Текст книги "Бриллиант Хакера"

ПЕТР СЕВЕРЦЕВ
БРИЛЛИАНТ ХАКЕРА

– И теперь я осталась ни с чем. Вы хоть представляете себе, что это значит?

Ида Яковлевна с шумом вдохнула в себя табачную струю и, ненадолго задержав ее в своих изможденных легких, выпустила дым под потолок моей кухни. Старушка задержала взгляд на волшебных переплетениях вившихся в воздухе серых кружев и, о чем-то задумавшись, неаккуратно стряхнула пепел. Серое кружево разлетелось в стороны и несколько крошечных волокон оказалось в сахарнице.

– Пардон, – равнодушно произнесла она и покрепче смяла мундштук своей папиросы.

Вечерний визит госпожи Французовой был весьма неожиданным и пришелся как раз на то время, когда я ухаживал за Приятелем.

Нет-нет, не подумайте чего дурного, просто это имя моей персоналки. Я окрестил так свой РС еще в незапамятные времена, когда только-только приступал к карьере частного детектива.

Железо, каким бы умным оно не было, требует заботы и ухода, вроде как наше тело – душа и мыла. Поскольку Приятель работал круглыми сутками, я мог пообщаться с ним в любую минуту и, следовательно, не закрывал корпус чехлами, то время от времени приходилось заниматься профилактикой, дабы наши беседы в дальнейшем могли протекать столь же непринужденно.

В этот вечер я все же решился ненадолго отлучить Приятеля от розетки в пилоте и, сняв оболочку, словно латы с рыцаря, прохаживался по его внутренностям пылесосом. Миниатюрный «филлипс», тихо жужжа, втягивал в себя пыль, всосанную за две недели беспрерывной работы, прочищая, таким образом, мозги Приятеля.

Более нежные детали я обработал специальной кисточкой, осторожно касаясь блестючих чипов, словно опытный косметолог, ухаживающий за голливудской дивой перед съемками любовной сцены.

Звонок в дверь, донесшийся до моей каморки, застал меня за скорбными раздумьями над вентилятором – охладитель начинал пофыркивать и дребезжать во время работы, а меня это сильно раздражало.

И пока я прикидывал, стоит ли приобрести новый кулер на камешек, Ида Яковлевна Французова уже подносила руку к звонку моей девятнадцатой квартиры в сотом доме по Майской улице в городе Тарасове, областном центре Российской Федерации, расположенном на Европейском континенте планеты Земля нашей солнечной системы.

Звучит довольно длинно, зато верно отражает положение дел – никогда не надо забывыать о том, что твой личный файл расположен в веренице субдиректорий, наподобие русских матрешек. Будь моя воля, я завел бы новый тип удостоверений личности. И тогда мои координаты выглядели бы следующим образом:

OUR_GALAXY: EARTHEUROPERFTARASOVMAY_STREET10019Mareev.com.

Пока я бежал от своей тайной каморки, в которой располагался Приятель, к двери, Ида Яковлевна уже успела обменяться парой слов с Валей, женой «доброго гоблина» Коляна, проживавшего в нашем дворе.

Женщины подчас ведут себя как дети – знакомятся сразу или просто начинают разговор, как будто знают друг друга сто лет.

И пока я возился с навороченным замком, до меня доносились дружные сетования на погоду, – поздний ноябрь давал себя знать.

Когда я снимал цепочку, дамы проинформировали друг друга относительно борьбы с последствиями падающего атмосферного давления, что отрицательно сказывалось на общем самочувствии.

Когда я открыл дверь, речь уже шла о тонизирующих травяных настойках. Катя посоветовала моей визитерше новое китайское средство, продававшееся в ближайшей аптеке, та с благодарностью выслушала совет, но, осведомившись о цене, едва улыбнулась, что должно было означать: «увы, но это мне не по карману».

– Вы частный детектив Мареев? Я не ошиблась адресом? – учтиво, даже слегка церемонно обратилась ко мне с порога дама лет семидесяти.

Чувство собственного достоинства, с которым держалась эта пожилая женщина, вызывало уважение, несмотря на откровенную убогость ее одежды.

