Текст книги "Царь Давид"

«Скорбя» о Сауле, Самуил вновь и вновь обращался к Господу с просьбой простить царя, и каждый раз получал отказ. Единственное обещание, которое он получил Свыше в ответ на свои молитвы, состояло в том, что ему не будет дано увидеть гибель Саула и его дома – это произойдет уже после его смерти.

Одновременно Самуил не мог не понимать, что и царь не примет и не смирится с этим приговором Небес. Вернее, Саул наверняка начнет убеждать себя в том, что слова Самуила о вынесенном ему Свыше приговоре исходят не от Бога, а исключительно от желающего отомстить ему за непослушание Самуила. А значит, он неминуемо начнет подозревать Самуила в политических интригах, в попытке организовать заговор для того, чтобы сбросить его с престола и возвести на него человека, полностью послушного его воле.

Отсюда же неминуемо следовало, что теперь Саул начнет следить за каждым его шагом и при первом же удобном случае попытается обвинить Самуила в измене и попытке переворота и казнить его.

В связи со всем этим становится окончательно понятен уже цитировавшийся нами отрывок из «Книги Самуила»: «И сказал Господь Шмуэлю: доколе будешь ты скорбеть о Шауле?! Я же признал его недостойным царствовать над Израилем. Наполни рог твой елеем и ступай – пошлю Я тебя к Ишаю Бейт-лехемскому, ибо между сыновьями его усмотрел Я Себе царя. И сказал Шмуэль: как я пойду? Ведь услышит Шаул и убьет меня. И сказал Господь: телицу возьмешь ты с собою и скажешь: принести жертву Господу пришел я. И пригласишь Ишая к жертве, а Я дам знать, что делать тебе, и помажешь Мне того, о ком я скажу тебе. И сделал Шмуэль то, что сказал Господь, и пришел в Бейт-Лехем; и поспешили к нему старейшины города, и сказали: мир приходу твоему! И сказал он: мир! Пришел я принести жертву Господу; приготовьтесь и приходите со мной на жертвоприношение…» (См. 1, 16:1-5).

Таким образом, услышав повеление Господа направиться в Вифлеем, чтобы помазать там нового царя, Самуил пугается, так как понимает, что об этом немедленно станет известно Саулу. И тогда Бог подсказывает ему предлог, под которым он может явиться в Вифлеем – для жертвоприношения, которое в ту эпоху можно было совершать в любом месте.

Однако старейшины Вифлеема, конечно же, слышали о конфликте Самуила с царем. Они понимают, что его приход отнюдь не случаен; что за желанием пророка принести жертву именно в их деревне кроется что-то еще, а потому и спрашивают Самуила, мирен ли его приход, не принесет ли он им неприятности?

Самуил в свою очередь совершает обещанное им жертвоприношение, и когда жители Вифлеема начинают лакомиться мясом закланной в жертву телицы, просит пригласить к себе Иессея вместе со всеми его сыновьями:

«И подготовил он Ишая и сыновей его, и пригласил их на жертвоприношение. И было, когда они пришли, увидел он Элиава и сказал: верно этот пред Господом помазанник Его. Но Господь сказал Шмуэлю: не смотри на вид его и на высокий рост его, ибо Я отверг его: ведь суть не в том, что видит человек, ибо человек видит глазами, а господь видит то, что в сердце. И позвал Ишай Авинадава и провел его пред Шмуэлем, и сказал тот: и этого не избрал Господь. И провел пред ним Ишай Шамму, и сказал тот: и этого не избрал Господь. И провел Ишай семерых сыновей своих перед Шмуэлем, но Шмуэль сказал Ишаю: не избрал этих Господь. И сказал Шмуэль Ишаю: нет больше отроков? И сказал тот: еще остался меньший, вот он пасет овец. И сказал Шмуэль Ишаю: пошли за ним и приведи его сюда, ибо мы не сядем за трапезу, пока он не придет сюда. И послал тот, и привели его. А он был румяный, с красивыми глазами и миловидный. И сказал Господь: встань, помажь его, ибо это он. И взял Шмуэль рог с елеем, и помазал его среди братьев его, и снисходил дух Господень на Давида с того дня и позже. И встал Шмуэль, и пошел в Раму…» (См. 1, 16:1-14).

