Текст книги "Беглый огонь"

Глава 35

Дама – да какая к лешим дама! – нормальная девка слегка за тридцать или, наоборот, около того, с благоприобретенными, но, слава Богу, так и не приросшими насовсем манерами то ли стервы, то ли дамы из общества, – собрала лоб морщинками, что-то для себя решая. Торопить ее я не стал: пусть помучается.

– Олег, почему вы убегали от милиции? – спросила она наконец.

– Грех попутал.

– Велик ли грех?

– Муму терзал, а теща не велела…

– Какого «муму»?

– Дуркую я, уважаемая. Шучу.

– А-а-а…

– Но я не бандит. «И зверье, как братьев наших меньших, никогда не бил по голове…» – продекламировал я из Сергея Александровича с чувством, пытаясь взять девушку на слезу.

– Вы не хотите говорить?

– Вам это не нужно. Меньше знаешь – легче спишь.

– Пусть так. Но тогда мы квиты?

– В чем?

– Вы правы, я была в машине не одна. Но вам также не нужно знать, с кем. Уговор?

Хоп! Простенькая, как консервная банка, ловушечка сработала. По правде сказать, мне было до одинокого фонаря, кто именно вельможно катал с дамой по ночным покровским улицам из пригорода и был ли этот мажор за рулем во время незадачливого наезда… Пусть себе развлекаются! Но вот что дама не стерва, а вполне сочувственная деваха, это без балды: именно она спроворила кавалера закинуть меня в салон и доставить сюда.

– Уговор дороже денег… – весомо подтвердил я, прокачивая ситуацию дальше. – Я сильно побился?

– Ага. Мы отвезли вас сначала к доктору, потом сюда.

– Чем-то прокололи?

– Ну да. Успокаивающее. Пришлось немного зашить кожу у виска: клоком висела.

От таких жутких подробностей по спине пробежал легкий морозец.

– Надеюсь, айболит одноразовой отверткой орудовал? – вопросил я обеспокоенно.

– Не волнуйтесь. Он вам даже экспресс-анализ крови сделал. На все хвори разом.

– Ну надо же, куда шагнула наука с техникой! И как результат?

– Здоров.

– И это радует.

Дама пожала плечами: дескать, порядок такой. Закурила, окуталась облачком дыма:

– Что еще? Обработали раны, перевязали, привезли сюда, искупали в ванне.

– Вместе с инкогнито из машины?

– Нет. Мне девочки помогли.

– А-а-а… – протянул я глубокомысленно.

Смотрю на Ольгу с искренним интересом усталого странника. Судя по только что полученной информации, она все же «мадам», но в очень специфическом борделе. Который и борделем назвать язык не поворачивается. Дело поставлено: даже неведомый эскулап, отправляя меня сюда «на отлежку», не поленился взять эспресс-анализ. Благоприобретенная профпривычка борьбы с профзаболеваниями контингента, елки-моталки. Хорошо, хоть этот айболит мне аборт не сделал!

– Да, что касается вашей одежды, она пришла в полную негодность. Но я вам что-нибудь подходящее подберу.

Ольга замолчала, прихлебывая кофе. Пауза несколько затянулась. А я – думал. Славная женщина. Добрая и совестливая притом. Даже если принять во внимание, что мотив моего спасения был в некоторой степени шкурным – не засветить ясновельможного пана, скорее всего занимающего в Покровске немалое положение. Тем не менее… Меня могли просто оставить на шоссе: тогда мое сегодняшнее пробуждение не было бы столь идиллическим. Это первое. Второе. У Ольги и ее тайного спутника было сто пятнадцать способов и возможностей избавиться от меня, уже отъехав от опасного для них близостью милиции «места встречи». Третье: я действительно им не нужен. Это не спецслужба и не хитрая разработка. Милая барышня подобрала меня по совестливости, порядочности и человеколюбию, хотя на душе у нее скребли две-три серые кошки – об этом говорит сегодняшний инцидент с пистолетом. И не робкого десятка дама, но вот с оружием обращаться не умеет.

