Текст книги "Страшная граница 2000. Часть 1"

ЗУЛЬФАГАР

В моей голове плыли величественные, мощные аккорды «Полета кондора». Я сам – эта гордая огромная птица! И зорко вглядываюсь в раскаленные туркменские горы. Гигантская паутина мрачных ущелий опутывает знаменитый район «Золотого треугольника».

Этому методу меня научил Иван Дорохов, мой лучший друг. Метод очень странный и загадочный, но позволяющий наверняка вычислять время и место контрабандных наркокараванов, ползущих по тайным тропам на стыке границ Туркмении, Ирана и Афганистана.

«Золотой треугольник» успешно использовали всегда, еще со времен Советского Союза. Метод был прост, как все гениальное. Если на пути каравана выставляли засаду туркменская сторона, караван уходил к иранцам. Если иранцы готовили бой, наркокурьеры уходили в Афганистан. И так – до бесконечности!

Однако «лафа» их закончилась с появлением на границе русского Ивана. Моего друга. Его странный метод поставил под угрозу всю, налаженную десятилетиями, стройную систему поставки наркотиков. Угроза была такая, что нещадно расстреливались любые наркокурьеры, заподозренные в предательстве.

Может, это предательство имело место быть, но только неумышленное. Не зря добродушный голубоглазый увалень Ваня превращался в крепкого бородача-афганца и пропадал неделю, а то и больше, в одному ему ведомых пуштунских кочевьях. И ни одна контрразведочная «баба Яга» не могла учуять его русского духа.

Наверное, судьба миловала Дорохова. Но скорее всего, выручали его острый ум и высочайшая подготовка, наблюдательность, глубочайшие знания восточных обычаев и языков, интуиция и звериное чутье.

Все эти качества, а также способности Ивана к гипнозу позволяли их разведгруппе решать боевые задачи зачастую без всякого боя. Как было, например, в тот жаркий июльский день, когда неизвестные, прорезав кусачками дыру в сигнализационной системе на участке Тагтабазарского погранотряда, на мощном мотоцикле прорвались далеко вглубь туркменской пустыни.

Дорохов долго изучал карту местности, испещренную еле заметными ниточками верблюжьих троп. Советовался с ребятами из туркменского Комитета Госбезопасности. К удивлению туркмен, закрывал глаза и молча держал ладони над картой. Потом резко встал:

– Гит! («Едем»)!

И точно! Он вывел свою группу прямо к полуразрушенной ферме, жители которой рассказали о двух неизвестных, пару часов назад подходивших в поисках воды. И транспорт просили. А потом эти люди, похожие на афганских моджахедов, ушли на кошару к Амангельды, у которого имелся старенький «УАЗик».

– Ребята, похоже, очень серьезные! И задача у них более сложная и важная, чем простая перевозка наркоты! – сделал вывод Иван, выслушав местных и задав несколько вопросов, не относящихся, казалось бы, к теме.

Палящее жестокое солнце упало за дальние серо-желтые барханы. Пограничники, укрываясь за полупрозрачными кривыми деревцами саксаула, перебежками и ползком окружили войлочную юрту посреди пустыни.

Дорохов, став благодаря чабанскому халату настоящим туркменом, зашагал к белеющим у загона овцам. Выскочившие было навстречу огромные лохматые алабаи (туркменские овчарки -волкодавы) были остановлены криками подбежавшего подпаска. Следом вышел и Амангельды. Пригласил, согласно мусульманского Адата, ночного путника в юрту.

Бойцы, сжимая автоматы, с напряжением вслушивались в ночные шорохи пустыни, готовые в любую секунду сорваться на помощь командиру. Но приказ был железный: «Лежать тихо и ждать меня!»

Прошло много томительных минут, пока из юрты не послышался звук удара и следом за ним – условный свист.

Ворвавшись в юрту, бойцы увидели сладко храпевшего бородача, освещаемого отблесками костра. Чуть в стороне Иван связывал кому-то руки. Старик Амангельды сидел, свернув калачиком ноги, и невозмутимо пил чай.

