Текст книги "После мюзикла"

Так говорил Савва

 
Так говорил отшельник Савва:
«Китай стабильная держава,
А мы дождёмся, елки-палки,
Устроят на Руси гайд-парки,
Хоть мог без них любой слуга
Наставить Родине рога,
Не нарушая статус-кво,
Каков бы ни был, мать его!».
 
 
Так говорил отшельник Савва:
«Не знаю, как там остров Ява,
А вот у нас и прохиндеи
Страдать способны за идеи
И разговорчики в строю
Вести у бездны на краю,
Где общей участи печальник
Всё знает гражданин начальник,
Который малость одичал,
Хоть в детстве Пушкина читал,
Причём усвоил суть картины:
«Народ и партия едины» —
Народ безмолвен, но и власть
Блюдет свою в законе пасть».
 
 
Так говорил отшельник Савва:
«Стезя истории лукава —
Неровен час, и поголовно
К своим корням вернутся брёвна,
А ведь имеются и крылья,
И прочих членов изобилье —
И хоть святых, мать их еси,
Из мавзолея выноси!».
 
 
Вдруг загрустил отшельник Савва:
«Во многом я не Окуджава,
А в чём-то – и не Солженицын —
Меня не знают за границей,
Не знают, в общем-то, и тут,
Где только ангелы спасут,
Что, выражаясь осторожно,
Теоретически возможно».
 
 
Так говорил отшельник Савва —
Чем кончил он, не знаю право:
Другие дни, другие нравы,
Другие мы, другие саввы.
 

1994

Успех

 
На вечере памяти Капабланки
Я пешку провёл из провинции в дамки,
За что мне вручили медаль «За отвагу»
И орден «За преданность гимну и флагу»
Шестнадцатой степени плюс чаевые —
Меня обнимают друзья боевые
И старые добрые фотомодели —
Но всё это было на прошлой неделе,
А нынче я кто-то, который когда-то
Провёл из чего-то кого-то куда-то
И счастлив, наверное, был почему-то,
А как же иначе? Везёт же кому-то.
 

1997

«И от дома, и от века…»

 
И от дома, и от века
Одинаково устав,
Я был прав, когда уехал,
И оставшись, был бы прав,
Но, намаявшись в дороге,
Как не верить хоть чуть-чуть,
Будто боги, а не ноги
Мне указывали путь.
 

Харизма

 
Что в одиночестве, что в клике,
Здесь и отсюда далеко —
Легко поэтом быть великим,
А не великим – нелегко.
 
 
Пусть счастье льнёт к тебе по праву,
Но невеличия венец
Не компенсируют ни слава,
Ни даже деньги, наконец.
 
 
И как понять причуды духа:
Иной практически безлик
И горд не более, чем муха,
Но как при всём при том велик.
 
 
Я понимаю: есть различья —
На то оно житьё-бытьё —
И всё же, в чём его величье
И в чём ничтожество моё?
 
 
Я человек не вовсе дикий —
Магистр или бакалавр —
Но почему-то не великий,
Не на меня изводят лавр.
 
 
Бывает, ото сна воспрянешь
И думаешь: «Природа-мать,
Ей-богу как тебя обманешь?» —
И чувствуешь: никак, видать.
 

1993

Эти иудейские войны

 
—С победою, Тит! Но орлом над провинцией рея,
Представь себе Рим, что в распятого верит еврея.
—Распятый еврей? Нет, глупей не придумаешь даже —
Хорош будет Бог! Пусть им персов Юпитер накажет!
 

1997

Посвящение Адаму

 
1.
Моя духовная свобода
Там, где положено – в душе,
А на лице моём клише
Из папы с мамою исхода.
 
 
Зачем же я такой послушный,
Зачем досталось мне в удел
От общей участи: так нужно?
Или я сам того хотел?
 
 
Когда безгрешною рукою
Берёт за горло тишина,
Я понимаю, что со мною —
Моя доказана вина.
 