Пауза действительно затянулась. Ольга сидит тихонько, лицо ее поскучнело до деловитости, и мысли милой барышни угадать несложно: ну вот, мы с вами квиты, господин из ниоткуда; слава Богу, не в Америке живем, и иск за моральный ущерб предъявлять вы не станете; к тому же компенсация была сладкой: игры с двумя русалками отличались изысканностью, раскованностью и шармом. А потому допивайте, мил друг, кофеек и катитесь колобочком по вашим грешным делам: к жене, к теще, к милиции, к черту на рога, к лешему за пазуху, лишь бы – на все четыре стороны.

– Вы какой стиль одежды предпочитаете? Классику? – Ольга привстала, явно с целью удалиться для пополнения моего гардероба.

Я представил на мгновение себя этаким Джеймсом Бондом: в костюме с иголочки и мордашкой неудачливого алкана, и стало горько от накатившего сарказма: живу я не так, не там и не с теми! Но мысли эти промелькнули скоро, как трассирующие пули, хвала Дионису, лишенные той убойности. Самой грустной была последняя: с битой об асфальт харей меня обязательно остановит если не первый, то третий страж законности. Впрочем, в полосатом халате с чужого плеча и тяжелехоньким убойно-карликовым пистолем в кармане оного я буду смотреться куда более вызывающе в пролетарском городе Покровске.

– А у меня есть возможность выбирать?

– Ну да, – передернула плечиками Ольга.

– Тогда, может быть, вернемся к спортивному стилю? Что с моими джинсами?

– Они-то как раз целы. И выстираны. А вот куртка, рубашка… Впрочем, никакой проблемы: и то и другое я вам быстро подберу.

Мы прошли через гостиную в одну из спален, больше и роскошнее той, в которую поместили меня. Несколько высоких, красного дерева шкафов-купе стояли в ряд. Ольга раздвинула створки:

– Выбирайте.

Нет, что-то здесь пляшет совсем не в тему. Зачем в борделе, даже элитном, такой набор дорогой мужской одежды? Причем вовсе не сексуальной, наоборот, респектабельной и – одного размера: примерно пятьдесят шесть – пятьдесят восемь. В талии мне великовато, а вот в плечах – в самый раз.

Придется вернуться к первой версии: Ольга – жена или любовница известного и состоятельного человека, имеющая гнездышко для игр. Возможно, совместных с мужем и еще какими-то парами: чего в нашей жизни не бывает теперь? Даже пироги с мороженым научились выпекать, а все остальное… Ну да, жена… Или – вдова? Несть числа вариантам в таком случае.

Заметив мое сомнение и приняв его, видимо, за проявление свойственной мне деликатности, Ольга добавила с усмешкой:

– Чем богаты.

– А хозяин против не будет?

– Нет.

Держу соответственную случаю паузу и делаю лицо скорбным и торжественным, аки лик вождя масаев при инагурации в должность ввиду безвременной кончины предыдущего экзарха племени, съеденного теперешним претендентом без соли и специев, по-простому, по-африкански. Я настолько увлекся притворным сочувствием, что на языке уже вертелась неслабая истина: все там будем. Но произнести афоризм неизвестного автора так и не довелось: даме почему-то стал неприятен мой похоронный вид.

– Да нет, вы не так поняли, Олег, – поспешила пояснить Ольга. – Шмотки брата, Сереги, он сейчас за бугром, и в ближайшее время я его не ожидаю. Да и шмоток здесь столько, что…

– Квартира тоже его? – бросаю бесхитростный вопросец.

– Ага, – кивает Ольга – Но записана, естественно, на меня.

Хм… Почему это «естественно»? Совсем даже неестественно. Видно, братан или честный лесоруб част-ного предпринимательства и как раз сейчас осваивает джунгли проклятого капитализма где-нибудь на Канарах или Мальдивах, или почетный сиделец местного серого дома, законодательного собрания или иного злачного местечка.

Дама тем временем улыбается:

– Ах да, я забыла сказать… Я – Фролова. Сергей Фролов и есть мой брат.

