Книга: Сатирикон - Петроний Арбитр

«- Не понимаю, как это бедность может быть сестрой высокого ума…»

Ну т.е. фраза «Если ты такой умный, то почему такой бедный» была афоризмом еще во времена Христа.

«- Скажи, пожалуйста, что это за болезнь у тебя? Неполных два часа говорил я с тобою, и за это время ты произнес больше поэтических слов, чем человеческих. Не удивительно, что народ преследует тебя камнями.»

Любой, кто встречался с людьми, считавшими себя поэтами, знаю, что они невыносимы в попытках ознакомить тебя со своими стихами, и да, желание гнать их камнями возникает очень быстро. Примеров таких «житейских» наблюдений в Сатириконе десятки, если не сотни. Поразительно – он описывает наш мир, но делает это так, как я никогда не видел. Такой близкий, и такой далекий. Для всех ли эта книга? Нет, не для всех. Я боюсь, огромное количество людей просто не сможет абстрагироваться от сюжетной канвы повествования – кстати, подозрительно низкие оценки для такого искрометного романа. Прочитанный данный роман в молодости расширяет мировоззрение, но, когда оно уже закостенело, – сокрушение его явно не будет безболезненным. Возможно, это, отчасти, объясняется тем, что наш человек просто не ждет подвоха от «старой книги» - раньше то все были духовнее, честнее, добрее и умнее (и уж понятно, что гомосексуализм занесли проклятые американцы, чтоб русский народ не размножался – очевидно же). Модернистский (для эпохи написания Сатирикона) тренд на романтизацию архаики – это тоже неотъемлемый атрибут христианского понимания исторического процесса. Это самый древний роман, известный человечеству, и сохранившийся в таком виде, когда мы можем хоть немого прочувствовать и сюжет, и главных героев. И знаете – это один из лучших романов именно на основе того, во что превратилась литература позже, при христианстве. Как Голливуд мы ругаем за шаблонные сюжеты – дескать, где разнообразие? Но почему мы не ругаем литературу – ведь получается, что современная высокотехнологическая литература это и есть Голливуд – та же шаблонность сюжетов, то же «тупое» деление на обычный фильм и порнографию, и, если в одном появляются элементы другого, – мы все относим к одному жанру. Неудивительно, что японцы, у которых в голове полярность не так ясно выражена (сказываются культурные различия) – таки смогли сделать что-то похожее на новое слово в искусстве (я про аниме), а современный кинематограф делится на качественный оригинал (мэйд ин Голливуд), и дешевые подделки с периферии. Благодаря Сатирикону этот процесс становится нагляден еще и в литературе. Этот роман дышит жизнью – это не картонные фигуры Рабле, это не боязливый морализм Боккаччо, вообще, без этого средневекового душка, так характерного для Чосера – это нечто большее, нечто куда более сложное и интересное, потому что иное. Может, когда познакомимся с инопланетянами – они расширят наше понимание литературы еще раз. Пока же чего-то более «иного» чем этот «привет из прошлого» у нас нет. К сожалению. Эх, джинн, найдись пожалуйста, я загадаю тебе желание выдать мне оставшиеся главы. Да, и экранизировать Сатирикон нормально мог бы только Пьер Паоло Пазолини. У всех остальных бы не вышло, а у Пазолини бы получилось.

Петроний, добрый мой приятель Ещё с моих младых ногтей, Глава всех оргий и мечтатель Немало мне смутил ночей. Но как сказал однажды Сади: "Побойтесь тех, кто любит сзади" (Когда он очень сильно пил И не такое говорил). Друзья Озона и Ван Сента! Пока нам рыжий депутат Не выписал в тюрьму мандат, Отгубим сладости момента: Главгер в романе прохиндей, Воришка, лицемер и гей.