 
По существу, уже в прологе,
Чем ближе к Богу, тем ясней,
Что вряд ли выгорит в итоге
Из грязи взяту выйти в боги,
Хоть штучно, хоть семьею всей.
 
 
2.
Мой пращур выдержать диеты,
Ему назначенной, не смог —
Опасней гению запреты,
Чем вседозволенность,– урок
Одним, другим наука —
А судьи кто? О том ни звука,
Поскольку свыше только…
(см. выше)
 
 
3.
Итак, не выдержал диеты
Адам. А что же делать нам?
Могу я, выслушав советы,
Представить с горем пополам,
 
 
Как ни добра, ни зла не сея,
Не подпускать к супруге змея
И заслужить билет назад
В бездетный ныне детский сад —
Допустим так: восстать из гроба
 
 
По окончаньи бренных дней
И в путь податься до утробы,
Теряя по дороге к ней
Всё – без остатка и числа —
В чём нас могила родила.
 
 
4.
Вопрос не только для Бедлама:
«В кого такие дураки?» —
Они, естественно, в Адама —
Отнюдь не Еве вопреки,
И хоть подчас садятся в лужи,
Но в целом почитают Быль
О Господу подобном муже,
Прошедшем путь из праха в пыль.
 

1995

«В какую степь ни правь…»

 
В какую степь ни правь,
Но длится испокон
Одна и та же явь,
Один и тот же сон,
Один и тот же миф,
Одна и та же весть.
И нет миров иных,
Хотя, наверно, есть.
 

Из книги стихов «Места обитания»

Смерть Ипполита

 
В середине недели
От всего, что болит,
Умирал в самом деле
Инженер Ипполит.
 
 
Исчезая со света,
Он прилёг на кровать —
И так странно всё это,
Что и не передать.
 

1983

Исход

 
Я не умней моей страны,
За что ей многое прощаю,
И не глупей моей жены,
Что постоянно ощущаю.
 
 
И с каждым годом всё ясней,
Что прочий жребий невозможен —
Жена останется моей,
И со страною будет то же.
 
 
А я возьму и убегу,
Я попросту уйду из дому —
Пусть всё достанется врагу
Или кому-нибудь другому.
 
 
И если схлопочу сполна,
То за вершиною Синая
Мне светит прежняя жена
И эта же страна родная.
 

1988

Аэрофобия

 
Пройден зал ожиданья, мой багаж на весах,
Скоро против желанья окажусь в небесах —
Сам загнал себя в жалкий, понимаешь ли, бред —
Вовсе не из-под палки добывал я билет,
А теперь бы остаться там, где был до сих пор,
Да на тройке кататься, чтоб не слышать мотор,
И в сознанье глубоком не глядеть на крыло,
Мне уставиться оком легче в пушки жерло:
Даже если и свалишь по добру с высоты,
Сознаешь ли, товарищ, где находишься ты?
Но как дома в кровати, мой сосед мирно спит —
То ли неадекватен, то ли делает вид —
Хрен поймёшь, что за птица, может, впрямь ничего
С ним при мне не случится, хоть убейте его…
Успокоен как будто, я смириться готов
С этим жутким уютом посреди облаков,
Тут исчадие ада испускает шасси —
И на кой это надо разъезжать в Небеси?
 

