Текст книги "Слабое место жесткого диска (сборник)"

«Так вот почему в газетах не было официальной похоронки! – догадался я, – По каким-то своим причинам отец сделал из убийства сына автомобильную аварию с летальным исходом. Но почему? Чтобы скрыть причастность сына к деятельности преступных группировок? Но как все это осуществили практически? Перенесли бескровное тело в машину и столкнули ее со столбом? Любая нормальная экспертиза покажет, что… ах, да, он же сгорел заживо… Тогда понятно».

Раздумывая в таком стиле, я присоединился к довольно вялой толпе отстающих, которым главное было не занять определенное место, а сохранить внешний вид в неприкосновенности.

Так мы и вошли внутрь.

Конференция была довольно интересная, Петр Аркадьевич говорил живо, с юмором, распространяя свое обаяние на пришедших, и вовсе не производил впечатление человека в трауре. В увлекательной форме он поведал о современных трудностях и путях в развитии страхового дела, попутно привел множество примеров о мошенничестве, ни на кого конкретно не ссылаясь, но достаточно прозрачно намекая; убедительно раскрыл весь потенциал собственной мощной и далековпередсмотрящей фирмы, давая понять, что человек или организация, не заботящиеся о своем будущем, не имеют шанса на какой-либо успех, кроме случайного, а также раскрыл всю полноту и гибкость систем и программ страхования, принятых в компании «Тарасов-Айнэ».

На все это у него ушло минут тридцать пять.

Затем потекли вопросы – от журналистов, из зала, там были два микрофона.

На вопросы отвечал не только сам Огородников, но и его первейшие помощники – начальник отдела безопасности, старший экономист, а также молодой человек приятной наружности, которого представили как менеджера по работе с общественностью.

Случай с «Эко-Волгой» был рассмотрен без излишних подробностей, но четко и ясно: по представлении отчета от руководства самого банка, в центральном помещении которого возник пожар, нанесший некоторую не упоминавшуюся сумму материального ущерба, страховая фирма провела расследование, в ходе которого выяснилась преступная подоплека. Впрямую уверенность Огородникова и его людей не высказывалась, равно как не упоминались слова «преступление», «мошенничество». – Но разговор о халатности и о возбуждении уголовного дела рисовал безрадостную перспективу всем заговорщикам, желающим получить незаконные деньги со страховой компании.

Затем знакомый голос незнакомого журналиста, с которым мы говорили менее часа назад, из первых рядов задал вопрос, который резко всколыхнул всех присутствующих.

– Петр Аркадьевич, как отразилась недавняя трагическая смерть вашего племянника, Павла Петровича Огородникова, на вашей деятельности и деятельности вашей компании; не считаете ли вы, что это событие каким-либо образом связано с делами покойного: ведь именно он вел расследование пожара в «Эко-Банке»?!

Шум поднялся такой, что неосмотрительный репортер, наверное, весьма пожалел о своем вопросе и наверняка отругал про себя человека, который навел его на мысль задать – то есть меня.

Похоже, что журналиста вообще могли выставить из зала; по крайней мере, внушительный начальник отдела безопасности фирмы «Тарасов-Айнэ» уже подал сигнал охранникам, но сам Огородников благоразумно остановил его – это произошло быстро и малозаметно, но я-то смотрел именно на них…

– Дело об убийстве моего племянника находится сейчас в прокуратуре и ведется компетентными людьми, – ответил Петр Аркадьевич после пояснения общественности, что племянник приходился ему почти сыном, что он нес ответственность за него перед памятью умершего отца молодого человека, что отношения у них были очень родственные и что он сейчас очень переживает, но работа есть работа.

И совсем не дело журналиста, если тот, конечно, человек тактичный, проводить «неадекватные, пошлые и недалекие параллели» между делами покойного и обстоятельствами его гибели!

На этом, в общем-то, заседание и было закончено; были произнесены еще несколько вялых вопросов, на них дали неопределенные расплывчатые ответы, а затем, на прощание, вывели к микрофонам нескольких детей-сирот и вручили им, по доброй традиции, страховые полисы на совершеннолетие, с неугасающим оптимизмом рассчитывая, что фирма проживет еще долгих десять лет.