Манжеты рукавов ее малинового пальто были обметаны нитками, а выпирающие наружу лоскутки изнанки тщательно обрезаны ножницами.

Я даже заметил, что выцветшая ткань была слегка подкрашена фломастером, который, впрочем, тоже начинал терять яркость.

Помогая ей раздеться в прихожей, я неловко взялся за край цигейкового воротника и, услышав легкий треск, похолодел от ужаса за свою неловкость, – похоже мех был приторочен к пальто не так уж давно и эта ремонтная операция производилась явно не в первый раз.

– Я к вам по делу, господин Мареев, – снимая шерстяные перчатки и аккуратно пряча их в карман пальто, заявила мне дама. Ее низкий хрипловатый голос звучал с некоторой печальной торжественностью. – Кстати, В.Б. – это как расшифровывается?

– Валерий Борисович, – поспешил я представиться, приглашая гостью пройти.

Очевидно, дама пришла по объявлению, – я оплатил место в рекламном еженедельнике на год вперед (маленький прямоугольник с броским текстом я собственноручно сверстал в CorelDraw так, чтобы он бросался в глаза читателю), и теперь из номера в номер там печаталось краткое сообщение, из которого следовало, что В.Б.Мареев оказывает населению соответствующие услуги.

– Очень приятно, – старушка не торопясь подала мне сухую жилистую руку, слегка задержав ее в моей ладони. – Ида Яковлевна Французова.

Наверное, следовало бы чмокнуть ее в руку, но я ограничился пожатием. В конце концов, у каждого поколения вырабатывается свой ритуал.

– Мое дело может показаться вам необычным, – произнесла Ида Яковлевна, сидя на табуретке в моей кухне с такой осанкой, словно она еще в детстве проглотила аршин, а он так и застрял в ее внутренностях. Мне даже показалось, что восседай она на стуле со спинкой, опора для позвоночника была бы ей начисто проигнорирована.

– По-мне так обычных дел вообще не бывает, – вежливо ответил я, проигрывая традиционное вступление к беседе. – Любое выключение из привычной жизни, да еще и криминальное, – это уже не норма.

Старушка улыбнулась углами потрескавшихся губ и начала свой рассказ.

Он оказался в меру занудным, но из него оказалось-таки возможным извлечь кое-какую полезную в дальнейшем информацию – словно из стостраничной «легенды» к компьютерной игре (read me, player!), где подробно расписывается что и как было в этом мире до того момента, как ты щелкнешь мышкой по клавише New Game.

Прошлое Иды Яковлевны было на редкость унылым и безрадостным, за исключением самого раннего детства. Французова была, что называется, «из бывших». Ее несчастные родители не успели или по каким-либо причинам не захотели эмигрировать после октябрьского переворота в 17-м и новая власть, именовавшая себя диктатурой пролетариата, изрядно потрепав чету Французовых по ссылкам, в конце концов смела их с лица земли.

С тех пор для маленькой Иды наступили еще более тяжелые времена. Многолетние голодные скитания среди беспризорников сначала привели ее в детский дом, потом в колонию для малолетних.

Грянула война и, как на грех, зона, в которой томилась Ида Французова, оказалась на оккупированной территории. Девочку едва не угнали в Германию, но краткий роман с эсэсовским офицером, которого прельстила пятнадцатилетняя Ида, сохранил ей свободу при немцах и обеспечил лагерь после прихода наших. Ей, а заодно и дочке Иды, чье детство прошло за колючей проволокой. Сталинские лагеря сменились для Французовой хрущевскими, – измена Родине каралась огромным сроком заключения и амнистии не подлежала. Безвременная смерть дочки во время родов окончательно подорвала ее веру в справедливость.

Более того, выйдя, наконец, на свободу – так и хочется взять это слово в кавычки, – и разыскав свою внучку, Французова вскоре вновь оказалась за решеткой, позволив себе ряд возмущенных писем в Политбюро – эта акция была расценена как антисоветская пропаганда и Ида Яковлевна вновь оказалась в лагере, теперь уже в брежневские времена.