1988

Осень в Тель-Авиве

Собору Св. Петра в Риме

 
Я дела свои забросил и чужие в том числе —
В Тель-Авив въезжает осень, как царица на осле —
Иудейская царица – знает каждый наизусть,
Что тут с нею приключится – приключится? Ну и пусть!
В этом городе чреватом не страшна любая весть
Даже Понтию Пилату, даже если б жил он здесь —
Жил бы Понтий в «Шератоне» на высоком этаже,
Где на лет печальном склоне он и так живёт уже.
Древний Рим, как прежде, в силе, и, не зная сам, на кой,
Понтий разве что Мессию ждёт от жизни растакой.
Ждёт, что будет он отличник, лучший друг библиотек
И порядочный язычник, и приличный человек.
Море тухло пахнет йодом, а земля святым свята,
Город, избранный народом, местным жителям чета —
Лишь для них его соблазны, но и пришлый правит бал,
Приунывших ветер праздный воскрешает наповал.
В осень загнанном курорте, покушаясь на побег,
Собирает мысли Понтий, бывший римский человек.
Плоть свою укрывши в тогу, он всем духом до утра
Спит и в Риме синагогу видит имени Петра.
А когда душа из Рима возвращается назад,
То, всех прочих бед помимо, пробуждается Пилат
И, в истории задачник зарывая свой талант,
Вычисляет, кто захватчик и духовный оккупант,
Ну а в окнах неба просинь, да и море хоть куда —
Ночь прошла, осталась осень, кто сказал, что навсегда?
 

1991

«Я верю в доброго царя…»

 
Я верю в доброго царя —
Прости мне Бог наивность эту —
А нет, тяни меня к ответу,
Своей немилостью даря.
 
 
Я верю в доброго царя,
В его беспомощное рвенье,
В его рабов к нему презренье,
В его мечты, что канут зря.
 
 
Добра не будет от добра —
Добру не место на престоле —
И я дивлюсь железной воле
Блаженного поводыря.
 
 
Пусть не ему благодаря
Мне жизнь мила, а не постыла,
Но несмотря на все, что было —
Я верю в доброго царя.
 

1986

Памяти загубленной души

 
Не вор, не хулиган, не болен куревом,
Старался выйти в люди и не мог —
Он потому и стал немецким фюрером,
Что прочее закрыто на замок.
 
 
И к удивленью всех его поклонников,
Европа превратилась в сущий ад —
Он, видимо, не тех искал виновников,
Но кто ему и в этом виноват?
 

1988

Прелюдия

 
Может быть, я был послушен,
Ну а может – не вполне —
Возвращаю Богу душу
За ненадобностью мне.
 
 
Что мне Ленин, что мне Сталин,
Что мне сам Наполеон —
Был отчасти я бездарен
И отчасти одарён.
 
 
Как дела? Похоже, глухо —
Вся игра короче блица —
Если, правда, смерть старуха,
То, выходит, жизнь – девица.
 
 
Обе душу колобродят,
И не ясно вместе с тем —
Первая ко всем приходит,
А вторая не ко всем?
 
 
Я к старухе не ревную,
Я девицу не сужу —
Забываю жизнь иную,
Как на эту погляжу.
 
 
С ней раскланиваюсь мило,
Говорю ей: «Жизнь моя,
Мне неважно сколько было
У тебя таких, как я.
 
 
Я готов подумать дважды,
Даже трижды, может быть,
Прежде чем тебе однажды
Со старухой изменить.
 
 
Я тебя в Одессе встретил,
Помнишь, зимнею порой».
Отвечает: «Здравствуй, Петя,
До свиданья, дорогой».
 

Как нигде

 
Не исходя от тоски
Или, допустим, от стресса,
Просто поедем в Лески —
Это почти что Одесса,
Это почти что тайга,
Только безлюдней и краше,
Раз в два-три года снега
Сходят на здешние пляжи,
И отвердев на песках,
Тают не слишком упрямо
Вплоть до последнего грамма —
Вы не бывали в Лесках?
 

1990

Вершина

 
Я в школьном хоре пел когда-то
И репетировал в спортзале —
Напротив нас чернели маты,
И мы неспешно изнывали
На длинных лавках вдоль стены,
Натужно оживляя сны
Хормейстера, крикливой дамы,
Чей слух язвили наши гаммы.
 
 
Был путь мой короток иль долог,
Но с той поры прошло лет сорок —
Так будь же проклят этот хор
С хормейстером столь ненавистным,
Её подручным, баянистом,
Со мной – и кончен разговор!
 