Пока ты шоке, мой читатель, Я ненадолго отвлекусь, Тщеславье - вечный подстрекатель, Мне делает ужасный кусь. Рэйф Файнс, быть может, мимоходом, Заметит рецу; пред народом Онегина зело любя Экранизирует меня. О, бархатные кресла Каннов Седалища, как геи, ждут, Да и софиты там и тут Мерцают в глубине стаканов, Звенят бокалы, лёгкий жар И нега славы - щедрый дар.

Теперь работать всё же нужно, Чтоб подсластить себе сей час, Спонтанно, быстро, ненатужно... Я с оргии начну рассказ, Что прервала дыханье ссоры, Которой предавались воры, Чей век воспел "Сатирикон": Аскилт, Энколпий и Гитон. Ревницев всё ж таки уняли, Приапа жрицы в свальный грех Влекут любителей утех. Анализ сделаю в финале. Уверен, ты сюжет срамной Запомнишь сам, само собой.

Янтарь на трубках Византия, Бежит, пенясь, сатирион, Теперь излишества стихия - На пир позвал Трималхион. Мы все глядим в наполеоны, Закон диктуют миллионы И, как сказал о том Плутарх: "Всяк нувориш - уж олигарх". Тот шик уже почти блевотен, Болит живот, дрожит рука, Себе налью я коньяка, И ты, мой друг, коль не бесплотен, Налей, как завещал поэт, Советское или Моэт.

Рыдает, свесившись с Парнаса, Фебос, глядя, как повара Из зайца делают Пегаса, Из теста прилепив крыла. Слепили рыбу из свинины, Сребра побили словно глины, Изобретатель средь затей - Его величество плебей! Ты скромный ныне обитатель Надменной, может быть, Москвы, Родился на брегах Невы, Иль хоть бывал там, мой читатель. Раба богатого ты нрав, Узнал, хоть раз сей увидав.

Театр уж полон; ложи блещут: Алмазы, злато, всё кипит, Лакеи строем, все трепещут, В айфон хозяин говорит. Он матерится непрестанно Балет смотреть ему уж странно, Хотел, чтоб выступал сейчас Тимати иль Михайлов Стас. Антракт и он совсем уходит, Шофёры ждут вокруг огней, Всяк службой хвастает своей, В душе при том господ поносит. Хозяин вышел. Лимузин Обдал грязюкой ряд машин.

Следит ревниво: "Я здесь ль властный, Готов ли мир к ногам упасть?" Смотрят статуи безучастно, Они-то знают, кто здесь власть. А дома гости для банкета, Рабу желают многи лета, Ему даруют поцелуй Босс, мент, блудница и холуй. Бомонд суров. Желанье света: Омары, лобстер, фуагра, В бочонках подана икра. По окончании фуршета Велит подать в свой кабинет Тотчас нажаренных котлет.

В столицах мог таких ты встретить, Не изменился человек, Но в скобках должен я заметить, Что был честнее римлян век. Представь, чтоб в современном мире Хозяин честно, как в сортире, Скрывать не думал от гостей, Что путь лежал через постель. А в Риме можно, и хозяин В ответ своей жене на брань: "Ну, трахнул, был грешок, отстань". И вновь мальчишку обнимает. За то, что жертвовал собой, Он заслужил эфебов строй.

Во сне мне, может быть, не снилось, Из тех, что довелось встречать, То, что им членом приходилось Себе дорогу пролагать, Жену и мужа ублажать, Друзей, знакомых, чернь и знать, Царя, и конницу, и рать.

Не надо нам ругать разврата И ты меж шлюхами ликуй (Читатель ждёт немного мата? Так на, извольте, вот вам ничего). Аскилт скотина и предатель, Гитона свистнул. Мой читатель, В романе ор, а мой коньяк, Всё не закончится никак, Как и рецензия. Гитона И я б похитил средь полей. Ты мне ещё стакан налей, Красив ты, как царей корона, Мой мальчик, коньяка податель... Чегот я пьян... Прости, читатель.