– Как я и думал, птички эти – очень важные. Залетели аж из Пакистана! – говорил потом Дорохов, когда все сидели за дастарханом гостеприимного чабана. – И прошли, видать, хорошую спецподготовку. Особенно один. Его я не смог усыпить! Он сразу понял, что никакой я не чабан! Вот и сидели мы с ним, смотрели в глаза. Кто кого осилит, переборет. Тяжело нам, ребята, придется. Такие спецы повадились ходить! Думаю, этими спецами разбрасываться не станут, слишком они ценные!

Эх, Иван! Ты и сам был слишком ценным специалистом, чтобы голова твоя не была оценена. Пришла информация, что нужен ты мождахедам только живой. Но это обстоятельство и губило «охотников», потому что пленить тебя было невозможно.

Пятнадцатое августа 1995 года мы с Иваном встречали на погранзаставе «Инджирли– Чешме», упрятанной в блиндажи еще со времен советско-афганской войны. Данных о готовящихся перейти границу караванах не было, но душа Ивана чувствовала беспокойство.

Неожиданно из погранотряда поступила команда: встретиться с очень надежным, как подчеркивалось в телефонограмме, афганским информатором. Встреча – в одном из отрогов Зюльфагарского хребта. Ивана настораживало, что информатор был незнакомым. Это вызывало тревогу.

Дорохов не раз бывал на той стороне, и никогда спокойствие и уверенность его не покидали. Теперь-то что тревожиться? Территория – своя, хоть и на стыке трех границ. Чего волноваться?

– Да ты, брат, просто устал! -пытался я отвлечь друга. – Давай лучше споем! А? Любо братцы, любо, любо братцы жить…

– Подожди! Дай подумать! – Иван достал карту местности, которую он давно изучил вдоль и поперек. Почесывая подбородок, всмотрелся.

– Что-то не так! – задумчиво произнес он. – Непонятно, зачем афганцу выходить именно в эту точку! Очень подозрительно!

Подозрение усилилось после сообщения о серьезной неисправности заставского «УАЗика», еще вчера резво карабкавшегося по самым крутых склонам.

Но времени на глубокие размышления не оставалось. Время поджимало, требовало немедленного выезда.

Иван привычно сел за руль. Я – рядом. Сзади – четыре солдата (пулеметный расчет, гранатометчик и снайпер). И машина разведотдела рванула в горы.

Часа полтора мы петляли по узкому серпантину дороги, привычно и спокойно заглядывая в бездонные пропасти ущелий, разинувшие злобную пасть в сантиметре от колес. А солнце все сильнее раскаляло и расплавляло это древнее мертвое пространство.

Иван знал дорогу как свои пять пальцев. Поэтому наш «УАЗик», вывернув за очередную скалу, чуть не врезался в невесть откуда взявшуюся глыбу. Тормози!

И тут же под задними колесами прогремел взрыв. Ударной волной нас с Иваном выбросило на дорогу.

Мы перекатились за камни, изготовившись к бою. Бойцы лежали возле горящего «УАЗ"а, не подавали признаков жизни.

Понятно, что засада – именно на Ивана. Но почему нет града пуль? Лишь трещит горящая машина.

Не переставая внимательно оглядывать горные склоны, мы быстро разрывали перевязочные пакеты. Ивану осколками раздробило правую ступню, а мне срезало палец на левой руке.

Перевязаться мы не успели. Рядом с моим носом камень раскрошила снайперская пуля. У Ивана – та же песня! Били прицельно, сразу с двух сторон узкого ущелья.

– Странно! Почему не попадают? – крикнул я. – Мы – как в тире!

– Живыми брать будут! – ответил Иван, перетягивая жгутом ногу. – Значит, выберемся! Давай сюда! Рука твоя в крови!

Но тут же, многократно отраженное горным эхом, раздалось просительно-мяукающее:

– Ванья! Доганым («брат»)! Сдавайся! Ты наш гость! Бросай автомат! На дорога иди!

– Смотри! По-русски как шпарит! – удивился я. И тут же получил пулю – в ногу, выше колена.

Схватив меня за здоровую руку, Иван бросился в сторону, за чахлый куст. Внизу, совсем рядом, начиналась крутая осыпь.

