Текст книги "Об альбоме г-жи Шимановской"

Петр Вяземский
Отрывок из биографии Каннинга

Европейская известность, приобретенная г-жею Шимановской в артистическом путешествии, совершенном ею, лестно засвидетельствованная многими отзывами журналов Немецких, Французских и Английских, не должна вам быть чужда как потому, что г-жа Шимановская из Варшавы, так и по титулу первой пианистки Их Императорских Величеств, дарованному ей указом покойного Государя, последовавшим в Вене, 1822 года. Россиею началось её музыкальное путешествие, предпринятое в то время, когда неблагоприятные обстоятельства заставили ее обратить на пользу свою и на воспитание малолетних детей своих талант, который дотоле служил ей одним изящным удовольствием. В Москве и Петербурге умели оценить сие похвальное пожертвование и вместе с тем признать, что внимание к нему есть не только одобрение прекрасного поступка, но и поощрение прекрасному таланту. Желая из любви в искусству окончательно образовать свое дарование, и вместе с тем оправдать милость Двора нашего, она, в четырехлетнем путешествии своем по Германии, Франции, Англии и Италии, не только пожинала успехи, но и старалась постоянным изучением и знакомством с первейшими современными нам музыкальными артистами и композиторами приобресть сведения, вкус и те вспомогательные пособия искусства, которыми природное дарование усовершенствуется в школе упражнения и опыта. Ныне, возвратившись в Россию, намеревается она пробыть несколько времени в Москве, чтобы явить перед любителями и знатоками музыки плоды своих трудов и занятий; в январе собирается она быть в Киеве и немедленно потом ехать в Петербург, где и думает основать свое пребывание. Из музыкального странствования своего возвратилась она не с одними звуками: пребыванием в чужих краях обогатила она память свою свидетельствами, не столько переходчивыми, о внимании в ней многих из почетнейших и замечательных современников наших. Альбом её, хранилище собственноручных приписаний первых поэтов и литераторов нашего времени, есть точно драгоценность в своем роде. Счастливое начало было положено ему в России именами Карамзина, Дмитриева, Жуковского, Крылова и некоторых других писателей Русских. Далее довольно назвать представителя Германской поэзии, Гёте, который, удостоив г-жу Шимановсвую нежным и добродушным участием, выразил его в прекрасных стихах. В Париже знакомство её с Александром Гумбольдтом, Шатобрианом, Казимиром Делавинем, Бенжамен-Констаном, Этьенем, Арно, Жуи, Казимиром-Бонжуром и другими литераторами, которых имена издавна натвержены нам, не стоустною, а разве тысячеустною Французскою молвою, обогатило хранилище её любопытными и замечательными воспоминаниями. Томас Мур и Кемпбель были в нем представителями от лица Английской музы. Стихи, вписанные Муром, тем замечательнее, что они сочинены были для него Байроном и еще никогда, кажется, напечатаны не были. Из Польских поэтов встречаем тут имена Немцевича, Оссипского, Козмьяна. Между прочими любопытностями альбома сего, находим в нем весьма замысловатую безделку графа Ростопчина, писанную на Французском языке. Он съехался на водах с г-жею Шимановскою и сестрою её и, услышав от сей последней шуточное опасение, что, вопреки летам своим и здоровью, она приближается в смерти, написал от лица её духовное завещание, которое светится искрами Французского остроумия и любезности. Один из Парижских литераторов, увидя шутку эту в альбоме г-жи Шимановской, написал в каком-то из листков периодических об удивлении своем, что тот-же граф Ростопчин, который в 1812 году не терпел ничего Французского, мог с такою свободою и успехом играть веселою шуткою, орудием Французской любезности. Завещание сие подало повод и Гёте написать к г-же Казимире Воловской, сестре г-жи Шимановской, стихи, которые ныне напечатаны в последнем издании его сочинений, также как и стихи г-же Шимановской, упомянутые выше. При альбоме г-жи Шимановской есть еще богатое собрание собственноручных памятников почти всех известных композиторов и артистов музыкальных от Баха, Генделя, Моцарта до Пера, Керубини, Вебера, Росини и Цинтарелли. Письма от многих великих артистов на поприще разных искусств: от славной Английской актрисы мисс Сиддонс, Дюшенуа, Пасты, от Роде, Бальо, Велути, Каталани, Клементи, Бетховена. Исторические имена Георга Канинга и многих лиц, занимавших или занимающих почетные места на политической сцене Англии, довершают достоинство сей живой энциклопедии дарований мертвых и живых известностей. Собственноручные свидетельства людей замечательных имеют в себе удивительное притяжение для любопытствующего внимания вашего, даже более самих портретов, которые могут быть неверны. В портретах есть между нами и лицами, в них изображенными, третье лицо, посредник часто своевольный: здесь действие непосредственнее и безошибочнее. Глядя на рукописный памятник, мы как будто присутствуем при работе мысли, при движении руки, ее начертавшей: тут выражение ума, так сказать, умственный звук, действие человека, осуществлевнее и установленнее. Вот от чего в наш испытательный век fac-simile в таком употреблении и от чего альбом г-жи Шимановской, и ныне уже совровищница драгоценная, со временем будет еще драгоценнее.