Ну Сергей Фролов, ну и что? Ведь не Березовский же, не Гусинский и даже не Смоленский. Фроловых по России – у-йо-о-о… Воз и маленькая тележка. Да и по Покровску, поди, навалом. Но извилины мои закрутились все же со свистом, как диски в игровом автомате, и выдали нужную комбинацию. Ага, выпало три семерки. Никак не меньше.

– Фирма «Пионер»? Фролов С.А.? – выдал наконец я.

– Да. – Ольга выглядела вроде даже обиженной: верно, процесс напряженной умственной деятельности отражался на моем поцарапанном челе мучительными проблесками бессознательного.

Фирма «Пионер», как и явствовало из названия, была на покровском бизнес-фронте первопроходцем: бензин-керосин и другие фрукты. Сеть автозаправок, автостоянок и прочих примусов. Что характерно, никакой «крыши» над головой Фролов С.А., старший братан Ольги, не имел: держался своими силами. Ходили слухи, что за его широкой осанистой спиной маячит то ли «Газпром» с «Империалом», то ли обладминистрация с губерна-тором, но по-серьезному на не такого уж юного «Пионера» – кстати, ровесника перестройки, никто не наезжал, а местечковые наезды люди Фролова гасили своими силами. Ходил, правда, слушок, что на заре реформ были и крупные подкаты: в лице зампреда областного правительства, тогда еще исполкома, подкрепленные вооруженной оппозицией некоего коронованного московского авторитета. Итог был плачевен: губерния, тогда область, осталась без любимого руководителя по причине инфаркта миокарда, а столичного авторитета пристрелил безымянный снайпер. Безо всяких последствий для Фролова С.А.

Возможно, просто так совпало, в Москве любили пострелять в те года и много кто с кем делил «великую и неделимую», но Фролова с той поры не трогали. Ни местные бандюки, ни смотрящие от столиц.

Ну что ж… Понятна и независимая смелость дамы, и подарочный «спенсер», и роскошь в квартирке. Одно неясно: нимфы по утренней зорьке – сон или явь? И не являются ли они такой же принадлежностью господина Фролова, как и респектабельная одежка, без счету висящая в безразмерных купе?

Одно мне ясно как день: брата такой сестренки я явно не обездолю, ежели позаимствую во временное пользование куртец покруче. А можно и свитерок.

Ольга оказалась ко всему еще и весьма тактичной дамой.

– Вам еще кофе сварить? – спросила она и уда-лилась на кухню, одарив меня очаровательной улыбкой. – Жду вас при полном параде. Да и замотали вы меня вопросами, хорошо бы коньячку, а? Вы, случаем, не трезвенник? – Ольга сделала мне «о’ревуар» и удалилась.

А мне вдруг стало стыдно. Во-первых, крутил любовь с чужими девчонками в чужой спальне и на чужой постели. Во-вторых, забрался в чужой бар в чужой мансарде и лакал чужой кальвадос. В-третьих… Эх, перечисляй не перечисляй, а стыдно. Утешало лишь одно: ничего своего у меня все равно нет. Я безымянен и легок, как первый снег.

Мелодично пропел дверной звонок. Я к тому времени успел разоблачиться, натянуть родные джинсы, хозяйский новехонький свитер, распечатанный из фирменного целлулоидного пакета, и уже примерялся к куртке: поношенной, без затей. Во мне взыграло пролетарское чувство справедливости: не чужое беру, реквизированное у трудового народа экспроприирую. Причем с согласия родственников эксплуататора. И брачная ночь проведена, и девственность не нарушена. Раньше эта процедура называлась непонятным иноземным словом «коитус». Теперь – простым и понятным: консенсус.

Звонок продолжал исторгать из чрева мелодию незабвенных «битлов». Песню о вчерашнем дне. Потом я услышал, как открыли дверь, и сразу следом – неясная возня, вскрик, звук падения. Ни дня без приключений! Или прибыл Серега Фролов и сейчас будет вступаться за честь сестренки в честном кулачно-огнестрельном бою? Вряд ли. У-е-е! Я ведь так и не узнал, замужем ли дама! А потому, как истинный джентльмен, выудил из кармана халата «спенсер», сдвинул оба предохранителя и скрылся в стенном шкафу, громадном, как столыпинский вагон: не заплутать бы в потемках! Эх, пропадай моя телега! Задвинул дверцу.

