Текст книги "Челюсти"

Глава 3

Через несколько минут Броуди все-таки нашел в себе силы, чтобы выпрямиться и направиться к машине. Он вызвал «Скорую помощь» из Саутгемптонской больницы. До приезда «Скорой» прошел целый час. Изуродованные останки женщины запихнули в пластиковый мешок и увезли.

К одиннадцати часам Броуди уже сидел в своем кабинете и заполнял протокол о происшествии. Он заполнил все поля, задержавшись лишь на графе «Причина смерти». В этот момент зазвонил телефон.

– Мартин, это Карл Сантос, – послышался в трубке голос судебного следователя.

– Да, Карл. Есть что-то для меня?

– Если у тебя нет оснований подозревать убийство, я бы сказал, что это акула.

– Убийство? – переспросил Броуди.

– Я ни на что не намекаю. Хотя можно предположить, хотя и с трудом, что девчонку прикончил какой-нибудь псих. Вооруженный топором и пилой.

– Нет, не думаю, что это убийство, Карл. Нет ни мотива, ни орудия убийства. И, если уж на то пошло, нет и подозреваемого.

– Ну, тогда акула. К тому же огромная! Даже винт океанского лайнера не сотворил бы такое. Он разрубил бы тело пополам, но…

– Ладно, Карл, – оборвал Броуди. – Избавь меня от этого. До сих пор в животе крутит.

– Прости, Мартин. Так или иначе, я тогда отмечу в протоколе нападение акулы. Наверное, такой вариант тебя устроит, если у тебя нет… ну, сам понимаешь, других соображений.

– Нет, – сказал Броуди. – По крайней мере, на данный момент. Спасибо, что позвонил, Карл. – Он положил трубку, внес в графу «Причина смерти» текст «нападение акулы» и откинулся на спинку стула.

«Другие» соображения как-то раньше ему в голову не приходили. Хотя эти соображения представляли собой довольно щекотливую особенность его работы. Они вынуждали отыскивать лучшие способы защиты общих интересов, стремясь не скомпрометировать ни себя лично, ни закон.

Летний сезон только начался, и Броуди было хорошо известно, что от того, насколько гладко или не очень пройдут эти двенадцать недель, зависит благополучие Эмити в течение всего года. Удачный сезон давал возможность городу спокойно выдержать скучную зиму и дотянуть до нового лета. Зимой население Эмити составляло около тысячи человек, а в хорошее лето общее количество жителей увеличивалось до десяти тысяч. То есть девять тысяч курортников обеспечивали благополучие тысячи местных жителей на весь год.

Местные торговцы – будь то владельцы магазинов скобяных изделий, спортивных товаров и двух бензозаправочных станций, или фармацевты – все рассчитывали, что летний всплеск продаж поможет им продержаться зиму, когда они едва сводили концы с концами. Чтобы поддержать свои семьи, жены столяров, электриков, водопроводчиков работали летом официантками или агентами по недвижимости. Торговать крепким алкоголем круглый год имели право лишь два заведения, поэтому для большинства ресторанов и баров эти двенадцать летних недель имели решающее значение. Рыбакам, которые сдавали свои суда внаем, в идеале требовалась и хорошая погода, и отличный клев, но прежде всего – толпы клиентов.

Но даже после самых что ни на есть благоприятных летних сезонов зимы в Эмити протекали непросто. Три из каждых десяти семей жили на пособие. Многие мужчины зимой были вынуждены отправляться на север Лонг-Айленда, где за обработку морских гребешков они получали по несколько долларов в день.

Броуди знал, что, не дай бог, случится неудачное лето – и тогда живущих на пособие станет вдвое больше. Если не все дома будут сданы в аренду, то чернокожим в Эмити работы ждать попросту неоткуда. Поскольку большинство из них нанимались садовниками, барменами, дворецкими. А два или три неудачных лета подряд – хотя такого «счастья» не было уже лет двадцать – могли создать необратимый цикл и в итоге погубить город. Ведь если у людей не хватает средств на одежду, топливо и продукты, если они не могут раскошелиться на ремонт дома и какой-то техники, то торговцы и сервисные фирмы тоже не смогут продержаться до следующего лета. Магазины закроются, и жителям Эмити придется отправляться за покупками в другие места. Городок перестанет получать налоги, муниципальные службы придут в упадок, а люди начнут просто уезжать отсюда.