Едва Самуил взглянул на старшего и любимого сына Иессея Елиава (Элиава), рассказывает мидраш, он мгновенно решил, что тот и есть новый избранник Господа. Высокий, красивый Елиав внешне чем-то напоминал Саула. Однако когда пророк наклонил свой наполненный доверху елем рог, чтобы «помазать» Елиава, из него не вытекло ни капли – масло вдруг словно превратилось в густую смолу.

В это время Самуил и услышал голос Бога, в котором явно слышалась насмешка: «И ты называешь себя провидцем?! Из того, что он высок и красив, ты заключил, что он подходит на роль царя?! Нет, оценивать человека следует не по его внешнему облику, а по тому, что у него в сердце, и вот это-то как раз в полной степени могу делать только Я!».

Мидраш добавляет, что одним из главных пороков Елиава была зависть – он до конца своих дней так и не смирился с тем, что избранником Небес стал не он, а презираемый им младший брат.

Так одного за другим подводит Иессей своих сыновей к Самуилу, каждый из них становится перед ним на колени, но масло упорно отказывается литься из рога пророка.

Наконец, после того, как неподходящим для помазания был признан и последний, седьмой из приведенных Иессеем сыновей, Самуил растерянно спрашивает его, нет ли у него еще какого-либо сына?

– Есть еще один, – отвечает на это Иессей, – самый младший. Правда, я так толком и не знаю, сын он мне или нет, так что за одним столом с нами он не ест, да и сейчас занимается тем, к чему приставлен – пасет скот.

Самуил велит позвать к нему и этого, младшего сына, и когда Давид предстает перед ним, то… в ужасе отшатывается: «А он был румяный, с красивыми глазами и миловидный…»

Дело в том, что слово «адмони», которое переводчики Библии обычно переводят как «краснолицый», «румяный» и т. д., имеет в иврите множество значений. При желании его можно перевести и как «рябой» или «рыжий». В еврейском народном сознании как раз утвердился именно последний вариант – считается, что царь Давид был невысоким, рыжеволосым, с голубыми глазами и лицом, усыпанным веснушками.

Однако, согласно Библии, рыжий цвет волос как раз не был характерен для евреев. Рыжих в ту эпоху среди них почти не было. Праотец еврейского народа Иаков внешне как раз и отличался от своего брата-близнеца Исава, прежде всего, цветом волос и кожи: Исав, говорит Библия, был «адмони», то есть либо краснолицым, либо рыжим, либо рябым, и сам этот его внешний облик, присутствие в нем красного оттенка, отражал жестокость и кровожадность его натуры. Об этом и вспомнил Самуил, когда к нему подвели Давида. Вспомнил и заподозрил, что этот сын Иессея может быть так же легко склонен к убийству и кровопролитию, как и Исав. В самой красоте Давида, в его пышущем силой и здоровьем облике для Самуила поначалу было что-то пугающее и отталкивающее, а потому, продолжает мидраш, он замешкался, отошел в сторону и, возможно, даже присел на камень. Но в этот самый момент масло потоком полилось на землю из переполненного рога и…

«И сказал Господь: встань, помажь его, ибо это он. И взял Шмуэль рог с елеем, и помазал его среди братьев его, и снисходил дух Господень на Давида с того дня и позже…» (См. 1, 16:12-13).

Так был избран и помазан на царство будущий царь Израиля. Оставалось только понять, каким образом он сможет предъявить свои претензии на него и убедить в их законности народ – ведь ни Самуил, ни тем более Иессей и его дети не собирались никому рассказывать о том, что делал пророк в Вифлееме, так как для всех них это было сопряжено со смертельной опасностью.

* * *

В тот самый момент, говорят комментаторы Библии, когда Самуил помазал Давида и на него снизошел «Дух Божий», этот же Дух отошел от Саула, и тот мгновенно это почувствовал.

Сам обряд помазания царя, объясняют эти комментаторы, имеет двойной смысл. С физической точки зрения он означает, что так же как елей, это насыщенное благовониями благородное оливковое масло, всегда всплывает над поверхностью воды и не смешивается с ней, так же и царь возвышен и в определенном смысле отделен от всего остального народа. С мистической же точки зрения в момент изливания масла на голову царя на него изливается и «Дух Божий» – особая эманация Всевышнего, придающая ему силы, поддерживающая его бодрость духа и остроту мышления, не свойственные обычным людям.

