Текст книги "После мюзикла"

Золотой век

 
Дело не в попутном ветре,
Но в свободе поводка:
Хорошо в торговом центре
Небольшого городка,
Где, являя бредни басен,
Изобилья хлещет рог,
И нисколько не опасен
Для здоровья встречных Бог —
Утром встанешь в полшестого
И опять пойдёшь под кнут
Ради века золотого,
То бишь нескольких минут.
 

1998

Здравица

 
И Ленин в октябре,
И вишня в шоколаде,
И бес в моем ребре —
Какого Бога ради?
 
 
Зачем, как старший брат
И света тайный признак
Оптических утрат,
Во сне мелькает призрак?
 
 
Из всех племён и рас
Мы самые плохие,
Но сдохнут прежде нас
Враждебные стихии.
 
 
И кто бы ни был прав,
А ты не прав, хоть тресни,
Физически будь здрав
В контексте данной песни!
 

1999

Очень зимний вечер

 
У счастья длинные руки
И очень ловкие пальцы,
И ты не умрёшь от скуки,
Когда наготове пяльцы,
Но будешь сидеть у печки,
И хоть до её упада
Вовсю вышивать сердечки,
Как будто кому-то надо,
Как будто не здесь, а где-то,
Сбиваясь с дороги сонно,
Несчастное время это
Сползает во время оно,
Туда, где воронкой вальса
Затянет грехи и муки, —
Короче, не сомневайся:
У счастья длинные руки.
 

1998

Сокровенное

 
Поскольку ничтожны умишки,
Чего не скажу про замашки,
Я буду пить водку у Мишки
И с ним подерусь из-за Машки.
 
 
За нами пришлют правоведов,
Окажут услуги в медчасти,
И мы не умрём, не изведав
Простое житейское счастье.
 

1998

Настоящее время

 
Время ещё покажет,
только уже не нам,
впрочем, итог не важен
или подобен снам,
ведь не дороже водки,
если вообще зарок,
те или эти шмотки
носишь в конкретный срок,
кожею понимая,
как неустойчив грунт, —
он же тебе прямая
и назначенья пункт.
 

1999

Смута

 
Если слышишь другого,
Нет тебя самого,
И молчит Иегова,
Словно нет и его.
 
 
Только в доме не пусто,
Балом правит флюид:
Говорит Заратустра
И Москва говорит.
 
 
Так под тяжестью логик
Стопроцентных улик
Твой божественный облик
Обращается в лик.
 
 
В том и века основа,
Чтоб истлеть визави
Неизбежного зова,
Как его ни зови.
 

1999

«Поваров и музыкантов…»

 
Поваров и музыкантов
обожают повсеместно,
лошадь ходит на пуантах —
это тоже всем известно,
тот доволен урожаем,
этот рад хоть миражу,
только я не обожаем,
на пуантах не хожу.
 

1998

Гипербореи

 
Нет, не шальная лотерея,
Скорее, Ариадны нить —
Сперва на щит поднять еврея
Затем – как надо – опустить,
Чтобы в мистериях условных
Всем сердцем, а не головой
Додуматься до жертв бескровных
И до любви неполовой —
И в городах белее снега,
На этот раз наверняка,
Всё, что не так, исправит нега
Очередного ледника.
 

1999

Совпадение

 
Просыпаюсь: дверь входная,
День, напротив, выходной,
У дверей страна родная,
А в стране – народ родной.
Не на шутку эфемерно
Всё вокруг, включая нас —
Это памяти неверной
Нескончаемый сеанс,
На котором неофита
Истощается транзит —
Словно скальпель по графиту,
Славно времечко скользит,
Высекая парадигмы
Характерные черты,
Так совпали в этот миг мы,
То есть я, они и ты.
 

