Текст книги "Время барса"

Глава 6

Крупное тело парня задергалось: на спине его задымились разрывы, пули, кувыркаясь, вгрызались в плоть, вырывая куски живой ткани. Пущенная из бесшумного корот-коствольного «скорпиона» очередь казалась бесконечной.." Двое в черном, выросшие в проеме двери, как призраки, поливали все пространство перед собой плотным огнем. На балюстраде оказалось еще четверо; еще двое – у дверей на кухню.

Братки вскакивали, переворачивая стулья, и тут же падали, не успев выхватить оружие: пули летели отовсюду, и сидящие плотной кучей охранники оказались их легкой добычей. Выстрелы щепили дерево столов, вгрызались в глиняные под штукатуркой стены, но большинство увязало в телах боевиков.

Молчаливые люди в масках деловито сновали по залу и комнатам; выстрелы звучали пробочными выхлопами; гораздо больше шума производили лязгающие затворы автоматов и звон выбрасываемых гильз.

Через сорок секунд все было кончено: братков положили всех; никто не успел сделать ни единого выстрела. Стасик лежал под одиноким столом в луже крови. На Седого, неловко скрючившегося под громадным телом Удава, тоже особого внимания не обратили: живые так не лежат. Стереосистема продолжала выдавать слова старого шлягера:

…Вновь игру свою начните, И, я верю, чудо повторится…

Люди в черном один за другим подходили к старшему, впрочем ничем не отличавшемуся от бойцов, коротко докладывали:

– На кухне чисто. Четверо.

– Во дворе чисто. Трое.

– Чисто. Одиннадцать. Контрольные?

– Да. Только грамотно: под разборку. Объект?

– В комнате.

– Один?

– Нет. С двумя девками.

– Красиво жить не запретишь.

– Уйти ему некуда: окна мы контролируем. Что-то тихо у него.

– Занят. И здесь музон грохочет. Тепленьким возьмем.

– А вот тепленьким совсем не обязательно.

– Дверь заперта изнутри. Проложена стальным листом, – доложил один из бойцов.

– Бережется раб Божий.

– Нужно запальничком снимать.

– Нужно – снимай, – Шуму будет.

– Тишина уже не обязательна. Как только, дверь снимем – пару гранат, для верности. А потом – огнем прополоскать. Дочиста.

– Есть.

– На рубеж!

– Есть.

Бойцы застыли, ожидая, когда сработает куммулятивный заряд. И удар и взрыв были совсем негромкими; сорванная с замка дверь начала медленно раскрываться наружу… Трое уже сдернули кольца с лимонок, готовясь закатить их в комнату…

Шквал огня, сопровождаемый диким грохотом, вырвался из комнаты, распахнул дверь, покорежил, сорвал с петель, смел все живое и неживое с площадки. Двое бойцов, буквально перерубленные очередью пополам, тяжелыми кулями были сброшены вниз. Тяжелые пулеметные пули еще крушили перила лестницы, когда разорвались две гранаты, выпущенные из рук убитыми, и в грохоте взрывов сотни осколков с визгом разлетелись в замкнутом пространстве, поражая все вокруг. Секунду спустя громыхнула третья.

А пулеметная очередь не прекращалась. Батенков появился на площадке перед дверью, сжимая обеими руками крупнокалиберный пулемет. Одним взглядом он оценил обстановку, двинул стволом вдоль коридора и снова нажал спуск. Тяжкие, почти пятидесятиграммовые пули разметали на пути все, крушили дерево, рушили стены.

Ничего живого после такого огня остаться в комнате не могло, но Батя продолжал судорожно водить изрыгающим пламя стволом.

Один из бойцов, укрытый под сводом в «мертвом» пространстве, высунулся на мгновение, вскинул пистолет и сделал единственный выстрел. Голова Батенкова дернулась, пулемет поперхнулся, выпал из рук и с грохотом ударился о настил пола. Зал, после вспышек выстрелов погруженный почти в полную темноту, заполненный пороховой гарью, разбитый, разрушенный, выглядел, как потревоженная варварами гробница из фильма ужасов. Из бойцов, находившихся в зале, в живых осталось двое. Оба, оглушенные, еще не отошедшие от шока, сняв маски, тихо обозревали окружающее.

– Ты его снял? – наконец выдавил первый.