После вручения необходимых бумаг и нескольких десятков игрушек для детского дома, находящегося по соседству, представители страховой компании покинули сцену, а народ стал неторопливо расходиться, обсуждая собственные дела.

Я оставался на месте, около левого входа, где простоял всю часовую встречу, внимательно наблюдая за уходящими людьми. И не потратил времени зря.

Конечно, ни одной стоящей внимания компании из четверых девиц здесь не было; даже самая плохо организованная преступность обычно не совершает столь приятного частному сыщику или следователю идиотизма. Но девушку лет пятнадцати, одетую просто и неброско и совершенно не изменившую внешность с момента последней фотографии, сейчас, кстати, лежавшей у меня в машине, я узнал тут же.

А узнав – ощутил, как тело бросило в дрожь.

Это действительно была одна из сбежавших проституток, Марина, и я никак не мог избавиться от давящего ощущения, что сейчас что-то произойдет.

Нет, здесь явно не пахло бомбой под сиденьем, из-за явной глупости подобного шага, и вроде бы речи не шло о покушении – ведь девушка МОГЛА выстрелить в любого из выступавших при всем честном народе, если бы хотела этого.

Значит, она пришла сюда посмотреть и послушать. А все мои ощущения сводились к привычному волнению человека, ведущего дело, уже связанное с пятью убийствами.

«Все-таки какого хрена она пришла сюда?! – думал я, на некотором расстоянии следуя за девушкой по коридору, затем по ступеням, вышедши из здания страховой компании. – Это же немалый риск! Что они, совсем идиотки, если не понимают, что их будут искать? Или наша встреча столь же случайна, сколь и моя находка во вчерашней газете статьи с упоминанием о сегодняшней встрече?»

В редеющем людском потоке она свернула направо, затем, пройдя квартал, еще раз направо, направляясь по асфальтированному скату вниз, скорее всего к автобусной остановке.

«Черт побери, – подумал я, – за лишнее время на стоянке сдерут штраф!» – жалея, что моя колымага не была рядом.

Однако преследовать на машине автобус, пытаясь не пропустить остановки, на которой жертва будет выходить, останавливаясь за спиной общественного транспорта и тем самым вызывая всеобщее внимание, я не собирался.

Оставалось пожалеть об отсутствии проездного и мелких денег, но все же перейти с мерного шага на бег, когда девушка резко ускорилась, увидев выворачивающий автобус.

Я догнал ее и вслед за ней влетел в среднюю дверь, которая за мной и закрылась… прижимая частного сыщика лицом и телом к спине, бедрам и ногам непосредственного предмета его сыска.

Нервы мои дали о себе знать тут же, отзываясь некоторой неуверенной дрожью вместе с разноплановым возбуждением – автобус тряхнуло, девушку вжало в меня, меня в нее, она как раз пыталась развернуться, я упирался спиной в дверь – и оказалась у меня в объятиях, инстинктивно крепко схватившись за мои плечи.

– Осторожнее, – миролюбиво посоветовал я, сжимая ее талию и чувствуя жар податливого тела, лихорадочно размышляя, как быть.

– Извините, – сказал она, морщась и одновременно пытаясь улыбнуться и выпрямиться, но очередной поворот, сопровождаемый явным креном подлой судьбы и ее автобуса в мою сторону, снова прижал нас непозволительно близко, столкнув ее к тому же со средней ступеньки прямо на мои ноги.

Это было как недоступный оргазм – близко, тесно, жарко и удивительно; аромат, шедший от нее, настойчиво пытался уничтожить во мне остатки здравомыслия, она удивленно моргала, не сообразив еще, как нужно извиняться; все население автобуса в едином порыве кричало, надрываясь, что и как оно собирается сделать с водителем, спереди громогласно отвечали, что он – стажер, и вся эта трескотня вполне понятным образом уводила мои мысли в непозволительную фривольность.