Поэтому, утверждают эти комментаторы, не стоит удивляться тому, что как только Дух Божий сошел на Давида, он отошел от Саула, и тот мгновенно это почувствовал. А, почувствовав, понял, что Самуил исполнил свою угрозу и помазал на царствование кого-то другого. Поэтому сами последующие слова «Книги Самуила» «От Шаула же отступился дух Господень и стращал его злой дух от Господа» (См. 1, 16:14) с этой точки зрения не следует понимать, как то, что на царя сошел некий новый «злой дух» – нет, Саул чувствовал себя плохо именно потому, что ему крайне не хватало того ощущения, которое было у него, когда он был удостоен «Духа Божьего» в качестве Его помазанника.

Впрочем, наиболее рационалистические комментаторы убеждены, что все можно объяснить куда проще: с момента размолвки с Самуилом Саул вновь и вновь возвращался к его словам о том, что Бог лишил его права на престол. Мысль, что и он сам, и вся его семья обречены на гибель, постоянно изводила его и доводила до исступления. В то, что таков и в самом деле Небесный приговор Саул, как уже было сказано, не верил, или, точнее, не хотел верить. Все его помыслы были теперь сосредоточены на том, что он должен вовремя раскрыть плетущийся Самуилом заговор и уничтожить того, кого пророк прочит ему в преемники – так как Саул, видимо, считал, что этот преемник и принесет гибель ему и его сыновьям.

Страшные картины возможного уничтожения его семьи, беспрестанные попытки разгадать, кто же из его ближайшего окружения плетет заговор – все это привело к тому, что Саул постоянно пребывал в самом мрачном настроении духа и у него развился маниакально-депрессивный синдром.

Приступы ярости сменялись у царя периодами, когда он пребывал в меланхолии и либо часами сидел молча, погрузившись в себя, либо опускался на колени и начинал биться в рыданиях, умоляя Бога простить его. Чтобы облегчить его состояние, придворные начали искать искусного музыканта, который бы своим пением и игрой на арфе сумел бы отвлечь его от дурных мыслей.

Историки медицины подтверждают, что в те времена приятная, успокаивающая музыка считалась главным средством исцеления от психиатрических заболеваний, да и сегодня ряд психиатров верят в эффективность так называемой «музыкотерапии», так что этот рассказ Библии выглядит вполне достоверным. Когда были начаты поиски такого музыканта, один из оруженосцев Саула, бывший родом из Вифлеема, и вспомнил, что в его родном городе живет пастух, удивительно хорошо умеющий играть на разных инструментах, да к тому же и сам сочиняющий песни:

«И сказали слуги Шаула ему: видно же, что злой дух от Бога стращает тебя. Пусть же прикажет господин наш стоящим перед тобою слугам своим, чтобы отыскали человека, умеющего играть на гуслях, и будет, когда настанет на тебя злой дух от Господа, заиграет он рукою и станет привольнее тебе. И сказал Шаул слугам своим: высмотрите мне человека, хорошо играющего, и приведите ко мне. И отозвался один из отроков и сказал: «Вот видел я сына у Ишая Бейтлехемского, умеющего играть, молодца бравого и воинственного, смышленого и миловидного и Господь с ним. И отправил Шаул послов к Ишаю, и сказал: пошли ко мне Давида, сына твоего, который у овец. И взял Ишай осла с хлебом и мех вина и козленка одного, и послал с Давидом, сыном своим к Шаулу. И пришел Давид к Шаулу, и представился ему; и сей возлюбил его очень, и стал тот у него оруженосцем. И послал Шаул к Ишаю сказать: пусть состоит Давид при мне, ибо он нашел благоволение в глазах моих. И бывало, когда находил дух от Бога на Шаула, то брал Давид гусли и играл рукою, и стало привольно Шаулу, и становилось ему лучше, и дух злой отступал от него» (См. 1, 16:15-23).