1997

«Взбесился поутру будильник…»

 
Взбесился поутру будильник,
Сгубив ночных видений фазу, —
Я дал бедняге подзатыльник
И, кажется, убил заразу,
Но испарился идеал,
И кем бы ни был я наказан,
Обратный путь навек заказан,
 
 
Как будто я вообще не спал,
Но видел сон, что чищу зубы,
Что гибну в собственной норе,
Что снова ангельские трубы
 
 
Меня казнили на заре,
Что сам я только наважденье
Всему житью не в унисон,
И неспроста моё рожденье
Забыто мной как страшный сон.
 

1997

Ночной пейзаж в пустыне Негев близ Эйлата

 
В часы урочные ночные,
Когда рукой до звёзд подать,
Пророчат ангелы ручные
И глазки строит благодать.
 
 
И снова всяческие шашни,
Презрев естественный мандраж,
Заводит с ней декор вчерашний —
Весь этот вечный антураж.
 

1998

Амнезия

 
Хоть встречаемся реже,
Только сцена всё та же,
И на сцене всё те же,
Несмотря на пропажи.
Бунтовать бесполезно,
Корча пусть даже лица, —
Тут ни вовсе исчезнуть,
Ни вовсю появиться,
Даже выпасть в осадок
Не сподобишься сам —
Если это порядок,
То законных сто грамм
Примешь с горя на этом,
Словно Леты на том
Поменяешься светом
Со своим двойником,
Разучив упражненье,
Непременно дойдёшь
До синдрома забвенья,
Чем и станешь хорош,
Точно муха на торте,
Вся уже из него,
По ту сторону чёрт-те
Бог весть знает чего.
 

1998

Медитация

 
Одолжу у счастья трёшку,
Прокучу её сполна —
Мир устроен понарошку,
В чём же тут его вина?
Отбивая наступленье
Всех и всяческих фаланг,
Знай, товарищ,– нет спасенья
Без того, чтоб лечь под танк.
В общем, Бога не обманешь,
От себя не ускользнёшь —
Всё равно героем станешь,
Даже если сачканёшь.
Что возьмёшь с меня? Ан дудки —
Не угробишь жизнь зазря,
Хоть запрись в собачьей будке,
Хоть подайся за моря.
Ох и варимся мы, братцы,
Кто сказал, что не в борще,
А попробуй отказаться —
Пропадёшь тогда вообще.
Вот и выгляну в окошко
На окраине села,
Одолжу у счастья трёшку
Под любые векселя,
Озарюсь в огне денницы —
Сам себе Господь и гусь —
И не то что от амбиций,
От надежд освобожусь,
Обойдусь и без бассейна,
Не ворвусь с гранатой в банк,
Словно впрямь грядёт спасенье
Неизбежное, как танк.
 

1997

Закулиса

 
Татаро-монгольское иго
Шутя исполняло бюджет,
Но жидомасонская лига
Внезапно вмешалась в сюжет.
 
 
Овец ли тощают отары,
Колёса ль скрипят на оси —
Во всём виноваты татары —
Считают с тех пор на Руси.
 
 
Из внешне приличного люда,
Лишь тему подкинь, так и прёт —
Уже и не вспомнишь, откуда
Чему научился народ.
 
 
Его помещали на нары
И жгли просвещенья лучом,
А он: «Виноваты татары!» —
И хоть подавись калачом.
 
 
Хоть верь, как младенцы и старцы,
Что будто ни свет, ни заря
Татары на деньги германцев
Едва не споили царя.
 
 
Что жены начальства – татарки,
На радость заезжих портних,
А в городе сплошь иномарки,
И страшно проведать, кто в них.
 
 
А в них неизменные горцы
Не пашут, не сеют, не жнут,
Хотя столько лет миротворцы
Их мочат за пару минут.
 
 
Вот так, при посредстве Кобзона,
В идейном родстве с Ильичём,
Подставили жидомасоны
Татар, что вообще ни при чём.
 

1999

Пробуждение

 
О святости, умри, не скажешь проще:
«Как хороши, как свежи были мощи!».
 
 
Ах, Моцарт, вновь твоя музыка
Меня порадовала дико,
Ввела в хронический экстаз —
Ты крест на творческой карьере:
Тебя готов убить Сальери,
Чтоб не сказать – любой из нас.
 