– Ужас! – сказал она наконец, прорываясь сквозь общий гул. – Простите, пожалуйста… я вам не очень ноги отдавила?

– Не очень, – ответил я, усмехаясь (друзья говорили, что обаятельно). – Вам так удобно стоять?

– Мне-то удобно, а вот вам… – Она озабоченно глянула на меня, левой рукой все еще пытаясь взяться за облеченную в пластик трубу. – Ой, мамочка!.. – Нас опять тряхнуло, ее прижало щекой к моей щеке, очки практически слетели у меня с носа, и, с трудом высвобождая руку и поправляя их, я испытал ощущение полной нереальности.

В самом деле, я не мог представить, что эта красивая и какая-то абсолютно бытовая, домашняя девушка имеет непосредственное отношение к пяти убийствам и к хорошо организованному похищению денег, а также машин с товарами и охраной.

– Вот черт, – тихо сказала она, – он же сейчас останавливается!

– Да он двери не сможет открыть, – многообещающе прохрипел я, прижатый к этим дверям. – Не бойтесь!..

Предсказание сбылось – стажер попытался остановиться метрах в десяти от остановки и открыть двери, но гораздо более опытные, чем он, пассажиры, прижимаясь в дверям спинами, громогласно пожелали ему ехать дальше или просто катиться к черту.

Водитель послушался, и остановка осталась за спиной.

– Нам бы пройти, – посоветовал я Марине, – а то в следующий раз снесут! Вам еще долго ехать?

– Да почти до конца, – ответила она, пытаясь повернуться боком.

– Вот и мне до конца. Попробуем пройти?

– Угу, – кивнула она, сосредоточенно пробиваясь наверх, встречая на своем пути сопротивление или согласие, в зависимости от желания или нежелания присутствующих выходить на следующей остановке.

Следующие две минуты были сплошным кошмаром – не привыкший ездить в общественном транспорте, я испытал на себе все тяготы и всю боль человека, не ведущего спортивный образ жизни и не умеющего отвечать на ругань и толчки достойным образом.

Однако дальше все пошло не так трудно.

Минут через двадцать автобус пересек невидимую границу, отделяющую поселок Юбилейный от основного Тарасова, а еще через пять минут водитель объявил конечную.

К тому времени мы уже сидели рядом, на свободном сиденье полупустой задней площадки, и успели поговорить об общественном транспорте, погоде, о том, что мои отдавленные ноги совсем не болят, о том, что у нее классные туфли с не менее классными каблуками, о ценах и о преступности, стоящей за каждым крупным предприятием.

Я с чистой совестью и внешне невинным видом изложил свои обывательские представления на этот счет, применительно к «Тарасов-Айнэ», дав ей понять, что также был на встрече с клиентами, и как бы невзначай прошелся по бестактности журналиста, спросившего о погибшем племяннике Огородникова.

– Да кто их знает, – пожала плечами новая знакомая Света (как она себя представила), отвечая новому знакомому Сергею (как себя представил я). – Может, он его сам и грохнул. Не поделили чего-нибудь, вот вам и убийство.

– Очень уж просто, – деланно усомнился я.

– Да что там, – хмыкнула Света-Марина. – Чего им церемониться? Да они за сто пятьдесят тысяч баксов готовы друг друга прирезать!..

Она не пожалела, что сказала эту фразу, потому что внешне слова звучали совершенно невинно. Откуда ей было знать, что этими словами она выдала себя с головой?

– Вы в Юбилейном ориентируетесь? – спросил я чуть позже, когда до конечной оставалось остановки две-три. – А то я к другу, а он только что поменялся.

– Адрес какой? – спросила она.

Адресов поселка я, разумеется, не знал, потому что ни разу в жизни там не был. Вспомнил, что слышал о тамошней преступности, и выдал.

– Я номер дома не помню, но там магазин есть, называется «Юбилейный», он один такой.

– А, – кивнула она, – так это вам лучше на следующей сойти, вместе со мной. Я вам покажу.