Да, именно так делается история – какие только причудливые пути ни вели на протяжении минувших веков в кулуары власти. Для Давида своеобразным пропуском в эти кулуары стал, если придерживаться библейской версии, его музыкальный и поэтический дар. То, что Давид стал «оруженосцем» Саула, разумеется, отнюдь не означала, что он носил за царем оружие и сопровождал его в битвах – оруженосцами было принято называть тогда всю личную охрану и слуг царя. При этом, судя по дальнейшему тексту, на этом этапе своей службы Давид сохранял полную свободу. Будучи младшим сыном, он не был обязан служить в армии, а в дни войны ему, согласно закону, полагалось находиться в тыловых частях – так закон заботился о том, чтобы в случае гибели старших сыновей ни одна семья не прекратила бы своего существования.

Видимо, Давид в те дни часто отлучался домой, где возвращался к знакомому с детства занятию – пас скот, проводил ночи у костра, а заодно и писал новые песни. И лишь когда посыльный царя приезжал в Вифлеем, чтобы сообщить, что царь требует его к себе, отправлялся в его ставку – благо от Вифлеема до столицы Саула Гивы было всего несколько часов неспешного пешего хода.

Пастух, ставший в мгновение ока фаворитом и придворным музыкантом; поэт, пытающийся утешить царя, и царь то обожающий, то ненавидящий своего поэта; терзания Саула, чувствующего занесенный над ним неумолимый меч судьбы; то, что, по сути дела, он сам велел привести во дворец того, кому предстояло сменить его на троне – эти перипетии библейского сюжета лежат в основе многих известных произведений мирового искусства и литературы.

Вот как попытался передать тогдашнее мироощущение Саула Лермонтов своем вольном переводе из Байрона:

 
Душа моя мрачна. Скорей, певец, скорей!
Вот арфа золотая:
Пускай персты твои, промчавшися по ней,
Пробудят в струнах звуки рая.
И если не навек надежды рок унес,
Они в груди моей проснутся.
И если есть в очах застывших капля слез –
Они растают и прольются.
 
 
Пусть будет песнь твоя дика. Как мой венец
Мне тягостны веселья звуки!
Я говорю тебе: я слез хочу певец,
Иль разорвется грудь от муки.
Страданьями была упитана она,
Томилась долго и безмолвно.
И грозный час настал – теперь она полна,
Как кубок смерти, яда полный…
 

Песни Давида и в самом деле приносили облегчение Саулу, и комментаторы, рассматривающие все происходящее с позиций еврейской мистики, считают, что это было связано не только с его гениальным даром (хотя и с ним тоже), но и с тем самым Духом Божьим, который его осенял. В присутствии Давида, говорят они, Саулу становилось легче как раз потому, что в эти часы Дух Божий как бы распространялся на них обоих, и от этого к царю возвращалось его прежнее самоощущение. Но как только Давид уходил, депрессия наваливалась снова.

Если Саул и в самом деле мыслил такими категориями и понятиями, то рано или поздно он должен был заподозрить, что Давид и есть тот самый человек, которого Самуил помазал вместо него на царство. Но эти подозрения могли возникнуть и другим, куда более прозаичным путем – до Саула могли дойти вести, что Самуил недавно был в Вифлееме, оказал там особое внимание семье Иессея. Связав все это воедино, Саул, тем более с его манией преследования, вполне мог прийти к определенным выводам.

Как бы то ни было, судя по всему, уже тогда Саул начал подозревать Давида, что он метит на его трон и последующие события невольно эти подозрения усилили.

* * *

Думается, теперь пришло время задаться вопросом о том, когда же именно происходили все эти события; в каком возрасте находились их главные действующие лица и можно ли вообще составить сколько-нибудь исторически достоверную и точную хронологию царствований Саула и Давида?

Сложность в данном случае заключается в том, что так же, как в египетских хрониках, в книгах Библии не указываются конкретные даты тех или иных событий, а называется время правления еврейских царей. Поэтому комментаторам ТАНАХа приходилось определять исторические даты по еврейскому календарю, соотнося между собой различные события.

Историки же оказываются в еще более тяжелом положении и пытаются выстроить хронологию, сведя воедино различные письменные источники древности.

