пикирующих бомбардировщиков, разрывы бомб и снарядов.

Перед его взором – поле, сплошь покрытое трупами наших солдат, без рук и ног. Рядом – мертвое тело без головы. Он щупает себя. Вроде живой! И ползет вперед – прямо по трупам. Что такое? Трупы навалены в три слоя! И уже разбухли, кишат червями! Вокруг – смертельный смрад! Слышен вой снаряда. Затем – взрыв. Трупы людей падают прямо на Ильина, вытряхивая на него тысячи страшных червей!

Ильину сразу почудилась вонь разлагающихся трупов. Странная вонь, приторная, бьющая по сердцу.

Ильин шипит:

– С-с-сука! Ковырнул рану!

Оля садится рядом, гладит Петра по голове:

– Петечка мой! Сейчас пройдет!

Ладонями она осторожно обхватывает голову Ильина, делая окружность. Большими пальцами рук нащупывает точку на лбу, сильно давит:

– Я забираю твою боль!

Ильин встает. Делает резкий выдох:

– Ф-ф-фу! Нормально! Спасибо, моя родная! Мираж ушел!

Берет Олю за руки, нежно смотрит в глаза:

– Знаешь, что на моем рапорте написал комдив?

– Ну что еще можно написать, кроме согласия на нашу свадьбу?

– Да уж! У вас в медсанбате есть Качуевская?

– Наташка! Подруга моя!

– Боевая дивчина! Вышибла у комдива «добро» на свадьбу с Пашей! Но есть одно «но»! Как только комдив увидел мой рапорт, то начал злиться. И написал на рапорте, что хватит с него одной Качуевской. И на подходе еще один. Старший лейтенант Карчевский из 3-го батальона – тоже наш человек, будущий «женатик». Вот и бушует комдив! Мол, всех санинструкторов у него изведут!

– Не разрешил нам?

– Разрешил! Только с отсрочкой, после выполнения боевой задачи. Стимул такой: как найдем секретное оружие немцев, так и женимся с тобой!

Мост – взорвать!

Четвертые сутки немецкая разведывательно-диверсионная группа лейтенанта Юргена Шлипа пылит по степи. С ними – обер-лейтенант, которого приказано называть Иваном. Он – главный в этой операции, назначен штабом 51-й армии.

Группа состоит из двух БТРов и танка. Грузовик везет взрывчатку, топливо, продовольствие.

Путь очень тяжелый. Первые сутки техника вязнет в глубоком рыхлом песке, вторые – тонет в серой пыли на глинистых такырах, третьи – с трудом объезжает соляные озера-ильмени, сплошь заросшие камышом. И конечно, увязает там в болотистой жидкой грязи.

Наконец вдали, в мираже полупустыни, завиднелось устье реки Кума. Подъехали поближе и остановились за барханом.

«Иван» и Юрген Шлип всматриваются в карту местности. Юрген сверяет маршрут по компасу. Удивленно говорит:

– Непонятно! На карте река есть. А реально ее нет! Железная дорога – есть, а моста – нет! Поразительно! Где мост?!

«Иван» открывает планшет, смотрит на газету 28-й армии «На рубежах Родины»:

– Вот отчет о возведении моста. Огромного моста! И где этот мост? Подвиг – есть, моста – нет! Это фокус русских тыловиков?

Смотрят в бинокли. Видят высохшее русло реки. Поперек насыпана земляная дамба. Сверху – рельсы. Два солдата не спеша ходят по шпалам, охраняя это чудо технической мысли.

Шлип тихо ругается:

– Тыловые крысы все украли!

И добавляет:

– Как, ты говорил, ругаются русские? «Твоя мама»? Этого полковника Федотова надо к его маме послать!

«Иван» улыбается и задумчиво говорит:

– Подрывать эту насыпь нет смысла! Русские в течение суток восстановят полотно. Так что фокус Федотова – не воровство, а гениальный ход! А ты говоришь – «тыловые крысы»! Эти крысы очень мешают нам! Есть предложение по дальнейшему нашему движению?

Юрген смотрит в карту:

– Недалеко станция Зензели. Может, там фейерверк устроим? Там не были наши группы. Они уходили только выше Астрахани. Группа обер-лейтенанта Готлиба взяла там в плен двух русских офицеров и денщика. Уходя на Утту, в бою захватила еще одного офицера – из штаба 36-го пулеметного батальона – и сопровождавшего его солдата. Хорошие топографические карты у них оказались! У нас таких подробных не было. Штаб армии мгновенно растиражировал карты в походной типографии. Теперь у нас хорошие карты!