Вовремя. Секунду спустя в комнату опрометью влетел шустрый крутоголовый вьюноша лет двадцати пяти, обозрел содержимое спаленки волчьим взглядом и ринулся дальше. Судя по легкому хлопанью дверей, он уже рысцой скакал по остальным помещениям, проводя поверхностный досмотр.

Я услышал звук пощечины, затем – голос:

– Ну что, Леля, хаза у тебя приемлемая. Здесь и зависнем покуда. Тишина, покой, нега… Девки твои подойдут сегодня? Нет? Ну да ничего, нам пока тебя хватит, да и потолковать нужно серьезно и вдумчиво, а? Клевер! Что застыл, как бронзовый Вовик? Помоги даме разоблачиться!

Снова шлепок.

– Ты, стерва, не дергайся уже. Будешь вести себя чинно, еще и удовольствие получишь, станешь стервозничать и целку из себя строить – не взыщи. Что стал, Клевер! Стягивай с нее штанцы и все остальное! С дамами лучше толковать, когда на них надето с гулькин нос, – и гонору меньше, и сговориться легче! Ну вот, она уже не брыкается… А голенькая – просто чудо как хороша!

Еще шлепок пощечины.

– Ну-ка, ротик раскрыла! Тебе сразу за щечку заправить или сначала трахнуть? Клевер, ты мог подумать, что будешь сеструхе Фрола когда-нибудь заправлять? Во дела…

Я успел покинуть гостеприимный шкаф-купе, переместиться к чуть приоткрытой двери и замер. Налетчиков в гостиной трое, и действуют они внагляк, хотя по-своему и грамотно: безо всяких реверансов и подходов кто-то влепил девушке в глаз, да так крепко, что сейчас он почти заплыл свежим багровым бланшем; губы – тоже разбиты. Не давая опомниться, раздели донага, усадили в кресло и начали паясничать, дожимая жертву. Конечно, это не уличные ханыги; что-то им от приютившей меня хозяйки надо, факт. Я давно вышел бы из «тени», но предварительно желаю убедиться в двух вещах: есть ли кто в коридоре, на кухне или в других помещениях безразмерной квартирки и – личная это инициатива «псов свободного рынка» или их кто-то сюда направил, страхует на улице и ждет не дождется результатов собеседования. То, что даму ломают так жестко и качественно не из-за ее побрякушек и уж тем более не ради сексуальных забав – понятно и слону. «Черный передел» в криминальном сообществе Покровска, начавшийся вчера стрельбой из всех видов автоматического оружия, затянул сестренку богатого братца, как трясина – Золушкину туфельку.

– Что тебе нужно, Таджик? – услышал я всхлипывающий голос Ольги.

Очень хочется выдернуться и потолковать с пареньками, но до выяснения – нельзя. Ребятки не наркоши и не отморозки, безальтернативно плоскогубцами и другими острыми предметами орудовать не станут; да и нет нужды при таком вот наезде действительно применять упомянутые железки: гораздо эффективнее полязгать ими же перед лицом жертвы, обстоятельно разъяснить, что и с каким старанием станут немудреным инструментом выдирать без наркоза, а то – за-тянуть приготовления пытошных причиндалов под аккомпанемент незначащих междометий и тихого, но нездорового садистского азарта, еще лучше – в тишине, не мешая работе воображения «клиента»: оно само дорисует все страсти-мордасти в лучшем виде. После такого «пси-фактора» люди с комплексами, а людей без комплексов нет, есть специально подготовленные профессионалы, способные противостоять, ну да это тоже своего рода «комплекс супермена», с таким другая тактика и стратегия, – так вот, люди колются, как сухие орехи, с треском.

И все же мне беспокойно за приютившую меня хозяйку: правила правилами, а в нынешнее постсудьбоносное звериное время и корова петухом поет, а уж «правильные» бандюки превращаются в нелюдь сплошь и рядом. Потому настороженно слежу за вожаком, названным Таджиком, отметив только, что нет в нем ничего таджикского, скорее всего погоняло прилипло после службы в столь отдаленных и милых местах, или же – беженец оттуда, лишенец, ходить ему конем! Пистоль держу наготове.