Лишь перестройка окончательно восстановила ее в правах. Иде Яковлевне выплатили одноразовую компенсацию и позволили бесплатно пользовться городским транспортом. В ее семьдесят с небольшим даже эта льгота была весьма существенным подспорьем для кошелька.

– Как вы сами понимаете, Валерий Борисович, я не могла должным образом обеспечить свою старость за все эти годы, – смущенно произнесла Ида Французова. – Но… от папы с мамой мне осталась одна вещь… очень ценная вещь… Право, я не знаю, как лучше выразиться…

Старушка смешалась и, вдруг набычившись, опасливо зыркнула на меня исподлобья выцветшими голубыми глазами, будто начальник компьютерного цеха на дрянную дискету с игрушкой, зараженную вирусом.

– Полагаю, что лучше назвать все своими словами, – предложил я. – Так будет значительно проще и вам и мне. Попробуем?

Ида Яковлевна Французова снова смерила меня испытывающим взглядом, словно прошлась aidsiest'ом по моим секторам. Не найдя серьезных повреждений, она решилась «записать» свою информацию.

– Я говорю о кулоне с довольно крупным бриллиантом. Это изделие некогда принадлежало моему отцу, а ему досталось в наследство от деда, крупного уральского заводчика. Дед оставил папе значительное состояние, но, видите ли, Яков Георгиевич был интеллиент по своему душевному складу, и, отложив небольшую часть капитала на нужды семьи, передал основную массу средств революционерам. Он симпатизировал эсеровской партии. Именно это ему не могли простить пришедшие к власти социал-демократы. Впрочем, потом они стали называть себя большевиками, потом коммунистами, но это не меняло сути дела…

Глядя на Иду Яковлевну и внимая ее рассказу, я испытывал целую гамму чувств.

С одной стороны, конечно, искреннее уважение к этой женщине и интерес к ее биографии. Казалось, на моих глазах разархивируется несколько томов, содержащих множество файлов, один интереснее другого.

Но, тем не менее, я пока не улавливал сути дела, с которым пришла ко мне Французова.

И, если быть до конца честным, где-то на периферии мозга у меня еще торчала проблема с кулером – следовало как-то разобраться с вентилятором, а я пока еще не пришел к определенному выводу – возиться с ремонтом кулера или сэкономить время и купить новехонький.

Так что вежливая улыбка на моих губах, демонстрирующая степень заинтересованности, с каждой минутой становилась все более неестественной.

– Вы спросите, почему я не реализовала этот кулон? – предположила Ида Яковлевна, вынимая из кармана кофты пачку «Казбека». – По ряду причин. Во-первых, память об отце. Во-вторых, я боялась преследований со стороны властей. Представляете, недавняя зэчка приходил в ювелирторг с такой драгоценной вещью! Меня сразу бы упекли к черту на кулички, а в лучшем случае – извели бы допросами. Кстати, никаких доказательств того, что этот предмет принадлежит мне у меня не имеется, как вы понимаете. Так что дело довольно тонкое…

– Вы что, хотите, чтобы я продал это украшение? Боюсь, что…

– Нет-нет, – замотала головой Ида Яковлевна. – Все гораздо серьезнее. На данный момент мне пока что нечего продавать…

– Вы хотите сказать, что кулон утрачен? – выразился я довольно мягко.

– Совершенно верно, – решительно кивнула Ида Яковлевна. – Только не утрачен, а украден. И я хочу, чтобы вы его нашли.

– Видите ли, Ида Яковлевна, – сложил я пальцы замком и слегка хрустнул суставами. – Я – человек, в общем-то, небогатый…

Я машинально, всего лишь на секунду, посмотрел на ее гардероб и обувь.

Ида Яковлевна, к ее чести, истолковала мой взгляд должным образом.

– Вы, молодой человек, очевидно, беспокоитесь, смогу ли я оплатить ваш труд? – задала она резонный вопрос. – Отвечаю: нет. Сейчас – нет. До тех пор, пока вы не найдете мой кулон. Сразу после того, как это украшение вернется ко мне, я намерена расстаться с семейной реликвией и можете быть уверены, что ваши старания будут вознаграждены должным образом.