Так, по поводу Давида Библия, как уже говорилось, сообщает, что он скончался в возрасте 70 лет, причем времени же царствования Давида над Израилем было сорок лет: в Хевроне царствовал он семь лет и в Иерушалаиме царствовал тридцать три года» (Цар. 1, 2:11). Отсюда следует, что в момент гибели Саула Давиду было тридцать лет.

Время же царствования Саула длилось, по Библии, только два с небольшим года, и в первый же год своего правления Саул был отринут Богом, а вместо него помазан Давид. С точки зрения этой хронологии, в момент помазания и последовавшего вскоре после этого знакомства с Саулом, а значит и во время знаменитой битвы с Голиафом Давид, как уже писалось, был отнюдь не юноша, как это порой представляется, а муж – ему было 28 лет.

При этом, согласно еврейским религиозным историкам, Саул воцарился в возрасте 59 лет в 2882 году по еврейскому летосчислению, то есть в 878 г. до н. э. Давид, соответственно, взошел на царствование в 876 г. до н. э. и скончался в 836 г. до н. э., то есть, с точки зрения раввинистических авторитетов, он жил в IX, а не в X в. до н. э.[14]14
  Традиционная еврейская хронология приводится в этой книге на основе «Сефер седер ха-дорот» («Книге порядка поколений») – фундаментальноого труда по еврейской историографии раввина Ихиэля бен Шломо Хайльперина (1660-1746). Используется издание изд-ва «Ор ха-Хаим», Бней-Брак, 2009 г. (ивр.)


[Закрыть]

Однако большинство историков считает, что царствование Саула не могло быть столь коротким – слишком уж много событий уместилось в него, если верить «Книге Самуила». Поэтому значительная часть ученых предпочитает доверять Иосифу Флавию, утверждавшему, что Саул царствовал 12 лет, а некоторые увеличивают эту цифру до 24 лет.

Так, известный еврейский историк С.М. Дубнов датирует царствование Саула 1067-1055 гг. до н. э., царствование Давида, соотвественно, 1055-1015 гг. до н. э.[15]15
  С.М. Дубнов. Краткая история евреев. М., Сварог, 1996, с. 76, 85.


[Закрыть] Академический «Очерк истории еврейского народа» определяет период царствования Саула 1025-1004 гг. до н. э., а царствования Давида – 1004-964 гг. до н. э.[16]16
  См. Очерк истории еврейского народа. Под ред. Проф. Ш. Эттингера. В 2-х тт., т. 1, Библиотека Алия, Иерусалим, 1994, с. 39.


[Закрыть] Израильский археолог Иоханан Аарони в своем «Библейском атласе» укладывает жизнь Давида в 1038-968 гг. до н. э.[17]17
  См. Иоханан Аарони. Библейский атлас. Из-во «Карта». И-м, 1974 (ивр.).


[Закрыть] Американская «Археологическая энциклопедия Святой Земли»[18]18
  Archeological Enciclopedia of the Holy Land.


[Закрыть] называет годами правления Давида 1004-965 гг. до н. э.

«Краткая еврейская энциклопедия» приводит следующие даты правления: Саул – 1029-1005 гг. до н. э., Давид – 1005-965 гг. до н. э.[19]19
  Краткая еврейская энциклопедия. в 11 тт., т. 2, 1982 с. 263.


[Закрыть] Такой же датировки придерживаются и создатели фундаментальной «Истории Земли Израиля»[20]20
  См. История Земли Израиля в 9 тт. Под общей ред. Яакова Шавита. Том 2: Израиль и Иегуда в библейский период. XII в. – 332 г. до н. э… Из-во «Кетер». И-м, 1998, с. 116 (ивр.).


[Закрыть].

Последняя датировка является наиболее принятой у историков. Однако чрезвычайно показательно, что большая часть археологических находок, которые относятся к периоду царствования Давида, датируются именно IX, а не X веком до н. э.

Таким образом, археология подтверждает именно традиционную еврейскую, или, говоря принятым в науке языком, масоретскую[21]21
  От ивритского слова «масорет» – «традиция».


[Закрыть], а не получившую распространение в научных кругах в науке хронологию, опирающуюся, если присмотреться, на христианские источники. В сущности, перед нами – все та же разница между еврейской и христианской хронологией библейских событий, начинающаяся еще со времени подсчета даты Исхода евреев из Египта.

