Текст книги "Постижение России. Взгляд социолога"

В методологическом отношении положение о том, что преобладающая разновидность деятельности определяет тип общества, следует считать крайне перспективным в теоретических исследованиях общества. Если деятельностное взаимодействие есть основа общества, то свойства преобладающей деятельности определят важнейшие свойства общества.

Однако набор конкретных разновидностей деятельности, предложенный Данилевским не совсем удачен для построения теоретических моделей общества, поскольку конкретные разновидности, выбираемые в качестве исходных элементов теории, должны, по возможности, удовлетворять трем условиям.

Во-первых, эти разновидности должны быть как можно проще, элементарнее, в теоретическом отношении. Во-вторых, они должны быть наиболее важными для существования общества в целом. В-третьих, эти разновидности должны быть самым тесным образом связаны с существованием человека, фактически быть проявлениями его жизнедеятельности, выполняя важнейшие функции в его существовании.

Что касается простоты, то почти очевидно, что разновидности деятельности, предложенные Данилевским (религиозная, культурная и т.д.), слишком сложны и неоднородны, чтобы их было можно класть в основу построения теоретических моделей общества. Зачастую трудно отличить религиозную деятельность от культурной, экономическую деятельность от политической и т.д. Религиозные войны – это проявления религиозной деятельности или политической? Говорят также, что политика есть концентрированное выражение экономики, война есть продолжение политики другими средствами и пр.

Сложно также соотнести с упомянутыми разновидностями конкретную профессиональную деятельность. Является ли древнерусская иконопись религиозной, культурной или экономической деятельностью? Очевидно, что в ней есть черты и первой, и второй, и даже третьей.

Наконец, существуют правила, регулирующие одновременно религиозную, экономическую и политическую деятельность людей. Их содержание не позволяет понять, идет ли речь об экономической, политической или религиозной деятельности, поскольку эти правила установлены пророками от имени высшей силы и включены в священные тексы. Деятельность людей в соответствии с ними ведет к крайне важным в социальном отношении следствиям.

В свое время М. Вебер заметил, что богатство распределено крайне неравномерно между представителями разных религий. По его сведениям, в Бадене в 1895 году «на 1000 евангелических христиан приходилось подлежащего обложению капитала в 954 060 марок капитала, на 1000 католиков 589 000 марок. Евреи с их 4 000 000 марок обложения на тысячу человек идут далеко впереди» [Вебер М. 1928, с.43]. Нетрудно подсчитать, что каждый иудей был примерно в четыре раза богаче протестанта и в шесть-семь раз богаче католика.

Вебер, занимаясь исследованием этических основ католицизма и протестантизма, показал, что капитализм как социальное явление имеет духовные корни в протестантской этике. Накопление богатства иудеями также можно объяснить религиозной этикой иудаизма. В «Ветхом завете» сказано: «Не отдавай в рост брату твоему (т.е. иудею – П.С.) ни серебра, ни хлеба, ни чего-либо другого, что можно отдавать в рост. Иноземцу отдавай в рост, а брату твоему не отдавай в рост, чтобы Господь, Бог твой благословил тебя во всем, что делается руками твоими, на земле, в которую ты идешь, чтобы овладеть ею» [Второзаконие. 23.19–20].

Казалось бы, отдавать что-то в рост является экономическим правилом. Но является ли деятельность в соответствии с ним сугубо экономической? Думается, нет, ибо в ней одновременно преследуются и политические цели (овладеть землею, в которую ты идешь), что предписано «священным писанием», а значит, эта деятельность имеет религиозную струю.

В целом, разновидности деятельности, которые предложил Данилевский, излишне сложны, чтобы их можно было класть в основу теоретических моделей общества. Нужны более простые разновидности. Например, деятельность творческая (получение принципиально нового результата, продукта) и деятельность рутинная (тиражирование по имеющемуся образцу продукта и пр.), деятельность присваивающая (присвоение готовых продуктов природы или произведенных другими людьми) и деятельность производящая (изготовление продуктов) и т.д.