Юрген показал на свою карту:

– Вот он, русский трофей!

Инструктаж

Кабинет командира полка 34-й дивизии. Подполковник Мамчур в форме воздушно-десантных войск, с кортиком на поясе.

Заходит Ильин:

– Разрешите? Приказано поступить в ваше распоряжение!

– Да. Наша разведрота направлена на Каспий. Будем работать с тобой. Задача особой важности – найти лазерную установку немцев. Выходишь вместе с батальоном майора Крохи. Коней получил?

– Товарищ гвардии майор! То, что пытались дать нам тыловики, просто ужас! Попробовали бы они предложить полному Георгиевскому кавалеру Константину Иосифовичу Недорубову! Да он бы свои красные революционные шаровары, которыми его наградил сам Буденный, прям на голову тыловику надел бы! Вы знаете, в октябре прошлого года Недорубов сформировал кавалерийский эскадрон – из добровольцев. Лучшие кони – в эскадроне! Никто даже не думал втюхать ему необъезженных лошадей! Как наши тыловики додумались?!

Вручает Ильину опечатанный пакет:

– Вскрыть только в Башсызе! Вскрывать вместе с командиром батальона! Он обеспечит твою группу автотранспортом, мотоциклами. Техника придет позже, когда закончим переброску войск на Каспий. Кроха выдаст и огнеметы. Умеют твои бойцы ими пользоваться?

Да, вот еще. От дивизии тебя усилят танками. Так что не пропадешь! В случае непредвиденных обстоятельств – вскрыть пакет самому. Действовать по плану «Б». Карта местности, компас, курвиметр – все есть? Задачу выполнить любой ценой, не останавливаясь ни перед чем! Помни и вдолби бойцам: увидите солдат в советской форме – ухо востро! Немецкие диверсионные группы дивизии «Бранденбург» переодеты в нашу форму, передвигаются на наших автомашинах. Проверять всех тщательно. При любом подозрении – открывать огонь на поражение!

Да, вот еще что! Не перепутай с нашими! Мы направляем туда же группы «истребителей» из народного ополчения Астрахани. Они подготовлены к партизанской войне. Главное, не перестреляйте друг друга!

Мамчур достал бумагу, читает:

– Докладная Обкома ВКПб и СНК Калмыцкой АССР. «До последнего времени разрозненные части Южного фронта с оружием в руках безнаказанно бегут через калмыцкие степи на Кавказ, отбирают скот, лошадей, сельскохозяйственные продукты у населения. Борьбу с этими дезертирами и мародерами ведут только работники НКВД и местные истребительные отряды, которые не имеют достаточного вооружения. На наши просьбы об оказании помощи вооружением в борьбе с дезертирами направить к нам заградительные отряды Сталинградский военный округ почти ничего также не сделал».

Подполковник поднимает глаза на Ильина:

– Отставить! Не будем про заградотряды. Ты понял про дезертиров? Еще раз повторяю – осторожность и осторожность! Лучше один раз застрели хорошего человека, чем плохой перестреляет твой взвод.

Чуть подумав, Мамчур спрашивает:

– Как бойцы к тебе обращаются?

– «Башлык», то есть «начальник» по-туркменски. Я к ним – «елдаш», то есть «товарищ». Все – земляки из станицы Березовской и окрестных хуторов. Я их туркменскому обучаю.

– Вот и хорошо! Получи туркменский халат, папаху. И коня. Будешь местным джигитом, чтобы замаскировать наше выдвижение! – говорит полковник.

Марш

Чтобы замаскировать выдвижение двух батальонов, солдат переодели в рабочую одежду. Вместо лошадей запрягли верблюдов. Телеги загрузили оружием, боеприпасами, военным обмундированием. Там же спрятали минометы. Как положено по штату – по четыре полевые кухни на батальон. Две подводы тащат бочки с водой. На одной подводе – ребята из взвода музыкантов.

Сопровождает колонну группа всадников, одетых в калмыцкие халаты, – чтобы вскоре выйти вперед и превратиться в авангард, разведывая местность.

Заранее на местном рынке был пущен слух – большая группа рабочих идет копать противотанковые рвы в район ж/д станции Басы в калмыцкой степи.

Утром колонна с песнями и громким смехом покидает Астрахань. Дико орущие верблюды тащат телеги. Пыль – столбом!

Следом бодро идут колонны «рабочих». Впереди – всадники в калмыцких халатах. На крытой брезентом подводе, с навесом от солнца, санинструктор Оля. Она с уважением оглядывается на два пулемета «Максим», стоящие позади нее.