Поэтому среди местных жителей утвердилось понимание: каждый должен вносить свой посильный вклад в то, чтобы Эмити оставался привлекательным летним курортом. Броуди вспомнил, как несколько лет назад в Эмити приехали два брата, которые открыли столярную мастерскую. Они приехали весной. Нужно было ремонтировать и приводить в порядок дома для курортников. Работы было много, и приняли их радушно. Ну, и мастерами они оказались неплохими, так что многие местные столяры стали рекомендовать их своим клиентам.

Только вот в середине лета о братьях Феликсах поползли нехорошие слухи. Альберт Моррис, владелец скобяного магазина, говорил, что они скупают у него простые стальные гвозди, а деньги потом со своих клиентов берут за них, как за оцинкованные. А в условиях местного морского климата обыкновенные стальные гвозди уже через несколько месяцев начинают ржаветь. Дик Спитцер, владелец склада лесоматериалов, сообщил кому-то, что Феликсы для работ по сборке шкафов в одном из домов на Скотч-роуд заказали партию низкосортной сырой древесины. Дверцы в шкафах перекосились почти сразу же после того, как их навесили. Как-то вечером в баре Феликс-старший, Армандо, похвастался собутыльнику, как, вместо того чтобы ставить крепеж с интервалом в шестнадцать дюймов, он ставит его с более редким интервалом. А плату получает как положено. Феликс-младший, Дэнни, с прыщавым лицом, любил показывать приятелям книжки с порнокартинками, которые, как он сам же и признался, стащил в тех домах, где работал.

Местные столяры перестали рекомендовать Феликсов своим заказчикам, но к тому времени братья имели уже достаточно наработок, чтобы спокойно продержаться зиму. Вот здесь как раз и проявилась солидарность жителей Эмити. Сначала братьям Феликсам слегка намекнули, что они несколько злоупотребили местным гостеприимством. Прослышав об этом, Армандо лишь ухмыльнулся. Но вскоре у него начались неприятности. Так, у его грузовика неожиданно спустили все четыре колеса, а когда он позвонил в автосервис, ему ответили, что сломался компрессор. Когда у него закончился газ в баллоне на кухне, местной газовой компании понадобилось больше недели на то, чтобы доставить ему новый баллон. Его заказы на стройматериалы либо куда-то терялись, либо выполнялись в последнюю очередь. В магазинах, где раньше он покупал в кредит, теперь вынужден был выкладывать наличные. И вот к концу октября братья Феликсы свернули свои дела и уехали.

Обычно вклад Броуди в солидарность, царящую в Эмити, – помимо того, что он поддерживал законность и принимал здравомыслящие решения, – заключался в пресечении разных ненужных слухов. Если же в городке и случались неприятные происшествия, то с его подачи Гарри Медоуз, редактор «Лидера», местной газеты, преподносил их в нужном ракурсе в рубрике неожиданных происшествий, которые квалифицировались как новости.

Прошлым летом «Лидер» сообщил о случаях изнасилования, но как-то вскользь, как о досадных происшествиях. А все потому, что, по договоренности Броуди с Медоузом, чрезмерный акцент на чернокожем насильнике, угрожающем женщинам Эмити, может сильно сократить приток туристов. Вдобавок ни одна из женщин, заявивших об изнасиловании в полицию, не повторила свой рассказ больше никому.

Если полицейские задерживали кого-нибудь из богатых курортников за вождение автомобиля в нетрезвом виде, то в протокол Броуди предпочитал заносить – при первом нарушении, – что водитель выехал без прав, и эта информация поступала в «Лидер». Но Броуди непременно предупреждал такого горе-водителя, что в следующий раз, если тому вздумается выпить за рулем, его привлекут по всей строгости закона.