Но признаки, которыми отличаются эти относительно простые разновидности деятельности, не связаны непосредственно с жизнедеятельностью человека. Так, деятельности творческая и рутинная отличаются по признаку произведенного продукта («новый» и «скопированный»). В деятельности производящей и деятельности присваивающей отражена специфика отношений, возникающих между человеком и природой или между людьми. В одном случае человек сам что-то изготавливает, в другом присваивает что-то готовое. В таких разновидностях сам деятель и его жизнедеятельность «не видны», они лишь «подразумеваются».

Абстрактно простые разновидности деятельности, связанные с существованием человека, выявляются при рассмотрении простейшей ситуации, когда в наличии имеются: 1) деятель, 2) нечто «другое» (человек, общество, природа, Бог и т.д.) и 3) сам процесс деятельности. С учетом того, что деятельность всегда совершается для (ради) кого-то или для (ради) чего-то, простой перебор вариантов позволяет выявить три разновидности деятельности, выполняющие в жизнедеятельности деятеля важнейшие функции.

Во-первых, деятельность может совершаться деятелем для себя (назовем ее «эгодеятельность»), с ее помощью деятель обеспечивает свое существование, присваивая из окружающего мира все необходимое.

Во-вторых, деятель может совершать деятельность в пользу «другого». Это служебная деятельность, способная придать смысл существованию деятеля. Перед большинством людей встает вопрос, даже если они его не сознают: «Если я один и для себя, то зачем я»? В служебной деятельности деятель расходует накопленный запас жизненных сил.

В-третьих, он может совершать деятельности ради самой деятельности. Эту разновидность удобно назвать «игра». Она привносит в существование субъекта радость, веселье [Бороноев и др. 1996 с.86–87]. Игра возможна в минуты самодостаточности субъекта, когда он, освободившись от потребления мира или служения ему, свободно расходует свои жизненные силы в особом, сотворенном для себя, мире. В игре деятель отчасти подобен Богу, свободно играющему в собственном мире (в индийской мифологии существует образ вечно юного Вишну, играющего мирами).

Очевидно, что выявленные разновидности деятельности самым тесным образом связаны с жизнедеятельностью субъекта, деятеля, выполняя важнейшие функции: обеспечивая существование, придавая смысл существованию и привнося в существование веселье, радость, что делает полноценной жизнедеятельность деятеля. В случае же невыполнения одной из функций его жизнедеятельность оказывается явно ущербной.

Общество существует на сочетании эго– и служебной деятельности. Они объективно необходимы для его существования, причем преобладание одной из разновидностей определяет тип общества. Игра же субъективно необходима для деятеля и призвана, помимо придания ему радости существования, израсходовать излишек его энергии.

Ясно, что названные разновидности являются абстракциями, они выступают в качестве неких «струй» в общем потоке любой конкретной деятельности. Тем не менее, какая-то из этих «струй» может занимать господствующее положение, благодаря чему данная конкретная деятельность оказывается эмпирическим выражением соответствующей абстракции.

Рассматриваемые разновидности обладают важными и во многом противоположными признаками и свойствами (Табл. 4).

В первом столбце таблице даны краткие описания отдельных признаков и свойств разновидностей деятельности, а в последующих столбцах наличие или выраженность этих признаков и свойств.

Таблица 4

Признаки и свойства основных разновидностей деятельности

В первой содержательной строке таблицы названы функции разновидностей деятельности в жизнедеятельности деятеля. О них ранее сказано достаточно. Отдельное замечание касается лишь игры, на которую часто налагают дополнительные функции, связанные с биологическими (выход избыточной энергии, компенсация агрессивных побуждений) и с социальными потребностями (обучение, воспитание, социализация). Но важнее то, что «игра … поддерживается сознанием радостного отдыха за рамками требований «обыденной жизни» [Хейзинга, 1992, с. 229], а «подлинная игра …содержит цель в самой себе» [Хейзинга, 1992, с. 238].