 
«Спас на крови и кровь на Спасе —
Апостол Павел дяде Васе
Посланье шлёт и благодать. —
Всё, дядя Вася, в Божьей воле,
Я Вас люблю, чего же боле,
Что я могу ещё послать?».
 
 
Плывет паром «Одесса – Варна»,
В умах идеи бродят парно,
А Волга – русская река,
Белеет парус идиотский,
В опале Пушкин, он же Бродский —
Дела кислей, чем ДНК.
 
 
В себе изверились морозы,
Покрылся зеленью погост,
Читатель ждёт нетленной прозы —
Ну что ж, держи её за хвост.
 
 
Нашёл дед листовку, а прочитать не может.
О, Боже!
Пошёл дед к царю и говорит:
«Паразит,
что ж ты народ грамоте не учишь?
Шутишь?».
А царь деда не замечает
и как бы в сторону отвечает:
«Я и сам грамоте не учёный,
как червь копчёный, —
что червю альфа и что омега?
Как говорил Соломон-коллега:
"Во многой грамоте многие враки,
а мёртвый лев ничуть не лучше живой собаки"».
Но не послушался дед царя,
а зря.
И вот как-то повстречалась ему живая собака,
и призадумался дед: «Однако,
чем же она, в самом деле, ничуть не хуже
мёртвого льва?».
Молва повествует, что бедный дед
задумался, явно себе во вред,
потому что неподалеку в тени дерев,
как раз обнаружился мёртвый лев.
Дед как его увидел, так сразу с ума и спятил,
решил, что не дед он вовсе, а дятел,
долбил три недели кору баобаба,
и от него ушла баба.
Сидит дед без бабы один в дупле,
почти всё время навеселе,
то в ус не дуёт, то корчит рожи,
и, конечно, ни о чём, кроме бабы, думать не может.
 
 
Так, собственно, и прошла его жизнь земная,
после чего я и сам не знаю,
но думаю, что посмертные наши личины
сильно зависят от дня кончины.
Скажем, кто умер под знаком Стрельца,
не быть тому Овеном после конца.
 
 
Конец! И если не с начала,
С чего прикажете начать?
Тем более – пора кончать
В том смысле, что перо устало —
Как отговорка ни стара,
Но друг мой, Постум, и без Рима
Проходят эти номера,
Что лишь любовью объяснимо.
 
 
Итак, в начале были ноты,
С тех пор на всех хватает нот,
Ах, друг мой, Постум, или кто ты,
Маэстро, сочини компот,
Такой, чтоб рвался из удил,
Чтоб самовозгоралась спичка,
Чтоб дедка репку посадил,
Чтоб курочка снесла яичко,
Чтоб наконец нажрался волк,
А овцы записались в полк.
 
 
Прощай, прощай,– я не прощаюсь,
Я даже так не говорю, —
На крыше небоскреба аист
Степенно празднует зарю —
Он прав: не стоит бить тревогу,
Джон Донн проснулся, слава Богу!
 

1998

Из книги стихов «Пчёлы жалят задом наперёд»

Признание

 
Я не люблю тебя, как сын,
Я не люблю тебя, как русский,
Я просто не люблю тебя,
И даже очень.
 

Из несуществующего

 
1.
Во сне, в бреду и наяву
Я очень не люблю Москву
И даже сам за что не знаю —
Наверное, я русофоб,
Америк фоб и фоб европ
И всей душой тянусь к Китаю.
 
 
Но и Китай я не люблю,
А лишь, поскольку есть, терплю,
Но по сравнению с Москвою —
Активно я люблю Китай,
Хотя тибетских лам-далай
Я всё же не люблю порою.
 
 
Да и за что мне их любить? —
Не есть мне с ними и не пить,
И не крестить детей в купели,
Полезных трав не собирать
И, разумеется, не спать,
Тем более – в одной постели.
 
 
А кто-то любит далай-лам,
И я такого видел сам,
А может быть, ещё увижу,
Он спросит: «Ты влюблён в Тибет?»,
И я ему отвечу: «Нет!
Москву же просто ненавижу».
 