 
Но разговор, увы, не кончен:
Хормейстер я и, между прочим,
Собственноручно гну в дугу
Себя, руководя умело
Академической капеллой,
Которой слышать не могу.
 
 
Остановиться бы, да поздно —
Неповторимо виртуозно
Звучит, что мы ни огласим:
Кантаты, мессы и куплеты
Любого автора планеты,
Любого государства гимн.
 
 
Нет, все хористами не стали
И вряд ли в этом виноваты,
Но тем не менее в спортзале
Мы вместе маялись когда-то —
Забыты лица и слова —
Зато осталось впечатленье,
Что хор – вершина песнопенья —
Пусть не у всех. У большинства.
 

1988

«Нежной сукою обласкан…»

 
Нежной сукою обласкан,
Высунул кобель язык,
Опустилась счастья маска
На собачий лик.
 
 
Мир придумал кто-то добрый —
Ночь, любовь, луна…
Хвост висел. Торчали рёбра.
Капала слюна.
 

1974

Немного о себе

 
В холодильнике моём
Все моё, а я не в нём.
 
 
И в телевизоре моём
Все моё, а я не в нём.
 
 
И практически во всём
Все моё, а я не в нём.
 

1992

«Люблю водить по городу трамвай…»

 
Люблю водить по городу трамвай —
Занятия нет лучше, хоть убейся —
Звони во все звонки, катись по рельсам
И двери открывай и закрывай.
 
 
Люблю водить по городу трамвай —
Пусть по утрам в нём тесно от рабочих
И служащих, зато не тесно ночью —
Проснись и самого себя катай.
 
 
Люблю водить по городу трамвай —
Кто говорит, что это безопасно —
И ты меня в депо не жди напрасно
И осторожным быть не убеждай.
 
 
Люблю водить по городу трамвай,
Пустой и переполненный народом, —
И ни за что не буду пешеходом,
Как хочешь это, так и понимай.
 

1988

Salve

 
По времени опять зима,
Которой нет ещё в природе —
Тебе не приложить ума,
Куда твой ум тебя заводит,
Тебе, а стало быть, и мне,
А стало быть, и всем попятный
Заказан путь, зато вполне
Качнётся маятник обратно,
И всякая живая тварь
Осоловеет от наитий —
О, царь природы, Календарь,
Ты для кого теперь спаситель?
Внемлите, смертные: зима
На этот раз прошла не мимо —
За окнами как есть сама
Природа явлена без грима,
И с точки зрения небес
Я соучастник и свидетель
Того, как Древний Рим воскрес
И начинает с междометий.
 

1989

Метаэпический этюд

 
По улицам слона водили, как будто напоказ,
Естественно, что и на этот раз
Зеваки собрались, хоть дел других немало,
Тут Жучка, разойдясь, кого-то покусала,
И вся история приобрела огласку,
С тех пор и учат в школе эту сказку —
Она сколь и наивна, столь мила —
Ещё и Моська там какая-то была.
 

1991

«Когда и я пойду на слом…»

 
Когда и я пойду на слом,
Как то, что всё ещё в строю,
Я Брежнева открою том
И вспомню молодость свою.
 
 
И я пойму: как ни крутись,
Как ни бери реванш всю жизнь,
Но годы лучшие пришлись
На развитой социализм.
 
 
Опять во всём повинна плоть,
И дух устал, её влача, —
Она бы всё вернула вплоть
До Леонида Ильича.
 

1991

«Фонарь качает головой…»

 
Фонарь качает головой,
Как будто знает, что со мной,
Но лишь «как будто». Нынче я
И фонарю до фонаря.
 

1991

Посещение

 
Других возвращений, увы, не бывает,
Другим, вероятно, и быть не дано,
Поэтому кол из осины вбивают
И в тех, кого нет, и в себя заодно.
 