Г-жа Шимановская позволила нам списать несколько воспоминаний из её альбома. На листочке, приложенном к сей книжке Телеграфа, читатели найдут снимки (fac-simile) одного куплета стихов Байрона, вписанных в альбом, как мы выше упомянули, Томасом Муром, и подписи его; снимок подписи барона А. Гумбольдта и подписи Казимира Делавиня. Выписываем здесь вполне стихи Гёте, Байрона, строки, начертанные в альбоме Шатобрианом, Гумбольдтом, завещание и эпитафию, писанные графом Ростопчиным, стихи Делавиня, Карамзина, Давыдова, Дмитриева и Гнедича.

(Lines addreased to me by Lord Byron).

 
My boat is on the shore,
And my bark ia on tbe sea,
But before i go, Tom Moore,
Here's а double bealth to thee.
Here's а eigh to thoae wbo love me,
And а smile to tbose who bite,
And whatever sky's above me,
Here's а beart for every fate.
Tho' the ocean roar around me,
Yet ie still sball bear me on:
Tho'а desert sbould surround me,
It bath springe that may be won.
Wer't the last drop in the well,
As I gasp'd upon tbe brink,
Ere ray fainting spirit fell,
Tis to thee that i would drink.
In that water as this wine,
The libation I would pour,
'T would be peace to thine and mine,
And а bealth to thee, Tom Moore.
 

Written at the request of Madame Szymanowska by Thomas Moore.

июня 2, 1826.

* * *

(Стихи написанные мне лордом Байроном).

Моя лодка ждет меня у берега, мой корабль готов, но не уезжая еще, Том Мур, пью двойное здоровье твое!

Вздох тем, кто любит меня; улыбка тем, кто меня ненавидит, и под какими бы небесами я ни находился, вот сердце на все перемены судьбы со мною.

Пусть шумит вокруг меня океан; он всегда будет лелеять меня на волнах своих; пусть окружают меня пустыни: я всегда найду в них ключ воды.

И если в нем оставаться будет еще капля, простертый на берегах источника перед последним дыханием, за твое здоровье я пью ее.

И той водою, как сим вином, я сотворю возлияние за твоих и за моих, и за твое здоровье, Том Мур!

(Написаны на память г-же Шимановской Томасом Муром июня 1826).

Je ne dirai plus les amours et les songes séduisans des hommes; il faut quitter la lyre avec la jeunesse.

Chateaubriand.

 
Auf den Bergen ist Freiheit! Der Hauch der Grüfte
Steigt nicht hinauf in die reinen Lüfte.
     Die Welt ist vollkommen überall,
     Wo der Mensch nicht hinkommt mit seiner Qua.
Zum Andenken der liebenswürdigen talentvollen Besitzerinn dieses Buches.
 

Alexander Humboldt.

Paris. Den 16 Junius 1826.

* * *

An Madame Marie Szymanowska

 
Die Leidenschaft bringt Leiden – wer beschwichtigt
Beklommnes Herz, das allzuviel verlobrenl
Wo sind die Stunden allzuschnell verflüchtigt?
Vergebens war das schönste dir erkoren!
Trüb ist der Geist, verworren das Beginnen,
Die böbre Welt wie schwindet sie den Sinnen!
Da schwellt hervor Musik mit Eugelscbwingen
Verflieht zu Millionen Tön'um Töne,
Des Menschen Wesen durch und durch zu dringen
Zu Überfüllen ihn mit ewiger Schöne;
Das Auge netzt sich, fühlt in höherm
Sehnen Den Götterwerth der Töne wie der Thränen.
Und so das Herz erleichtert merkt behende
Dass es noch lebt nnd schlagt und möchte schlagen
Zum reinsten Dank der überreichen Spende,
Sieb selbst erwiedernd willig darzutragen.
Da fühlte sich – o! dass es ewig bliebe! –
Das Doppelglück der Töne wie der Liebe.
 