– Ну.

– «Экс» – первый?

– Убит. Он и еще семеро.

– Ну и ну.

– Бывает. Расслабились раньше времени, вот и…

– Было принято неверное решение.

– Да брось. Корнет. Полеты за нас разберут. Будет кому.

Из кухни вышли еще трое. Огляделись:

– Круто.

– Грязная Операция.

– Куда грязнее. Сколько у нас на улице?

– Четверо.

– Вызывай сюда. Быстренько зачистимся – и ноги.

– По инструкции…

– Да пошла она, эта инструкция! По каким инструкциям у этого Шварца такой ствол оказался в комнате, а?

– Жить захочешь – и миномет заныкаешь.

– Разговоры! Вызывай всех!

– Есть.

Человек сказал что-то в переговорное устройство, и снова воцарилась тишина. Через минуту четверо опасливо, страхуя друг друга автоматами, вошли в комнату.

– Ну, чего уставились? Мораль: стоит одного отморозка не утихомирить вовремя маленькой пулькой, он возьмет заныканную под раскладушкой гаубицу и начнет крошить все, что ни попадя! Усекли? – Принявший на себя командование помолчал, продолжил:

– Давайте-ка уже без сюрпризов! Зачистить все! Стволами вперед! Пошли!

Он едва договорил эти слова – и застыл. Лицо его приняло выражение крайнего удивления… Дырочка с красно-черным окаемом, казалось, появилась на лбу сама собой; выстрел грохнул позже. Вернее, это был не один выстрел: они загрохотали почти непрерывно, но, в отличие от сметающего все на пути слепого пулеметного огня, каждый был прицельным.

Седой мужчина стоял под второй лестницей в полный рост, в обеих руках было зажато по пистолету, и каждый ствол выплевывал оранжевые всполохи пламени.

Человек владел оружием блестяще: он видел все поле схватки разом, и его пули настигали тех из бойцов, кто мог хоть куда-то скрыться или произвести ответный выстрел за доли секунды до того, когда это действительно могло бы произойти.

Через три-четыре секунды Седой метнулся в укрытие: трое бойцов успели уйти с линии огня и затаиться. Автоматные пули зацокали по перевернутому столу; аккуратно, страхуя друг друга, бойцы двинулись вперед, чтобы уничтожить и без того чудом оставшегося в живых противника. Угол, перевернутый стол. Он в капкане, укрыться ему негде. Они были готовы ответить огнем, если хоть что-то шевельнется.

Три пистолетных выстрела слились в один. Все трое боевиков, получив в затылок по пуле, кувыркнулись вперед, словно сбитые ловкой рукой кегли. Седой стоял позади, на балюстраде: за какое-то неуловимое мгновение перед тем, как перевернуть стол, он сумел бесшумно, кошкой, запрыгнуть туда, подтянуться на руках и так же бесшумно проползти несколько метров по разбитому вдрызг деревянному настилу. Это могло показаться и чудом, да вот оценить исключительное мастерство, искусство этого человека было некому: живых в зале не осталось.

Седой опустил пистолеты, выщелкнул обоймы, заменил полными. В глазах его плясали отблески странного чувства: словно это был не вполне проснувшийся человек, так и не осознавший до конца, сон перед ним или явь. Он недоуменно оглядывал зал, вроде бывший знакомым ему, в то же время прислушиваясь к чему-то внутри себя. Потом, словно лунатик, спустился вниз, подошел к раздолбленной стереосистеме и вынул остановившийся диск. Он оказался целым. Вернулся на балюстраду, застыл у исковерканной двери, прислушиваясь, достал пистолет и быстро шагнул в растворенный проем.

На постели, забившись в угол, сидели две перепуганные девчонки. Седой подошел, рывком сбросил одеяло, осмотрел ложе: оружия не было. На девичью наготу не обратил никакого внимания. Осмотрел комнату, подошел к большому настенному шкафу, открыл. Внутри оказалось что-то вроде выставки оружия: пистолеты, винтовки, ручные пулеметы, снайперские прицелы. Отдельно, внизу, в ящике, в полном порядке маслянисто блестели снаряженные обоймы патронов и пулеметные ленты. Неожиданно обернулся, встретил взгляд Оли, сделавшей попытку сорваться с постели и сбежать. Девушка тут же снова забилась в угол, прикрывшись одеялом.

