Текст книги "Алекси Лайхо. Гитара, хаос и контроль в жизни лидера Children of Bodom"

Глава третья

в которой приобретаются разнообразные знания, появляются новые знакомые из музыкальной школы в Оулункюля, формируется группа, и потрясающее впечатление на героя производит альбом Arise группы Sepultura. Луч повествования выхватывает парня из Вестэнда (богатый район Эспоо, – прим. пер.) по имени Хенкка Сеппяля. Он – именно тот, кого и искала возглавляемая Алекси группа, – басист, владеющий нужными стилями игры.

Кроме того, Александр Куоппала и Ансси Киппо, которые занимают в нашей саге почти такое же важное место, держатся чуть поодаль от света самых ярких софитов. Теперь, когда в словаре синонимов найдено пробивное, устрашающее название для группы, начинает обретать форму соответствующее ему музыкальное звучание.

В начале 1990-х годов по спутниковым каналам начали показывать музыкальные клипы, а в библиотеке можно было достать некоторые видеозаписи, например с клипами Bon Jovi. К тому же у Анны были друзья, которые одалживали ей кассеты. Стоили они тогда почему-то невероятно дорого. Я очень долго копил, прежде чем смог купить в магазине Musa-Fazer обучающее видео Пола Гилберта. В какой-то момент вместе со Sky Channel и Super Channel в Финляндии стали показывать британскую версию MTV. И шоу Headbangers Ball раскрыло передо мной множество новых дверей.

Ванесса Уорвик тогда только начала работать телеведущей. Именно в то время я впервые столкнулся с такими группами, как Ratt, Poison и многими другими. Большинство коллективов из этой передачи были мне незнакомы. Позднее, благодаря сестре, я познакомился с такими специализированными журналами, как Metal Hammer, Faces, Kerrang! и другими.

Потом я уже получил доступ к Guitar World и к остальным музыкальным журналам. Как-то я заметил, что в одном из выпусков была табулатура к песне Оззи Осборна, и тут же купил этот номер. Позднее я смог найти все эти издания в музыкальной школе Огели. Журнал Guitar Player был спокойным по тону, а Guitar World – более дерзким. Guitar World также представлял на своих страницах металлистов и вкладывался в визуальное оформление. Меня, например, мог привлечь тот журнал, на обложке которого был Си Си ДеВилль со взлохмаченными волосами и розовой гитарой. Но не тот, где находилась бы пафосная фотография какого-нибудь седовласого незнакомого мне виртуоза. Свой самый первый журнал Guitar World я купил в магазинчике R-kioski. И больше я ничего полезного там никогда не находил. Может, только сигареты и какие-нибудь другие журналы. Эти гребаные киоски вообще не имеют для меня никакого смысла, они даже открыты в совершенно неудобное время. Чудно́е место.

А всякую дополнительную литературу я покупал в универмаге Stockmann, в книжном магазине Akateeminen Kirjakauppa. Там же продавался Thrasher и другие издания, посвященные скейтбордингу. Музыкальные журналы были для меня чертовски полезны. На размещенных там фотографиях я мог увидеть много интересного, а тексты, в свою очередь, рассказывали о том, что мои кумиры думают о записи альбомов, гастролях, бизнесе и обо всем, что с этим связано. Я много раз подряд перечитывал важные для меня моменты, а самое главное из ответов в этих интервью я даже знал наизусть, слово в слово. Это можно было сравнить с процессом обучения в школе.

Если раньше я этого не осознавал, то к тому времени уже точно понял, что хочу стать профессиональным музыкантом. На самом деле это ощущение вспыхнуло во мне, как только я впервые взял в руки гитару. Больше всего меня интересовало то, как стать рок-звездой, и, когда в 13 лет у меня состоялась беседа с родителями на тему «кем я хочу быть, когда вырасту», я открыто рассказал им об этом. Сказал, что музыкант – это моя будущая профессия, и папа с мамой этому особо не удивились. Они поддерживали меня с самого начала.

Годы, которые я провел в Огели, оставили у меня противоречивые воспоминания, но в основном все-таки хорошие. Я только потом понял, насколько полезно было освоить тогда даже те музыкальные стили, которые казались мне совершенно нелепыми. Свою позицию по поводу изучения теории музыки я уже прояснил. Но повторю еще раз. Я бы не осмелился называть себя музыкантом, если бы не знал теорию. Серьезно. Из этих знаний песни не рождаются, но кропотливая работа с основами чертовски ускоряет творческий процесс.