Следующие два с половиной часа Французова посвящала меня в подробности своей семейной истории, отдавая должное колориту эпохи и деталям, не имеющим никакого отношения к пропаже кулона.

Я пару раз попытался использовать контрол-брык и прервать плавное течение ее рассказа своими вопросами, но история все-равно через пять минут начинала вертеться вокруг да около.

Тогда я применил комбинацию из трех пальцев, известную любому сопливому юзеру и произвел своеобразную перезагрузку нашей беседы:

– Стоп-стоп-стоп, Ида Яковлевна! – резко оборвал я зависший рассказ. – Давайте все сначала, но очень четко и точно. Итак…

Итак, оказалось, что злосчастный кулон последние два года хранился у дальних родственников Иды Яквлевны – четы Мамыкиных, проживавших почти за чертой города, в районе старых дачных поселков. Французова забрала у них украшение три недели назад и все это время кулон находился у нее дома, в двухкомнатной квартире, где она проживает вместе со своей внучкой.

Возвращаясь с дежурства, – Французова работала лифтером неподалеку от собственного дома, – Ида Яковлевна в одно прекрасное утро обнаружила, что ее дверь взломана и в квартире полный кавардак. Кулон, лежавший в шкатулке на серванте, исчез. Больше никаких пропаж не было отмечено.

В милицию Ида Яковлевна решила не заявлять. Она обосновала это следующим образом: во-первых, она предпочитает как можно меньше общаться с так называемыми представителями органов, потому что за годы заключения у нее выработалась стойкая фобия на человека в мундире; во-вторых, Французова опасалась, что ей просто-напросто не поверят, а то еще и упекут в психушку.

Да и при самом благоприятном исходе беседы дело все равно ведь положат под сукно: раскрываемость квартирных краж в нашем городе очень низкая, а Французова – человек бедный и «помочь» соответствующим образом в розыске своего имущества не в состоянии.

…Я широко, с хрустом в скулах, зевнул перед монитором. Какой бы ты ни был «low radiation», глазки-то все равно устают.

Конечно, день на день, а вернее, ночь на ночь не приходится. Если надо (один вариант), или если очень хочется, (вариант второй) частенько отрываешься от машины только с рассветом. Как раз в шесть утра, когда начанают копошиться во дворе соседи: слышимость у меня что надо. В смысле – жизнь выплескивается наружу, в том числе, в мои ушные раковины, во всех ее проявлениях. От трудовых – звук рубанка и пилы, доносящийся от Садомовых, до семейных – шумных утренних пробуждениях Коляна. Не говоря уже о посетителях и многочисленных знакомцах тети Гали, подверженных, как и она сама, затяжным выяснением отношений с зеленым змием, – кто кого?

И можно заломить руки за голову, с хрустом потянуться и отправиться на боковую.

Хоть в шесть – начало трудовой активности Сашки Садомова, хоть в семь – пробуждение Коляна, а можно дотянуть и до восьми. В это время еще один мой сосед – капитан патрульно-постовой службы Аслан Макаров выводит свой «жигуль» и едет заступать на дежурство. А посетители тети Гали обычно покидают ее гостеприимную квартиру обычно около половины восьмого.

Так что есть из чего выбирать в смысле ориентации по времени.

Я выбрал тарахтение жигуля капитана Макарова и решил подарить себе три часа сна, с тем, чтобы проснуться к одиннадцати, переговорить с Приятелем и уже в полдень быть у Французовой.

В каком смысле поговорить? Исключительно по делу, господа.

Не тратить же интеллекутальные усилия Приятеля, над которым я работал не один год, на искусство ведения светских бесед!

Разработанная мной программа, заложенная в недра его памяти, позволяла многое. Подчас даже казалось, что слишком многое.

Вот сейчас, например, я намеревался лечь спать, зная, что утром Приятель пошлет меня… нет-нет, совсем не туда, куда вы подумали.

Куда – я и сам не знаю, и в этом-то и состоит самая главная загадка Приятеля. Он лишь говорит, что делать, не объясняя, зачем.