Мы ринулись вниз. Пока стремительно скользили в густой пыли, по нам открыли огонь «духи», засевшие где-то поблизости. Но стреляли, похоже, беспокояще, выжидая окончания спуска «шурави».

А внизу было спасение, хоть и временное! Осыпь притащила нас на скальный выступ, козырьком выступавший вперед.

Козырек был изрезан ресщелинами, в которых можно было укрыться. И даже заползти под сам выступ.

От большой потери крови, жары и напряжения у меня кружилась голова. Иван, несмотря на серьезное ранение, открыл по возникающим сверху фигуркам огонь. Заставив их спрятаться, он быстро перевязал мне кисть руки. Рану ноги пришлось пока оставить.

– Давай вниз! Там пещера! – прошептал Иван. – Качай энергию! Качай! А теперь – вниз! Я держу!

Отстегнув от автомата ремень, он лег на кромку обрыва, помогая мне медленно спускаться вниз.

Уцепившись здоровой рукой за ствол автомата, морщась от боли, я нащупывал точку опоры.

– Есть пещера! – воскликнул я, став на узенький, но устойчивый выступ скалы. Быстро глянул. Совсем рядом темнел узкий лаз. А внизу, чуть в стороне, бушевал огромный водопад.

«Вот оно, спасение!» – думал я, подставляя здоровую руку под каблук начавшего спуск друга.

– Ниже уходим! Здесь опасно! – прошипел Дорохов, когда спустился к пещерке. – Теперь я полезу. Мне легче. Чтоб на спуске тебя держать. Я ж толще тебя! Я пошел! Держи!

Иван, осторожно нащупывая опору на почти отвесной скале, полез туда, где темнела узкая щель. Я держал его, вцепившись правой рукой в ремень автомата. Левой, раненой, я ухватился за каменный выступ. Кровь сочилась сквозь бинт. Сильная боль пульсировала в оторванном пальце. Но я. матерясь про себя, держал друга!

И вдруг – резкий рывок! Я чуть не соскользнул в бездну! Это Иван неудачно наступил на предательски скользкий камень. И сорвался вниз!

Но страховка, хоть и примитивная, спасла его. Он держался за ремень и ногами пытался найти опору. И не мог.

Я удерживал друга, вжимаясь в скальную полку. Но медленно и верно скользил к обрыву. Рыча и матерясь, я тщетно хватался искореженной и мокрой от крови рукой за глыбу известняка.

Еще чуть-чуть, и мы вместе рухнем вниз. Прямо в ревущий водопад!

Ивану хватило доли секунды. чтобы принять решение.

– За меня… не бойся! – прохрипел он. И выпустил из рук автомат.

Дальнейшее я не помнил. На второй день меня нашли в пещере пограничники разведпоисковой группы.

Потом был госпиталь. И страшный психический срыв из-за самообвинения в гибели друга. И седина, нежданно побелившая голову.

А Ивана найти так и не смогли. Да и поисковую операцию, выполняя приказ свыше, свернули очень уж рано.

А потом у пуштунов в Афганистане появился какой-то сверхзасекреченный инструктор с голубыми глазами. Наверное, американец. Благодаря его работе пуштуны потеснили дустумовцев по всем фронтам.

«Может, это Иван?» – думал я. И готовился «самоходом» перебраться в Афган и проверить это. Но сразу после госпиталя меня неожиданно перевели сюда, на Кавказ.

глава 4

Полковник «в законе»

Старгопольский гарнизонный военный суд в пятый раз откладывал заседание. Очень уж трудной оказалась задача.

Майор Винокуров требовал от командования положенного по закону жилья. В Москве. Командование, в лице начальника военного училища, упиралось рогами и зубами. И не давало жилья. Пришлось майору искать защиты в суде.

Ну а судья никак не мог решить сложнейшую задачу – в чью же пользу вынести решение. В пользу обычного майора? Или генерал-майора, командира части?

Трудность состояла в том, что майора защищал закон, а командира части – высокая должность и звание.

Вот и откладывал судья заседания. Надеясь, что майору все надоест. И продолжит он свое многолетнее житие в гнилой общажной комнатушке-клетушке.