Отношения с Медоузом строились на своего рода деликатном равновесии. Если в Эмити хулиганила группа подростков из Хэмптонса, Медоуз тут же получал от полиции всю информацию: имена, возраст, предъявленные обвинения. Если же буйство учиняла молодежь из самого Эмити, то в «Лидер», как правило, появлялась лишь скромная заметка без ссылки на фамилии и адреса – о том, что, скажем, на Олд-Милл-роуд была вызвана полиция для улаживания небольшого конфликта.

Поскольку некоторые курортники выписывали «Лидер» круглый год и считали газету вполне привлекательным чтивом, то грабежи в летних домиках, пустовавших в холодный период, нельзя было просто так обойти. Вопрос ведь был весьма и весьма деликатным. И долгие годы Медоуз, по сути, игнорировал проблему, оставлял на усмотрение Броуди заботы о том, чтобы уведомить домовладельцев, найти и наказать грабителей, а также направить в дом бригаду ремонтников. Все так бы и шло, но зимой 1968 года всего за месяц налетам подверглись шестнадцать пустующих домов. Тогда Броуди и Медоуз пришли к выводу, что пора организовать в «Лидере» полномасштабную кампанию против зимнего вандализма. Сказано – сделано, и в результате сорок восемь домов были подключены к полицейской сигнализации. А поскольку полиция предусмотрительно не сообщила, какие именно дома на сигнализации, а какие нет, то налеты прекратились. Это намного облегчило работу Броуди и неизмеримо подняло авторитет Медоуза как редактора, который активно вовлечен в решение социальных проблем.

Не обходилось порой и без разногласий. Так, Медоуз был фанатичным противником наркотиков. Вдобавок он обладал весьма острым репортерским чутьем. Стоило ему лишь почуять, что намечается какая-нибудь убойная статья, то он бросался вперед, словно полицейская ищейка. Причем никакие «особые соображения» на него уже не действовали. К примеру, летом 1971 года недалеко от пляжа Скотч-роуд нашли труп дочери одного из местных богачей. Броуди, руководствуясь тем, что признаков насильственной смерти обнаружено не было, да к тому же родные девушки возражали против вскрытия, зафиксировал в протоколе смерть от утопления.

Однако у Медоуза были основания предполагать, что девушка принимала наркотики. А снабжал ее ими сын одного фермера – из польских иммигрантов, – выращивающего картофель. Медоуз затеял журналистское расследование и, как оказалось, не зря. Примерно через два месяца ему удалось-таки распутать эту историю, и в конце концов он добился вскрытия тела. Аутопсия показала, что девушка утонула, потеряв сознание из-за большой дозы героина. Он вывел на чистую воду торговца, а за ним и довольно большую банду, занимавшуюся поставками наркотиков в Эмити и окрестностях. Вообще, эта история плохо отразилась на репутации городка, а еще хуже – на самом Броуди. Из-за того, что в деле фигурировали несколько преступлений федерального масштаба, парочка произведенных им арестов не смогла толком прикрыть его предыдущие служебные ляпы. Медоуз же был дважды удостоен региональных премий в области журналистики.

Теперь уже Броуди настаивал на том, чтобы «Лидер» сообщил о происшествии как положено. Не вскользь, а во всех подробностях. Он собирался закрыть местные пляжи на пару дней, чтобы акула отплыла подальше от берегов Эмити. Он не знал, способны ли акулы пристраститься к человеческому мясу (как, к примеру, те же тигры), но был полон решимости лишить опасную рыбину ее новой добычи. На этот раз он требовал гласности и хотел заставить людей хотя бы на время держаться от воды подальше.

Броуди знал, что его намерение сообщить в газете о нападении акулы вызовет мощное противодействие. Как и другие города, Эмити до сих пор ощущал на себе последствия всеобщего экономического спада. И пока наступающее лето не обещало ничего хорошего. Съемщиков набиралось вроде бы больше, чем в прошлом году, но добротными, полноценными арендаторами их было назвать трудно. В основном дома снимали группами по десять-пятнадцать человек. Они приезжали сюда из города и делили аренду на всех. Как минимум с десяток, а то и больше, домов на самом берегу стоимостью от семи до десяти тысяч долларов за сезон и еще больше – стоимостью пять тысяч – так и не были сданы. Сенсационный репортаж о нападении акулы мог такое и без того унылое положение превратить в катастрофу.