Сто раз и еще тысячу раз я думал, что надо бы потратить годик-полтора и отладить программу на предмет обоснования его директив. Хотя бы для того, чтобы не чувствовать себя полным олухом, выполняя идиотские – но лишь на первый взгляд – указания Приятеля.

Конечно, когда расследование завершается, можно спокойно констатировать, что ты снова остался жив, а Приятель – как всегда оказался прав.

Но это отрадное заключение не снимает проблемы, а, скорее, углубляет ее.

Но проблема эта, скорее сугубо теоретическая. А что касается ежедневной практики, то, продрав глаза после явно недостаточного для восстановления сил сна, я получил следующее указание:

1. ПОЩУПАТЬ ВНУЧКУ.

2. WANTED: ЕГОРЫЧЕВ РОМАН ЛАЗАРЕВИЧ, 1975 Г.Р. ПРЕДПОЛОЖИТЕЛЬНО НА СОБАКЕ. ВАРИАНТ: ПЬЕРО.

3. БАНК «АРКАДИЯ», РУКОСУЕВ ВЛАДИМИР ВЛАДИМИРОВИЧ. КИРОВА 6. (ЗАМЕЧАНИЕ: АДРЕС ВЫМЫШЛЕН)

Как хочешь, так и понимай. Впрочем, если не кривить душой, общий смысл обрисованной мне программы действий был понятен, во всяком случае, в том, что касается третьего пункта – найти некоего Романа Егорычева, который тусуется на «Собаке» – название заплеванного сквера возле Цирка, либо в кафе «Пьеро» на улице Ленина.

Оставалось козырнуть, и не обсуждая приказ, отправиться на задание. Я даже не пробовал запрашивать «трассу» Приятеля, чтобы узнать, откуда он выкопал предложенную мне информацию. На изучение только списка документов, которые он «поднимал» и траектории его блуждания по сетям ушло бы несколько часов.

Наверняка он прошелся по Интернету, заглянул в милицейские архивы и электронные версии прессы, – это как минимум. А словечко «wanted», которому я его научил, значило, что данное лицо имеет непосредственное отношение к делу, которое я веду и мне необходимо встретиться с ним в самое ближайшее время.

Что касается первого пункта, то следует отметить, что Приятель был «науськан» на криминальные сюжеты лучше любого следователя.

В его памяти хранились тысячи уголовных дел и сотни сюжетов детективных романов, не говоря уже об исторических фактах и биографиях разнообразных деятелей. Не особо напрягая память, он мог сопоставить данную ситуацию с имевшейся у него информацией и предположить, что следует двигаться в таком-то направлении.

Короче говоря, Приятель был моим детищем. Детищем, кстати сказать, приемным, – первоначально эта программа разрабатывалась для Конторы Глубинного Бурения, но в результате череды разнообразных событий стала моей неотчуждаемой собственностью. Детище давным давно переросло папашу и успешно заменяло ему мозги. Говорить Приятель уже умел – звуковой анализатор работал без сбоев.

Еще бы ножки ему приделать и стрелять научить – и мне можно остаток жизни валяться на диване, прицельно плевать в плохо побеленный потолок и пересчитывать скопившиеся гонорары.

Впрочем, тогда Приятель будет иметь право расходовать на свои нужды всю прибыль.

А так, при статус кво, мне пока еще остается немного «на шпильки» после апгрейда.

…Ида Яковлевна Французова проживала на улице Циолковского, сорок пять в розовой пятиэтажке, которая явно видела гораздо более лучшие времена. Дом тихо и медленно осыпался, с торца в его растрескавшуюся стену на уровне второго этажа упиралась толстая труба. Подъезд был всерьез и надолго обжит алкашами и малолетними курильщиками дури: в спертом воздухе смешались тяжелый аромат анаши и вонь испарений плохого портвейна.