Но майор оказался настырным. Видя попытки заволокитить дело, Винокуров вышел на Уполномоченного по правам человека в Ставропольком крае Алексея Селюкова.

Меня, как помощника Омбудсмена по военным вопросам, и отрядили в помощь настырному майору.

Очень интересно было вникать в хитросплетения военно-судейской системы. Благо, судья Мкртчан не препятствовал. Лишь спрашивал, кто я такой. И в каком качестве присутствую.

Я был краток:

– Слушатель. Просто слушатель.

Судья немного морщился, но ничего не говорил. Заседание-то открытое.

Но однажды что-то пошло не так.

После заседания суда мы с майором стояли на крыльце военсуда. Мирно обсуждали действия Мкртчана, никого не трогали.

Дверь лязгнула, и худенький солдат высунул нос:

– Товарищ подполковник! Вас просит зайти председатель суда полковник юстиции Пигункин.

– Да? А что случилось?

– Не знаю. Мне приказано позвать.

Под конвоем солдатика я подошел к самой большой и красивой двери военсуда. Золотая табличка уведомляла, что здесь базируется предводитель суда Феодор Пигункин. А секретарем у него – ефрейтор Алена Авдейкина.

Солдат приставил ухо к двери:

– Подождите минутку! Там секретарь суда.

Не успел он договорить, как дверь бесшумно распахнулась. И появилась та самая секретарь – высокая худая дамочка с крупными, навыкате, губами. В руках она держала поднос с пустыми бокалами.

– Заходите! – приказала она. И поплыла по коридору, качая худобными бедрами.

Худые бедра были одеты в короткую мини-юбку. Сзади красовался след от жирной пятерни.

«Чем это предводитель суда занимается?» – подумал я, заходя в кабинет. И сразу анекдот вспомнился:

«Чем отличается хорошая секретарша от очень хорошей?

– Хорошая каждое утро говорит: «Доброе утро, шеф». А очень хорошая нежно шепчет на ухо: «Уже утро, шеф»

Кабинет был пропитан густым запахом перегара. В мягком черном кресле сидел пухлый человек с круглым красным лицом. Своими маленькими поросячьими глазками он настороженно смотрел в экран монитора. Видеокамеры, натыканные по всем углам суда, передавали картинки именно сюда.

Я удивился: «Это и есть предводитель военно-судейской конторы? Странно! Где его полковничьи погоны, где военная форма?» Предводитель суда был одет в «ковбойскую джинсу».

Но признаки того, что Феодор Михайлович именно полковник, были налицо: подмышкой, из кобуры, торчала рукоять 45-дюймового «Кольта». Кроме того, из-за спины судьи ненавязчиво выглядывал ствол охотничьего карабина «Сайга».

На стене кабинета красовалась большая картина. Тема – покорение индейских племен и завоевание Америки. В центре картины, крупным планом, шериф с винчестером в руке. Перед ним – индеец на коленях, которого держат двое бледнолицых. У шерифа – две винтовки: одна в руке, вторая за спиной. Грудь его перепоясывают, на манер революционного матроса, пулеметные ленты.

А это что? Лицо шерифа кого-то напоминает.

Я перевел взгляд на председателя суда:

«Так это ж – его высочество Пигункин!»

Предводитель команчей был явно доволен произведенным эффектом. Вкрадчиво-ласково он пропел:

– Сударь! Какие проблемы у вас ко мне возникли?

Вопрос поставил меня в тупик. Предводителя военного суда я никогда ранее не видел. И знать на знал. Ну и личного приема не запрашивал.

«Как тогда понять вопрос Феодора Михайловича, который совсем не Достоевский?» – подумал я. – «И как понять смысл его вопроса? „Какие проблемы у вас ко мне возникли“. Как-то несуразно!»

Подозревая что-то неладное, я вежливо ответил, чтобы не провоцировать «шерифа»:

– К Вам у меня проблемы не возникли.

– А че это вы тут ходите, вынюхиваете?

– А что, есть что вынюхивать?

– Ма-а-а-лчать я сказал! – взревел вдруг Пигункин. – Ваша непотребная болтовня в газетной прессе! Я работаю, а вы занимаетесь непонятно чем!