* * *

Мне дорог день и нужно время, Меня, как прежде, реца ждёт, Похмелье - безрассудных бремя, Мешает сильно сесть за Ворд. Кефир открыт, стакан наполнен, Мой мальчик благости исполнен И шаловливая рука Облегчит муки сушняка. И каждому такой спасатель, Необходим; и наш покой Любовь венчает. Боже мой! И ты устал, и я, читатель, Я постараюсь поскорей Покончить с рецею моей.

Варкалось. Злыдней зелюков Ты разогнать, конечно б, мог, Коль спас бы мюмзей от оков Иль будь ты хливкий, как шорёк. Энколпий же вернул Гитона И с ним спасаясь от закона, Со стариком-поэтом в ночь, Уплыли от Аскилта прочь. Мальчишки встретили хозяев, По членам их узнали те, И в сей моральной чистоте, Чуть оргия вмест нагоняев Случилась; но вот финт судьбы... Зачем весь бред читаешь ты?

Ведь прочитать сие брифли Мы б в Википедии смогли.

Он бунтовщик, как и Гевара, Петроний - наш герой, друзья, Да, он в бою, кипит где свара, Как, может быть, хотел бы я. Нерона мог царём представить, А после тайно обесславить, (Несносно, согласитесь в том, Прослыть средь римлян дураком). Разврат там извратил сакральность, Пресыщен Рим там красотой, Уроды правят бал; чужой - Любой, кто ценит идеальность; Киркеи явное уродство, Средь плебса ей дало господство.

Нерон услышал обращенье: "Ведь так сложилось, милый друг, Ты царь говна, тебе презренье, Поскольку ты и сам говнюк". Его пример - другим наука, Что жизнь? А жизнь такая сука... Ведь так пришлось, что всяк народ Всё возвеличивает сброд. Хлеба и зрелищ! Вот порука, Что даже оперный злодей Отрадой станет всех очей, Отрадной станет даже мука; Поставь арену и обед - Восславят смерть, восславят бред.

Народа знать не стоит мненья ("Тот слишком лыс, сей слишком пьян"), Ведь для народа, без сомненья, Всяк недостаточно тиран. Патриций не пример для плебса, Но всё же волею Зевеса, Из века в век всяк узнаёт: Себя, правителя, народ... Кто стал тузами, кто нулями, Роман влечёт и тех, и тех: Кого влечёт содомский грех, Кого сатира над царями. Любовь, любовь - вот наша честь... Кончаю! Страшно перечесть...

Мусью Рэйф Файнс в своём вояже, Визитом нас своим почтил: Всё веривелл, приветлив был, И подношенья принял даже. И до всего ему есть дело.. На берегу Невы стоит, Опершись чем-то на гранит, на стих мой смотрит о*уело И тихо шепчет: Holy shit!

Однако, как ни рядись в шкуру овцы, клыки не исчезнут. Переиначим: как ни закрывай руками стыда, а ты стоишь в центре города голый. Как ни вуалируй Петроний, сцен откровенного содержания много--умножить на "много". Как ни крути, а тут почти на каждом шагу гомосексуализм и педофилия, и это коробит. Это не отменяет исторической и культурной важности написанного почти 2000 лет назад произведения, по нему вполне можно делать кое-какие выводы о царивших тогда нравах (хотя даже для 1-го века оно написано очень шаловливо). Просто кажется, что порой Петроний перегибает палку (опять лезут в голову дурные ассоциации! после такого то чтива! тьфу!!). В моём издании , кроме "Сатирикона", был ещё "Золотой осёл" Апулея. Так вот Апулей видится гораздо более целомудренным, его "Метаморфозы" тоже плутовской роман, но застёгнутый почти на все пуговицы, в отличии от расхлястанного "Сатирикона", во время чтения которого то и дело округляются глаза - не от пошлости написанных запретных слов (таковых нет), а от пошлости описываемых помыслов или поступков. Какую бы цель не ставил Петроний - угодить Нерону, эпотаж, и т.д. - он всё таки проник в тему на несколько сантиметров глубже дозволенного (простите, я хотел сказать "сантимеНтов"!! Нет, не хотел, вру). [прим. ред.: предыдущее предложение - отличный пример того, как можно переступить черту, не высказываясь прямым текстом]