«Слово „портвейн“, – думал я, поднимаясь на четвертый этаж по корявой лестнице и перешагивая через куски штукатурки и битое стекло, валявшееся одесную и ошуюю, – явно дискредитировано в России. Благородный, в принципе, напиток, потругальская национальная идея, можно сказать, в нашей стране на слух воспринимается исключительно как дешевое пойло плохого качества. И сколько таких лингвистических девальваций! Портвейн, демократ, патриот… Ага, вот и одиннадцатая квартира».

– Дрынь-дрянь! – загрохотал хриплый звонок, будто закашлялась старая болонка.

Легкие шаги, несущиеся по коридору, принадлежали явно не Французовой. Что-то там Ида Яковлевна говорила мне про свою внучку?

Дверь весело распахнулась и я тут же запутался в коврике, вернее в подстилке, – тряпка была сложена вчетверо, так что мой левый башмак в эту минуту пытался высвободиться из самой сердцевины войлока.

Сие замешательство имело место исключительно по причине лицезрения зеленоглазого ангела, представшего на пороге квартиры. Это существо было настолько прекрасным, что хотелось не только говорить, но даже думать несколько высокопарно.

– Вы к бабушке? – ласково спросила молодая белокурая девушка. Она была не в силах сдержать улыбку, наблюдая за моими манипуляциями нижними конечностями в попытке освободиться от тряпки.

– Скорее к вам, мадемуазель, – неуклюже попытался я улыбнуться, выпутавшись, наконец, из противного клочковатого войлока.

– Тогда вам следует поторопиться, а то я убегаю в университет, – надменно заявил зеленоглазый ангел. – Полчасика я вам, так уж и быть, выделю. Но ни минутой больше. Усекли?

– Постараюсь оперативно управиться, – пообещал я пересохшими от восхищения губами и прошел вслед за девушкой вглубь квартиры.

Двухкомнатная хрущоба, в которой обитала Французова со своей внучкой, выглядела весьма печально. Зал представлял из себя на редкость захламленное помещение с паутиной на беленном лет пять назад пололке. Я даже разглядел два сухих мушиных трупика, завязших в липкой сети, раскинутой косиножкой возле люстры.

– Нет-нет, проходите ко мне, – девушка стояла возле двери направо, указывая мне рукой на вход в свою комнату. – Здесь нам будет удобнее.

«Нам», – это очень хорошее слово, мне оно сразу понравилось. Даже, если оно было произнесено без какой-либо задней мысли, это замечательное местоимение содержало намек на некое единение.

Предвкушая получасовое лицезрение хорошенькой мордашки, я невзначай бросил взгляд в старое потрескавшееся зеркало, нависавшее над комодом в зале.

Отражение выглядело на слабую троечку: сутуловатый тридцативосьмилетный мужчина с серым лицом и воспаленными глазами, скрытыми за стеклами очков. На плечах этого человека уже третью неделю подряд висел теплый афганский свитер. Теплый-то он теплый, да вот воротник уже порядком замаслился. Но что делать, если я с трудом вылезаю из вещи, которая мне пришлась по душе!

Хотя, если сделать очевидную поправку на состояние зеркала, то половину недостатков можно было бы отнести за счет коэффициента искажения амальгамы плюс пыль на поверхности Так что мое изображение все же тянет на твердую четверку с минусом!

Комната, в которую я прошел вслед за девушкой, настолько отличалась от картины, представшей моим глазам в зале, что можно было подумать, будто я попал в другую квартиру – богатую и фешенебельную.

На правой стене впритык друг к другу были развешаны картины, одетые в дорогой итальянский багет, стойка для телевизора была сделана явно на заказ, левую часть комнаты занимал высокий стеллаж, доверху забитый видеокассетами и компакт-дисками.

Весь пол комнаты устилала настоящая медвежья шкура и, вдобавок ко всему, на ажурном столике у окна громоздилась неслабая писюха с косыми флопами, рядом с которой пылился лазарь 6L.

Компутер в комнате молодой девушки – не бог весть какая редкость, даже «пентюх», – сейчас выпускают такие игрушки, что в четверочку не влезут, как ни пихай, – но вот зачем ей понадобился лазерный принтер? Писать любовные письма и задавать изящный шрифт? Может, у зеленоглазого ангела плохой почерк?

