Текст книги "Память на ветрах"

Петр Карауш
Память на ветрах

«Ко многому меня поэзия обязывает»…

Поэта, если он, конечно, истинный, сразу же можно выделить по голосу, по интонациям. Сама его лирическая строка несет в себе не только эстетическое открытие, радость сопереживания, но и характерные свойства личности. Лирические строки Петра Карауша самобытны, непритязательны. За ними встает здоровый, открытый, мужественный человек.

Поэзия Петра Карауш – это уроки доброты, бескорыстия, искренней влюбленности в свою малую родину: Веселый Кут, Вербаны, Мигаи, где проходило его босоногое детство, где «холодной водицы хотел бы испить ключевой», где «горсть землицы родимой на память взял бы с собой». В его лирике читателя обвевает легкий ветер родины, широкие просторы Западной Сибири, Крайнего Севера, где строились города, где прошли трассы нефтепровода, «на этом пути стоят буровые, как вехи».

«Память на ветрах» запечатлела в стихах Карауш образы воинов Великой Отечественной войны, трагедию и героизм народа многонациональной родины. Лирическую боль и нежность автор выражает в поэтических строках о любви, о женщине и воспевает душевные качества своей избранницы. На ветрах странствий рождаются песенные строки поэта, когда он проходит таеженными туристическими тропами, водным путем через пороги и перекаты с друзьями и гордится званием «романтики». Петр Карауш в своей поэзии поднимает проблемы нашего социума. И веет от его строк не только горечью, но и здоровым, душевным оптимизмом.

В содержании данного лирического сборника есть раздел «Поэты о поэтах», где П. Карауш проявляет свой природный юмор, остроумие.

Сборник проникнут бережным, заботливым, бескорыстным отношением к людям, памятью о друзьях, о делах, совершенных с ними, верой в духовные силы русского народа, в его созидательность. «Ты позови, и я приду на помощь».

Т. Караулова, руководитель городского литобъединения «Родник» при редакции газеты «Местный спрос».

О себе любимом

(коротко)

Родился 3 июля 1946 года в селе Вербаны Одесской области. В 1950 году родители (и я с ними) переехали в село Ново-Борисовка (станция Весёлый Кут). В 12 лет начал работать в колхозе имени Первого Мая. В 1962 году приехал в Одессу, а в 1965 году был призван в Вооружённые Силы СССР и по «просьбе» КГБ был направлен в инженерно-строительные войска (это отдельный сказ).

Всегда влюблёнными глазами смотрел на мир, и всегда хотел узнать, что там за горизонтом. По комсомольским путёвкам участвовал в строительстве Киембаевского асбестового комбината (Оренбургская область), Зейской ГРЭС (Амурская область), работал в экспедиции на Становом хребте и его отрогах. Тянул ЛЭП-110 на Таймыре, работал докером в Белгород-Днестровском порту, работал проходчиком в шахте Першотравнева (Западный Донбас) Днепропетровская область. Участвовал в добычи нефти и газа в Западной Сибири.

В Шую приехал в 1988 году и замер. Старинный город, тихий, уютный, с трагической судьбой. Именно отсюда коммунисты, расстреляв священнослужителей, начали уничтожение христианской православной веры и разграбление храмов по всей огромной Империи называемой Советским Союзом.

Именно здесь я стал членом литературного поэтического объединения «Родник», возглавляемого прекрасной женщиной, поэтессой, литератором, корреспондентом Карауловой Тамарой Михайловной.

Стихи начал писать в 11 лет. Много было утеряно, много уничтожено лично, что-то сгорело в пожарах (и это было). Осталась огромная любовь к Родине, моей Украине, но и Россия для меня, как родная мать, Так и живу.

Дарю, читайте

 
Предложили мне прикупить известность
За пятьсот рублей по странице
Мол, напечатают стихи твои
В альманахе!
В самой столице!
Там читать их будут одни знаменитости!
Удивятся все, откуда, мол, поэт такой.
Захотят потом познакомиться,
Да по стаканчику водочки выпить со мной.
Я от радости этой чуть не повесился
Захотелось известности,
Ах, сводит челюсти…
Понимаю, что что-то здесь не так,
Но не до совести,
Да не до честности.
Эх! Мне бы еще купить признание
У людей в количестве миллионов двести
Только не знаю,
Есть ли цена ему,
Но оно, пожалуй, дороже, чем известность.
Госпожа, Культура, за тебя мне обидно
Похоже, за деньги напечатаешь и мат
Я понимаю, что рыночные отношения
Только уважение не купишь и это факт.
Ну а если серьезно, то не надо париться
И наплевать мне на всякие предложения
А если Вам нравятся,
Дарю, читайте!
Мною написанные стихотворения!
 