 
2.
Я вспоминаю с отвращеньем,
Как, может, помните и вы,
Москвы ночное освещенье
От первой площади Москвы
И вплоть до самых до окраин,
До безымянных авеню,
Где станет ясно и коню,
Что не отнять кремлевских таин
У тьмы египетской – она
Сугубо верная жена.
 
 
3.
Я ненавижу верных жен,
А жен неверных обожаю —
В беседы с ними погружён,
Я о себе воображаю.
 
 
Но сколько б ни воображал,
За всё придётся расплатиться:
Вот и приехали – вокзал…
Ядрёна вошь – Москва-столица.
 
 
4.
Она, бесспорно, виновата,
Но дело, собственно, не в ней —
Я не любил её когда-то
(Пусть лишь любовью, скажем, брата),
А нынче не люблю сильней.
 
 
Она страшнее красной кхмери,
С ней водит дружбу только псих,
И я слезам её не верю,
Хоть никогда не видел их.
 
 
5.
Закономерен наш развод —
И ты не та, и я не тот —
И ты всегда была такая,
И я всегда был не такой,
За наш раздельный упокой
Молись, не слишком попрекая
Себя за наши рандеву
Во сне, в бреду и наяву.
 

1993

Эпический герой

 
Нет, не явится рубин
Из космических глубин,
Но, не чесан и не брит,
Долбанет метеорит,
С чем напрасно спорит лира —
Такова природа мира,
Чей Творец не популист,
К счастью или к сожаленью, —
Как бы ни было, Улисс
Лишь подыгрывал теченью.
 

1994

Дуэль

 
За чью голову награда,
По чью душу западня —
Сам ли я накликал гада,
Гад ли вычислил меня?
 
 
Кто кому был послан свыше,
Я не знал – а знал ли гад?
Я бы из дому не вышел,
Я бы повернул назад.
 
 
Я бы душу продал, что ли,
Только б выручил Творец —
Ясно сделалось до боли,
Кто на свете не жилец.
 
 
Объявились секунданты,
Сочинили бюллетень —
Остальные варианты
Не случились в этот день.
 

1994

«Я понимаю, любят не за это…»

 
Я понимаю, любят не за это,
Но согласись, прекрасная подруга,
Курю я дорогие сигареты
И мною обеспечена супруга,
Мой имидж недалёк от идеала,
И до сих пор удачлив я в карьере,
А то бы ты меня в гробу видала
Или с другим была, по крайней мере —
Он был бы, как я некогда, дебилом,
Сплошь в комплексах и кое-как одетым,
Но, Боже, как бы ты его любила!
И, что ужасно, именно за это.
 

1993

Хэппи-энд

Я эту ночь провёл с еврейскою женой.

Шарль Бодлер

 
Как-то утром, спозаранку,
отойдя едва от сна,
я влюбился в христианку,
сам не зная, кто она,
а узнал, куда деваться —
нет особенных помех —
с ней не грех поцеловаться,
хоть на ней жениться – грех.
 
 
Но по-своему исконно
каждый бесится народ —
с точки зренья их закона
всё почти наоборот:
чтобы девой насладиться,
как бы это ни назвать,
надобно сперва креститься,
а потом на ней жениться
и лишь после целовать.
 
 
Не могу роптать на Бога,
на Творца и вер, и рас,
но бывает слишком много
люди требуют от нас —
жди, когда опустят планку, —
а пока среди людей
ты – плохая христианка,
я – неважный иудей.
 
 
Разве только как мужчина
Бог простит любовь мою:
даст тебе христианина,
а меня вернёт в семью,
и хлебнув земной напасти,
не без дрожи в голосах
наши ангелы от счастья
воспоют на небесах.
 

1993

«Что, сударыня пешка…»

 
Что, сударыня пешка,
Ты как будто ослепла —
Протекают успешно
Трансформации пепла,
Образуются ниши,
Соблюдаются нормы,
А на уровне ниже
Лишь конкретные формы,
Роковые огрехи,
Несваренье пропорций
И другие потехи
Ради наших эмоций.
 