Так она и сделала, махнув рукой через дорогу прямо на девятиэтажку, в которой и бытовал этот универмаг.

– Мне в тот же двор – вон в ту арку, – указала на единственный проход в единственный здесь двор, состоящий из четырех высоких домов, поставленных неправильным прямоугольником. Вместе мы перешли дорогу, отдаляясь от неровных и редких зеленых насаждений, за которыми простиралась пыльная равнина, ограниченная полуплоскими холмами, столь частыми в Тарасовской области, и вошли во двор.

– Ладно, до свидания, – улыбнулась она мне напоследок и отправилась в свою сторону, то есть в другой конец двора.

Я проследил за тем, как девушка вошла в подъезд.

Подождал минут двадцать и удостоверившись, что она не выйдет оттуда, отправился на автостоянку, взяв такси.

Итак, эта приятная в общении, обаятельная и красивая девушка без всякого сомнения была одной из четверых сбежавших от Наташи проституток.

Мне предстояло удостовериться, живет ли она в этом доме одна, или там обитают все четверо, понять, чего ради они не смотались как можно дальше из Тарасова, особенно если обладали такими деньгами, как пропавшие и сегодня упомянутые ею сто пятьдесят тысяч баксов, а также с какой стати Марина вообще пришла на встречу с акционерами и общественностью, организованную Петром Аркадьевичем Огородниковым.

Разрабатывая план дальнейших действий, я посетил магазины «Охотник», «Кодак» и «Гиперболоид инженера Гарина», где купил несколько интересных и ранее ненужных мне вещей – мощный бинокль, не менее мощный и дорогой профессиональный фотоаппарат «Кодак» с двумя наборами пленки и правом на бесплатную проявку ста двадцати кадров, отличный диктофон «Панасоник» с тремя микрокассетами, с двумя сторонами по часу каждая, и охотничий нож, предъявив свою лицензию на право ношения холодного и огнестрельного оружия.

Нож явился предметом отдельного разговора с продавцом, расхваливающим свой товар. Мне показалось, что он очень неплохо разбирается не только в ножах, как в предмете продажи, но и ничуть не хуже в их применении, как оружия.

Поэтому я завел разговор о видео и привел пример последнего американского боевика «Баксы и грязь», в общем-то третьесортного, но с классным парнем, который владел кинжалом очень круто.

Я рассказал, как в одиночку он сначала умудрился перерезать горло одному бизнесмену и утащить его баксы прямо из-под носа моющейся в ванной проститутки, минуя телохранителей, а затем уложил четверых крутых парней, которые за ним охотились.

Мне, откровенно говоря, совершенно не хватало данных, поступивших от Мадам Наташи, особенно в описании этих трупов; но мужик после моего рассказа воспрял духом и принялся объяснять, что это был настоящий профессионал, который долгие годы тренировался драке с ножом, что иначе он пришил бы максимум двоих, а остальные двое его просто изрешетили бы, – ну и так далее, то есть он был уверен, что здесь действовал профессионал.

Мне, собственно, именно это было и надо, а кинжал пришлось купить как бы в довесок.

Но, что ни говори, за всеми приготовлениями прошло еще около часа, и время было уже самое что ни на есть вечернее – половина восьмого.

У меня не было ни крошки во рту вот уже шесть часов, да и Приятель, скорее всего, уже закончил свой анализ, но времени заехать домой, откровенно говоря, совершенно не оставалось: каждая минута, проведенная вдали от того дома в Юбилейном, грозила обернуться потерей подброшенных счастливой случайностью девок, которые в любой момент могли покинуть пределы города, сделав все свои местные дела.

Поэтому, вооружившись терпением и проверив свой «макаров» да запасную пачку патронов к нему, я направил машину по довольно простой дороге, ведущей к поселку моей мечты.

Юбилейный встретил меня относительным безлюдьем; оставив тарахтелку на попечение противоугонной системе «Кондор» у обочины, метрах в тридцати от арки, я вошел во двор, где догуливали свое дети и начинали нагуливать (или нагубливать) свое подростки.