Во второй содержательной строке таблицы дано соотношение разновидностей деятельности и инстинкта самосохранения. Очевидно, что эгодеятельность находится с ним в согласии, ибо этот инстинкт также направлен на обеспечение существование. Понятно также, что служебная деятельность часто находится с ним в противоречии. Служение имеет своей целью существование некоего «другого» и требует от деятеля самоумаления, вплоть до самопожертвования. Что касается игры, то ее отношение к инстинкту самосохранения является неопределенным, ибо игра иногда принимает форму состязания, проигрыш в котором влечет смерть [Хейзинга, 1992, с. 87–92 и др.].

В следующей строке рассматривается рациональность той или иной разновидности с точки зрения деятеля. При этом возникает любопытный парадокс: эгодеятельность, лишь обеспечивающая существование деятеля, оказывается для него всегда субъективно рациональной, а служебная деятельность, придающая существованию смысл, часто субъективно иррациональна для конкретного исполнителя.

Парадокс объясним, если учесть, что рациональность или иррациональность деятельности для деятеля зависит от степени его самостоятельности в принятии решений.

В эгодеятельности деятель сам принимает решение, поэтому цель и дальнейшие действия для него рациональны, хотя со стороны они могут казаться полной глупостью (поведение персонажа в романе Фаулза «Коллекционер», который пытается завоевать любовь девушки, заточив ее в подземелье, но забыв, что «любовь свободна»).

Напротив, в служебной деятельности рядовой исполнитель, не сам принимавший решение о тех или иных действиях, часто склонен рассматривать их как бессмысленную трату сил из-за «дурацких указаний начальства». Поэтому в армейской среде вырабатываются правила поведения, направленные на уклонение от «лишних» усилий («солдат спит – служба идет», «не спеши выполнять приказ, поскольку вскоре может последовать другой приказ, отменяющий предыдущий» и т.д.).

В игре вопрос о ее рациональности не стоит, поскольку цель игры в самой игре. Ее возможная дополнительная цель (приз) служит средством повысить напряженность игры, ее воодушевленность, азарт, но не задает смысл игры.

Последующие строки, в которых речь идет о наличии внешнего контроля, норм, системы наград и наказаний и торжественной клятвы, обусловлены предыдущими признаками – отношением к инстинкту самосохранения и субъективной рациональностью деятельности. Особенно сильно эта обусловленность проявляется в эгодеятельности и служебной деятельности.

Ясно, когда деятель действует в собственных интересах и сам себе ставит цели, его не нужно контролировать извне и жестко предписывать ему правила достижения собственных целей. Нужны лишь общие рамки, не позволяющие деятелю причинять ущерб другим. Кроме того, в эгодеятельности не нужны награды и наказания, поскольку таковыми в ней являются достижение или недостижение результата. Деятелю также не нужно клясться перед другими, что он постарается достичь поставленной для себя цели.

Что касается служебной деятельности, то, поскольку она часто противоречит инстинкту самосохранения, а деятелю представляется иррациональной, необходимы дополнительные меры, побуждающие его выполнять свои обязанности надлежащим образом.

Во-первых, нужны четкие правила, соблюдение которых должно привести к цели служебной деятельности, а их наличие позволит оценить качество ее выполнения.

Во-вторых, нужен внешний контроль, чтобы правила служебной деятельности строго соблюдались, иначе чрезмерно распространятся нормы, нарушающие ее надлежащее исполнение (например, коррупция).

В-третьих, наличие системы наград и наказаний «учитывает» инстинкт самосохранения и субъективную иррациональность служебной деятельности (страх наказания «приглушает» инстинкт, а награда придает ей субъективную рациональность).

Наконец, торжественная клятва отчасти гарантирует, что деятель, получивший дополнительны полномочия, связанные с обязанностями служебной деятельности, будет использовать их лишь для блага того, кому деятель обязан служить. Поэтому исполнение служебной деятельности часто начинается с клятвы, в которой деятель клянется выполнять свой долг честно и добросовестно, невзирая на возможные неудобства или опасности для себя лично. Нарушение присяги пагубно сказывается на процессе деятельности, а если деятель занимает высокое положение, то и на обществе в целом. В частности, катастрофическое развитие событий в недавней российской истории в немалой степени вызвано клятвопреступлениями Горбачева и Ельцина. Первый нарушил присягу, не защитив Конституцию СССР, быть гарантом которой он клялся. Второй – совершил государственный переворот, грубейшим образом нарушив Конституцию РСФСР и расстреляв законно избранный Верховный Совет.