* * *

Когда пришло время, я всерьез задумался о том, чтобы начать заниматься музыкой профессионально, но у меня тогда уже была работа. Кроме этого, я писал материал для нашего первого альбома. Времени не хватало, и обучение в Огели меня тогда уже немного достало. Я рассматривал возможность завершить свое обучение в Лос-Анджелесе, в Музыкальном институте, где обучение гитаристов в GIT (Guitar Institute of Technology, – прим. пер.) было настоящей «школой» для тех, кто хотел играть на электрогитаре. Но мой план потерпел фиаско из-за отсутствия денег.

Пожалуй, лучшее, что было в процессе моего обучения в Огели, – это знакомства с другими студентами. Я встретил там много интересных ребят. Мне нравилась пара школьных групп, игравших фанк, и еще те ученики, что придерживались более динамичных стилей. В одном из тех ансамблей на гитаре играл Кристиан Вальстрём, мы с ним потом еще пару раз где-то встречались, но близких друзей я тогда так и не завел. Это потом уже выяснилось, что школу Огели одновременно со мной посещал один талантливый и трудолюбивый пианист из Эспоо, но об этом чуть позже. Из преподавателей стоит упомянуть Юху Катая и Юку Путкинена, которые очень меня вдохновляли. И да, Кристиан, наверное, сейчас тоже преподает в Огели.

Летний лагерь, организованный этой консерваторией, включал в себя возможность выступить на фестивале Pori Jazz, поэтому я туда и таскался на втором году обучения. В нашем трио был адово крутой басист, Ниило Рюти. Сейчас он работает врачом, но по-прежнему остается одним из самых крутых музыкантов, с которыми я когда-либо играл. Ниило тогда был настоящим Лесом Клейпулом из Эспоо. Чертовски вдохновляющий персонаж и немного сумасшедший, как и многие из нас.

В репертуаре нашего трио была песня в стиле прог-рок, достойная собственного названия: „Tästä on leikki kaukana“ («Это далеко не игра»). Это и стало именем нашей группы: T.O.L.K. Коллектив существовал с 1994 по 1996 год. Мы отыграли несколько концертов и записали на пленку три песни в той же студии в Мунккиниеми, где работали над демозаписями IneartheD. На этот раз за пультом был Хиили Хиилесмаа, который записывал, а также, по-видимому, продюсировал альбомы для некоторых более известных групп и артистов.

Было хорошо играть с разными людьми разную музыку, но, несмотря на это, меня тогда не привлекал джаз или постоянная работа в студии. Из подобного мне действительно запомнился лишь один концерт – это выступление группы Пекки Похъёлы. Хотя это, пожалуй, был не традиционный джаз, а совершено иная музыка. Чертовски впечатляющие и запоминающиеся композиции.

В общем, атмосфера в Огели целиком и полностью отличалась от направления, в котором двигались IneartheD. Хотя бы потому, что самой тяжелой группой, которую там знали, была Metallica. Для большей части учеников, а особенно для преподавателей, наш жанр казался комедией уровня финского телешоу „Kummeli“. Поэтому я обозначил для себя четкие границы. Я решил, что в Оулункюля буду брать уроки теории и практики игры на гитаре, а в Тапиола вместе с моими лучшими друзьями исполнять музыку, близкую моему сердцу. Я уже в пятнадцать лет осознал свои сильные стороны, и они не имели ничего общего с наяриванием босса-новы. Школа Oulunkylän Pop & Jazz для многих была достаточно странным переходным периодом. Наверное, за это время уже надо было бы немного повзрослеть и начать серьезнее относиться к профессии музыканта, но…

* * *

Я не знаю, по какой причине, но некоторые ребята вдруг стали избегать занятий рок-музыкой. Они вернулись с летних каникул и внезапно начали слушать джаз-фьюжн. И это совершенно нормально. Многие из них в итоге стали вполне квалифицированными, профессиональными музыкантами, владеющими различными стилями игры, но это был не мой путь. Хотя у меня была одна пластинка Чика Кориа, потому что мне нравился его гитарист Фрэнк Гамбале. Но для меня привлекательность этого жанра в конечном счете все равно заключалась в ударных. Талантливых фьюжн-барабанщиков всегда чертовски интересно слушать, а также наблюдать за ними.