Marienbad, d. 18 Aug. 1828. Göthe.

Malheureusement, Madame, étant condamné à partir demain, il ne me refcte que de soigner mes lèvres informes que je déteste de tout mon coeur. Je me vois à grand regret privé de l'aimable société qui me préparoi t une si belle soirée, et je serois tout à fait inconsolable, si je ne me répétois toujours en prose ce que j'ai osé dire en vers, y joignant l'espérance de me réjouir bientôt à Weimar du plus beau talent et de la plus intéressante société qu'on puisse imaginer. Adieu donc, Madame, gardez-moi votre précieux souvenir.

Goethe.

M. B. le 19 Août. 1823.

TESTAMENT

ou

les premières et les dernières volontés d'une jeune personne à qui on a persuadé qu'elle allait mourir.

1.

Etant réduite à l'extrémité par trop de santé, et sentant approcher Madame la mort, de mon lit, où je dors tranquillement, je dicte mes volontés en nommant pour l'exécuteur dans ce monde M-r Bossini et dans l'autre M-r Hendel.

2.

Je lègue mon esprit à la première jeune personne qui le perdra-

3.

Mon ame aux égoïstes.

4.

Mon coeur aux riches.

5.

Mon amitié pour ma soeur à ses enfants.

6.

Mes yeux aux jeunes personnes que l'on ne remarque pas.

7.

Mes dents aux femmes laides à faire peur.

8.

Mon teint aux Albinos.

9.

Ma tournure aux orphelines.

10.

Mon regard aux mères malheureuses, qui sollicitent des grâces pour leurs enfants.

11.

La cruche dans laquelle je prenais les eaux à Carlsbad au premier Roi qui y viendra.

Je signe mon nom pour la dernière fois.

Casimir Wolowsky.

Je certifie pour conforme, Théodore C-te Rostopchine.

le 14 Juillet. 1823.

du Cap de Bonne Espérance.

Epitaphe

 
De l'idéal ci-gît l'unique image,
Ornement et délices de nos jours,
De la beauté Vénus brisa l'ouvrage
Pour faire revenir les amours.
 

* * *

 
C'en est fait! et ces jours que sont-ils devenus,
Où le cygne argenté, tout fier de sa parure,
Des vierges dans tes jeux caressant les pieds nus.
Où tes roseaux divins rendaient un doux murmure.
Où réchauffant Léda pâle de volupté,
Froide et tremblante encore au sortir de tes ondes,
Dans le sein qu'il couvrait de ses ailes fécondes,
Un dieu versait la vie et l'immortalité.
 

8-me Messéniennc. Casimir Delavigne.

* * *

Тень и предмет

 
Мы видим счастья тень в мечтах земного света;
Есть счастье где нибудь: нет тени без предмета.
Царское Село. Окт. 9, 1823. Карамзин.
 

* * *

Гусар

 
Амур не все-же пастушком
В свирель без умолку играет:
Он часто, скучив с посошком,
С гусарской саблею гуляет;
Он часто храбрости огонь
Любовным пламенем питает,
И тем милей бывает он;
Он часто с грозным барабаном
Мешает звук любовных слов,
Он так и нам под доломаном
Вселяет зверство и любовь.
В нас сердце не всегда желает
Лишь ужас, стон, кровавый бой;
Ах! часто и гусар бывает
С любовной пламенной душой…
В гусарском кивере весной
Голубка гнездышко свивает!
 

1822 года. Денис Давыдов.

* * *

 
Таланты все в родстве, источник их один;
Для них повсюду мир; нет ни войны, ни грани;
От Вислы до Невы, чрез гордый Аппенин,
Они взаимно шлют приязни братской дани.
 

Москва. 1823. И. Дмитриев.

Декабря 9-го дня.

* * *

 
Как в громе звонких арф цевницы тихий стон
          И одинокий и унылой,
Как между гробовых блистательных колонн
          Простая урна над могилой
Склоняют в тихую задумчивость сердца:
          Так неизвестного тебе певца,
Здесь, между песнями Камены вдохновенной,
          Быть может взор твой привлечет
И хоть задумчивость на сердце наведет
          Сей стих уединенной.
 

Н. Гнедич.