Что касается игры, то поскольку нет четкого и определенного ее соотношения с инстинктом самосохранения и признаком рациональности, нет и жесткой необходимости во внешнем контроле, торжественной клятве, системе наград и наказаний, хотя иногда они возможны и востребованы. Однако абсолютно необходимы строгие и точные правила игры, поскольку их нарушение разрушает игру, превращая ее в разновидность мошенничества. В случае выявления мошенничества деятель наказывается игровым сообществом.

Наличие норм сближает служебную деятельность и игру, что позволяет зачастую превращать первую во вторую, главным условием чего оказывается забвение цели, а, значит, и смысла служебной деятельности. Таков был путь превращения языческих культовых ритуалов в современные народные праздники, связанные с ритуалами, переодеваниями и пр., а также в некоторые детские игры [Рыбаков. 1997, с.710]. В настоящее время таким же путем служебная деятельность иногда переходит в «бюрократические игры»: реальный смысл ее выхолащивается, а чиновник превращается в аппарат написания и передачи никому не нужных справок, отчетов, и пр.

Следующие далее признаки – скорость развития и стоимость результата – связаны с наличием (отсутствием) строгих норм и органов контроля в обеих разновидностях деятельности.

Эгодеятельность способна быстро развиваться, поскольку деятель свободно выбирает методы и средства достижения цели. Достигнутый же на ее основе результат относительно дешев, ибо в стоимость его входят только затраты самого деятеля.

Служебная деятельность консервативна и развивается крайне медленно, поскольку она выполняется на основе образцов (правил) деятельности, закрепленных в документе (инструкции) или в обычае. Изменить эти образцы крайне сложно. Ведь сначала кто-то должен понять, что образцы устарели и не соответствуют изменившейся реальности. Затем кто-то должен взять на себя инициативу по отмене устаревших и разработке новых образцов (правил), а инициатива, как известно, наказуема. Наконец, нужно научить работать по новым образцам всю основную массу исполнителей, что также требует времени.

Кроме того, служебная деятельность для своего точного и чистого исполнения требует наличия контрольных органов, что приводит к дополнительным расходам и обусловливает «дороговизну» результата служебной деятельности.

К игре понятие «развитие» практически неприменимо. Правила игры устанавливаются свободно либо самим игроком, либо игровым сообществом, но в течение игры соблюдаются жестко. Они могут быть изменены в дальнейшем, но тогда меняется и сама игра (хотя она может носить прежнее название). Игра в чистом виде не предполагает также стоимостной оценки. Она – проявление избыточной энергии участников. Так называемые «профессиональные игры» играми уже не являются. Для участников они могут являться эгодеятельностью или служебной деятельностью, а результат – приз или награда – платой за демонстрацию своих физических или умственных способностей и мастерства.

Признание названных разновидностей деятельности основными и элементарными вновь приводит к проблеме о соотношении абстрактно выделенных разновидностей деятельности с конкретными разновидностями, возникшей при рассмотрении концепции Н.Я. Данилевского. Как определить, является ли данная профессиональная деятельность эгодеятельностью, служебной деятельностью или игрой?

Ответ на этот вопрос зависит от соотношения точек зрения на нее самого деятеля и общества.

Во-первых, деятель сам способен счесть данную деятельность эгодеятельностью, службой или игрой, определив для себя ее смысл, если ничто ему не мешает. Деятельность такова, каковой ее считает деятель. Том Сойер сумел превратить побелку забора из служебной (по отношению к нему) деятельности в игру для других, а, в конечном счете, в эгодеятельность для себя.

Во-вторых, общество традиционно рассматривает в качестве служебной деятельности такие профессиональные разновидности, как воинская, административная, политическая и др., что подтверждается наличием системы наград и наказаний, торжественной клятвы, инструкций.