Как бы там ни было, бросалось в глаза, что Ида Яковлевна Французова и ее молоденькая очаровательная внучка явно не ведут совместное хозяйство.

– Ну-с, выкладывайте, с чем пришли, – предложила девушка.

Я открыл рот для того, чтобы выдать довольно сложный комплимент, но зеленоглазый ангел неожиданно повернулся ко мне спиной и, усевшись возле зеркала, принялся заниматься своей физиономией. Нет слов, спина у нее тоже была что надо, но даже самый красивый затылок женщины не сравнится с ее лицом.

– Меня зовут Валерий и…

– Очень приятно. Катя, – тут же отозвалась девушка, выбирая румяна.

Зачем ей румяна? Такие щечки хороши без добавочных украшений!

– Ваша бабушка поручила мне заняться поисками пропавшего… – начал я, но меня тут же оборвали. Причем, довольно грубо.

– Старая… – слово, которое последовало за определением возраста Иды Яковлевны скорее подходило к лексикону мжучины, не отягощенному избыточным словарем. – Делать ей не…

Мои брови удивленно поползли вверх и остановились где-то рядом с корнями первых волос.

– Ну спрашивайте, спрашивайте, – подбодрила меня Катя, продолжая свои манипуляции. – Времечко-то бежит, у меня лекция в два.

Массивные часы с вертючими хрустальными пастушками показывали тринадцать сорок пять.

– Вы что, учитесь? – спросил я недоумевая, где столь милое создание набралось таких словечек. И не только набралось, но и научилось небрежно вставлять их в разговор. Да еще с незнакомым человеком.

– Ну да, на филфаке. Третий курс пошел. А что? Я похожа на математичку?

Катя взглянула на меня в зеркале. Теперь она тонюсенькой кисточкой подправляла свои длинные ресницы. Пожалуй, уже обработанный левый глаз выглядел более манящим и загадочным, чем естественный правый. Нет, женщины все же знают, что делают!

– Да нет, ничего, – пожал я плечами, демонстрируя умудренную годами терпимость.

Может быть меня не так воспитывали, но я привык к тому, что определенные слова и выражения не следует употреблять молодым девушкам. Даже будущим филологам. А может быть, им-то в особенности.

– Х… с ним, с кулоном, – продолжала материться Катя. – Подумаешь, фамильная реликвия. Днем с огнем, блин, поискать такую реликвию! В любой ювелирке навалом. Лучше давайте я вас найму.

Я насторожился.

– У вас какие-то неприятности? На личном фронте? – осторожно поинтересовался я.

Катя расхохоталась. Заканчивая аккуратно обводить губы помадой, она, пошамкав ртом, словно беззубая старушка, объявила:

– На лично фронте все зае… Просто у меня мафон спи… Вместе с бабкиной побрякушкой.

Теперь мне показалось, что ее губы чересчур пухловаты. Впрочем, наверное, сейчас такая мода. Любопытно, что Катя будет делать, если мода вдруг круто повернеут в противоположную сторону?

– Он что, дорог вам как память? Или какая-то навороченная модель? – удивился я.

– Нет, ты не понял, – помотала головой Катя, незаметно перейдя на «ты». – Х… с ним, с мафоном, мне кассета позарез нужна. Технику увели вместе с кассетой, которая там торчала, если кто не понял. Dutch for beginners, начальный курс. Мне голландский выучить охота, а там ох… программа, захреначенная по типу двадцать пятого кадра. Все тебе в подкорку закладывается, и ты через месяц начинаешь вроде как все понимать по-ихнему.

Макияж был закончен. Катя посмотрела на себя в зеркало, представив себе, что на нее смотрит другая женщина, – такой у нее был в это время взгляд. Не найдя, чем уязвить собственное отражение с точки зрения предполагаемого оппонента, она с довольным видом повернулась ко мне и, посмотрев на часы, проворковала:

– Так о чем мы говорим? – рассеянно переспросила Катя. – Мне скоро нужно убегать, еще пять минуток и пиздец котеночку.