Выразительный звук пощечины, Таджик задушевно склонился над Оленькой, жестоко лаская грудь, так, что девка губу закусила от боли.

– Называй меня Валерием Николаевичем, ущучила, подстилка?

Он замолчал, продолжая тискать даму; два его подельника с глупо ухмыляющимися физиями разгуливали по гостиной, то бросая взгляды на голую молодку, то рассматривая богатое убранство комнаты с интересом мелких гостиничных воров.

А Ольга – дама таки с характером. Сцепила зубы, вытерпела «ласки» грубого кавалера, спросила снова, стараясь сохранить самообладание:

– Что вам нужно?

Голос чуть надтреснутый, но девка держится, хоть это хорошо. Видно, братан Фрол – крутой малый, и родная сестренка от него недалеко ушла: гены.

Нет, ребята явно не собирались тешиться сексом или затягивать представление ради удовольствия. Валерий свет Николаевич обхватил мордашку плененной разлапистой пятерней, повернул к себе, уставился в глаза «дзержинским» взглядом, произнес без обиняков:

– Деньги. Нам нужны деньги Фрола.

Глава 36

– Но ведь его деньги… – начала было Ольга.

– Нишкни, сука! Молчи и слушай пока. Нам не нужны бабки в банках, не достать. Но у Фрола – заначка, дядька он зело хозяйственный, чтобы не прихранить на черный день налика. Так вот, Олюня, черный день настал. Хочешь дальше тихо жить-поживать на роскошной хазе и мальчиков потрахивать – колись скоренько и до нитки. Нет – так все одно колонешься, только уродкой ты никому не нужна… И не мудри сильно: да, Фрол крут и может достать даже из камеры германской тюрьмы, куда его укатали… А может и не достать. Уж кому завтра жить, а кому червей кормить – про то один сатана ведает. Так что не упирайся крепко, ты же у нас не партизанка, а стервочка, к удовольствиям и холе привыкшая, а то пощекочем утюжком избранные места, кому ты, карга пожженная, нужна станешь?

Ольгино лицо потемнело от страха. Глаза заметались, мазнула она взглядом и по едва приоткрытой двери комнаты, в которой я затаился.

Женщину можно было понять: если она и надеялась на мою помощь, то рассчитывать вряд ли могла: в свете новых реалий эпизод в кухоньке теперь наверняка казался ей моим героическим настоящим; отобрать мушкет у бабенки пусть с характером, но совсем не умеющей с оружием обращаться, не одно и то же, что сцепиться с тремя бульдогами пусть невеликой выучки, зато без комплексов на предмет пострелять. Но и выдавать меня девушка-красавица не спешила: как ни кинь, я был ее единственным шансом. Не надо большого ума смекнуть, что, во-первых, ее никто не собирается оставлять в живых, а во-вторых, что от пыток тоже не убережется: жадные ребятки недоверчивы. Даже если и выдаст она им валютный схрон братца, в котором баксы килограммами, решат – мало, будут истязать, чтобы получить еще… Чтобы получить все.

То, что парни не засланные особисты, а либо подельники, либо, наоборот, супротивники упомянутого Фрола, – факт. Скорее подельники: открыла же она им железную дверюгу безо всяких вывертов и опасок… А они, коварные, сразу в пятак! Мораль: с кем поведешься, от тех и огребешь!

Ладно, хватит мучить гостеприимную хозяйку неопределенкой: пора играть свою партитуру, тем более что стенки сталинки достаточно толсты, а окна из металлопластика – герметичны. Соседи что-то услышат, ну да не беда: примут за выхлоп пылесоса. Недостоверно? Да и фиг с ней, с достоверностью! Пора, пока этот неласковый мастодонт, садюга гребаный, даме груди не оттоптал ручищами; не люблю я нелюбезного обращения со слабым полом, хоть на куски меня режь, но не люблю! Пора.