Формально точка зрения общества сильнее точки зрения деятеля. В реальности же ситуация может быть обратной. Деятель нередко способен превратить конкретную служебную деятельность в эгодеятельность (коррупция и пр.), избежав контроля и используя служебные полномочия в личных целях. У общества остается механизм санкций для приведения служебной деятельности в «нормальное» состояние, но он срабатывает не всегда.

В-третьих, возможен благоприятный случай, когда точки зрения деятеля и общества на отдельные разновидности совпадают. Так, обе стороны склонны считать эгодеятельностью хозяйственную деятельность или торговлю, которые обеспечивают существование деятеля и общества в целом. В служебной деятельности подобное совпадение возможно в случае «призвания», когда деятель полностью отдается служебному долгу. Нередко совпадают точки зрения общества и деятеля относительно игры.

Особый случай представляет соотношение точек зрения на конкретную деятельность у сравнительно равных по правовой силе участников. Например, работа по найму может рассматриваться нанятым работником как работа на себя (способ обеспечить себя и семью средствами существования), тогда как наниматель склонен считать ее служебной деятельностью. В этом случае, «доли» этих разновидностей в конкретной деятельности определяются договором, а в случае спора между сторонами эти «доли» определяет суд, выясняя взаимные обязательства сторон.

Итак, в дальнейшем основными разновидностями деятельности, пригодными для построения теоретических моделей общественных процессов, будут считаться эгодеятельность, служебная деятельность и игра, поскольку они относительно просты и непосредственно связаны с существованием деятеля, обеспечивая это существование, придавая ему смысл и привнося в него радость. Эгодеятельность и служебная деятельность являются объективно необходимыми разновидностями: на их сочетании существует любое общество, а игра – субъективно необходимой.

Среди других свойств, которыми различаются объективно необходимые разновидности, особенно важна способность к развитию, от которой во многом зависит скорость развития общества.

Конкретную разновидность деятельности можно соотнести с абстрактно выделенной в зависимости от 1)точки зрения общества, 2) точки зрения деятеля, 3) соглашения между участниками взаимодействия.

В разделе, посвященном специфике человеческой деятельности, были введены представления о регуляторах деятельности – ограничителях, оформителях и стимула. Что касается ограничителей деятельности, то сейчас сложно дать хотя бы приблизительную их типологию, указать их важнейшие свойства, включить в конкретную теоретическую модель общества или его отдельных явлений и процессов. В перспективе есть возможность связать их с уровнями материи, хотя сейчас неясно, как это сделать. Но бесспорно, что имеются ограничители человеческой деятельности.

Более содержательно разработаны представления о других регуляторах деятельности: оформителях и стимулах. С точки зрения социологии интерес представляют потребности и ценности как стимулы деятельности, а нормы как ее оформители. Понятия, их отражающие, являются основными понятиями социологии в рамках предложенной теоретической конструкции. Ведь если в основе общества лежит деятельностное взаимодействие, то понятия о регуляторах деятельности оказываются основными понятиями социологии. Целью настоящего раздела является краткое освещение представлений в современной науке и изложение авторской позиции относительно индивидуальных и общественных потребностях. Ценности и нормы будут рассмотрены позже.

Потребность: стимул деятельности и одно из основных понятий социологии.

Общее представление о потребностях подробнее изложено ранее [Смирнов. 2010. № 4. С.165–183]. Ниже будут высказаны лишь отдельные положения авторской позиции и критические замечания относительно трактовки потребностей в обществоведческой литературе.

Слово «потребность» означает нужду или надобность в чемлибо «потребу» [Даль. 2003, с.515–516] и в обычном языке не нуждается в особом пояснении. В научных работах понятие «потребность» также понимается как «нужда или недостаток в чем-либо необходимом для поддержания жизнедеятельности организма, личности, социальной группы, общества в целом; внутренний побудитель активности» [Ядов. 1983, с.518]. В этой трактовке потребность понимается как побудитель активности, что равнозначно ее пониманию как стимула деятельности.