И все же Броуди считал, что один такой несчастный случай в середине июня, когда Эмити еще не захлестнули толпы курортников, быстро забудется. Естественно, один несчастный случай наделает куда меньше шуму, чем два или три. Акула, вполне возможно, уже уплыла, но Броуди все же не хотел рисковать жизнью людей. Вероятность нового нападения, скорее всего, ничтожна, но ставки – невероятно высоки…

Он набрал номер Медоуза.

– Привет, Гарри, – сказал он. – Ты как, свободен? Пообедаем вместе?

– Как раз ждал твоего звонка, – ответил Медоуз. – Конечно. У тебя или у меня?

Броуди вдруг решил, что зря позвонил в обеденное время. В желудке у него до сих пор бурлило, и сама мысль о еде вызывала тошноту. Он бросил взгляд на настенный календарь. Четверг. Как все их друзья со скромным достатком, Броуди всегда рассчитывали на специальные предложения в супермаркете. В понедельник они покупали по скидкам курицу, во вторник – баранину, ну и так всю неделю. Элен отмечала покупку в своем списке и на следующую неделю заменяла чем-нибудь другим. Единственным разнообразием в их меню были луфарь и окунь – да и то, если какой-нибудь знакомый рыбак отдавал излишек своего улова. В четверг по сниженной цене шел рубленый бифштекс. Но рубленого мяса сегодня Броуди видел больше чем достаточно.

– У тебя, – ответил Броуди. – Почему бы, кстати, не заказать из ресторанчика? Поедим в твоем кабинете.

– Отлично, – сказал Медоуз. – Что будешь? Я закажу.

– Наверное, салат с яйцом и стакан молока. Я скоро.

Броуди позвонил Эллен и сказал, что обедать домой не приедет.

Гарри Медоуз был очень тучным человеком, для которого даже вздох требовал немалых усилий, отчего на лбу выступали капельки пота. Ему было под пятьдесят, ел он очень много, коптил дешевыми сигарами, пил бурбон и, по словам лечащего врача, в западном мире был первым претендентом на обширный инфаркт миокарда.

Когда вошел Броуди, Медоуз стоял позади своего стола и махал полотенцем, отгоняя сигарный дым в сторону открытого окна.

– Судя по заказу, ты решил поберечь свой желудок, – заметил он. – Вот я и пытаюсь проветрить кабинет от аромата «Белой совы»[7]7
  Марка сигар.


[Закрыть].

– Что ж, спасибо, – кивнул Броуди, окидывая взглядом маленькую комнату в поисках места, где можно было бы присесть.

– Сбрось хлам со стула, – сказал Медоуз. – Это кипа с госотчетами. Из округа, из штата, от автодорожной комиссии и комиссии по водоснабжению. Небось, обходятся в миллион долларов, не меньше, а вот с точки зрения информации… так, дерьмо.

Броуди собрал кипу бумаг и переложил на батарею. Потом подтащил стул поближе к столу Медоуза и сел.

Медоуз пошарил в большом бумажном пакете, вытащил оттуда молоко и завернутый в целлофан сандвич и передал все Броуди. Потом стал извлекать собственный обед. Это были четыре отдельных свертка; развернув их, он, как ювелир, выставляющий напоказ редкие драгоценности, принялся бережно раскладывать перед собой фрикадельки в томатном соусе, жареный картофель, маринованный огурец величиной с маленький кабачок и четверть лимонного пирога. Из расположенного за спиной небольшого холодильника он вытащил большую банку пива.

– Замечательно, – сказал он, оглядев стол с разложенной на нем едой.

– Восхитительно, – сказал Броуди, глотая кислую отрыжку. – До очертения. Я уже тысячу раз обедал с тобой, Гарри, но все-таки никак не привыкну к такому зрелищу.

– Просто пойми: у каждого свои маленькие слабости, дружище, – поучительно проговорил Медоуз, хватая сандвич. – Кто-то пялится на чужих жен. Кто-то упивается до потери пульса. Я же утешаю себя пищей.