Но, как назло, стоило только принять судьбоносное решение, ситуация поменялась, пусть не в корне, но оущутимо: дверной звонок неутомимо запел мелодию «битлов» о прекрасном вчерашнем дне. Боевики замерли, один на цырлах покандыбал в прихожую: изучать в глазок ситуацию. Оставшиеся двое тоже поменяли диспозицию: Клевер передвинулся за кресло с обнаженной мадемуазель, треско распечатал скотч и залепил бедняжке рот, заодно прикрутив голову к креслу. Таджик извлек из недр пиджака снабженную глушителем «беретту» и тоже передвинулся к двери.

М-да… Была бы у меня такая «дура» на стволе, я бы и медлить не стал: положил бы обоих штабелем в хорошем темпе, тишком разобрался бы и с вышедшим в прихожку и, глядишь, запустил бы в комнатуху незваного гостя: может, он лучше татарина? Мечты, мечты, где ваша сладость…

А дверь в коридоре меж тем отперли, в комнату вошел некто скорый и повелительный:

– Вы чего, мать вашу так, еще не разобрались с малюткой?

– Гимлер, мы только начали…

– Заткнись, Таджик! – Вошедший застыл посреди комнаты – весь кожаный, скрипучий, то ли комиссар из чрезвычайки, то ли эсэсовец из зондеркоманды, да и разница между ними, видать, небольшая вовсе. Ольга метнула в сторону комнаты совсем уж умоляющий взгляд: видно, знала об этом малом предостаточно, чтобы сохранить хладнокровие, да и погоняло он получил явно не от фамилии, а за заслуги.

Вместе с Гимлером ввалилась еще пара молодцов, что диспозицию, сиречь мои шансы на успех, сократило на порядок. Видать, недосуг ждать станичникам, пока их побратимы с кого-то шкурку снимать станут; да и при денежной дележке среди пиратов нынешнего реформированного общества лучше быть рядом с кучей: а то, того гляди, кинут, и будешь всю жизнь, как дурак, на джипе ездить да на запчасти работать!

Судя по всему, Гимлер исповедовал принцип: куй железо, не отходя от кассы. Видимо, «беспомощное положение потерпевшей» возбудило его сразу и бесповоротно; громила извлек из недр черных дорогущих брюк готовый к бою «агрегат», облачил в черного же цвета импортную резину, подошел к креслу, одним рывком, больно, сорвал с губ скотч, произнес:

– Ну что, кисуля, будем сочетать приятное с полезным? Пошепчи-ка мне на ушко, где заныкалось Фро-лово наследие, а? Что замерла, падла, а ну – ноги шире плеч, живо! – И одним движением впечатал даму в спинку кресла. Она вскрикнула, что возбудило крутого ухажера еще шибче, он наотмашь ударил по губам женщины, прорычал: – Ну! Начала исповедоваться, быстро! Или я тебе вместо елды щас ножку стула закатаю! Ну!

– В ванной… За зеркалом…

Упускать такой момент было безумно и расточительно: все пятеро подручных, оборотясь ко мне кто вполоборота, кто – спинами и затылками, соучаствовали в изнасиловании «вприглядку»: пример Гимлера был весьма заразителен, и каждый урод уже грезил о своей доле «ласк» от милой дамы, сразу после потрошения тайника.

Выскакивать чертом из табакерки было глупо. Я просто толкнул дверь ногой, она бесшумно отворилась… Грохот первого выстрела разорвал тишину, прерываемую до того возней и выкриками Гимлера. Пистолет дернулся в моих руках трижды, трое братков еще продолжали оседать на пол, а я уже ринулся врукопашку; двое прыснули при звуках пальбы по углам и достать их по-ка не было возможности, а трахарь-агрессор Гимлер, в мгновение ока потерявший всякую потенцию, уже валил кресло с девкой набок, скрываясь за ним, как за броней, и елозил под полой куртки, пытаясь выдернуть так некстати зацепившийся за что-то ствол.