– Это – твое? – спросил он девочку:

Та энергично замотала головой.

– Чье?

Обе девочки перепуганно молчали.

– Чье? – повторил Седой монотонно ц настойчиво, и эта монотонность пугала хуже окрика.

– Бати.

– Отца?

– Нет. Любовника.

– Где он?

– Мертвый. У порога;

Седой только кивнул.

– Что там? – не удержавшись, спросила девушка. – В зале?

– Ничего. Трупы.

Седой, более не обращая на девчонок никакого внимания, подошел к стереосистеме, сунул диск, нажал на кнопку на пульте. Листал альбом, пока не зазвучали первые аккорды песни, слова…

Меня узнайте, мой маэстро…

Пусть мы далеки, как «да» и «нет», И рампы свет нас разлучает…

Мужчина поискал глазами, увидел большое зеркало в стенном шкафу, подошел, долго, пристально вглядывался в свое отображение. Выдохнул, закрыл лицо руками и стоял так с минуту. Потом вернулся к оружейной горке, быстро и споро набил найденную здесь же объемную спортивную сумку самым разнообразным оружием, набросил оставленную Батенковым куртку – и направился к двери. У самого выхода неожиданно обернулся, уставился немигающим взглядом на Ольгу, и она снова замерла у стены.

– Тебе нельзя баловаться с оружием. – Помолчал, добавил:

– Оно убивает.

Он уже направился было прочь, когда услышал ее вопрос:

– Кто вы?

Мужчина снова обернулся. Глаза его потемнели, как от нестерпимой боли; на миг их словно занавесила стылая смертная тень… Но через мгновение он уже справился с собой, произнес, едва разлепив губы то ли в усмешке, то ли в гримасе потаенной боли:

– Маэстро.

Глава 7

Через несколько минут Ольга услышала звук мотора отъезжающей машины.

Какое-то время продолжала сидеть в полном оцепенении, потом встала, быстро подошла к оружейному шкафу, одним движением схватила дробовик-булпап, открыла ящик с патронами, передернула затвор и быстро, умело стала всаживать в магазин патрон за патроном. Потом с оружием наперевес выглянула из двери… Горло разом перехватило острым запахом пороховой гари. Первое, что она увидела, – это разбитая пулей голова Батенкова, лежавшего навзничь в луже крови и еще чего-то вязкого и липкого. Живот дернуло куда-то внутрь, и девушку вывернуло разом.

Откашлявшись, она ринулась назад, в комнату. Услышала из угла какое-то всхлипывание, обернулась: Катя сидела, забившись в самый угол комнаты, прикрывшись каким-то половичком, и смотрела на Ольгу, как на сумасшедшую.

На секунду Ольга замерла, потом встряхнула головой, словно пытаясь избавиться от наваждения… А песня, которую поставил Маэстро, продолжала звучать:

 
Вновь игру свою начните,
И, я верю, чудо повторится.
Если б знали вы, учитель,
Как вам верит ваша ученица…
 

Внезапно Оля увидела большое зеркало, в которое несколько минут назад смотрелся седой мужчина, и свое собственное отражение в нем: раздетая донага, насмерть перепуганная девчонка, с каким-то несуразным бантом в волосах, в белых школьных гольфах – и с огромным дробовиком в руке! Сдавленное «ух!» вырвалось у нее. Она как-то разом обмякла, села прямо на пол – и зарыдала, завыла в голос.

Сколько она так просидела, девушка не знала. Истерика закончилась так же внезапно, как и началась. Оля обнаружила себя лежащей в том же углу, в обнимку с Катей, и обе они оказались закутаны с головой половичком, словно хотели сбежать, скрыться из этого страшного мира; чтобы пришел кто-то сильный и в одно мгновение перенес их обеих туда, где много яркого солнца, где зелень пальм, голубизна бассейнов, где люди расслабленно-ленивы, богаты, ухоженны и добры, как кастрированные псы. Оля знала такое место: Санта-Барбара.

Разозлившись на себя сверх всякой меры, она одним движением вскочила на ноги, выдрала из волос дурацкий бант, подошла к шкафу, распахнула, вытащила обтрепанные вельветовые джинсы, надела прямо на голое тело, порылась, нашла еще одни, хлопковые, бросила товарке, прикрикнула зло:

– Ну что расселась, как клуша! Одевайся! Рвать когти надо!