Ключевая роль понятия «потребность» в теоретической социологии подкрепляется тем, что известные обществоведы также связывают с потребностями возникновение и существование общества [Платон. Т.3. Ч.1., 1971, с.145; Маркс, Энгельс. Т. 3. с.12 и др.; Т. 23. с.98–99 и др.],

Потребности общества объективны, как объективны потребности любых субъектов, независимо от уровня их развития, поскольку наличие потребностей обусловлено несамодостаточностью субъектов [Смирнов, 2010. № 2, с.70–71 и др.]. Поэтому не вполне корректна точка зрения, согласно которой биологические потребности (в том числе, и у человека) обусловлены обменом веществ [Ядов. 1983, с.518]. Напротив, обмен веществ между субъектом и средой и внутри субъекта вызван наличием потребностей у последнего.

С оговорками можно принять точку зрения, что потребности социальных субъектов (личности, социальных групп) и общества в целом зависят от уровня развития данного общества, а также особых социальных условий их деятельности. Источником развития этих потребностей является взаимосвязь между производством и потреблением материальных и духовных благ, причем удовлетворение относительно элементарных (витальных) потребностей ведет к зарождению новых [Ядов. 1983, с.518–519]. Порождение новых потребностей, являясь, «первым историческим актом», отличает человека как субъекта своего исторического процесса, преобразующего природную и социальную среду, от животного, приспосабливающегося к среде. При этом, «…размер так называемых необходимых потребностей, равно как и способы их удовлетворения, сами представляют собой продукт истории и зависят в большой мере от культурного уровня страны» [Ядов. 1983, с.518].

В психологии рассматривают потребность как особое психическое состояние индивида, ощущаемое или осознаваемое им «напряжение», «неудовлетворенность», «дискомфорт», т.е. отражение в психике человека несоответствия между внутренними и внешними условиями деятельности. Поэтому потребности и являются побудителями активности, цель которой устранение такого несоответствия [Ядов.1983, с.518].

Это не совсем верно. Потребности – объективная нехватка чего-то у любых субъектов. У живых существ она может отражаться в психике, становясь знанием о ней в форме ощущения, чувства и осознанного знания. Возникают потребности не в результате «несоответствия между внутренними и внешними условиями деятельности», а по причине несоответствия между внутренними и внешними условиями существования. Потомуто механизм замещения потребностей не может относиться к витальным потребностям, неудовлетворение которых ведет к смерти организма.

Сложной является проблема классификации (типологии) потребностей. Она известна еще со времени Аристотеля. Ей уделяли внимание В. Гегель и Ф. Достоевский, К. Маркс и А. Маршалл и т.д. Сложность проблемы связана с многообразием признаков, которые могут быть положены в основу классификации [Ядов.1983, с.518–519], причем нельзя сказать, что предлагаемые типологии вполне безупречны. Критике можно подвергнуть любые из них, в том числе, касающиеся двух типов потребностей – индивидуальных и общественных.

Для критического рассмотрения проблемы индивидуальных потребностей выбрана концепция А. Маслоу как одна из самых популярных. Концепция неоднократно излагалась, ниже будут подвергнуты критике лишь ее самые общие принципы.

Маслоу рассматривал человека как «желающее существо», который редко достигает состояния полного, завершенного удовлетворения. Полное отсутствие желаний и потребностей, когда (и если) оно существует недолговечно. Если одна потребность удовлетворена, другая всплывает на поверхность и направляет внимание и усилия человека. Когда человек удовлетворяет и ее, еще одна требует удовлетворения [Хъелл, Зиглер. 1997, с.487].

Маслоу предположил, что все потребности врожденные и организованы в иерархическую систему приоритета или доминирования в виде пирамиды. В основе пирамиды лежат физиологические потребности, далее идут потребности безопасности и защиты и т.д. Завершается пирамида потребностями самореализации или потребностями личного совершенствования.

Построение пирамиды базируется на допущении, что доминирующие потребности, расположенные внизу, должны быть более или менее удовлетворены до того, как человек сможет осознать наличие и быть мотивированным потребностями, расположенными вверху. Последовательное расположение основных нужд в иерархии является главным принципом, лежащим в основе организации мотивации человека. Маслоу исходил из того, что иерархия потребностей распространяется на всех людей и что чем выше человек может подняться в этой иерархии, тем большую индивидуальность, человеческие качества и психическое здоровье он продемонстрирует.