 
Но просто ли яви от сна отмахнуться?
И дух исторгает посмертный глагол,
И знай себе вертится вещее блюдце,
И не помогает осиновый кол.
 

Клеветникам России

 
Нет, у меня вам не отнять,
Что я не Брежнева был зять,
Что я не Сталина был внук,
И не Андропова был друг.
 
 
Нет, у меня вам не отнять,
На что мне было наплевать,
И чем я жил из года в год,
И с кем дружил из рода в род.
 
 
Нет, у меня вам не отнять!
Но даже если был я зять,
Но даже если был я внук,
Но даже если был я друг
И лучше выдумать не мог,
То всё равно – ты сам совок!
 

1991

«По диким степям Палестины…»

 
По диким степям Палестины,
Где Богу внимают в горах,
Как некогда мы, бедуины
Кочуют на собственный страх.
 
 
Вдали от парламентских прений
Их гордые зреют умы —
Подобиям древних евреев,
Кем, собственно, видимся мы?
 

1992

Невосполнимая утрата

 
Нет, я не мог себя заставить
В гробу себе его представить,
Хотя три дня подряд экран
Являл народу крупный план
Бесспорно мёртвого генсека.
Душа простого человека
Была порядком смущена —
Неужто впрямь ждала она
Чего-нибудь совсем иного?
Казалось, миг ещё – и снова
Он будет управлять страной,
Пусть полумертвый, но живой —
Но нет! Бессильно распростёртый
В кругу соратников своих,
Всегда живой, но всё же мертвый,
Он сверхъестественно затих —
И каждый член политбюро
Сегодня грустен, как Пьеро.
Ой, что же будет, что же будет?
Кто, съезд созвав очередной,
Дела покойника осудит,
Предав анафеме «застой»?
Не разглядеть пока измены,
Усопшему покорны члены
Политбюро. Прощай, Ильич,
Я не забуду этот китч!
Наверное, ещё не раз
Вслед за тобой уйдут генсеки,
Но то, что вижу я сейчас,
В душе останется навеки
Как бесподобный образец:
Умрет, допустим, наконец
Преемник твой, не знаю кто —
Похоже будет, но не то.
 

1991

«Поэты умирают рано…»

 
Поэты умирают рано —
Так трутней изгоняет рой,
Будь ты хоть дважды Лев Толстой
В именье Ясная Поляна.
 
 
В одно сойдётся: наутек
Из улья, из игры, из тела —
И сам собой под это дело
Удачный выпадет денёк.
 

1987

«Нет, Анна не спешит домой…»

 
Нет, Анна не спешит домой,
Не слышит ухищрений хора,
И утверждая выбор свой,
Она не ведает позора.
И тотчас предана суду,
Ах, если б здесь погибла Анна!
Да только на её беду
Ещё пятьсот страниц романа.
 

«Я отомстил себе вчерашним…»

 
Я отомстил себе вчерашним
За неудачный день —
Богам я вынес борщ домашний
И приютил мигрень.
 
 
А город выставлял портреты
Героев дня —
Богам он вынес сигареты
И приютил меня.
 
 
Ещё слегка дымилось лето,
С утра лил дождь —
Курили боги сигареты
И ели борщ.
 

«Не знаю, как воет белуга…»

 
Не знаю, как воет белуга,
Но должен сказать напрямик:
Опасная форма недуга —
Учить иностранный язык.
Не то что бы я одурачен,
Но чувствую полный провал,
Когда всё на свете иначе
Зовется, чем я называл.
И ангел, скрывающий имя,
А если не ангел, чёрт с ним,
Мне часто является в гриме,
Советуя взять псевдоним.
 