– Что?

– Сматываться, поняла! Бежать!

– Бежать? Куда?

– Тебе – к папе с мамой, целка недоделанная, вот куда! Хлебнула блатной романтики по самое не хочу, и вали!

– А ты?

– А я – куда глаза глядят. – Ольга зло глянула на Катю, прикрикнула хлестко:

– Ну!

Девчонку словно кнутом протянули вдоль спины: вскочила, путаясь, натянула трусики, потом штаны, влезла в брошенную ковбойку.

– А все – впору, – растерянно произнесла она.

– Дура, – незлобно ругнулась Ольга. – Вещи-то мои. А Папа толстых не любил.

Сама она уже оделась. Поискала глазами, наклонилась, подобрала миниатюрный никелированный «смит-и-вессон», проверила барабан, засунула револьвер за пояс.

– Зачем это? – пролепетала побледневшая Катя.

– Застрелиться! – огрызнулась Ольга, гибко наклонилась, подхватила с пола дробовик, клацнула затвором, взяла оружие наперевес и сторожко, словно босиком пробиралась по битому стеклу, двинулась прочь из комнаты.

– Держись за мной, поняла? – велела она девушке. – Только не ори, ладно?

Захочется блевать – рыгай сразу, не бегай по углам.

– Чего? – переспросила было Катя и в ту же секунду, увидев развороченный взрывом труп одного из нападавших, поперхнулась, согнулась пополам, рухнула на колени.

– Ну ты, не очень-то… Пора!

Катя только кивнула, встала на ноги и, держась за руку подруги, побрела за ней слепо, стараясь больше не глядеть ни на что.

Кое-как они вышли во двор. Ночь была прохладной, с моря дул крепчающий бриз, предвещавший непогоду и шторм.

– И что дальше? – одними губами спросила Катя.

– Машин навалом. Сядем и отвалим. Оля пошла было к одному из джипов и тут же села на землю, словно силы разом оставили ее.

– Ты что? – наклонилась теперь над ней Катя.

– Ничего, – ответила Ольга, глядя прямо перед собой невидящим взглядом.

– Не сиди. Сама же сказала… Нужно уходить отсюда.

– Куда?

– Ну, найдем куда! Ко мне поедем. Мать уже накушалась в лоскуты, бабка у меня парализованная, никто ничего… До завтра перебедуем, а там – видно будет.

Оля тряхнула головой, словно приходя в себя, глянула на Катю, скривилась:

– Картина битвы мне ясна. Девочка из, неблагополучной семьи. За этой, как ее… за чертой бедности, И девочке захотелось колготки эластик, шубку и золотое кольцо. В нос.

– Ну и захотелось! Что, всю жизнь так и прожить – среди бабкиной вони и материного пьяного гундежа?!

– Зато теперь хлебнула большого человеческого счастья. Аж наизнанку вывернуло. Катя вздохнула.

– Ладно, подруга, не бери в голову. Я не в осуждение. При тонком кошельке всем хочется толстого счастья. Тебе повезло. Ты еще не вляпалась. Тебе есть куда вернуться. Мне – некуда. – Оля вздохнула.

– Как это – некуда?

– Вот так. Увязла я во всем…

– В чем это?

– Не важно.

– Что ты несешь? Сейчас мы…

– Заткнись! Прав был тот сумасшедший, как его…

– Маэстро.

– Ну, Маэстро. Баловаться с оружием нельзя. Оно убивает.

– Олька, ты не в себе…

– Еще как в себе. Уби-ва-ет. Или ты, иди тебя. Третьего нет. – Она замолчала, глядя в одну точку, приказала зло:

– Вали отсюда. Живо.

– Как…

– Ножками. По бережку. А лучше – пересиди где-нибудь в рыбацкой лодчонке.

Не замерзнешь. А с утреца – до дому, до хаты. Разные у нас с тобой тропки. Давно разные. А что здесь была, забудь. Совсем забудь.

– Ты говорила – на машине.

– Дорога здесь одна. Перехватят.

– Кто?