Я никак не мог взять в толк, каким образом Катя надеется добраться до университета за это время. Но не стал удовлетворять свое любопытство и задал несколько стандартных вопросов:

– Кто-нибудь знал про то, что кулон находится у вас дома?

– Абсолютно никто, – весело ответила Катя. – Ху ноуз? Нободи ноуз.

– Ваша бабушка знала, кому она продаст это украшение? – спросил я на всякий случай.

Снова отрицательный ответ.

– Может быть, вы кого-то подозреваете? – уныло осведомился я.

– Увы, никого, – жизнерадостно ответила Катя. – Что-нибудь еще?

Теперь настала моя очередь отвечать «нет». И это слово точь в точь совпало с автомобильным гудком, в эту минуту раздавшимся с улицы.

– Все, песочек высыпался, – констатировала Катя. – Если на вас накатит какое-нибудь просветление, ищите меня в универе, окей?

Я поднялся с кресла и прошел вслед за Катей, уже впрыгивавшей в туфли в коридоре.

Она бросила последний контрольный взгляд в зеркало и, быстро сдернув с крючка легкую курточку-ветровку, отперла дверь.

– Не простудитесь? – я машинально бросил взгляд на вешалку. Там висели еще два пальтеца и турецкий кожаный плащик с потертым воротником. Впрочем, Кате эти одежки были бы явно маловаты.

– Не-а, я же на машине туда и обратно, – бросила через плечо девушка. – Вы готовы?

Спускаясь по лестнице, – Катерина скакала, перепрыгивая через ступеньку, так что мне приходилось за ней семенить, – я поинтересовался:

– Забыл спросить: кроме вас сейчас кто-то живет в этой квартире?

– Не-а, мы вдвоем с бабкой. Впрочем, я намерена вскорости съехать. А то еще подожгу, – ответила Катя, выплывая из подъезда и придерживая мне дверь. – Остоп… мне эта халупа.

Я уже было начал потихоньку привыкать к ее мату, но Катерина умудрялась так элегантно вворачивать крепкие словечки там, где их не ожидаешь, что каждый раз заставала меня врасплох.

– Равно как и моя драгоценная бабуля, – добавила Катя с улыбкой. – Ну все, Шерлок Холмс, удачи вам и много-много клиентов.

Помахав мне на прощание хрупкой ручкой, Катя подплыла к белому «линкольну», дверца которого тут же распахнулась ей навстречу.

Лицо водителя было от меня скрыто, но номер я, конечно, «сфотографировал». Белое чудище, мягко взяв с места, быстро покатило к дороге, тая на глазах в сужающейся вдали перспективе.

Парень за рулем тачки показался мне смутно знакомым. Пройдясь «поисковой системой» по своей памяти, я выудил только неопределенное ощущение, что воспоминание об этом человеке почему-то связывается у меня с привкусом печенья «Красный Октябрь». Но сколько я не пытался восстановить эту странную связь, мои буксующие мозги выдавали только «can't open».

И еще одно небезынтересное обстоятельство не давало мне возможности сосредоточиться. От квартиры Французовой за мной увязался «хвост».

Долговязый парень в распахнутой куртке, которого я отметил, еще заходя во французовский подъезд, неожиданно возник за моей спиной через двести метров от дома, когда я брел по бульвару, прикидывая, во сколько мне обойдутся накладные расходы по делу Французовой и стоило ли мне вообще браться за эту работу. Юноша-преследователь выглядел довольно отвратно – остролицый, коротко стриженый, с темными провалами под глазами.

Слежка – это всегда хорошо. Если кто-то проявляет к тебе интерес, значит, игра стоит свеч. И здесь главное – вовремя перехватить инициативу.

Я медленно шел по улице, позволяя до поры до времени не терять себя из виду.

Парень плелся за мной, словно ленивая собака за идущим по делам хозяином. Его шаркающая походка и сутуловатая спина говорили о том, что мой преследователь – скорее мелкая шпана, нежели боец бригады.

Я дошел до ближайшего пункта фирмы «Кодак», – сейчас они разрастались как грибы по всему городу, и купил самую дешевую мыльницу. Я вставил в аппарат пленку и покинул магазин, держа камеру в ладони.