В подъезде, который около полутора часов назад скрыл от меня Марину, было тридцать шесть квартир – по четыре на каждом этаже. Стучаться в каждую и спрашивать, где живут четыре красивые девки, представлялось деянием сомнительным по безопасности и продуктивности; я предпочел обвести взглядом все горящие и темные окна, а также балконы, принадлежащие жителям подъезда, – сначала простым, невооруженным глазом, а затем с помощью бинокля.

Он, конечно, оправдал потраченные на него деньги, но совершенно не оправдал возложенных на него надежд: ничего интересного, кроме курящих отцов и танцующих гостей, я так и не увидел ни с той, ни с другой стороны.

Между тем время неумолимо утекало – пока я обошел взглядом все окна, прошел час.

Стемнело; точно отпало двадцать пять квартир, и оставалось одиннадцать, когда я оставил бесплодные попытки, никак не решаясь перейти к более настойчивым и решительным действиям.

Ситуация была какая-то тупиковая: неужели действительно спрашивать про девок у жильцов?!

Ничто не предвещало, что мне снова повезет, желудок вопил о несправедливости бытия, хотелось домой, к Приятелю, проверить данные – но решающую роль сыграла мысль о том, что, если я позвоню сейчас Наташе и дам адрес сбежавших девок, дело, скорее всего, будет закрыто, и очень неплохие деньги, я имею в виду суточные, уйдут от меня безвозвратно.

А кто знает, когда моим потенциальным заказчикам и клиентам взбредет в голову в следующий раз нанять частного сыщика Мареева?!

Я покинул двор и направился к машине, рассчитывая приехать сюда завтра с утра и основать неподалеку наблюдательный пост, где провести дня два-три, сменяя мою тачку на машину Коляна, чтобы не вызвать подозрений.

Машину, как ни странно, никто не угнал; я включил зажигание и, развернувшись на пустой дороге, отправился в город.

Однако в спокойном одиночестве прошли лишь метров четыреста пути – стоящая на обочине женщина, высвеченная моими фарами, голосовала, уповая на жалостливость мужчины, который не мог не заметить двух полностью набитых авосек.

«Ох ты, господи, – подумал я, пригасив фары и притормаживая, – от друзей, что ли, добирается?»

– Не подвезете? – послышалось со стороны двери, она нагнулась, утирая лицо и поправляя косынку.

– Вам куда? – вежливо спросил я, открывая дверь.

– До центра, – ответила она, садясь на переднее сиденье и поворачиваясь ко мне, внезапно забыв о своих оставшихся вне машины сумках. – Сиди тихо, дядя, не ори. – Сказано это было почти ласково, во всяком случае, снисходительно, с расчетом на обывателя, который мог серьезно испугаться и наделать глупостей. Я, в общем-то, тоже испугался, но, во-первых, потому что узнал ее лицо – лицо Катечки, которую так ненавидела Мадам Наташа, а во-вторых, потому, что в руке у нее был небольшой, но явно настоящий пистолет, нацеленный мне в грудь!

Если бы я успел, я бы дал газу, имея гораздо больше шансов справиться с ней одной. Однако времени мне не оставили: остальные трое уже были рядом, и Катечка с противной улыбкой щелкнула штырьком, позволяя им открыть заднюю дверь.

– В общем, так, – объяснила Катя, втащив-таки обе сумки и захлопнув за собой дверь. – Сейчас ты едешь, как я тебе говорю, назад не оборачиваешься, делаешь все, что я тебе говорю, не пытаешься сбежать или устроить скандал. Если все проходит нормально, я тебя отпускаю. Вместе с твоей колымагой. Если нет, я тебя убью. Понял?

– Понял, – сипло ответил я, не очень-то и стараясь имитировать страх и изумление – все произошло слишком быстро даже для могучего ума и железной выдержки ударника сыскного труда Мареева.