Свесив с подводы ноги, бравый гармонист растягивает мехи. Рядом на коне едет Ильин. Начинает играть песню:

 
Пролягала спепь-дорожка,
Пролягала да широка.
 

Разведчики подхватывают песню, на казачий лад дешканя и повторяя слова. Солдаты в колонне прислушиваются, пытаются подпевать.

Ильин, слушая песню, оглядывает бескрайнюю калмыцкую степь. Закрывает глаза. Шумно вдыхает горячий степной воздух. Запах горькой полыни – такой же, как в родной станице Березовской. Петру становится грустно.

Перед мысленным взором – родная степь-матушка с ласковыми ковылями, душистым чабрецом да серой полынью. И балки, прорезающие степь. И редкие деревца, в тени которых можно найти тенек для роздыха. И скорая встреча с ласковой, тихой речкой Медведицей.

Ну а здесь – ни речки, ни деревца! Одна потрескавшаяся от жуткого солнца глина да зыбучий песок… Эх, тоска!

Около полудня колонна останавливается. Слышна команда: «Привал! Портянки перемотать! Воду во фляжках беречь, в округе нет колодцев».

Высоко в небе появляется немецкий самолет-шпион.

– Рама! Гля, рама! – слышны крики.

– Дорофеев, доложи, кто летит! – командует Ильин, подъезжая на коне поближе.

– Двухмоторный разведывательный самолет «Фокке-Вульф-189». Фрицы называют «Флюгауге», то есть «Летающий глаз», или «Уху», то есть «Филин»! – четко отвечает тот.

– Щас этот филин нам гостинцы пришлет! – смеется кто-то.

– Как бы не разбомбили нас гостинцами! – слышен встревоженный голос. – Слышите гул?

Появляется немецкий бомбардировщик и сбрасывает листовки.

Солдаты их подбирают, смотрят.

На переднем плане, на фоне руин, убитые советские солдаты. Позади – голова Сталина с большими усами. Под ним – стишок:

 
«Ни шагу назад!» – приказал тебе Сталин,
Умри возле стен сталинградских развалин!
А сам уж давно убежал за Урал,
Штаны он от страха свои замарал.
 

На обороте надпись: «Русский солдат! Сдавайся в плен! Фюрер гарантирует тебе жизнь и возвращение к семье».

– Заметили, в чем хитрость? – спрашивает Ильин бойцов.

Солдаты смотрят на листовки, не поймут вопрос.

– Пощупайте бумагу! Мягкая? Когда до ветру ходите, нужна такая? То-то и оно! Знает немец, что нет у вас бумаги даже для курева. Расчет точный: пойдете по нужде, пока будете сидеть, обязательно прочтете агитку.

Ильин помедлил и строго предупредил:

– Вывод какой? Не попадаться на глаза политруку! Срать ходите подальше от своих! И осторожно! Эти места называются «Черные земли». Слышали про такое же в Туркестане? Там это – пустыня Кара-Кумы. И полно скорпионов и ядовитых змей. Здесь – то же самое! Есть ядовитые каракурты и тарантулы. Поняли? Вывод какой? Перед посадкой в кусты обязательно растопчите эти самые кусты. Каракурты там гнездятся! Яд у них очень страшный, убивает сразу.

Марш продолжается. Солдаты приуныли. Солнце палит все вокруг. Жара – выше 40 градусов! Вокруг – ни души. Все живое спряталось от жестокого зноя.

И только солдаты идут, тяжело переставляя натруженные и натертые ноги.

Не все выдерживают. Некоторые падают, сраженные солнечным и тепловым ударом.

Товарищи их подхватывают, тащат в повозку, где санинструктор Оля оказывает первую медпомощь. Другие телеги тоже полны сраженных солнцем солдат. Много и тех, кто попросту стер ноги в кровь. И не мог идти, падал от боли.

Чтобы подбодрить бойцов, Ильин командует:

– Слушай любимую песню полного Георгиевского кавалера Константина Иосифовича Недорубова! Песня «Любо, братцы, жить!».

– Товарищ старший лейтенант! Не надо «Любо»! – слышится недовольный голос.

– Что такое?

– Песня ведь – о гибели! Гибели сорока тысяч человек! Зачем напоминать о плохом?! Давайте что-нибудь веселое!