– Конь в пальто и два жирафа. – Помолчала, подошла к автомобилю, отомкнула дверцу. Взяла с сиденья пачку сигарет, из бардачка – зажигалку и початую фляжку бренди. Открутила крышку, хлебнула прямо из горлышка, закурила. – Будешь?

Катя отрицательно замотала головой.

– Вольному – воля, спасенному… Беги. Спасайся. Потом будет поздно.

– Олька, ты правда не можешь? Или – нарочно меня отсылаешь, чтобы самой…

– Сколько тебе лет, дите?

– Тринадцать.

– А выглядишь старше.

– А сама-то ты…

– Все. Прекратили пререкания! Бегом! Рысью!

– Я не…

Ольга одним движением вскинула дробовик – выстрел треснул в ветреной ночи, как сухая жердина. Картечь с воем пронеслась над головой девушки, Катя вздрогнула, скукожилась, как воробушек…

Одним движением Ольга передернула затвор:

– Беги!

Катино лицо побелело как мел. На секунду она замерла, будто держа равновесие на краю пропасти, и стремглав понеслась туда, к обрыву, в спасительную темноту. Ольга посмотрела ей вслед, обессиленно опустилась на порожек джипа, подобрала выпавшую сигарету, сделала из фляжки длинный глоток, затянулась несколько раз, не вынимая сигареты изо рта… Произнесла тихо, словно про себя:

– Беги, девка, пока есть куда.

Посмотрела в степь, на дорогу. Росчерков фар в ночном небе видно не было, но это ни о чем не говорило: они могли появиться отовсюду. Нужно объявляться, немедленно, не то шансов прожить ближайшие полчаса у нее не останется никаких.

Прислушалась: ну да, со стороны моря отчетливо слышался вертолетный гул. Ольга встала, подошла к лимузину, в котором ехала сюда с шутом Стасиком и Батей, открыла дверцу, выудила с заднего сиденья сумочку, достала из нее то, что выглядело как плейер, включила, нажала едва заметный тумблер, надела наушники, покрутила колесико настройки, нашла нужную частоту, произнесла в горошечный микрофон, замаскированный под гнездо постоянного тока:

– Я – Киви, я – Киви, вызываю того, кто меня слышит.

– Первый слушает Киви. Что там происходит?

– Уже ничего.

– Не понял тебя, Киви. Повтори. «Уши мыть надо, коз-з-зел!» – со злостью пронеслось в голове девушки, но вслух она произнесла:

– Ваша группа уничтожена. Полностью. На какое-то время в эфире воцарилась тишина, потом голос спросил:

– Кем? Людьми объекта?

– Частично самим Ба…

– Не сори в эфире! – грубо оборвал ее голос.

– Частично самим объектом-1, частично – каким-то психом.

– Психом?

– Ну да.

– Что за псих?

– А я почем знаю? Седой. Жилистый. Странный. Сначала Ба… объект помесил ваших из пулемета, потом – этот.

– Он из людей объекта?

– Да нет, говорю же! Ваши всех братков положили враз. Объект в это время со мной и с… с одной шмарой занимался любовной игрой в комнатухе. Нужно сказать, очень изобретательно занимался…

– Киви! Докладывай конкретно!

– Ваши люди действовали тихо, но Ба… но объект услышал. Вернее – почуял.

Открыл шкаф, а у него там оружия – горы, вытащил такую «шайбу», что…

– Какую шайбу?

– Пулемет. Крупнокалиберный. Ваши люди уже с его пацанами разобрались, сгрудились у двери, рванули. Ну он их и встретил.

– Откуда у него там такое оружие?

– От верблюда. Я что, Цезарь, все знать?

– Почему не вышла на связь с группой и не предупредила?

– Да? Сказать… объекту: «Папа, у меня туг сеанс связи космической с теми, кто за дверью… Пока они нас гранатами не закидали, предупредить, бы надо что ты парнища резкий, можешь и зашибить кого, дабы поостереглись». Так? А самой, как пионерке-героинке, принять мученическую смерть? За идею? Тогда скажи за какую, Первый?

– Киви…

– Нет, ты погоди! Ты же хже списал меня, как Батю, да?

– Киви!

– Плевать я хотела на всю вашу долбаную конспирацию! Так вот слушай: у Бати в мизинце мужества было больше, чем у всей вашей своры! Понял?! Да, одного вы завалили, но есть еще, они вас скрутят, козлов, разметут по кочкам и пням!