– Очень хорошо, – сказала она, в очередной раз поправляя свою косынку, – газуй в сторону Крытого, прямо к цирку. Я буду держать пистолет вот так. – Она показательно опустила его прямо к моему боку. – Дернешься – будешь умирать долго и мучительно. Понял? – Я кивнул. – Тогда поехали… Погоди. – Она с усилием повернула зеркало, не зная, какую услугу оказывает мне – ведь теперь Марина не могла меня видеть, разве что узнать по голосу, которым я постараюсь себя не выдать!

Мы тронулись.

Темнота скрыла меня от них, и лишь когда мы проносились мимо уличных фонарей и освещенных витрин, я сжимался, втягивая голову в плечи, и старался выглядеть сгорбленным стариком, скрывая от сидящих горящие глаза, которые попеременно вспыхивали и гасли, отражая неслышную работу процессора маэстро Мареева.

Вот уж повезло как утопленнику!

Анализ данных сообщал лишь два подходящих выхода из создавшегося положения; первый заключался в полном повиновении, согласно которому меня и мою колымагу пообещали отпустить целым и невредимым после выполнения задания. Кто их там знает, чего им нужно?! Уж не грабить ли ночной Крытый – старушек с семечками и хлебушком?..

Второй выход попахивал опасным героизмом и некоторым (читай – большим) риском. Возле Крытого постоянно курсировала милиция. Мне стоило лишь как следует превысить скорость или нарушить любое другое правило у них на глазах, чтобы добиться желанного штрафа, за которым наше ГАИ, как известно, броситься не преминет. Но если Катечка действительно такая сука, как обещала мадам Наташа, и если в элементарной реакции ей не откажешь, пуля действительно могла оказаться у меня в боку… как это ни печально.

С другой стороны, существовал и третий выход, до которого я додумался в последнюю очередь; вернее, и не выход вовсе, а скорее наоборот: заход на новую позицию – позицию частного сыщика, коим я, собственно, и являлся. В конце концов, мне, частному детективу, расследующему дело о побеге четверых девиц легкого поведения вместе с некоторой суммой наличности, предоставляется потрясающая возможность под видом левого, ни к чему не причастного шофера проследить преступные действия этих самых девок, связанных, возможно, с передачей наличности или еще с чем-нибудь иным, не менее преступным. Кроме того, уже сейчас в деле появился новый отросток – Крытый. Или цирк, прямо к которому мне приказали двигать. Кто там может их ждать? Уж не тот ли самый мужик, экс-любимый Наташеньки? А может, деловой партнер покойного господина Огородникова?

Н-да, возможности мне предоставлялись весьма интересные, да только вот как поручиться за сохранность собственной жизни в такой ситуации?

Тут я вспомнил, что в моем распоряжении имеется некоторая прикупленная накануне днем техника, а именно – диктофон с комплектом кассет. Но стоит дорогим девочкам увидеть содержимое моего бардачка, где находятся и «макаров», и купленный кинжал, и дорогая сердцу лицензия частного детектива, – о, господи, меня уже бросает в дрожь! – так вот, стоит им все это увидеть, мне явный «delete», то есть человеческим языком выражаясь, конец.

Мы въехали в центр, и я несколько сбросил скорость, придерживаясь тридцати в час.

– Подъезжай со стороны фонтана, – приказала Катечка, – остановишься у серой двери, она там одна такая… вон, видишь? – Там действительно была серая дверь, я даже знал, куда она ведет, – в буфет внутреннего пользования, где у моего друга Фимы Липовского прошла скромная, но вкусная свадьба: тетки из буфета сдавали помещение, а за дополнительную плату еще и готовили.

Кажется, там был проход в подвал, укрытый решеткой с подвесным замком, а также железная дверь, ведущая внутрь цирка, к гардеробу.

Подъехав, я послушно остановился, приняв третью линию поведения (вынюхивание, выслушивание) как единственно возможную в данных обстоятельствах.