1997

Очарование

 
Господь тактично и подспудно
Свои навязывает цели —
Как не святым быть, в самом деле,
Ведь спорить с Господом так трудно
И даже вовсе бесполезно,
И я, всё более напрасно,
Подавлен волею небесной,
Стремлюсь не избежать соблазна —
Всё чаще легче мне молиться
И толку ждать от упований,
Чем добросовестно трудиться
Во исполнение желаний —
Боюсь, на сей раз, вероятно,
Я не умру от наслажденья,
Хоть видеть мне тебя приятно,
И я желал бы продолженья.
 

1993

«Когда бы всё наоборот…»

 
Когда бы всё наоборот
На этом свете было,
Я был бы мой бы антипод,
И ты б меня любила,
Но не любила бы она,
И льстя своей особе,
Я так бы думал: есть жена,
На что мне эти обе?
 

Ноктюрн

 
На виллах сатанеют танцы,
Делами ведает Амур,
Честолюбивые тайландцы
Готовятся пройти гиюр[6]6
  Процесс обращения иноверца в иудаизм.


[Закрыть] —
Ума для этого не надо,
Хотя тайландцы не глупы —
Им надоели муки ада,
В чём не уверены попы,
А проще говоря, раввины,
На всём срывающие грусть,
Но вот, не меньше половины
Талмуда зная наизусть
На языке оригинала,
Тайландцы празднуют Шаббат,
Звучит мелодия финала,
Как могут, ангелы трубят,
Я выхожу из подворотни,
Как будто нет других забот,
Как будто каждый день субботний —
По крайней мере Новый год —
Меня встречают пальмы-палки
Под записной курантов бой,
Детишкам раздают подарки
(И мне дают само собой)
Волхвы, которых знать не знаю,
Какой бы я там ни был йог —
Глядишь, звезда почти шальная
Зависнет неба поперёк.
 

1997

Кавказ

 
Плевать мне на низины,
Их веси и просторы —
Какие тут грузины —
Иное дело горы.
 
 
В горах что не Армения,
То, безусловно, Грузия,
А прочие явления —
Чистейшая иллюзия.
 

1994

Бытовуха

 
—Как поживает ваше эфирное тело?
—Оно удрать от меня хотело,
Спасибо, вмешалось тело астральное,
А впрочем, дело весьма банальное,
И я, слава богу, здоров практически,
Ариманически и люцеферически.
—Я рад и за вас, и за ваше либидо!
—Ах, сударь, хоть я размышляю для вида
О синтагматике семиосферы,
Меня искушают дурные примеры
И тянет порой на отчаянный блуд.
—Как? Вас не смущает физический труд?
—Смущает, какой из меня пролетарий!
Впрочем, когда моё эго в ударе,
То как бы в одной солипсистской темнице
Объект с познающим…
—То есть вы и девица
Со всеми вытекающими экологическими
последствиями?
—Как сказано живо, как непосредственно!
У вас несомненный талант политического
функционера в законе,
Вы не пробовали сочинять стихи или
музицировать на саксофоне?
В любом случае необходимо показаться
специалисту
И пройти психотест на должность
премьер-министра,
Хотя по протекции это место
Своим достаётся и без психотеста.
—Да я и так во вселенной устроен,
Двойник мой космический мною доволен,
Но, правда, всё время требует денег.
—А мой, представьте себе – шизофреник:
Вообразил, что я – это некий луч,
И до того, подлец, приставуч,
Что мне пришлось обратиться к старушкам…
—Они вас поили мочою лягушки?
—Нет, дали почитать для начала
«Происхождение семьи, частной собственности
и капитала»
—Неужто неизданный Леви-Стросс?
—Спасибо за интересный вопрос,
Но текст покруче: автор сего романа
Убежден, что он по происхождению – обезьяна,
По случаю ставшая всей природы царём.
—Типичный постмодернистский приём,
А я-то думал и впрямь нечто выходящее
вон из ряда…
—Не надо!
И вообще, хуже всякой хворобы
Книжники, вроде вас, интеллектуалы и снобы,
Заявляю официально, как на духу.
—И вам того же. Ку-ка-реку!
 