1991

На дне

 
Род человечий не прервётся,
Пока прерваться не дано —
Жизнь есть подъём со дна колодца
С паденьями опять на дно,
А дно к тому же не одно…
А дно к тому же не одно…
 
 
О, горний ласточек полёт,
О, та, другая, несвобода!
Дно предыдущего исхода
Луною в памяти живёт.
Луна приходит к ночи ближе
И не уходит никогда —
Я просто днем её не вижу,
Но ясно вижу звёзд стада
Со дна колодца и упорно
Чужие звёзды сторожу,
Но Богом данной жизнью донной
Я как своею дорожу —
Сие есть тайна бытия,
Где Бог-самец детей рожает,
Где печень бедная моя
Болит, как будто бы чужая,
И волны всяческих небес
Себе находят волнорез.
 

1991

Колыбельная

 
Я как будто завороженный
Словом «незаконнорожденный» —
В самом деле, что за бред
Приходить на этот свет,
У Закона не спросясь,
Подводя тем самым власть,
Изначально сея смуту?
Я такое на минуту
Не могу вообразить —
Прежде, чем себя явить
Из утробы материнской,
Выучи, дитя, латынь,
И, коль есть сомненья, сгинь:
Глупо спорить с правом римским,
Равно и с иным законом —
Дабы убедиться в оном,
Стоит всё-таки рискнуть
И родиться. В добрый путь
Бедное ничьё дитя —
Верю, имя обретя,
Ты сумеешь в будущем,
Одолев преграды,
Стать законноумершим —
То-то будут рады
Люди добрые, они
Зла не помнят. Спи, усни.
 

1991

Чингизиада

 
1.
У нации в целом, тем паче у винтика,
Нет личнее дела, чем геополитика.
 
 
2.
Со стороны, конечно, странно,
А может быть – вообще кошмар,
Но было слово Чингиcхана
Первейшим делом для татар —
С ним немец мог не соглашаться,
А мог и слыхом не слыхать —
В конце концов ему начхать,
Лишь бы не трогали германцев.
 
 
3.
Но не ликуй, свободный немец,
Не плюй в неведенья колодец,
Пусть ты духовно – иноверец,
Да и по плоти – инородец,
И социал, и демократ —
О том, какие ждут работы
Тебя, воспитанника Гёте,
Не знает и профессор Кант.
 
 
4.
А мы готовимся к походу,
Наш клич «Ура!» войдет ли в моду —
Покажет будущее. Хан
План утвердил оперативный —
Давайте будем объективны —
Вполне осуществимый план.
 
 
5.
Но мне от этого не легче,
И хан от этого не лучше,
О чём скажу ему при встрече,
Не помешал бы только случай —
Как не увидеться, когда
Живём в одно и то же время
Практически в одной системе
И кормит нас одна Орда.
 
 
6.
Орда! От края и до края,
Ты будешь вечно Золотая,
Ты будешь больше чем орда —
Такая или не такая,
Но от Берлина до Шанхая,
Куда ты денешься? Куда?
 
 
7.
Я человек не очень книжный,
Я не поднаторел в Законе,
Живу не то чтобы в Париже,
Служу не то чтобы в Сорбонне,
Одной идеей обуян,
Со стороны, быть может, странной,
Но как не вспомнить Чингиз-хана
Под сенью европейских стран?
 
 
8.
Тебя, тебя, не зная меры,
Хотел он, чувства не тая, —
Европа! Ты его химера,
А вот Америка – твоя!
Тогда за чем же остановка?
И времени как будто впрок:
На свете нет ещё Нью-Йорка,
Зато уже поставлен Йорк —
 
 
9.
И непонятно иногда,
Причём тут, собственно, Орда.
 

1988

Лебединая песня

 
Сердце радо и не радо,
Нет волнения огромней —
Знамя нашего отряда
Я несу, себя не помня.
 
 
Не для прелестей парада
Мы идём, не пряча лица, —
Знамя нашего отряда
Всё равно что в небе птица.
 
 
Все равно что нет покоя,
Все равно что канонада,
Все равно что всё такое —
Знамя нашего отряда.
 
 
Как надежда и отрада
Тех, кто верил и старался,
Знамя нашего отряда,
Чем бы он ни занимался.
 