– Вот утешение получит бедняжка Дороти, когда твое сердце скажет: все, с меня довольно! Конец пирушке! Адьос!

– Ну, мы вообще-то обсуждали это с Дороти, – ответил Медоуз, уже порядком набив себе рот хлебом и мясом, – и сошлись на том, что одно из немногих преимуществ человека над животными в том, что он сам волен выбрать, как и от чего умереть. Еда, наверное, в итоге убьет меня, но ведь именно она-то и доставляет мне такое удовольствие. К тому же уж лучше умереть вот так, чем в пасти акулы. Уверен, ты согласишься со мной – особенно после того, что произошло нынче утром.

Броуди как раз собирался проглотить кусок сандвича с яйцом и едва не поперхнулся.

– Слушай, не надо! Только не сейчас, – почти взмолился он.

Какое-то время они ели молча. Броуди покончил с сандвичем, выпил молоко, скомкал бумагу и запихнул ее в пластмассовый стаканчик. Потом, откинувшись назад, закурил сигарету. Медоуз все еще ел. Броуди знал, что этому субъекту аппетит ничем не испортишь. Он вспомнил, как однажды Медоуз, приехав на место жуткой автомобильной катастрофы – с трупами и кровью, – расспрашивая полицейских и уцелевших в аварии, сосал фруктовое мороженое.

– Что касается гибели этой… мисс Уоткинс, – начал Броуди, – у меня появились кое-какие соображения, и мне хотелось бы ими с тобой поделиться. – Медоуз кивнул. – Во-первых, о причине смерти. Мне кажется, здесь двух мнений быть не может. Я уже поговорил с Сантосом и…

– Я тоже.

– Ну, значит, ты в курсе, что он думает. Это нападение акулы. Яснее некуда. Если бы ты видел тело, то сказал бы то же самое. Здесь просто не может…

– Я видел тело.

Броуди был потрясен. В основном потому, что человек, видевший такое месиво, попросту не может вот так преспокойно сидеть и слизывать с пальцев лимонную начинку!

– Так ты согласен?

– Да. Я согласен, ее убила акула. Но есть ряд вещей, в которых я не до конца уверен.

– То есть?

– Ну, например, почему она поперлась купаться в такое время? Знаешь, какая была температура воздуха около полуночи? Шестьдесят градусов по Фаренгейту. А температура воды? Около пятидесяти. Надо совсем не дружить с головой, чтобы купаться в таких условиях.

– Или напиться, – заметил Броуди.

– Возможно. Хотя, пожалуй, ты прав. Я тут навел кое-какие справки. Футы не связываются с марихуаной и прочим зельем. Меня беспокоит другое.

Броуди почувствовал раздражение.

– Гарри, ради бога, ну хватит тебе гоняться за собственной тенью. Люди ведь не застрахованы от несчастного случая.

– Не об этом речь. Откуда здесь появилась акула, ведь вода-то еще холодная!

– Разве? Ну, может, некоторые из них любят холодную воду. Откуда нам знать, что им взбредет в голову?

– Есть гренландские акулы, но они никогда не заплывают так далеко на юг, а если и заплывают, то обычно людей не трогают. Откуда нам знать, говоришь? Я вот что тебе скажу: сейчас я знаю о них гораздо больше, чем знал утром. Увидев, что осталось от мисс Уоткинс, я позвонил одному парню, моему знакомому из института океанографии в Вудс-Хоуле. Я описал ему труп, и он сказал, что, судя по всему, на такое способна лишь одна акула.

– Какая же?

– Большая белая. Есть и другие, которые нападают на людей, например тигровые, молот-рыба и, возможно, даже мако и голубые, но этот парень Хупер – Мэтт Хупер – сказал мне: перекусить женщину пополам может рыбина только вот с такой пастью, не меньше, – он развел руки на ширину около трех футов, – а единственная акула, у которой такая пасть и которая нападает на людей, – это большая белая. У нее есть и другое название.

– И какое же? – спросил Броуди, который уже начал было терять интерес.