Сейчас главным было кончить этого авторитета-вредителя: судя по всему, он наводил на подельников страх не меньший, чем крупнокалиберная пушка; я прыжком одолел расстояние до кресла, перепрыгнул. Гимлер с диким визгом резаной свиньи устремился на меня с пола, оставив затею с оружием; его «рука-копье» летела мне в горловину, но не долетела: уйдя прыжком с линии атаки, я качественно воткнул ему чуть ниже уха грубый, как дубовый сучок, средний палец правой руки. Хруст был почти не слышен, но мысли о сексе ушли из головы злыдня напрочь вместе с жизнью.

А о неретивости брызнувших на две стороны подручных – это я соврал. Парняги оказались пуганые и тертые и в сложившихся реалиях прикидываться ветошью не собирались. Один, пошустрее да потрусливее, мышью юркнул в коридор и, надо полагать, несся опрометью к входной двери. Другой, тот самый Таджик, успел-таки выхватить свой затаренный модный шпалер и пукнул пулей: словно обозленная оса она вжикнула у черепа, поправив прическу, и с клекотом поцеловала деревянную раму неведомого шедевра на стенке. Второго вжика я не дожидался: прянул наземь и покатился бочонком, выставив «спенсер», чудо штатовской инженерной мысли и убойной мощи, на вытянутых руках, дважды выстрелил, давя «на характер» противника, а уже третью пулю выслал качественно: между носом и глазом.

И – рывком в переднюю. Последний герой облома завозился-таки с дверью; он сумел справиться с замком, когда услышал позади мои совсем не крадущиеся шаги. Обернулся, ощерился; в руках его оказался остро от-точенный длинный нож. Безумством храбрых, которым поют конечно же песни, но чаще – поминальные, этот, последний, не страдал. И потому лезть на рожон не собирался. Не увидев в моих руках ничего огнестрельного, занял оборонительную позицию; тыл ему надежно прикрывала массивная бронированная дверь, ростом и сложением малого родители не обидели, да и нрава он, видать, был лютого… А что бежал… Так когда пули визжат, а ты при «пере», и только, бегство и есть самый разумный способ разрешения конфликта в свою пользу. Сейчас, когда ситуация переменилась… И крыса, зажатая в угол, тигром на людей кидается, ну а уж волк-оборотень, кровушки на своем веку пустивший немерено, и подавно.

И точно: парень, почувствовав уравновешенность шансов, внутренне повеселел и самую чуточку расслабился, совсем легонькую чуточку, чтобы и мышцы поэластичнее работали, и реакция оставалась резвой. Оскал его стал совсем звериным, а глаза – холодными и стылыми. Тусклое лезвие в его руке не бликовало, и сама рука не была по-глупому жесткой: умел он обращаться с холодным оружием на все сто, и запорхает сталь в его руке, аки бабочка-капустница, но – в нужный момент, раньше времени этого своего умения он обнаруживать не желал.

А мне стало неуютно. Это только полный дилетант решит, что нож безопаснее пистолета. В том-то и шайба, что пуля – дура, а клинок… Поспешил я, пошел на поводу эмоций; с трофейной «беретткой», да еще и с глушаком на стволе, я бы уделал индивида, как Создатель – черепаху. А сейчас… Лезть на рожон, какой станет для меня вертелом, глупо, возвращаться за пистолем… не проканает: молодчик уже почти догадался о моей безыскусности в обращении с холодным оружием, и только решительный отстрел соратников помешал ему в первую же секунду броситься на меня бы-ком и «забодать» к чертовой бабушке.

Впрочем, мои мыслительные изыски времени заняли с гулькин нос – в реальном бою время течет по-другому. Я засек момент, когда противник решил атаковать: что-то неуловимо поменялось в лице; пританцовывая, он пошел на меня, напряженно высчитывая, когда расстояние сократится до прыжка и выпада ножом. Мои глаза в это время изучили прихожую, размером с малогабаритную квартиру, в подробностях; ничего лучшего, как пустить в ход тяжкую напольную вазу, я не нашел.