Впрочем, как отмечает Пол Джонсон, с учетом древности тех событий, о которых идет речь, разница между различными системами хронологий не так уж велика и существенна. Ясно одно: с теми или иными поправками эти события и в самом деле имели место. И особенно хорошо это понимаешь, читая рассказ о схватке Давида с Голиафом.

Глава 3. Поединок

Пожалуй, трудно найти человека, пусть даже и никогда не открывавшего Библию, который не был хотя бы в самых общих чертах не знаком с историей дуэли Давида и Голиафа. Два этих имени, будучи упомянуты вместе, давно уже стали нарицательными; вечным символом того, что исход любого сражения решает отнюдь не физическая мощь и сила оружия противников. Для самого же Давида этот поединок стал его звездным часом, в одно мгновение обратившего его из придворного музыканта и утешителя царя в общенационального героя и открывшего ему путь уже не в кулуары, а на самые вершины власти.

Вот как начинает рассказ об этих событиях все та же «Книга Самуила»:

«Филистимляне же собрали войска свои для войны и собрались в Сохо, что в Иудее и расположились станом между Сохой и Айзекою в Эфес-Дамиме. А Шаул и исраэльтяне собрались и расположились станом в долине Эйла и приготовились к войне с филистимлянами. И филистимляне стояли на горе с одной стороны, а исраэльтяне на горе с другой стороны, а между ними долина» (См. 1, 17:1-4).

Эти две горы и долина хорошо известны. И сегодня, проезжая с туристами мимо этого места, ни один гид не забудет упомянуть, что «вот здесь и встретились Давид и Голиаф». А то и попросит остановить на четверть часа автобус, чтобы объяснить, где именно стояла филистимская, а где еврейская армия и добавить, что сама эта местность описана библейским автором с такой точностью, что, вероятнее всего, он был непосмредственным очевидцем тех событий.

Филистимский царь Анхус (Ахиш) горел жаждой реванша за недавнее поражение. Но для этого ему во что бы то ни стало надо было выманить Саула на ровную, как блюдце, долину Эйла, где его колесницы и тяжелая пехота просто смяли бы еврейскую армию, большую часть которой составляли ополченцы, вооруженные копьями со щитом, да пращами с камнями.

Однако и Саул прекрасно понимал, что на ровной местности его армия против филистимлян бессильна, и не спешил вступать в сражение. И вот тогда-то Анхус решил если не выиграть войну в одночасье, то, по меньшей мере, запугать или раздразнить евреев с помощью своего богатыря Голиафа, являвшегося, как уже говорилось, согласно еврейскому преданию правнуком Орфы – родной сестры прабабки Давида Руфь.

«И вышел из станов филистимских единоборец по имени Гольят из Гата. Рост его – шесть локтей с пядью. И шлем медный на голове его, и в кольчугу одет он, и вес этой кольчуги – пять тысяч шекелей меди. И медные щитки на ногах его, и дротик медный на плечах его. И древко копья его, как ткацкий навой, а клинок копья его в шестьсот шекелей железа. И щитоносец шел перед ним» (1, 17:4-8).

Это описание позволяет нам довольно зримо представить, что являл собой Голиат. Если исходить из того, что 1 локоть того времени считался равным 42.5 см, а пядь – 22.2 см, то рост Голиафа составлял 2.89 м. На первый взгляд, это звучит фантастически, но на самом деле это не так – в истории человечества зафиксированы факты жизни людей, обладавших подобным или близким ростом.

Так, официально зарегистрированный самый высокий человек планеты Роберт Першинг Уодлоу имел рост 2.72 м, однако неофициально (из-за отсутствия необходимых фотографий) считается, что таковым был русский гигант Федор Махнов, обладавший ростом 2.83 м. Таким образом, подобные гиганты редко, но встречаются, а Библия и не скрывает, что Голиаф был уникальным человеческим феноменом.