– Дура!

– Сам козел! – огрызнулась девушка. – Иди посмотри на своих: куски паленого мяса! Твои люди, между прочим!

– У тебя истерика!

– Ну да. Семнадцатилетняя пацанка попала под каток. Причем не в первый раз. Дай хоть поорать.

Два вертолета вынырнули из мглы над морем, быстро спустились. Из них. выскакивали бойцы в камуфляже и бежали к зданию. Двое выскочили последними, огляделись, заметили ее. Тот, что пониже и покоренастей, поднес к губам передатчик:

– Подойди-ка сюда, птаха неразумная, поговорим накоротке.

«Бить будет», – промелькнуло в голове у девушки, но она смело пошла навстречу мужчине. В конце концов, у нее за поясом ствол, и пользоваться она им умеет. Конечно, после этого его подчиненные превратят ее тело в решето, ну да…

– Вот ты какая, птичка Киви…

– Какая есть.

Глава 8

– Ну что ж, пойдем посмотрим пейзаж. А ты по ходу все популярно и расскажешь.

– Не пойду. Насмотрелась. А вам бы когти рвать надо по-скорому. Грохоту тут было – выше крыши.

– То-то, что грохоту. В поселке два ментика да казаки, гораздые только в престольный праздник нагайками махать. Поди, звонят в район. А районным тоже под пули не шибко охота: будут согласовывать с краем. Пока суд да дело, мы тут даже на телегах все добро вывезем, не то что «вертушками».

– Кончай философствовать. Дик, – хрипло произнес другой мужчина, высокий, черноволосый. – Операцию ты завалил. Вчистую. Пошли глянем, как лучше зачиститься. Что будем говорить там? – Он указал глазами на небо.

Коренастый сплюнул, они оба скоро зашагали к зданию. Оля постояла молча, потом по-воровски вытянула из куртки фляжку и прикончила ее в несколько глотков.

Мужчины уже возвращались. Бойцы тоже, бегом: с собой волокли запакованные в черные пакеты тела убитых, сгружая их на дно вертолетов.

– В машину, живо! – велел ей коренастый Дик.

– Ты тут сильно не командуй! Уже докомандовался. – Девушка кивнула на трупы.

От хлесткой оплеухи она ушла уклоном и с силой воткнула ствол револьвера коренастому в печень:

– Только тронь меня, подонок!

Голос ее дрожал, бойцы, что грузились в вертолеты, замерли разом, глянули на обоих командиров, ожидая приказа.

– Тихо, Оля, тихо, – медленно выговорил высокий. – У тебя был трудный день. У всех нас был трудный день…

– У вас был трупный день, поняли? Труп-ный. – Девушка опустила револьвер.

– И скажи этому коротышке, чтобы не лез.

– Пусть будет так. Прыгай в машину, в воздухе договорим.

– Я с покойниками не полечу. – Ольга вдруг усмехнулась глупо, и мужчины только теперь поняли, что она абсолютно пьяна.

– Здесь нет покойников.

– Да? А кто тогда вы? Трупы?

Девушке никто не ответил.

Через минуту оба вертолета, взревев моторами, оторвались от земли и пошли в сторону моря. В ту же секунду все здание ресторана-шале и надводные пристройки вспыхнули разом. Даже беглого взгляда оказалось достаточно, чтобы понять: к приезду властей здесь не останется ни-че-го. Лишь сгоревшие дотла стропила, расплавленное стекло и гильзы, черные остовы редких металлоконструкций и растрескавшаяся на тысячи осколков черепица.

Как завороженная девушка смотрела в иллюминатор на уплывающее в ночь зарево.

– Спецсостав, – коротко пояснил коренастый. – Рядом с ним напалм – обычная солярка. Сжигает все, даже камни. – В его голосе звучали и примирительные нотки и… Девушка даже не поняла сначала, что это была гордость! Будто бы именно он изобрел этот адский огонь.

– Полезная вещь, – хмыкнула Ольга.

Вертолеты летели еще минут десять, потом открылись люки, и бойцы стали сбрасывать упакованные в пластик тела в черный проем. Груз был подвешен заранее, и покойники летели в бездну, вытянувшись по стойке «смирно», словно в молчаливом строю на дьявольском параде, безымянном, беспамятном и бесславном.