– Страшно думать о плохом? – спрашивает Ильин. – Казаки всегда пели о войне. И ничего, жили себе, поживали! Отец Недорубова, Иосиф, страшной силы был казачина! Вместо коня впрягался в телегу да затаскивал ее на горку. Это он коня берег! Так вот. Не поверите! В курене Иосифа вместо потолка к стрехе крыши был подвешен гроб! Что, страшно?! Это наш казак себе приберегал – на всякий случай. Но! Вам страшно, а ему – нет! И прав казак: постоянно отдавал свои гробы другим, которые помирали раньше него! Так что песен бояться не надо!

Ильин:

– Еще вспомнил! Мой родственник, Мирон Егорыч, всю Гражданскую прошел. В каких только мясорубках не бывал! Жуть что рассказывает! Так вот. Самолично изготовил гроб – для себя. И водрузил его на чердак. Как взгрустнется ему, так достает гроб. Ложится в него. И смотрит в небо. Говорит: «Какая красота там, на небе!» И ничего, живет Мирон Егорыч да поживает! А вы боитесь песен!

Ильин закрыл глаза. И перед ним опять, как в ночных кошмарах 1941 года, после первого своего выхода из окружения под Смоленском, поплыли страшные картины.

Ильин открыл глаза, зло произнес:

– В сорок первом, когда немцы загнали нас в «котел», никто не думал и не пел о смерти. Все думали только о хорошем, о наступлении.

Как и позже, под Харьковом. Что кричали солдаты? «Даешь Харьков!» кричали. И что?! Из дивизии нас в живых осталось десять человек! Понимаете? Были убиты сотни тысяч человек! Все поле было покрыто убитыми! В бой мы шли по трупам, скользили и падали, скользили и падали! Так что дело не в песнях о плохом или хорошем. Дело – в нас самих, сможем мы воевать или нет.

Ильин помолчал и скомандовал:

– Тогда слушай песню о самом плохом! Только несколько фраз! Называется «Не для меня». Песню запевай!

Разведчики начинают:

 
Не для меня
Дон разольееется,
Не для меня
Весна придет.
 

Ильин командует:

– Стоп! Ну что, это – лучше?

– Товарищ старший лейтенант, давайте о веселом!

Ильин подъехал к арбе-«санитарке», наклонился в седле, негромко спросил гармониста и Олю:

– Давай «Лизавету»!

И громко объявил:

– Лучшая песня 1942 года! Кинофильм «Александр Пархоменко». «Ты ждешь, Лизавета»! Запевай!

Гармонист лихо начинает, Оля подхватывает:

 
Ты ждёшь, Лизавета,
От друга привета.
Ты не спишь до рассвета,
Всё грустишь обо мне…
 

Песня прекращается, когда ветер перерос в пыльную бурю накрыл колонну грязной черной волной.

Злобный вой ураганного ветра вернул Ильину страшные воспоминания весны 1942 года.

Майское наступление в районе Изюмо-Барвенковского выступа. Эйфория первых побед. Командиры, поднимая солдат в атаку, радостно кричат: «Ура! Даешь Харьков! За Родину!» А потом…

Артиллерия немцев, пикирующие бомбардировщики не дали нашим никаких шансов. Как будто заработала страшная мясорубка! Взрывы были повсюду. Повсюду летали клочья окровавленных человеческих тел!

Ударной волной Ильина отбросило на дно траншеи. От удара о снарядный ящик он потерял сознание.

Очнулся и увидел страшное: перед ним – тело без головы. Сам Ильин покрыт чем-то мокрым и скользким. Ощупывая себя, он понял, что это кровь и мозг погибшего солдата.

«Пить…» – стонал кто-то рядом. Ильин перевел на него взгляд. Увидел жуткое: солдат с распоротым осколком животом сидит и красными от крови руками толкает вывалившиеся кишки назад. Лицо – удивленное. Мухи огромной тучей кружатся над солдатом, садятся и лезут в рану. Боец даже не отгоняет их. Шок очень сильный!

Не успел Ильин понять, чей это боец, как новый взрыв выбросил его из траншеи. Опять – потеря сознания. Очнулся и не поверил глазам: поле боя сплошь завалено телами убитых солдат. Контузия тогда спасла Ильина. Немцы посчитали его за мертвого. В сумерках он пришел в себя. Выполз из-под груды тел. Нашел разбомбленный штаб дивизии и спрятал под гимнастеркой боевое знамя части. В ближнем овраге обнаружил единственных выживших, прятавшихся в щели под обрывом: пятерых бойцов и начальника штаба 902-го полка майора Календу… Ночью захватили отставший от немецкой колонны грузовик. И прорвались к своим.