Вдобавок ко всему, вооружение Голиафа представляло собой, что называется, последний «писк военной моды» того времени. Медный шлем, кольчуга, наколенники, железный меч и копье с железным наконечником – все это были тогда сверхсовременные виды оружия, о которых евреи могли только мечтать. Правда, только вес кольчуги Голиафа составлял 57 кг, общий же вес всего его оружия намного превышал 100 кг, но это лишь доказывало, насколько он был силен и грозен, как соперник.

Именно поэтому предложение Голиафа решить исход войны в поединке двух богатырей и повергло израильтян в такой ужас:

«И стал он, и воззвал к полкам исраэльским, и сказал им: зачем вам всем затевать войну? Ведь я филистимлянин, а вы рабы Шауловы: выберите у себя человека, и пусть он сойдет ко мне. Если он сможет со мною сразиться и убьет меня, то мы будем вам рабами; если же я одолею его и убью его, то будете вы нам рабами и будете служить нам…» (См. 1, 17: 8-10).

Сам голос Голиафа был настолько ужасен, напоминал не столько голос человека, сколько трубные звуки, что «услышал Шаул и весь Исраэль эти слова и оробел очень» (См. 1, 17:11).

В течение сорока дней каждое утро и каждый вечер выходил Голиаф в поле и вызывал кого-нибудь из евреев на бой. Однако никто не откликался на это предложение, хотя Саул и объявил, что семья мужа, который сразится с филистимским богатырем и одержит над ним победу, получит полное освобождение от налогов до конца жизни победителя, а сам победитель будет удостоен особой благосклонности царя и руки одной из его дочерей.

Слух о вызове, который бросил Голиаф всему еврейскому народу, быстро распространился среди всех двенадцати колен и во всех деревнях и городах израильтян с тревогой ждали, чем закончится эта история. Ведь даже если бы и смельчак, который готов принять вызов Голиафа, это означало бы, что он принимал и условия Голиафа: «Если он сможет со мною сразиться и убьет меня, то мы будем вам рабами; если же я одолею его и убью его, то будете вы нам рабами и будете служить нам».

Между тем, день ото дня Голиаф распалялся все больше, и, выходя в поле поносил уже не только евреев за их трусость, но и их жен, матерей и дочерей. При этом, добавляет мидраш, Голиаф провозглашал, что находится под защитой филистимских богов, в то время, как евреи настолько презренный народ, что у них даже нет богов.

Эти слова в определенном смысле отражали общее отношение филистимлян, да и других языческих народов к израильтянам. Будучи не состоянии понять и тем более принять идею Единственного незримого Бога, они были убеждены, что евреи либо просто безбожники, либо лишены покровительства тех самых богов, идолы которых, как мы увидим в будущем, сопровождали их самих в битву.

На сороковой день выхода Голиафа в поле Давид и появился в еврейском лагере. Это был далеко не первый приход его в лагерь с начала войны. В армии Саула к тому времени находилось трое старших сыновей Иессея – Елиав, Авинадав и Самма (Шамма). Давид же как один из младших сыновей был, как уже говорилось, в соответствии с законом освобожден от службы в боевых частях, но регулярно доставлял в армию продовольствие, т. е. исполнял обязанность, наложенную на Саулом на каждую еврейскую семью и выполняемую народом без ропота – кормить-то приходилось своих братьев и отцов.

В тот день отец передал с Давидом десять больших голов сыра для всей армии, а также хлеб и зерно для его братьев, а заодно и наказ, чтобы никто из них ни в коем случае не делал глупостей и не пытался выйти на бой против Голиафа. Именно так истолковывает ряд комментаторов слова Библии «и передай привет братьям твоим и возьми их ручательство» – ручательство в том, что они не примут вызов филистимлянина. Но есть, однако, и другое толкование, по которому Иессей просил Давида напомнить братьям, что те, уходя на войну, забыли дать развод («ручательство») своим женам, как это было принято у евреев, а заодно намекнуть им, что он ждет от своих сыновей воинского подвига и удивлен, почему ни один из них до сих пор не вышел на бой с Голиафом.

В тот момент, когда Давид разговаривал с братьями, в поле в очередной раз возник Голиаф и начал произносить свою речь, которая, будь она переведена на русский в соответствии с ее буквой и духом, была бы щедро пересыпана отборным матом. И вот тут-то в Давиде все встрепенулось: в отличие от многих других, он не мог спокойно слышать, как кто-то поносит его народ и говорит, что у него нет Бога, в которого он беззаветно верил. На подобные оскорбления, по мнению Давида, надо было отвечать – и отвечать немедленно!