Любимому внуку

 
Если выбрал ты свою дорогу
И зовет вперед твоя мечта,
Это значит, что, уйдя из дому,
Ты уйдешь в тревожные года.
Будут там и радости, и беды,
Пораженья и победы блеск,
И вернешься ты однажды к дому,
Поседевший и на склоне лет.
Может, пожалеешь о прошедшем,
Может, возомнишь себя звездой.
Только изменить Судьбу-подругу
Не дано живущим под Луной.
Так смелей, мой внук, вперед, в дорогу.
Зубы сжав, не ной, как и твой дед.
И пройди свой путь в земном просторе
Так, чтобы остался добрый след.
 

Ах, как тянет домой

 
Ах, как тянет домой, к тем полям и долинам,
Что я в детстве топтал босоногой шпаной,
Поклониться земле и родимому дому,
И холодной водицы испить ключевой.
Пробежаться бы снова по росистому полю,
По весенним ручьям вновь пустить корабли.
Только нету дороги к дому родному,
Позабыты тропинки, перекрыты пути.
Но однажды приеду в те края дорогие.
У степного колодца я воды попрошу:
«Здравствуй, здравствуйте, степи и дороги родные,
Это я возвратился», – тихо так прошепчу.
Поклонюсь низко травам и полям необъятным
И к полыни седой я губами прильну.
И, как водится, горькой на кургане я выпью.
Горсть землицы родимой я на память возьму.
 

Здравствуй, детство моё!

 
Годы промчались, и вот я назад возвращаюсь
В край, где родился, где детство и юность провел.
Поезд спешит, и стучат мне на стыках колеса:
«В детство твое, в детство твое, в детство твое».
Что же нас гонит из дома в тревожные дали?
Что же хотим мы увидеть в далеком краю?
Где те созвездия, что покорить мы мечтали?
Годы проходят, а сердце ищет уют.
А за спиною дороги, плотины, заводы.
Значит, мы годы прожили с тобою не зря,
Но ветер весенний снова зовет нас в дорогу,
И возвращаемся мы в родные края.
Где бы ты ни был, но землю свою не забудешь,
И как-то, очнувшись от дел, ты забросишь вдруг все
И на вокзале билет у кассира попросишь
На поезд, идущий в далекое детство твое.
А детство нас встретит могилами и тишиною.
Нет уж родных, и не узнают друзья.
Захочется плакать над бурной своею судьбою,
Но слезы не примет, не примет родная земля.
А поезд все ближе, все ближе, все ближе к перрону.
И что бы ни ждало меня, я готов все принять.
Так здравствуй же, здравствуй, детство мое золотое,
Выйди меня на перроне мальчишкой встречать.
 

Вот уж годы промчались…

 
Здесь промчалось мое босоногое детство,
Средь заросших траншей пробежало оно.
Мы игрались патронами и снарядами-бомбами,
Мы ходили голодными и мечтали одно.
Скоро-скоро мы вырастем, станем сильными, ловкими,
И тогда уничтожим всех фашистов-врагов,
Поломаем заводы им, посжигаем селения,
Отомстим им жестоко за гибель отцов.
Мы читали Островского, жили все по – Корчагину
И в окопах заброшенных дрались насмерть с врагом,
В перерывах меж битвами у костра у сиротского
Мы мечтали и спорили всегда об одном.
А над нами ветра проносилися ласково,
И плыли облака над сожженной землей,
И крестами погибшие взывали к оставшимся:
«Вы за нас отомстите, а не то проклянем»
Вот уж годы промчались, повзрослели мальчишечки,
И у братской могилы мой сынишка стоит:
«А не здесь ли, под плитами, был мой дед похороненный?»
И рукой незаметно нежно гладит гранит.
Нет, войны нам не хочется, и про месть не мечтаем мы,
Только что же на сердце такая тоска.
Уже годы мои убелены сединами,
но как прежде, как прежде не хватает отца.
 