– Сиди спокойно, не глуши, сейчас опять поедем, – обрадовала Катя, кивая своим подругам; одна из них выскочила из машины, обогнула ее, оглядываясь по сторонам, – худенькая девушка, в которой я с трудом узнал неулыбчивую Машу с фотографии, где она скромно лежала, обнаженная, на какой-то шкуре перед жарким камином, держа в руках мужской член, который крайне невежливо обрубался краем фотографии.

Меня это неожиданное воспоминание едва не рассмешило, – уж в очень странную переделку я попал! – но я сдержался, вспомнив, что рядом Катечка с пистолетом, и только закашлялся, скрывая подступивший смех.

Маша тем временем успела постучать в дверь несколько раз, похоже, выдерживая определенный ритм. Немного погодя она что-то сказала, кажется, «Это мы, голубки!» – и дверь приоткрылась, впуская ее. Я разглядел силуэт высокого мужчины, на мгновение показавшегося там. Затем дверь закрылась за Машей, и мы долго, минут пятнадцать, ждали. В течение этого времени вокруг сновали буквально народные толпы, и меня не оставляло ощущение, что все происходящее нереально – уж очень не вязались эти четверо отчаянных преступниц с нормальной ночной жизнью нашего города, где им, длинноногим, более всего подходила роль гулящих девок или просто развлекающихся подружек, а не женской банды под гордым названием «Голубки»…

Маша вышла из-за двери, когда Катюша уже явно начала волноваться и даже шикнула на зашептавших Марину и Иру, чтоб молчали. Усевшись в мою колымагу, в ответ на немой вопрос всех троих, она довольно кивнула.

Катечка удовлетворенно хмыкнула, окидывая всех троих горделивым взглядом: мол, что я вам говорила, затем повернулась ко мне и нейтральным тоном, почти без угрозы, сказала: – Все о'кей, дядя. – И неожиданно спросила: – Дать денег жене на подарок?

– К-гм! – ответил я, снова кашляя. – Я не женат.

– Ну тогда детям, – пожала плечами она.

– Нет у меня детей, – ответил я сипло.

– Ну а с кем ты там живешь-то?! – уже удивленно спросила чертова проститутка.

– Один! – ответил я, мечтая, чтобы она поскорее отвязалась, и уже выворачивая на Советскую.

– Вот и хорошо, сынок-голубок, – проворковала она, подстраиваясь под имидж немолодой женщины, которой хотела казаться. – Тогда мы прямо к тебе домой сейчас и дунем.

– Чего-о-о?!.

– А чего ты хотел? Думал, я и вправду хотела денег на подарок дать? Ах, бедолага ты наш… – и совсем другим тоном добавила: – Давай, рули, и не выпендривайся! Посидим у тебя, чайку попьем, а часа в четыре утра ты нас свозишь еще в одно место. Там и распрощаемся. Ты за это получишь двадцать баксов, чтоб не держал зла… Согласись, это нормально. А?!

– Нормально, – судорожно ответил я, дергаясь от железного дула, которым она ткнула меня в бок, и лихорадочно соображая, что делать?!!

Приятеля рядом не было, и совета могучего интеллекта ждать было неоткуда. Окна, конечно, сквозят… совсем как мои мозги сейчас! Ну какого хрена я такой честный?! Почему не сказал, что пятеро детей, дед-инвалид, тесть – прокурор, а теща – мадам публичного дома, и зовут ее Наталья Батьковна?!

– Ну так езжай побыстрее, – кивнула Катенька, для виду успокаиваясь. А я внезапно понял с пугающей ясностью, что от меня просто так не отвяжутся. Скорее всего все-таки убьют. Ну на кой им оставлять свидетеля, который может спокойно и подробно вспомнить их лица – как-никак чаек вместе пили?..

Выхода из создавшегося положения я не видел.

Мелькнула эгоистическая мысль – зайти вместо моей в соседскую квартиру Аслана Макарова, надеясь на его быструю реакцию, или на то, что сверзившиеся на мою голову девки предпочтут смотаться вместо того, чтобы грохать двоих, или предпринять еще что-нибудь, более безумное и вряд ли спасительное, но я подавил в себе эти жалкие попытки решить проблему.