Претензия №2 это необоснованность событий и сюжетных ходов. Приключения разрешаются deus ex machina и сменяют одно другое с быстротой молнии. По сути мы имеем ни на минуту не прекращающуюся кавалькаду похотливых героев, которые сладострастничают, воруют, убегают и дерутся, а промежутки заполняют красноречивыми мыслеизлияниями (и это упрёк №3, ибо, возвращаясь к Апулею, его ГГ в конце испытывает духовное очищение, а в свою очередь Энклопий и иже с ним в "Сатириконе" столь же далёки от облагораживания, как плебей далёк от Олимпа). Читать разглогольствования, меню Трималхионова пира или с боку-припёку взявшуюся поэму о гражданской войне не совсем интересно, и глаз волей-неволей останавливается на остальном - на откровенных сценах (в начале и конце). В этом плане, книга действует как шкала вашей извращённости. Скамеечная бабушка не выдержит и в негодовании бросит чтение. Обычные люди, не лишённые здоровых фантазий, как мы с вами (*перемигиваются*), на что-то облизнутся, на что-то возмущённо поднимут бровь. А ненормальные извращуги пройдут мимо, ибо и у них найдётся литература (и нелитература) покрепче градусом. Не стану скрывать, что лично я по ходу чтения вот так облизывался довольно часто, и тут всплывает вопрос: а как книгу воспримет женщина (ведь роман написан от лица мужчины, и все его половые удачи или провалы читатель-мужчина подспудно пропускает через себя [как, например, пугающая любого мужчину неудача на пол-шестого, случившаяся с героем в конце] )? Дорогое существо женского пола, прочитавшее роман! Немедля напиши, что ты об этом думаешь! А лучше позвони и расскажи! Мой телефон: 892444—

Ладно-ладно, прекращаю! Я совсем не такой сердцеед, как персонажи этой книги (хотя мне тоже хотелось бы, чтобы в меня ни с того ни с сего втюхалась потрясающая красавица-почти богиня, как она влюбилась в ГГ - причудливейший сюжетный излом, в котором не обнаруживаю ни капли логики). Но теперь я знаю, как я назову свою "одиссею", если пущусь во все тяжкие - "сатирикон". Этого, конечно же, не случится - я скромный интеллигентный парень. Читал Петрония - "молодец, начитанный!". Узнают, про что Петроний писал - "фу, пошляк!". Так что буду хвастаться некоторым знанием античной литературы, не вдаваясь в подробности. А знания эти надо расширять, вот только хочется теперь уже чего-то серьёзного: Платона, Сократа или Гомера.

Понятно, почему это произведение до сих по популярно и пережило почти две тысячи лет суровой христианской морали. Этот авантюрный, во многом реалистичный роман, помимо огромного количества сексуальных сцен или ссылок на них (причем секс, по большей части – гомо), содержит в себе много юмора, равно как и довольно зрелых рассуждений о природе окружающей нас действительности.

Дальше...

Это дичайшее смешение самых разных жанров, от любовного романа, до треша малобюджетного кино. Фальшивые самоубийства, терзания главгероев по поводу предательства их возлюбленных, сцены с погонями, драками, выдачей себя за беглых рабов, владельцев африканских плантаций/ обжорство на пирах/ ругань и перебранки/ философствования на разные темы и даже разговоры главгероя с собственным членом, это не считая поэтических включений. Да да – римляне прекрасно умели совмещать поэзию с разнузданной половой жизнью.

Здесь нет пафосного тягучего размеренного гекзаметра Гомера, разве что в напыщенных поэмах, время от времени встречающихся в тексте – диалоги живые и весьма забавные. Так что продираться сквозь текст не нужно – язык очень легкий. Очень жаль, что до нас дошли только небольшие отрывки романа. Множество сюжетных линий остались за бортом сохранившихся отрывков, так что ни о предыстории героев ни о концовке ничего не известно.