Мой край родной

 
Ах, здравствуй, здравствуй, край родной.
Давно не виделся с тобой,
уж сколько зим и сколько лет,
Веселый Кут, Веселый Кут.
Меня не ждали и не ждут,
Но все равно теперь я здесь.
Любимый край, мой край родной,
Ты снился мне порой ночной.
Где б ни был я (а был везде),
Бродил в горах, плыл по реке,
Шел по пустыне и тайге,
Но всюду помнил, помнил о тебе.
И Три Криницы, Вербаны,
Веселый Кут и Мигаи.
Края мои, моя земля.
Я здесь родился, здесь я жил,
Я здесь впервые полюбил,
И здесь живут мои друзья.
А я мечтал – назад вернусь,
И как по улицам пройдусь.
А в окнах свет, а в окнах свет.
И в детство тропку отыщу
И в степь широкую уйду
Встречать рассвет, встречать рассвет.
По лесополосе пройдусь,
В овраги темные спущусь,
И отдохну, запрятавшись под куст.
И кружку терпкого вина
Я честно выпью до конца
Все за тебя, за мой Веселый Кут.
 

Колея моя

 
Колея, ты моя, колея,
Ты куда меня завела?
Ты куда меня завела,
Колея, ты моя, колея.
Над вершинами сопок плывут облака,
Ветер южный несет нам тепло,
Гуси крыльями машут издалека
И летят далеко
А таежный костер потихоньку ворчит
И постреливает огоньком.
И, как камень, жесткие сухари
Запиваем крутым кипятком.
Колея, ты моя, колея,
Это я или не я.
Ты куда меня завела,
Колея, ты моя, колея.
За спиною тяжелый рюкзак,
По тропе мы идем гуськом.
А сзади то ли друг, то ли враг -
Я не знаю о том.
Впереди крутой перевал,
Будем лезть на него ползком.
Там узнаю, кто друг, кто враг,
Только это будет потом.
А сейчас я, судьбу кляня,
Вспоминаю одну тебя.
Ты куда меня завела,
Колея, моя, колея.
 

К критику

Богородская трава

 
Мы шли на плато Путорана.
Тянули плечи рюкзаки,
Но шли мы, молча и упрямо,
Первопроходцы, мужики.
Нас вёл Сан Саныч, «волк» таёжный,
Геолог стажем в двадцать лет.
Работа плёвая – поставить
Какой-то чёртовый пикет.
Мошка висела чёрной тучей,
И гнус упрямо лез в глаза…
…Шли по камням, над самой кручей,
Звериная, но все ж тропа.
Жара была, и пот ручьями…
Штурмовки можно выжимать.
Мы задыхались на подъёме
И кто-то вспомнил чью-то мать…
Вдруг ветерок донёс мне запах
Родных украинских степей,
И с удивлением увидел
Его, растущим средь камней.
Я опустился на колени,
Ладонями его обнял…
Вы не поверите, я плакал
Когда цветы те целовал.
Ведь это ж надо, просто чудо,
Там в Заполярье, средь камней,
Растёт чабрец, душистый кустик,
Как вестник Родины моей.
 

Июль 1978 г.

Западная Сибирь

 
Мой друг устало ввалился в дверь,
Мокрый, как придорожный куст.
«Ну и погодка», – он прохрипел
И бранное слово сорвалося с губ.
Он снял сапоги и упал на кровать,
Раскинул руки, как плети.
Они устали, баранку вертя,
Сутки, другие, третьи…
Он спал, не ворочаясь, ночь напролёт.
А утром разбитая трасса.
И снова поплыл по лежневке «Урал» –
Машина высшего класса.
Вторую неделю дожди и дожди,
И в небе не видно просвета.
Размыло дороги, разбухли ручьи.
Деревья упали от ветра.
Кто строил Сургут и Нефтеюганск,
Кто трассы ложил на болота,
Скажу однозначно, герои они,
И нету в том больше вопроса.
Я славу пою тем, кто шёл напролом,
Кто верил и делал успехи.
И в подтвержденье на этом пути
Стоят буровые, как вехи.
 

пос. Пойковский. 1984 г.