Как только противник приблизился на расстояние атаки, схватил произведение китайского гончарного искусства и метнул в бандита. Он только шире осклабился; вернее, откровенно уже улыбался: решил, что я – фраерок, забредший к хозяйке полакомиться «козочками», при шпалере, как все нынешние, как при галстуке, и с испугу перемолотил всю банду. Что со стволом не мудрено. Видно, в окрыленном его мозгу уже замерцала наиприятнейшая картинка: сейчас он завалит меня безо всяких фокусов, потом дожмет девочку и станет единоличным обладателем сокровищ в самой нетленной зелени.

И он недалек от истины. Рядом с ним я – фраер. К тому же сызмальства боюсь злых хулиганов, особенно с ножами. Но не настолько, чтобы позволить себя прирезать.

Парень вышел на выпад. Отмахнул рукой с ножом, я отклонился назад, он неестественно быстро перехватил оружие в другую руку, и нож уже летел мне в брюхо откуда-то снизу и слева, уйти снова я не успевал; не по здравом размышлении, скорее инстинктивно, подставил бедро и почувствовал, как клинок с хрустом пропорол джинсы. Рывком, двумя руками я дернул его за шиворот к себе, с хрустом подставив голову под его носовой хрящ, тут же оттолкнул к стене и стал молотить отточенными сериями ударов в голову. После такой обработки драться продолжают только в кино. Руки его беспомощно повисли вдоль тела, он сползал по стене, а я ни о чем не думал, ничего не чувствовал, ничего не пом-нил о своей предыдущей жизни, ничего не ждал в последующей; я просто молотил и молотил, пока мой противник не завалился беспомощно и безжизненно на-бок. Только тут я осознал, что он не был теперь никаким противником: теперь это был просто труп.

Острая боль в бедре вернула меня к реальности. Кое-как я вынул засевшее лезвие из бедра, поковылял в гостиную, зажимая ладонью рану. Первое, что меня встретило, – была пуля, вжикнувшая над моим плечом и впившаяся в дверной косяк с довольным «чмоком». Зрачок пистолетного глушителя рыскал как пьяный; милая дама оклемалась, но не опомнилась: она стояла в распахнутом халате, одной рукой держа оружие, другую – прижимая к паху. Глаза невидяще уставились на меня, рука с оружием дрожала, ствол дернулся, выплюнув очередную порцию свинца, – на этот раз пуля ушла в пол.

Кричать даме, что я и есть герой, вызволивший ее из рук супостатов, было и глупо, и, что хуже, бесполезно. Кое-как спружинив на одной ноге, я прыгнул… Полет мой был недолог, но показался мне вечностью: я очень отчетливо вдруг представил, как пуля вывинчивается из ствола, как проходит камеру глушителя и, вырвавшись на волю, кусочком раскаленного металла несется мне в грудь.

Пуля, взвизгнув о железо перекрытия, уткнулась в деревянный потолок. Ольгу я все-таки сбил в прыж-ке, а вот как успел выбить руку с оружием вверх – не помнил.

Посмотрел на женщину. Она крепко ударилась затылком об пол, но была в сознании: если, конечно, этим высоким словом можно назвать состояние, в котором она находилась, стреляя в меня. Прислушался на минуту: нет, тихо. Как в морге. Никого из соседей мы не потревожили: сталинские стены, да и середина дня, нормальные люди – на работе.

Кое-как подхватил Ольгу под мышку, доковылял до диванчика, опустил ее, присел сам. Голова кружилась: штанина была мокрой от крови. Но артерия, слава Богу, не задета: иначе я не добрался бы и до гостиной, а тихо истек кровянкой бок о бок с поверженным работником ножа и топора.

Девушка тихо застонала, снова приложила руку к паху, вовсе не пытаясь укрыть наготу, – ей было больно.

– У тебя аптечка есть? – спросил я тихо.

– Да… В ванной. Во второй ванной. Там шкафчик такой.

Я заковылял к указанной комнатухе. Оглянулся:

– Ты уж, пожалуй, больше не стреляй. Трупы выносить замучаешься.

Ольга не ответила ничего: уткнулась головой в подушку и беззвучно заплакала. Уже из ванной я услышал ее рыдания – ну и пусть. Ни бесплатных пирожных, ни бесплатных увеселений, ни бесплатных двухуровневых квартир в сталинках не бывает. Факт.