1997

Этого не отнять

 
Джиамбаттиста делла Порто —
Кто он такой? Не мастер спорта,
Не член парламентских палат
И премий не лауреат,
И в святцах нет его в помине,
Зато какое носит имя:
Джиамбаттиста делла Порто —
Таких фамилий не до чёрта!
 

1993

Пациенты
(хвалебная песнь в двух частях с кульминацией и развязкой)

Посвящается русской идее

и еврейскому вопросу

 
Ч а с т ь п е р в а я
 
 
Иван Иваныч Патрикеев
От всей души любил евреев,
Твердил: «Они мне как Россия»,
А врач подумал: «Диспепсия» —
И был ведь прав, как ни печально,
Хоть сам любил евреев тайно.
 
 
Ч а с т ь в т о р а я
 
 
Всю жизнь твердил Абрам Шапиро:
«Культура русская – соль мира,
Она мне просто как Мессия»,
А врач подумал: «Диспепсия!» —
И был, конечно, прав подавно,
Хоть сам любил Россию явно.
 
 
К у л ь м и н а ц и я
 
 
Не подстрекая на погром
И не склоняя к сионизму,
Врач прописал обоим бром,
«Майн кампф», походы в ТЮЗ и клизму,
Добавив одному попа,
В другой рецепт включив раввина —
Ужо наука не слепа
И ей отнюдь не всё едино!
Больных лечили целый год —
Чем дело кончилось? А вот.
 
 
Р а з в я з к а
 
 
Нет, не сломила эта драма
Ивана дух и дух Абрама,
Но оба преданы отныне
Альтернативной медицине.
 

1994

Общая участь

 
Страна курила «Беломорканал»,
И даже тот, кто ничего не знал,
Ну, скажем, Джугашвили, например,
Вдруг ощущал присутствие химер
В опасной близости, причём средь бела дня,
И лез под стол, и клянчил: «Чур меня!».
 

1993

«На Мёртвом море тишь да гладь…»

 
На Мёртвом море тишь да гладь,
Да соль, да грязь лечебная,
Однажды ада благодать
Сошла сюда, наверное.
И вероятно, от того,
Что Бог и впрямь не фраер,
Тут так бывает центрово,
Что не фиг делать раю.
 

1993

Игра

 
Однажды футболист Пеле
На русской побывал земле
И не один – с ним был Гарринча,
Конечно, состоялся матч,
И дело кончилось – хоть плачь,
Хоть подавай на них в суд Линча.
 
 
Короче говоря, в Кремле
Не доглядели за Пеле,
А это хуже, чем Цусима, —
Низы прозрели, словно встарь:
В защите бреши, спит вратарь,
А впереди вообще всё мимо.
 
 
И тут пошёл парад химер:
То вдруг исчез СССР,
То опоздала помощь НАТО,
То вера кончилась в царя,
То снег в начале сентября,
То Бог весть чем ещё чревато.
 
 
Вот всё, что помню, в двух словах
О той игре в тех Лужниках,
Ну а потом бывало всяко,
Ведь миновало столько лет —
Само собой, иных уж нет,
А те в Бразилии, однако.
 

1993

Притча о среде, которая окружала святого Тома

 
Конечно, Том не виноват
Ни в том, что Том, ни в том, что свят,
Но виноваты все кругом
И в том, что свят, и в том, что Том.
 

1995

«Пчёлы жалят задом наперёд…»

 
Пчёлы жалят задом наперёд,
Постоянно действуют на нервы,
И вообще – порядочные стервы,
Хоть и героический народ.
 
 
Видеть их нервический полет
Всё невыносимей с каждым годом —
Чтоб я подавился этим мёдом,
Что меня практически и ждёт.
 