И пусть мороз и пусть пурга…

 
У нас мороз, метет пурга, и снег стеною.
На буровую мы идем, как будто в бой.
А где-то там, за дальней стороною,
Тепло, и солнце светит над тобой.
Ты не напишешь мне письма и телеграмму
Ко дню рождения, конечно, не пришлешь.
И, вспоминая тихим словом Божью Маму,
Тяжелым ломом я скалываю лед.
Урай не рай, Нефтеюганск не сахар,
Да и в Сургуте мед не подадут,
Но здесь такие славные ребята,
За одного и двадцать не возьмут.
Ну, что ж поделаешь, судьба моя такая.
Нет, я не жалуюсь, ей Богу, не ропщу,
И я прошу, пойми меня, родная,
Что без Сибири я просто не могу.
Пусть там ансамбли, фильмы и концерты,
В хоккей играют до самого утра.
Мы здесь стоим на острие атаки
Славного сибирского труда.
И пусть мороз, и пусть пурга, и снег стеною,
А летом – комарье и подлый гнус.
Никто не скажет, что я стоял спиною,
А про товарища не скажут, что он трус.
 

Я мечтаю о женщине

 
Я мечтаю о женщине,
Чтоб была она женственной,
Чтоб была она нежною,
Но не разнеженной,
Чтоб встречала не коброю,
А улыбкою добрую,
И еще, чтобы верною
Одному мне была.
Для нее я опорой стану,
Заслоню от всех бед земных.
А захочет, так небо достану,
Пусть коснется звезд золотых.
Я одну бы ее любил,
На других бы и не смотрел,
Помогал бы везде и во всем
И ворчанье ее терпел.
Я мечтаю о дальней той,
О далекой, единственной,
Что однажды увижу я,
Где-то в дальнем краю.
Знаю, ждет меня верная,
Знаю, ждет меня нежная
Только вот с нею встретиться
Я никак не могу.
А пока я по свету брожу,
За спиною рюкзак у меня.
Эту песню тихонько пою
У чужого костра.
Если встретите вы ее,
Расскажите, что я ищу,
Пусть потерпит она еще,
Я, конечно, приду.
Для нее я опорой стану,
Заслоню от всех бед земных.
А захочет, так небо достану,
Пусть коснется звезд золотых.
Я одну ее буду любить,
На других и не посмотрю,
Помогать ей буду во всем
И ворчанье ее стерплю.
 

1985 г. Сибирь

Вот и вырвали мы судьбу

 
Вот и вырвали мы судьбу
За пределы суетных дел,
Завтра вместе уйдём в тайгу,
На далёкий водораздел.
 
 
Будет резать плечи рюкзак.
Будет пить нашу кровь комар,
Но мы смело шагнём вперёд
На рассвете в густой туман.
 
 
Что же гонит нас снова вперёд?
Что хотим мы увидеть в дали?
Может, правда, там, в бухте морской,
Нас свободные ждут корабли?
 
 
Может, ждут там такие, как мы,
Может, верят и ждут только нас.
Мы придём, и поднимется трап,
И наступит наш звёздный час.
 
 
Кто-то скажет: «Стоять по местам!»
Кто-то крикнет: «Отдать концы!»
И подвластны попутным ветрам
Мы уйдём навсегда из страны.
 

Полуостров Таймыр 1976 г.

* * *

 
Степи, вокруг лишь степи.
Ветер да пыль столбом.
Солнце висит в зените,
Как лампочка над столом.
 
 
Ноги свинцовой усталостью
Налиты до колен.
Хочется руки раскинуть
И упасть в комариный плен.
 
 
Хочется петь и плакать,
Забыться в степной дали.
Но ноги меряют метры
В желтой дорожной пыли.
 
 
Лишь изредка звук команды
Ломает полуденный зной,
И снова идет, качаясь,
За строем усталый строй.
 

г. Ясный

Не ходил я в бой

 
Не ходил я в бой под вой снарядов
И не грыз зубами мерзлый грунт.
И не падал я со взрывом рядом.
Пули не сверлили мою грудь.
Я в походах не мозолил ноги
И не пил наркомовских сто грамм.
Но хочу просить вас о немногом,
То, о чем не просит ветеран.
Я прошу тебя, мой современник,
Голову упрямую склони
Перед памятником, перед обелиском,
Что стоит заброшенный в степи.
Ты к нему на утреннем рассвете
Путь свой в разнотравье проложи.
И букет цветов, степных, весенних,
Ты к ногам солдата положи.
Стой, водитель, не гони машину.
Здесь когда-то бой тяжелый шел.
И у перекрестка на могилу
Положи цветов нежнейших шелк.
 