В 1995 году в нашей группе произошли большие перемены, когда «в объективе» появился Хенкка, он же Хенри Сеппяля. Он учился в той же школе что и я, но на класс младше. Как и живший по соседству со мной Отто Толонен, который получил свою первую гитару примерно в одно время со мной. В дальнейшем Отто стал самым успешным исполнителем в своем классе. Действительно прекрасное совпадение, что мы с ним оказались из одного и того же района. Помимо гитар нас с Отто также объединял скейтбординг, которым мы занимались фактически круглый год. Даже зимой мы всегда могли найти подходящую автостоянку или очистить от снега участок асфальта, чтобы можно было покататься. Хенкка тогда еще не гонял на скейте, но увлекся этим немного позже. В то время он играл и на гитаре, и на басу, но с нами – всегда только на бас-гитаре.

Мы с Яской впервые заметили Хенкку на школьной вечеринке, где они с Отто исполняли каверы. У Хенкки тогда были короткие волосы, которые он тем не менее отращивал. И это, конечно же, было чертовски важно. Особенно с учетом того, что он был гораздо младше меня и Яски. На один год. У нас в группе было четкое представление о том, что бас-гитару в руки должен взять тот, кто разбирается в метал-музыке. Конечно, все знали группу Metallica, но нам с Яской этого было недостаточно.

Хенкка хорошо играл на басу, знал тематические музыкальные коллективы, а также мог петь в стиле, походящем для дэт-метала. Очень хорошим решением стало то, что мы взяли его в группу. За двадцать с лишним лет мы ни разу об этом не пожалели. Хенкка был абсолютно погружен в атмосферу блэк-метал сцены, хоть он и из Вестэнда (богатый район Эспоо, – прим. пер.). Кроме Яски, все ключевые участники Children of Bodom – коренные жители Эспоо. В то время Хенкка вместе с Отто также работал над созданием журнала. Они взяли интервью у многих групп, но реализовать этот проект у них тогда, кажется, так и не получилось.

До появления в нашей группе Хенкки в составе побывали и другие парни, но неизменным ядром коллектива с самого начала были я и Яска. Я бы, конечно, хотел сосредоточиться лишь на гитаре, но, поскольку стабильного, серьезно настроенного вокалиста мы так и не нашли, я решил позаботиться еще и об этом. Я не мог дождаться, когда ситуация сдвинется с мертвой точки, и к тому же я меньше всех из группы сопротивлялся роли вокалиста. Так что это место осталось за мной. В каком-то смысле – к счастью. Хотя совмещать это в физическом плане гораздо сложнее, чем просто играть или орать в микрофон. А поскольку я делаю и то, и другое одновременно, думаю, что могу утверждать это. В полный голос.

Самое интересное для меня заключалось в том, что я постоянно искал и добавлял в вокальную технику что-то свое. Мне также нравилось то, как мой голос привносил в наш стиль отчетливые элементы панк-рока. Я достаточно серьезно изучал и гитару, и теорию, и в плане техники знал многое из того, что было с этим связано. Но в плане вокала – нет. Именно в этом противоречии и крылось очарование.

С точки зрения композиции и звучания у меня с самого начала было определенное ви́дение: в группе обязательно должны быть два гитариста и двойная бас-бочка в ударной установке. Это ведь стандарт, что-то само собой разумеющееся. Кроме того, я хотел получить хардкорное звучание бас-гитары с дисторшном, что в те времена было довольно редким явлением. Отчасти это было связано с моей идеей, что басист в определенные моменты поддерживал бы гитаристов, играя квинтами. И в нашей музыке это просто не сработало бы с чистым звучанием баса.

Slayer, Megadeth и треш-метал в целом сначала оказывали на нас некоторое влияние, но на первый план практически сразу вышел дэт-метал. Альбом группы Sepultura Arise (1991) был для меня настоящим прорывом и по звучанию, и в отношении музыкального направления, потому что именно на нем я впервые услышал гроул. Это буквально выбило у меня весь воздух из легких. Как кто-то вообще смог создать такую жестокую и экстремальную музыку? Чуть позже я открыл для себя и первопроходцев этого направления из Флориды и Швеции.