Юмор

Юмора в книге много, самого разного. И довольно-таки тонкие шутки и курьезные сцены драк/перебранок персонажей друг с другом. Как, если не с юмором, воспринимать следующие мысли ГГ:

Только малочисленность ее свиты немного меня успокаивала. Если бы они захотели на нас покуситься, то против нас, каких ни на есть, но мужчин, — были бы всего-навсего три слабые бабенки. Мы, несомненно, были боеспособнее, и я уже обдумал расстановку сил на случай, если бы пришлось драться: я справлюсь с Квартиллой, Аскилт — с рабыней, Гитон же — с девочкой…

(девочке по тексту – 7 лет, Гитону - 16). Или вот этот пассаж Аскилта в адрес Энколпия:

«Замолчишь ли, ночной грабитель, никогда не преломивший копья с порядочной женщиной, даже в те времена, когда ты был еще способен к этому!»

Или вот это:

«когда мы пришли на форум, где увидели целые груды товаров, недорогих, но сомнительного качества, что, однако, легко было скрыть в наступивших сумерках.

- Разве не образец хорошего юмора?

Вот это звучит довольно забавно:

Сожительница моя что-то нос задирать стала. Поэтому, если любишь меня, отделай ее в стихах, чтоб она устыдилась…

А вот главгероя секут плетьми и его реакция:

Что до меня, то первые три удара я переварил с мужеством истинного спартанца.

– Разве не прелесть?

ГГ встречает старого знакомого:

Он не стал рассматривать ни моих рук, ни лица, но тотчас же направил свои взоры на другое место и, приветливо пожав его, сказал:

Или вот это:

На помощь к нашему защитнику бросились его слуга и еще два-три пассажира; но последние были очень слабы и более поощряли к борьбе, чем действительно помогали ему.

А вот зависть одного героя к достоинствам другого:

Ибо он обладал оружием такой величины, что сам человек казался привешенным к этому амулету.

В финальной же части сохранившихся отрывков текста ГГ пытается устыдить свой собственный член, который «предательски» не захотел работать в самый ответственный момент, оскорбив тем самым знатную даму.

Что тоже, согласитесь, весьма забавно.

Реализм

Не стоит думать, что книга целиком и полностью состоит из сцен секса, обжорств и приключений. Книга написана в довольно реалистичном ключе – весьма разумные диалоги и монологи героев являются тому прекрасным подтверждением.

Здесь и откровенное презрение к философии – к примеру, вот что хочет увидеть на своем надгробии один из персонажей книги – Трималхион (трижды противный):

...Благочестивый, мудрый, верный, он вышел из маленьких людей, оставил тридцать миллионов сестерциев и никогда не слушал ни одного философа.

Никакого заигрывания с ученостью – честно и открыто – не слушал ни одного философа. Без пафоса.

Мало того, что простые люди не чтят философов в книге, так они еще и начинают забрасывать поэта Эвмолпа камнями, как только он начинает декламировать свои стихи (или цитировать поэтов).

А вот и сам поэт Эвмолп, вспоминая увиденное «орудие» Аскилта и реакцию окружающих на него в банях говорит:

«Настолько выгоднее упражнять уд, чем ум.»

И сам поэт этот – нищий.

А вот разумная реплика о преподавании предметов в учебных заведениях:

Ибо, начни учителя преподавать не то, что нравится мальчишкам, — «они остались бы в школах одни», как сказал Цицерон.

– чем не общество любого времени (и современного в том числе)? Ну не было и не могло быть в истории человечества периода, когда все поголовно читали стихи и искренне интересовались науками.

А от еще вполне современная сценка – вышеупомянутый Трималхион ругается со своей то ли женой то ли сожительницей:

Как? Позабыла, что ли, эта уличная арфистка, кем она была? Да я ее взял с рабьего рынка и в люди вывел!