Под Одессой

 
В зените ярко светит солнце,
В траве цикады звонкий треск.
Стою на берегу залива,
Смотрю, взволнованно окрест.
Травой заросшие окопы…
Траншеи…капониры…дот…
Снарядами земля изрыта,
Воронки страшные от бомб.
Вокруг осколки…гильзы…ленты…
От трехлинейки ржавый ствол,
И рядом диск от автомата,
А вдалеке разрушен мол.
Полузатопленное судно,
На нем разбитый пулемет.
А из песка, на диком пляже,
Торчит немецкий огнемет.
О берег нежно волны плещут
Качая пену на ветру
И кажется, что кто-то шепчет:
” Храните люди тишину ”
В зените ярко светит солнце,
Вокруг родная сторона…
Но вдруг из дальнего-далека,
Ко мне приблизилась война.
 

1962 г.

Летний вечер плыл

 
Летний вечер плыл… сенокос… жара…
Догорал закат, и зажглась заря.
И ленивым ручьем разговор журчал,
И беседа была о начале начал.
И сказал один: «В жизни счастья нет.
Сколько лет тружусь, ну, а толку что?
Поседел я весь от тоски и бед,
Застрелиться б вот, да пропил ружье».
А другой сказал, что он все видал,
Что он прожил жизнь, как никто другой.
И с высоких гор он на мир плевал,
И что держит он за спиной топор.
Ну, а третий все про любовь бубнил,
Мол, ушла жена, ну, а он не рад.
«Я ее любил, я ее не бил.
Для нее я был не мужик, а раб».
Тот, что с краю был, почесал живот,
Молча взял стакан и налил вина:
«Ты не ной, мужик, и закрой свой рот.
Хватит нам – скажу – своего дерьма».
И еще сказал: «В жизни нет друзей.
Ты хоть волком вой, не придут помочь»…
… И горел костер посреди полей,
А у ног моих шевелилась ночь.
 

За Любовь!

 
За этим шумным праздничным столом
Не в силах говорить витиевато.
Наполните, прошу, скорей вином
Бокалы, рюмки, тазики, ушата.
Заранее возьмите закусить,
И слюнки аппетитно утирая,
Послушайте, какой скажу я тост.
А тост скажу я для тебя, родная.
Давным-давно, в седую старину,
Любовь и Ненависть летали над землею.
И кто из них нужней, и кто сильней,
Они на горе всем поспорили с Бедою.
Беда сказала твердо: «Я сильней.
Когда войду я в дом, очаг погаснет,
И нищета заполнит мир людей,
И постепенно жизнь там вся зачахнет».
И ужаснулась нежная Любовь,
А Ненависть наполнилася злобой.
И заключили мир между собой.
И что с Бедой сражаться будут обе.
С тех пор прошло уж тысячи веков,
И видно всем, Любовь сильнее стала.
Не раз, не два, а много тысяч раз
Любовь Беду тихонько побеждала.
Так выпьем же, друзья, за ту Любовь,
Что беды все и горести прощает.
За ту Любовь, что нас ведет вперед
И в мире этом жить нам помогает.
 

К Пушкину

 
Могуч и славен наш язык
Тебе, поэт, благодаренье.
Как путник, жаждущий воды,
Я пью твоё стихотворенье.
Прошли года, да что года!
Века шумят над головою
А ты с поэзией своей,
Как будто рядом, здесь, со мною.
Мы вместе шли на магистраль.
Перекрывали вместе реки.
И от таёжного костра
Ты уходил лишь на рассвете.
Мы вместе шли сквозь бурелом,
Стихи, читая на привалах.
И поднимали всякий раз
Страну, лежащую в развалах.
Всегда ты рядом с нами был,
В веселье радостном и в горе,
России славной, гордый сын,
С душой огромной, словно море.
Горжусь, что я потомок твой.
Прими как дар моё почтенье.
Как путник, жаждущий воды,
Я пью твоё стихотворенье.
 

К жене Татьяне

 
Не жалей о том, что не случилось.
Не жалей о том, что не сбылось.
Что ж поделать, так уж получилось,
Что сейчас нам встретиться пришлось.
Не грусти, у нас еще не осень.
Мы с тобой не листья на ветру.
Что с того, что скоро сорок восемь.
Я тебя, как юноша, люблю.
И не верю я, что помешает
Кто-то в этой жизни очень злой,
После всех тревог, невзгод, скитаний
Тихо любоваться мне тобой.
Пусть по окнам дождь стучит осенний,
Снегом засыпает наш балкон.
Мы своим теплом друзей согреем
И домашним угостим вином.
Не жалей о том, что не случилось.
Не жалей о том, что не сбылось.
Лучше скажем мы судьбе спасибо,
Что сейчас нам встретиться пришлось.
 