* * *

Сестра к тому времени уже устала от этих жанров и стала слушать группы Ratt и Poison, а я впервые пришел к чему-то новому раньше нее. Это был андеграундный блэк-метал. Пламя Gehenna («Gehenna» – норвежская блэк-метал группа, – прим. пер.) для меня почти сразу же погасло. Нигилизм и мрачность быстро превратились в сплошную клоунаду. У каждого второго был какой-нибудь нелепый, якобы сатанинский «сценический псевдоним» или, по крайней мере, футболка с надписью Burzum. Моей большой ошибкой тогда стало то, что я со многих кассет стер хард-роковые вещи, а вместо них записал какой-то норвежский рев, который было просто невозможно слушать.

Следующий визит IneartheD в студию полностью перечеркнул старую панковскую мудрость, потому что наша вторая демозапись оказалась лучше первой. К тому времени Самули уже освободил место для Хенкки, но демо Ubiquitous Absence of Remission я записывал вдвоем с Яской. Для группы это был переломный момент. Одного участника мы уволили, другой сам ушел от нас, а новые силы еще не прибыли. Студия уже была забронирована, и мы должны были вложить в нее 600 марок, накопленных нашей группой с величайшим трудом, и отступать мы не хотели.

Яска еще с тех времен, когда жил в Лаппеэнранте, знал одного парня по имени Ансси Киппо, в студию которого мы и отправились однажды летним вечером 1995 года. За исключением одной единственной измены со шведской студией Abyss, мы не уходили от Ансси вплоть до альбома Hate Crew Deathroll, который был записан летом 2002 года.

Мы все еще были несовершеннолетними, поэтому водителем тогда был папа Яски, чей Saab-900 и прицеп были забиты нашими инструментами. Прибыв на место, мы переночевали у бабушки Яски, а через пару дней Юкка приехал на своем «Саабе», чтобы забрать нас после окончания студийной записи.

Киппо долгое время был человеком, которому мы могли всецело доверить как процесс записи, так и наши живые выступления. Действительно важная фигура в истории группы. Вдобавок ко всему, на первый взгляд он производил впечатление миролюбивого хиппи, но в его глазах крылось нечто большее. По-настоящему хардкорный чувак, который всё доводил до крайности. И в работе, и в развлечениях. Ну а поскольку мы с Яской были такими же маленькими перфекционистами, то Ансси идеально дополнял нас.

Цель у каждого в нашей компании состояла в том, чтобы хоть умереть, но сделать чертовски жесткую запись. У нашего коллектива с самого начала были охрененно хорошие отношения с Киппо, и позже мы записали с ним второе – для группы третье – еще более удачное демо. У него тогда уже была приличная студия на Коулукату (центр Лаппеэнранты, – прим. пер.). Во времена записи нашего дебютного демо его первая мастерская находилась в подвале церкви в Саммонлахти. Наша группа и студия Asti росли будто в едином темпе, и это казалось нам чем-то прекрасным и значимым.

Киппо стал нашим концертным звукорежиссером, когда группа изменила свое название. Первый концерт Children of Bodom состоялся в 1997 году в Леми, недалеко от Лаппеэнранты, где Антти Хююрюнен и ребята из группы Stam1na организовали отличную метал-вечеринку. У Яски были друзья на музыкальной сцене Лаппеэнранты, благодаря которым мы сразу получили возможность выступать в тех краях. Прямо «высший балл» тем ребятам, которые умудрялись организовывать эти андеграундные дэт-метал-фестивали, где могли сыграть бог знает сколько групп за один вечер.

Мы все еще назывались IneartheD, когда впервые выступили в Лаппеэнранте в 1995 году. Самым нашумевшим коллективом той вечеринки были Vomiturition из города Вааса – группа, в которой играли Кейо Ниинимаа, Кай Хахто и их товарищи; позднее они станут легендарным коллективом Rotten Sound. Мы тогда приехали на поезде и все инструменты – кроме барабанной установки – везли с собой до места назначения. Спустя несколько лет Children of Bodom уже приедут на концерт в Леми на Honda Civic – любимой машине моей мамы. Некоторые из нас к тому времени уже получили водительские права, но и те, у кого их не было, могут сейчас сознаться, что тоже провели часть пути за рулем.

* * *

Во второй половине 1990-х годов мир во многом был другим, более примитивным, но я не могу отрицать, что иногда скучаю по тем временам. Тогда я посетил несколько концертов, но только не за пределами Хельсинки. Анна ездила смотреть на выступления групп и в Стокгольм, и в Копенгаген, но меня с ней не отпускали. На всех масштабных концертах я тогда бывал в Ледовом Дворце в Хельсинки.