– Ваше высокоблагородие! Ваше имя в прессе я никогда не упоминал. О Ваших судебных решениях даже не знаю.

– Вы написали гнусный пасквиль на мою родственницу! Непорочную и красивую женщину! Написали?

– Это о ком речь?

– Судья Романина! Зачем, бл..дь, обидел красивую женщину?!

– А! Понятно! Так она вынесла заведомо неправосудное решение! В статье все четко сказано, с подтверждением фактов!

– Ты что?! Совсем, бл..дь, того?! – заорал Пигункин.

– Чего «того»? Хотите, про Вас напишу!

Пигункин расхохотался:

– Па-а-пробуй только напиши!

С этими словами он вышел из-за стола:

– Вот тебе!

Сняв штаны, он обернулся и показал свой голый прыщавый зад:

– Понял меня?!

Надев штаны, Пигункин повысил голос:

– Слушай мою команду! Еще раз зайдешь в мой суд, тебя, бл..дь, вышвырнут с крыльца!

Я понял, что надо парировать хамское высказывание. Но так, чтобы не переходить на личности:

– Ваше высокоблагородие! Как понять? Меня выгонят с открытого судебного заседания? На основании какого нормативного правового акта это сделают?

– Ты что, самый умный? Будешь учить меня, председателя суда, кандидата юридических наук?

– Учить не буду. Но все юристы Ставрополя однозначно говорят о свободе присутствия на судебных заседаниях!

– Ты мне хамишь?! Я здесь – закон! Я – лучший юрист Ставрополя! Я – полковник юстиции! Я лучше всех знаю законы! Понял, бл..дь?!

– Нет, не понял. Для запрета должны быть основания!

– Тебе основания нужны?! Самый умный, что ль?! Запрет – это моё лично-субъективное мнение. Выгоню, и все! Это мой суд! Понял? Мой суд! А ты, возможно, будешь мешать судопроизводству!

– Чем именно мешать?

– Хотя б своим присутствием! Ты пришёл, я растерялась! Пигунин заржал, как мерин на его картине:

– Аг – ха – ха – ха! У-у-уг -ха-ха-ха!

Я опять задумался. Как бы так ответить этому откровенному хаму, не называя по имени?

– Если кто-то выгонит из зала заседания, будет привлечен к ответственности!

Полковник поперхнулся и прервал ржание. Поросячьи глазки округлились, превратились в собачьи. Он недоуменно и совершенно искренне, как-то даже по-детски спросил:

– Кто? Кто будет привлечен?

В глазах шерифа читалось явное непонимание. Ведь он – царь и бог. Он, и только он привлекает к ответственности. На какой угодно тюремный срок. Кого ж тогда привлекать к суду? Его самого, что ли?!

Пока Пигункин пытался сообразить, что такое ему щас сказали, я вспомнил слова песни. И невольно осмотрел углы кабинета – нет ли там икон. Перекошенных икон. Таких, как в «Чёрном доме» Владимира Высоцкого, где «образа в углу, и те перекошены». И где «затеялся смутный, чудной разговор»:

И припадочный малый, придурок и вор —

Мне тайком из-под скатерти нож показал.

Я подумал: «Нож мне не показали! И то спасибо!»

Феодор Михайлович в это время свел в своем мозгу «дебит с кредитом», и заорал:

– Ты, бл..дь, мне угрожаешь? Мне, полковнику юстиции?!

– Вы что? Совсем нет!

– Ты мне тюрьмой угрожаешь?

– Вас я вообще не упоминал! Я сказал про личность, которая нарушит закон и выгонит меня с открытого судебного заседания.

Лицо полковника юстиции побагровело. И без того маленькие глазки совсем исчезли в пухлых щеках.

Он вытянул руки перед собой, угрожающе двигая пальцами:

– Мои щупальца, бл..дь! Щас я тебя!

Он схватил из тарелки, стоящей на столе, соленый огурец. И швырнул в меня.

Такого финта я совсем не ожидал. Но годы тренировок позволили «на автомате» мгновенно отразить этот залп. Огурец был перехвачен.