Маслоу допускал, что могут быть исключения из этой иерархии мотивов. Отдельные творческие люди могут развивать и выражать свой талант, несмотря на серьезные трудности и социальные проблемы, а у некоторых людей ценности и идеалы настолько сильны, что они готовы скорее переносить голод и жажду или даже умереть, чем отказаться от них. Кроме того, отдельные люди могут создавать собственную иерархию потребностей благодаря особенностям своей биографии. Но в целом, потребности, расположенные ниже в иерархии, сильнее и приоритетнее.

Ключевым моментом в концепции Маслоу является то, что потребности не удовлетворяются по принципу «все или ничего». Потребности частично совпадают, и человек одновременно может быть мотивирован на двух и более уровнях потребностей. Кроме того, потребности, появляющиеся в иерархии, возникают постепенно. Люди не просто удовлетворяют одну потребность за другой, но одновременно частично удовлетворяют и частично не удовлетворяют их. При этом неважно, насколько высоко продвинулся человек в иерархии потребностей: если потребности более низкого уровня перестанут удовлетворяться, человек вернется на данный уровень и останется там, пока эти потребности не будут в достаточной степени удовлетворены [Хьелл, Зиглер. 1997, с.487–489].

Завершают пирамиду Маслоу потребности самоактуализации, которые выступают на передний план, если предыдущие потребности достаточно удовлетворены. Масло понимает самоактулизацию как желание человека стать тем, кем он может стать. Человек, достигший этого высшего уровня, добивается полного использования своих талантов, способностей и потенциала личности. Если бы большое число людей достигло самоактуализации, могли бы измениться потребности человечества в целом [Хьелл, Зиглер. 1997, с.489–496].

Некоторые психологи считают, что концепция Маслоу волнующа и нова, потому что она заставляет человека обращать взор на то, чем он может быть, и, следовательно, придает его жизни интерес и цель [Хьелл, Зиглер. 1997, с.494–495].

Со столь высокой оценкой этой концепции трудно согласиться полностью. В ней отражены, конечно, в достаточно осмысленном виде некоторые существенные аспекты человеческого поведения, связанные с потребностями. Можно счесть приемлемой на уровне здравого смысла и саму типологию потребностей, хотя таких типологий можно насчитать не менее десятка. Однако в названной концепции есть множество моментов, вызывающих несогласие или недоумение, что во многом обусловлено теоретической скудостью и неясностью исходных представлений Маслоу.

Во-первых, представляется теоретически необоснованным основополагающий принцип его типологии, а именно, принцип «возвышения потребностей». Речь не о том, что сам по себе принцип неверен: возвышение потребностей возможно и иногда происходит. Проблема заключается в том, что этот принцип просто-напросто постулируется, но, опираясь на базовые представления Маслоу о природе человека, невозможно понять механизм (или способ) его воплощения.

Его трактовка человека как «существа желающего», которое редко достигает состояния полного, завершенного удовлетворения, не выдерживает критики в силу чрезмерной односторонности.

Во-первых, она является шагом назад даже по сравнению с платоновским пониманием природы человека. Платон, напомним, выделял в душе человека три начала – вожделеющее, яростное и разумное, полагая, что разумное начало должно быть верховным, а яростное и вожделеющее должны ему подчиняться. Если некоторые моменты концепции Маслоу свидетельствуют о признании разумного начала (он считал, что человек по природе разумен и способен руководствоваться разумом в своем поведении), то яростное он совсем выпускает из виду (видимо, вслед за Фрейдом, допустившим эту ошибку). А ведь именно яростное начало позволяет, по Платону, переносить стужу и голод, подвергать себя опасности и бороться с врагом. Наличие подобного начала (его можно было бы отчасти охарактеризовать словами воля и гордость) позволяет понять, почему человек способен стремиться к чему-то иному, кроме удовлетворения потребностей, например, к победе над врагом. При его отсутствии едва ли возможен переход к удовлетворению потребностей более высокого уровня, часто требующий дополнительной затраты душевных сил.