Она висела надо мной как дамоклов меч.

А дворик напротив похоронного бюро «Вечность», куда меня, скорее всего, повезут прямо на рассвете, неуклонно приближался. И приближал я его, вместе со своей печальной участью, собственными руками, безнадежно покручивая баранку.

– Здесь? – спросила Катя, когда я приглушил мотор и выключил зажигание, въехав во двор и остановившись на привычном месте под собственными окнами.

– Здесь, – безнадежно сказал я.

– Как идти?

– Вон дверь. По коридору до другой двери. Там больше никого нет.

– А это кто?

– На лавочке? Старушки.

– Я и сама вижу, что старушки. Чего они на нас глядят?

– А куда ж им глядеть? – искренне удивился я. – Они каждый вечерок садятся и отдыхают… от дневного отдыха.

– Ладно, пошли. Обнимешь меня, как будто я тебе любимая жена, и поведешь прямо в спальню, с гордым видом, – приказала она без тени улыбки. – И помни, что твердая железка у тебя в боку – это пистолет. И что он стреляет. Мы-то, может, и не убежим, а вот тебе уже все по фигу будет.

– Да я понял, – ответил я уже устало, – давайте быстрее пойдем.

Так вот сыщик Мареев привел к себе домой компанию матерых проституток и преступниц, за душой которых, наверное, числилось пятеро зарезанных мужиков.

– Проходите, – сказал я с некоторой усмешкой (терять было совершенно нечего), – будьте, как дома.

– Ага, – беспечно отозвалась Катечка, несколько (но не окончательно!) расслабившись сразу же, как только шедшая последней Ира закрыла за собою дверь, и став оттого раза в три красивее. – Свет не включай! Девочки, окна!

Девочки быстренько закрыли окна моими грязными занавесками, просматривая через щели двор подозрительными взглядами, а затем деловито осмотрели квартиру, предпочитая ничего не касаться.

– Где кухня? – спросила Катя, а им велела: – Не разуваться. Подотрет.

Мысленно счастливый оттого, что свет все же не включили и Марина до сих пор меня не узнала, я провел гостей на кухню и поставил чайник, раз уж ничего больше делать не оставалось.

– Ну что, Мариночка, – решила Катя, располагаясь на моем зеленом диванчике, напротив кухонной плиты. – Сходи в комок, купи что-нибудь к чаю. Деньги еще есть?

– Есть, – ответила Марина и послушно поднялась, чтобы идти.

– Я открою. – Попытался было встать, но получил тычок под ребра.

– Сиди! – приказала Катя. – Сама разберется.

Они сидели и негромко переговаривались между собой, обсуждая погоду и хватит ли мне двадцати баксов на возмещение расходов – как-никак бензин, чай, сахар, вода, газ…

Я сидел и думал, что предпринять, пытаясь одновременно слушать их шутливые издевательства и запоминать их полуразговоры, в надежде, что кто-нибудь скажет что-нибудь… Ничего полезного.

Вернулась Марина, принесла какие-то крекеры, несколько шоколадок, сыр, хлеб и курицу гриль. Поспел чай, я заварил.

– Ну ладно, – удовлетворенно сказала Катя, – теперь можно и свет включить. Эй, хозяин, есть у тебя маленькая лампочка?

Лампочка, прикручивающаяся к столу и прикрепляющаяся к любой поверхности с помощью вакуумного насоса, с четырьмя режимами освещения и несколькими видами ламп у меня была, но, слава богу, в потайной комнате, рядом с Приятелем, равно, кстати, как и вся остальная ценная техника в доме.

Светились, конечно, причем весьма, телевизор, видак, пылесос и утюг, стоимость которых явно выбивала меня из имиджа престарелого водителя задрипанной машинешки, да и коллекция джинсовой одежды, надо сказать, не способствовала заблуждениям на этот счет… В общем, включать свет мне не хотелось.

– У меня свечки есть, – радостно ответил я.

– На хрен свечки, – удивилась Катя. – У нас что, романтическое путешествие?