Конечно же, восторг вызывает не стремление жителей древнеримской империи побить назойливого поэта камнями и не пренебрежительное отношение к философии, да и в ссорах и перебранках нет ничего потрясающего – впечатляет другое – реалистичное отображение общества, в котором живут герои, без приукрашивания. Как есть.

Философия

А вот что герои думают по поводу окружающего их мира.

Труппа играет нам мим: вон тот называется сыном, Этот отцом, а другой взял себе роль богача… Но окончился текст, и окончитесь роли смешные, Лик настоящий воскрес, лик балаганный пропал.

Весь мир театр, а люди в нем актеры. Да да – в первом веке тоже об это знали.

А вот о разделении людей на своих-чужих. А заодно и о том, что на литературу и в древние времена смотрели в обществе пренебрежительно.

ибо ни один не одобрит того, кто на него не похож. Затем те, кто стремится лишь к обогащению, не желают верить, что есть у людей блага выше тех, за которые держатся они. Превозносите сколько угодно любителей литературы — богачу все равно покажется, что деньги сильней ее…

А вот тут вообще экклезиастовское:

Одному в сражении изменяет оружие. Другого погребают под собой развалины дома в тот миг, когда он дает обеты богам. Иному приходится испустить непоседливый дух, вылетев из повозки. Обжору душит пища, умеренного — воздержание. Словом, если поразмыслить, то крушения ждут нас повсюду. Правда, поглощенный волнами не может рассчитывать на погребение. Но какая разница, чем истреблено будет тело, обреченное на гибель, — огнем, водой или временем? Что там ни делай, все на одно выйдет. Пусть даже могут растерзать тело дикие звери… Но разве лучше, если пожрет его пламя? … Так не безумие ли заботиться о том, чтобы малейшая частица нашего тела не оставалась без погребения?

Полезность

Роман интересен прежде всего взглядом на жизнь разных слоев общества римской империи глазами самого жителя этой империи.

В частности, как соотносились раб-вольноотпущенник-господин. Парадоксально, но при системе рабства в римской империи социальный лифт мог вознести вчерашнего раба, а сегодня вольноотпущенника – в миллионеры, ребенок вольноотпущенника (даже не миллионера) – мог стать государственным деятелем или даже императором. Представьте себе, что завтра сын дворника станет президентом. В настоящем развитом обществе это в принципе невозможно. Настолько социальные касты закрыты фактически при видимой открытости.

А как свободно и спокойно относятся римляне к сексуальной жизни. Вот где настоящая толерантность. И при все при этом римляне отнюдь не вымирали и рождаемость не падала. Танцовщицы и танцовщики, рабы и рабыни, землевладельцы и проститутки в лупанарах– все спят со всеми. Никаких ограничений надуманной морали.

Вот к примеру, что говорит Трималхион (бывший раб, ставший вольноотпущенником и разбогатевший:

И все же четырнадцать лет был я любимчиком своего хозяина; ничего тут постыдного нет — хозяйский приказ. И хозяйку ублаготворял тоже. Понимаете, что я хочу сказать. Но умолкаю, ибо я не из хвастунов.

А еще можно со страниц книги подчерпнуть представления о красоте в римской империи из первых, так сказать уст. Автор довольно детально описывает ряд персонажей – можно представить себе эталон красоты того времени. К примеру Гитон – кудрявый. Кудрями же увенчана и описываемая Энколпием красотка, дожидающаяся его в чаще:

«брови — до самых скул, и над переносицей почти срослись;»

Представьте себе эдакого Брежнева в юбке.

А еще Петроний, за две тысячи лет до современных авторов, частично использует прием "попаданца", схему весьма и весьма популярную у современных авторов. Герои - по сути, проходимцы, постоянно попадают то на пиры, то на оргии, а чаще и туда и туда одновременно, при этом не прикладывая к этому никаких усилий.

Ну и самое главное - книга фактически является первым дошедшим до нас романом. Так что читать ее очень и очень интересно.