Например, выступление группы Pantera тогда было сногсшибательным, но ограничение по возрасту оказалось слишком серьезным. Из-за этого я также не смог посетить выступления Guns N’ Roses и Skid Row, и меня тогда это просто выбесило. А вообще много значимых концертов проходило в клубах Lepakko и Tavastia. Вот там на входе я пробовал прикидываться совершеннолетним, и пару-тройку раз это даже сработало. В Teatro я тоже посещал какие-то блэк-метал-концерты и, конечно, чуть позже сам там играл, но вообще мы не принадлежали к той сцене. Мы больше тусовались по углам в Lepakko.

Вскоре после записи второго демо IneartheD наконец-то нашли достойного ритм-гитариста. Яска был знаком с трубачом и валторнистом по имени Александр Куоппала, который к тому же играл на гитаре. Как и Хенкка, он присоединился к нашей группе в 1995 году.

Первой композицией, которую я отрепетировал и сыграл вместе с Але, была музыкальная тема из фильма «Рокки». Не „Eye of the Tiger“, а основная тема. Это было на каком-то школьном концерте, который организовал наш учитель музыки. Он пригласил меня и Яску выступить там, потому что у Куоппалы и пары его друзей в составе группы не было барабанщика и гитариста.

С первого же взгляда мы поняли, что Александр – металлист. И всё пошло как по маслу, хотя он был на пять лет старше всех нас. Тогда возраст имел поразительно большое значение, но Куоппала всё равно пришел, чтобы отыграть с нами один концерт. И каким-то образом он задержался в нашем коллективе, хотя дэт-метал был совсем не его темой. Вместо этого он, казалось, знал каждую хард-рок-группу, имевшую какое-то значение в 1980-х годах. Так в лице Александра мы обрели умелого ритм-гитариста, нового друга, а также в некотором роде старшего брата.

До Куоппалы с поста ритм-гитариста ушел один очень талантливый парень из Кауниайнена. С Яни Пирисмаа я впервые встретился в музыкальном лагере школы Огели, и в плане техники исполнения он на самом деле был лучше, чем Куоппала. Яни отыграл с нами пару ранних концертов в роли приглашенного гитариста, но в итоге принял решение уйти. Но мы с ним всё равно остались друзьями, а поскольку он в качестве хобби играл еще и на клавишных, то стал первым клавишником нашей группы.

И мы в нем определенно нуждались, потому что на нашем втором демо я и Яска уже исполняли некоторые клавишные партии. Так что к тому моменту это уже стало неотъемлемой частью звучания нашей группы, а клавишника при этом у нас в составе не было. На некоторых треках мы использовали технику игры «в четыре руки», чтобы сэкономить звуковые дорожки. А также добавили пару фрагментов с отсылкой к творчеству Саманты Фокс. В то время это было совершенно неслыханно для такого агрессивного жанра, как металл.

В плане звучания клавишных мы по большей части вдохновлялись музыкой 1980-х годов, но особенное и очень большое влияние со стороны металла на нас оказал альбом Tales from the Thousand Lakes (1994). Amorphis – это первая услышанная мною дэт-метал-группа, которая использовала клавишные в таком объеме и делала это с умом. Мне очень понравился их дебютный альбом, и в первый раз я увидел их на сцене в клубе Lepakko еще до того, как вышел Tales. В то время некоторые блэк-метал группы, конечно, использовали клавишные, и то же самое было в готик– и дум-жанрах, но в основном они делали это ради отдельных эффектов.

Так что Amorphis совершили прорыв, чтобы доказать мне и всем нам, что и в Финляндии создают дэт-метал действительно высокого уровня. Если не считать Hanoi Rocks, то рок-сцена у нас тогда была в основном в стиле Юйсе Лескинена. И совершенно нормально, если кому-то это нравилось. Но именно Amorphis, а чуть позже и Impaled Nazarene стали для нас действительно важным примером и ориентиром. До них рок и металл для меня были исключительно территорией британцев и янки. И лишь одна местная группа производила тогда достойное впечатление.

Конечно, я не шел в ногу с развитием творчества группы Stone, потому что мне было всего девять лет, когда у них вышел дебютный альбом. Но потом я послушал их диски, и у меня чуть задница не загорелась! Я сначала даже не мог поверить, что финская команда может звучать настолько жестко. Вполне на уровне Metallica. Stone легко бы обошли Testament и другие группы из программы Triple Trash Treat в шоу Headbangers Ball.