Чтобы умиротворить разбушевавшуюся юстицию, я решил пошутить:

– Получай фашист гранату? Руссиш партизанен? Куда можно бросить?

Предводитель суда сначала оцепенел. Но тут же вскочил и выдернул из-за спины карабин. Щелкнул предохранителем, передернул затвор:

– Рус партизан! Хенде хох! Руки вверх! Шнель! Шнель!

Тут я сообразил, что дело запахло керосином. Похоже, что полковник и впрямь собрался стрелять по русским партизанам.

Что делать?! Решил подыграть «дойче зольдату»:

– Герр оберштумбанфюрер! Партайгеноссе! Я – свой! Рус партизан здесь недалеко. Я помогу Вам найти их!

Пигункин опустил ружье:

– Яволь! Рус партизан – расстрел!

С этими словами полковник нащупал под столом какую-то кнопку:

– Вызываю охрану!

Настольная лампа на столе вдруг замигала и стала медленно подниматься. Откуда-то снизу вылез, как баллистическая ракета из шахты, шкафчик с бутылками коньяка.

– Яволь! Ошибка!

Пигункин пошарил под столом, нажал другую кнопку.

Я даже заволновался: «Спецназ залетит сейчас!

Дверь резко распахнулась. И залетел тот самый худенький солдатик:

– Рядовой Коржиков по Вашему приказанию…

Договорить Коржиков не успел. Пигунин навел на него ствол:

– Хенде хох! Цурюк! Ты кто есть? Рус партизан?!

Я понял, что полковник обязательно выстрелит в партизана. Надо спасать! Я резко метнул огурец, целясь в лоб стрелка.

Выстрел! Пуля прошибла дыру прямо над головой бедолаги Коржикова. Он присел и закричал, обращаясь ко мне:

– Бегите! Он всегда стреляет!

Мы метнулись в коридор. Затем – к выходу. Слышали, как щелкали замки во всех дверях. Судьи, похоже, привыкли к таким пострелушкам!

Выскочив на улицу, мы залегли за бетонным блоком. К нам присоединились адвокаты, стоявшие на крыльце.

– Пигункин опять стреляет? – спросил один из них. – Достреляется когда-нибудь!

– Давайте ментов позовем! Вон их машина стоит! – показал другой на ГАИшный автомобиль, стоявший неподалеку. – Это они к Пигункину приехали. Он ездил ночью пьяным, сшибал все клумбы с цветами. И орал гаишникам, что он – главный судья Старгопольского края. Орал-орал, и уснул в машине. Протокол менты все ж составили!

– Пигунков – очень опасен! – согласился первый адвокат. – Недавно он так напился, что обещал всех взорвать. Во дворе дома орал!

– Не! Ментов не надо! – попросил Коржиков. – Сейчас приедет «Скорая помощь» из военной поликлиники. Уже вызвали. Они совсем рядом тут. Полковник Пигункин их слушается!

Солдат хотел что-то добавить. Но его перебил звук выстрела. Сразу – второй. Третий!

– Где это?

Коржиков улыбнулся:

– Это с другой стороны суда. Во внутреннем дворе многоэтажки. Туда запасной ход суда выходит. Вон, смотрите, «Скорая» туда поехала! Побежали, посмотрим!

Мы покинули укрытие и ринулись во внутренний двор.

Оттуда уже слышался грозный рев Пигункина:

– Рус партизан! Хенде хох! Выходи!

Следом – выстрелы.

Военный «УАЗ – буханка» заехал внутрь двора. Вышел доктор в белом халате. Обращаясь в Пигункину, громко и спокойно сказал:

– Герр оберст! Ахтунг! Русиш партизанен мы взяли в плен! Они в «УАЗике! Гер оберст! Заходите, допрос будете делать партизанам!

Подействовало! Сначала из двери черного хода высунулась красная морда полковника. Следом пролез и сам Пигункин. Он забросил карабин за спину и пошел было к машине. Но остановился. И, расстегнув ширинку брюк, неожиданно стал мочиться на клумбу с цветами. Удовлетворенно крякнув, пошел к машине.

глава 5