1993

Памяти идола

 
Прощай, прощай, Златой телец,
Не вешай нос —
Ну, мало ли, не ты творец
Земли и звёзд.
 
 
Не надувай в обиде щёк,
Смелей гляди —
Быть может, у тебя ещё
Всё впереди.
 
 
А что прошло, то клясть не смей,
Не будь глупцом —
Не каждый в жизни был своей
Златым тельцом.
 
 
И глубоко в моей душе
Таится грусть —
Я никогда тебе уже
Не поклонюсь.
 

1993

.

«Согласно сведеньям науки…»

 
Согласно сведеньям науки,
Отчасти превзойдя людей,
Собака слышит ультразвуки —
Что ж не завидуешь ты ей?
Мне тоже не до звуков сих —
Как обыватель и не гений,
Едва дышу от впечатлений,
Доступных мере чувств моих,
И рад, что нюхом не дорос, —
Прости меня, мой бедный пёс!
 

1993

Из библейских пророков

 
За наши выходки-повадки
Разбился ангел при посадке,
Нас разлюбило божество,
И в довершение всего
Израиль сделался Китаем,
Иначе мы не понимаем!
 

1995

«Когда ничего не осталось…»

 
Когда ничего не осталось,
Но всё ещё есть что терять,
Найдется какая-то малость,
С которой начнётся опять
И кончится в точности тем же,
В какую секунду ни сгинь —
С другой стороны, и надежды
Ничьи не напрасны. Аминь.
 

1995

Ода пальме

 
Не выходит жить напрасно
Никому слугой —
С этой родиной всё ясно,
Ясно и с другой.
 
 
Потому и комплексую
В год пять-шесть недель —
Не забуду Русь Святую
В Эрэц-Исраэль.
 
 
Пахнет свежею извёсткой
Первозданный вид —
Хорошо хоть не берёзка
Во поле стоит.
 

1994

Почва

 
Упала на пол зажигалка,
Её, себя и пол мне жалко —
И что я сам упал, что пол
Решил уйти из-под меня —
Повсюду вечности прокол
Зияет, душу леденя.
 

1993

«Движенье света видно ночью…»

 
Движенье света видно ночью,
Движенье тени видно днем,
Лишь солнце голову морочит
Порой, гори оно огнём.
 

1997

Реквием

 
Блудило, детей добивая дебильных,
Дурацкое солнце в советских мультфильмах.
И перед закатом в конце каждой сказки
С ухмылкою строило блядские глазки,
И звёзды светили, и мачта скрипела,
И если сажали, то только за дело,
И всякие души истому знавали,
 
 
И в сущности – каждый достоин медали,
А кто не достоин, тому хоть корону —
Привет самиздату, салют самогону,
Америке голосу, Брежневу даже
И просим прощенья, что вышло не гаже.
 

1993

«Древнеодесский городской фольклор…»

 
Древнеодесский городской фольклор:
любимец публики царит фуникулёр,
но зависает вдруг и посреди,
и рвутся жилы на его груди —
нет, не сегодня, но на всем скаку
когда-нибудь на чьём-нибудь веку —
 
 
и мне пока не ставится в укор,
что здесь и правда был фуникулёр,
что этот город был ко мне не строг,
и что к тому же Бог меня берёг.
 

1994

«Какой бы я бронзовый дом ни отгрохал…»

 
Какой бы я бронзовый дом ни отгрохал,
А в каменном веке мне было неплохо,
И я повторяю – неплохо мне было,
Хоть мне и не снилась железная вилла,
Хоть я и не спал на железной подушке,
Но что мне теперь золотые игрушки,
Когда изнываю от сна изувера,
Где камнем лучится родная пещера,
Какой отродясь никогда не бывало,
Однако железное мну одеяло,
Однако слагаю записку на камне —
Пуститься бы вплавь самому – да куда мне —
Дойдёт по морям без меня куда надо
В чугунном кувшине на камне тирада
О способе жизни бок о бок с железом —
На пущую радость всем каменным бесам.
 

1994