В 1996 году IneartheD вернулись в студию Astia. На этот раз нашим транспортным средством стала машина мамы Хенкки – универсал Volvo 740, – а водителем был Але. Наша третья демозапись получила название Shining, и на ней играли Яска, Хенкка, я, Але и Яни. С того момента и до сегодняшних дней все наши песни сочиняются лишь мною. Музыка тогда создавалась непрерывным потоком, и адовое множество риффов, а также результаты различных экспериментов зачастую отправлялись в мусорную корзину.

Самыми важными примерами для меня в то время были Amorphis и Sentenced, а также Cannibal Corpse и выходцы из Флориды Obituary. Из шведских команд – Entombed и Dark Tranquillity, а из норвежских – Emperor… И, конечно же, Darkthrone, особенно их первые два альбома: Soulside Journey (1991) и A Blaze in the Northern Sky (1992). Тайком, в стороне ото всех, я с удовольствием слушал музыку 1980-х и Стива Вая. И также не забывал лучшее из Dire Straits. Конечно же, вслух об этом нельзя было говорить.

Потому что даже Марк Нопфлер какое-то время в определенных кругах считался чуть ли не Антихристом из-за того, что в песне „Money for Nothing“ употребил слово «педик». Ох, скандал, конец света! Хотя группа была больше похожа на оркестр верующих и при этом играла зрелый рок на олимпийских стадионах. А потом кто-то выдумал, что Нопфлер, видимо, ненавидит геев. Настоящий, истинный гангста. Эй, успокойтесь!

На этом фундаменте мы продолжаем строительство до сих пор, но уже, конечно, со знаниями и навыками, которые пришли к нам благодаря накопленному – и продолжающему накапливаться всё больше и больше – опыту. Способность писать песни проявляется именно во время практики. Методом проб и ошибок. Как я уже говорил, многое с самого начала отправляется в мусорную корзину. Но, чем больше вы практикуетесь, тем лучше будет результат. Мне по-прежнему это нелегко дается. Я, конечно, могу на ходу сочинить какую-нибудь песню, но насколько хорошей она получится – это уже другой вопрос. Тем не менее в этом тоже есть смысл – нужно распознавать во время практики форму будущих композиций.

Именно в этом плане и происходили самые большие перемены у нас в группе. Потому что многим моим ранним композициям не хватало смысла. Я просто играл все риффы подряд. Без какой-либо структуры. В группе у всех был соревновательный менталитет. Мы могли услышать что-нибудь классное и тут же решали, что сочиним нечто похожее, но быстрее, тяжелее или еще экстремальнее. Что-то вроде: «Сделаем так же, только возведем всё в десятую степень». Если вспомнить нас в то время, ощущение такое, будто мы все находились под «спидами», хотя это был просто прилив юношеского адреналина.

Прозвучит, конечно, странно, но в конечном счете мне потребовалась храбрость для того, чтобы попытаться поставить припев сразу после куплета. Раньше между ними вечно были насильно втиснуты какие-то куски, будто взятые из прогрессив-рока. Пожалуй, песня „Hate Me“ – это лучший пример такого сознательного упрощения. Или на самом деле еще более ранний пример – песня „Deadnight Warrior“. Эти изменения – словно маленькие линии на водной глади. Ведь просто и скучно писать похожие друг на друга песни. На этот счет нет никаких научных фактов, но новые знания приобретаются лишь с практикой. Думаю, в наше время можно найти формулу на эту тему в Гугле!

Еще одна вещь, с которой всегда нужно быть очень осторожным, – это заимствования. И я сейчас не имею в виду риффы, потому что вы должны уметь отличать ваши собственные идеи от чужих. Я скорее говорю о стиле и атмосфере. Какие-то приемы или части песен могут настолько сильно напоминать, например, Slayer или ранних Sentenced, что нужно тут же отказываться от написанного.

Тем не менее уже много раз обсуждался тот факт, что зачастую люди совершенно глухи к собственному творчеству. В том числе и я, и вся моя группа. Мы можем обсуждать новую идею до тех пор, пока кто-то вдруг не сообразит, что это чуть ли не плагиат. Но случаются ситуации, когда никакого «источника» не найти или никто со стороны ничего не замечает. Кто тогда прав? Моцарт, Сальери или кто-то другой?