 
И закончив путь неблизкий,
Сдал я бережно, как чадо,
Кому нужно под расписку
Знамя нашего отряда.
 
 
И как будто с плеч громада —
Жизнь с тех пор прошла, и что мне
Знамя нашего отряда —
Я и цвет его не помню.
 
 
Всё вокруг переменилось,
Нету прежнего уклада,
Что, скажи, с тобой случилось,
Знамя нашего отряда?
 
 
Быть такими, как мы были,
Никому теперь не надо,
Но ведь мы тебя любили,
Знамя нашего отряда.
 
 
Что ж на сердце неспокойно,
Словно выбился из стада, —
Может быть, с меня довольно,
Знамя нашего отряда?
 
 
Скоро те, кто помоложе,
Извлекут тебя со склада
И на грудь мою положат
Знамя нашего отряда.
 
 
Пусть в начале было слово
Слаще меда, крепче яда,
Но в конце пути земного —
Знамя нашего отряда.
 
 
И последнею тропою
В рай, а то и в бездну ада
Понесут меня с тобою,
Знамя нашего отряда.
 
 
Над могилой знаменосца
Зарастёт плющом ограда —
Не вернусь я! Но вернётся
Знамя нашего отряда.
 
 
И другой, не пряча взгляда,
Мне, покойнику, не ровня,
Знамя нашего отряда
Понесёт, меня не помня.
 
 
На потомков не в обиде,
Я не жду от них доклада:
Мы несли, и вы несите
Знамя нашего отряда.
 
 
Всем и каждому награда,
Даже тем, кому с ней тошно,
Знамя нашего отряда —
Это просто невозможно.
 
 
Неужели во вселенной
С этим делом нету слада?
Все течёт, но неизменно
Знамя нашего отряда.
 
 
И когда погаснет солнца
Вековечная лампада,
У кого-нибудь найдётся
Знамя нашего отряда.
 
 
Я как будто вижу гада,
Как тебя берёт он в руки…
Знамя нашего отряда,
Сука ты! Нет, хуже суки.
 

1987

Самоидентификация

 
Я, конечно, есть на свете,
И не где-нибудь, а тут,
Я на самом деле Петя,
Если так меня зовут.
Впрочем, всё не так уж гладко,
Многим кажется, что я
Философии загадка
И феномен бытия.
В этом смысле, вероятно,
Не богаче я других,
Что, возможно, им приятно,
Хоть бывает не до них
Мне. Но если не порядка,
То системы в мире грёз
Всё же хочется – загадка
Превращается в психоз,
И грешней не видел сна я,
Чем, когда, отпущен сном,
Раньше Петю вспоминаю,
А молюсь уже потом,
То есть всё-таки до смерти,
Даже если чувства врут,
Я и в самом деле Петя,
И не где-нибудь, а тут.
 

1989

История одного отчуждения

 
Сергей и до болезни сердца
Был настоящим отщепенцем —
Он жил назло учителям,
Они же, ощущая это,
Стремились сжить его со света —
И сжили с горем пополам.
 
 
Ну что ещё? Мне жаль Сергея —
Перемениться не умея,
Он постоянно изнывал,
Ничто ему не подходило,
А впереди ждала могила
Как общепринятый финал.
 
 
Я знал его как сослуживца —
Трудился он, как говорится,
Без огонька и с холодком —
И что хитрить – пусть это скотство,
Но с точки зренья производства
Не стоит сожалеть о нём.
 
 
В своей сугубо личной жизни
Покойник был ещё капризней —
Любовных связей не имел:
Придирчив был, но и от страха
(Я на правах коллеги праха
Держался в курсе этих дел).
 
 
Так вот, об умершем Сергее,
К нему претензий не имея,
Беде сочувствуя его,
Я говорю: «Прощай, Серёга,
Дай бог тебе увидеть Бога —
Ты здесь не видел ничего».
 

1988