Медсестра
(из рассказа ветерана)

 
Она шагала вместе с нами,
Еще не знавшая любви,
Девчонка с чистым, ясным взглядом,
Добром светилась изнутри.
Я снова вижу взрыв снаряда
И слышу мин противный вой.
На поле, там под Сталинградом,
Где каждый день шел смертный бой.
Она спешит, бежит по полю,
Услышав где-то чей-то стон.
Осколки, пули не преграда,
И взрывы бомб ей нипочем.
Не о себе тревожат мысли,
Не ради славы и наград
Она спасала наши жизни,
Спасала нас, простых солдат.
Она не плакала ни разу.
Никто не видел ее слез
И, перевязывая рану,
Шутила весело, всерьез:
– Ну что ты, милый, успокойся,
До свадьбы точно заживет…
…Я видел сам, осколок жаркий
Ударил точно ей в живот…
Он замолчал и отвернулся…
Воспоминаний сбит полет…
Кто видел, как солдаты плачут?
Лишь только тот его поймет.
 

Пусть нету голоса…

 
Я песней этой к сыну обращаюсь
И для него ее хочу пропеть.
Пусть нету голоса (об этом сам я знаю),
Но есть слова, есть сын и песня есть.
Не верь, мой сын, не верь, мой сын, наветам.
Я в этой жизни не был подлецом.
Я не был пьяницей и не был я повесой,
А был рабочим и просто был отцом.
В краю суровом от тебя далеко
Мы строим город, нефть даем стране.
В краю берез, в краю болот глубоких,
Я помню, сын, я помню о тебе.
Мела пурга, и не пройти УРАЛу,
И ночь застала нас в глухой тайге.
Но выбраться с беды мне помогала
Одна лишь мысль, что ты есть на земле.
Ну, что с того, что жизнь нас разлучила.
На разных полюсах отец и мать.
Ты взрослым стал, и, путь свой продолжая,
Еще ты человеком должен стать.
И, если будет трудно на дороге,
Да так, что не свернуть уже нельзя,
Ты позови, и я приду на помощь,
Ведь я отец, и мы с тобой друзья.
Я песней этой к сыну обращаюсь,
И для него ее хочу пропеть.
Пусть нету голоса (об этом сам я знаю),
Но есть слова, есть сын и песня есть.
 

Чайка

Библиотекарю Дома культуры села Ново-Борисовка

 
Суровое небо, тяжелые тучи,
Осенний промозглый день.
Голодный мальчишка в худой одежонке
Идет по дороге, как тень.
В огромных ботинках (купили на вырост),
В фуфайке солдатской с ремнем.
У самого сердца запрятаны книжки
С бесценным своим багажом.
Хрустальные слезы на веточках вишни,
И ветер холодный в лицо.
Но греют мальчишку тяжелые книжки,
Улыбка ее и тепло.
Далекие годы, как звонкая песня!
И чайка, как будто крылом,
Прикрыла мальчишку от жизненных бедствий,
Своим одарила теплом.
 

Сестра моя

 
Сестра моя, в краю далеком
Живу я мыслью о тебе.
Москвой надменною плененный,
Я помню о своей земле.
Я помню вербы над водою
И лунный след в ночном пруду,
Деревню нашу под горою
И песню соловья в саду.
И братьев наших помню тоже.
Они в сознании моем
Еще живут, еще смеются,
А, значит, мы еще споем.
А, значит, скоро я приеду,
И ты накроешь круглый стол,
И сядем дружною семьею,
И нашу песню запоем.
Когда увижу я могилы,
Прошу тебя, уйди, как сон.
Чтобы не видеть слез мужчины
И чтоб не слышать его стон.
Чтоб опустившись на колени
В тиши могильного холма,
Я мог бы попросить прощенья,
За то, что не было меня.
В тот час, когда вершилась тризна
Или когда еще живой,
Я верю, каждый из двух братьев
Тихонько звал меня домой.
Я ль виноват, что в нашем мире
Творится зло, и нет добра,
Что я не мог в тот час печальный
Стоять у смертного одра.
Я много ездил по Союзу,
И смерть дышала мне в лицо,
Но я не трусил и не бегал,
И не был, не был подлецом.
Прости меня, Элеонора,
Прости за все, в чем виноват,
Ну, не такой уж забулдыга
Твой самый младший добрый брат.