– Ну вот и примирились грешные души, – прокомментировал худощавый, повернулся к Ольге:

– Ты готова рассказывать?

– Готова, как шерсть котова. Выпить дадите, тав-а-арищ?

– Называй меня Глостер.

– Гло… чего?

– Глостер.

– Ну и погоняло вам выбрали, уважаемый. Как у больного.

– Глостер был британский герцог.

– Да? Что-то не похоже.

– Не важно. Я слушаю тебя.

– Да я все уже Дику рассказала. – Ольга усмехнулась глуповато, добавила, постаравшись придать голосу сарказм:

– Первому.

– Я слышал твой рассказ. Ты упоминала о каком-то психе.

– Ну да. Точно ненормальный. После того как Батю завалили, мы сидели…

– Кто – мы?

– Я.

– Не ври. Была еще девица. Среди трупов ее не нашли. Куда делась?

– На кудыкину гору! Я что, нанималась следить за всякими шалавами?

Сбежала. Как стрельба утихомирилась, так припустила, только пятки сверкали.

Глостер полуобернулся к какому-то совсем неприметному, серому субъекту, сидевшему у него за спиной:

– Девку отыскать. И зачистить.

– Несчастный случай? – едва слышно спросил тот.

– Да. Так лучше всего.

– Вы что, хотите… – начала было Ольга, но Глостер оборвал ее жестко:

– Вот что, сучка! Жалостливая стала, да? Ты о себе подумай. Позаботься, так сказать. Пока летим, а скоро начнется детальный «разбор полетов». Операция провалена, и зачищаться будут все.

– Тогда начните с себя, герцог!

Глостер покраснел, произнес:

– Тебя, девка, вынули из дерьма. Отмыли, отпарили…

– …И засунули в такое дерьмо, по сравнению с которым то – просто ванна с шампанским.

– Сука. Устроил бы я тебе экскурс в прошлое. Пожизненно.

– Так что мешает? Нужна, да?

– Не слишком. Так что не зарывайся. Просто та часть проекта одного… весомого человека. А он, как всякий смертный, честолюбив. Ему дорого его детище.

– Глостер помолчал, чиркнул спичкой-, прикурил, произнес резко:

– Все, детка.

Дискуссия о природе вещей закончена. Будем считать, я намеренно дал тебе возможность поболтать, чтобы прошли последствия боевого стресса. Теперь отвечай на вопросы. И – Глостер сделал предостерегающий жест, чтобы Оля не посмела прервать его:

– Если ты не въедешь в тему и вякнешь еще хоть слово, я выброшу тебя из этого геликоптера, как падаль. – Глостер жестко свел тонкие губы, добавил:

– Власти у меня для этого хватит.

На какое-то мгновение Оле стало страшно до жути. Такой страх бывает только в бредовых кошмарах: вязкий, ледяной, когда вдруг понимаешь, что спасения нет никакого.

Совсем.

Сглотнув жесткий, будто наждачный, комок, перехвативший горло, она произнесла неожиданно:

– А вы похожи.

– Кто?

– Вы и тот, седой.

– Какой седой?

– Ну я же рассказывала… Тот, что перебил всех. Он…

От него веет смертью.

– На, глотни. – Глостер протянул девушке фляжку.

Она мотнула головой:

– Не хочу. Он вошел в нашу комнату… Я подумала: сейчас он нас застрелит.

Но он… Он не обратил на нас никакого внимания. Подошел к магнитоле w поставил музыку… Пока она звучала, долго рассматривал себя в зеркале… А потом – ушел.

– И все?

– Все. Он только сказал… Он сказал, что мне нельзя брать в руки оружие.

Оно убивает.

– Бред какой-то…

– Очень похоже. Я… я спросила, кто он. Ну да, он и песню эту слушал…

«Гаснет в зале свет, и снова я смотрю на сцену отрешенно…»

– Ты говоришь, он назвал себя?

– Да. Он сказал – Маэстро.

– Маэстро?!

– Да.

Глостер побледнел, застыл, уставив взгляд в одну точку. Потом произнес едва слышно:

– Этого не может быть. Маэстро мертв. Девушка пожала плечами:

– Это вряд ли. Мертвые не убивают. Убивают только живые.