Давид стал расспрашивать о Голиафе находившихся в стане воинов, и выяснил, что подобное происходит ежедневно. Узнал он и о том, какую награду обещал царь победителю Голиафа, но сама награда, как видно из текста «Книги Самуила» не привлекла его – ему было лишь странно и больно слышать, что никто до сих пор не вышел и не заткнул этого наглеца:

«И говорили исраэльтяне: видели ли вы этого человека, который поднимается? Ведь он поднимается поносить Исраэля; и будет, того человека, который убьет его, царь обогатит богатством великим, и дочь свою выдаст за него, и дом его сделает свободным в Исраэле. И сказал Давид людям, стоявшим с ним: что сделано будет для того, кто убьет этого филистимлянина и снимет позор с Исраэля? Ибо кто этот необрезанный филистимлянин, что так поносит строй Бога живого!» (См. 1, 17:26).

Этот разговор Давида с ополченцами был услышан его старшим братом Елиавом, который неожиданно пришел в ярость:

«…и разгневался Элиав на Давида и сказал он: зачем ты спустился сюда и на кого оставил ты тех немногих овец в пустыне? Знаю я дерзость твою и зло сердца твоего: ты спустился, чтобы посмотреть на это сражение. И сказал Давид: что же я теперь сделал? Ведь это беседа» (См. 1, 17:28-29).

Комментаторы, всячески пытаясь смягчить смысл этого места, пытаются убедить читателя, что Елиав понял, что Давид собирается сразиться с Голиафом, испугался за брата и начал ему выговаривать «за дерзость». Но нет: достаточно вчитаться, чтобы понять, что в этой фразе отнюдь нет тревоги за судьбу Давида, зато в ней хоть отбавляй презрения, ненависти и тайной зависти.

«Что ты здесь делаешь, ублюдок?! Убирайся к своим овцам, пастух! Что бы ты сейчас ни сказал, я-то хорошо знаю, чего ты стоишь и зачем здесь крутишься! Небось, хочешь поглядеть на битву и сложить об этом свои очередные стишки?!» – так звучали слова Элиава, если переводить их не буквально, а в соответствии с их духом и смыслом. И Давид по привычке оправдывается: «Что я опять такого сделал? Просто стою и разговариваю с людьми…»

Но спустя короткое время он уже оказывается в шатре Саула, чтобы сообщить Его Величеству, что он готов выйти один на один против Голиафа.

Саула это заявление Давида явно застает врасплох. Он вновь и вновь оглядывает Давида и понимает, что схватка это будет выглядеть смехотворно: когда они сойдутся, филистимлянин попросту раздавит его.

Однако все попытки отговорить Давида, убедить его, что он, привыкший пасти овец и играть на арфе, не в состоянии сразиться с этим профессиональным воином, ходячей боевой машиной, оказываются бесполезными. Давид настаивает на том, что так же, как он в свое время побеждал нападавших на его стадо диких зверей, так же он победит и Голиафа. При этом Давид абсолютно убежден, что Бог на его стороне и потому даже не допускает мысли о своем поражении:

«И сказал Давид Шаулу: Господь, который спасал меня от льва и медведя, Он спасет меня и от руки этого филистимлянина» (См. 1, 17:37).

И Саул отступает перед этой убежденностью Давида, хотя не исключено, что при этом им движут и некие другие побуждения. В любом случае он вполне резонно полагает, что для того, чтобы бой был равным, Давид должен быть вооружен и защищен так же, как Голиаф. Поэтому Саул предлагает ему свои доспехи и меч – возможно, единственные такие доспехи во всей еврейской армии, если не считать боевого облачения его сына Ионафана. Более того – он лично надевает их на Давида и, таким образом, сам не сознавая того, фактически передает ему тот знак царской власти, каким, вне сомнения, является одежда царя. Исследователи Библии, анализируя этот отрывок, исходя из того, что Давид примерил доспехи Саула, делают вывод, что они были примерно одного роста – то есть вопреки легенде, Давид был достаточно высок.