– Людоед. Другие акулы тоже иногда нападают на людей, причем по самым разным причинам – когда голодны, напуганы или когда почуют кровь в воде. Кстати, у этой Уоткинс не было месячных прошлой ночью?

– Мне-то откуда знать?!

– Да я так, просто из любопытства. Хупер сказал, что в этом случае нападение акулы почти гарантировано, если та рыщет где-то поблизости.

– А что он говорит про холодную воду?

– Оказывается, что белая акула спокойно себя чувствует в такой воде. Несколько лет назад неподалеку от Сан-Франциско акула убила мальчика. Температура воды была пятьдесят семь.

Броуди сделал длинную затяжку.

– А ты и в самом деле раскопал немало об акулах, Гарри, – проговорил он.

– Я руководствовался, скажем так, здравым смыслом и общественными интересами. Ведь нужно точно понять, что произошло и может ли такое снова повториться.

– Ну, и как, может?

– Нет. Вероятность практически равна нулю. Из чего лично я могу заключить, что это единственный несчастный случай. По словам Хупера, большие белые акулы встречаются редко, и это, пожалуй, единственное, что может хоть как-то обнадежить. Поэтому есть все основания полагать, что акула, напавшая на Уоткинс, давно уплыла. Здесь нет рифов. Нет рыбообрабатывающего завода или скотобойни, которые спускают в воду кровь или сбрасывают внутренности. Одним словом, нет ничего такого, что может привлечь акулу. – Медоуз притих и посмотрел на Броуди, который молча взглянул в ответ. – Поэтому, мне кажется, Мартин, нет оснований будоражить народ, ведь ничего подобного больше не повторится.

– Ну, это как посмотреть, Гарри. Если такое не повторится, то тем более не будет никакого вреда, если сказать людям, что однажды такое произошло.

Медоуз вздохнул.

– С журналистской точки зрения, ты, наверное, прав. Но мне кажется, Мартин, это как раз один из тех случаев, когда следует забыть о правилах и больше думать о людях. Не думаю, что сообщение об инциденте отвечало бы общественным интересам. Местные не в счет. Рано или поздно они узнают об этом. Как насчет тех, которые читают наш «Лидер» в Нью-Йорке, Филадельфии, Кливленде?

– Ты прямо льстишь себе.

– Ерунда, ты ведь понимаешь меня. И ты в курсе, как обстоят дела с арендой домов на лето. Мы ведь просто на грани – так же, как жители Нантакета, Вайнъярда и Истгемптона. Ведь многие еще не решили, где провести лето. Они знают, что в этом году у них широкий выбор. Арендуемых домов сколько хочешь. Если я напечатаю в газете о том, что молодую женщину у берегов Эмити перекусила пополам акула-монстр, здесь не смогут сдать ни одного дома. Акула, Мартин, – это все равно что убийца с топором. Есть в ней что-то безумное, злобное, неотвратимое. Если мы сообщим людям об акуле-убийце, то можем распрощаться с надеждами на хорошее лето.

Броуди мрачно кивнул.

– С этим не поспоришь, Гарри, и мне тоже не хочется сообщать публике о том, что где-то поблизости рыщет акула-убийца. Но ты хотя бы на секунду поставь себя на мое место. Не стану опровергать твои доводы. Вероятно, ты прав. Эта акула, скорее всего, уплыла на сотню миль отсюда и никогда больше не вернется. И самую большую опасность, как и раньше, представляют собой глубинные течения. Но, Гарри, все-таки ты можешь ошибаться, хоть и шанс крайне ничтожен. Допустим – просто допустим, – что мы промолчим, а пострадает еще кто-нибудь. Что тогда? Надо мной и так висит дамоклов меч. И с меня спросят, можешь быть уверен. Ведь я, согласно занимаемой должности, должен защищать местных жителей, и если я не в состоянии их защитить, то обязан хотя бы предупредить о грозящей опасности. Ты, кстати, тоже на крючке. Не думай, что так легко отвертишься. Ты ведь обязан сообщать обо всех значимых событиях в городе, а если у наших берегов на человека нападает акула, то, уж поверь, это событие! Поэтому я хочу, чтобы ты о нем написал. Хочу закрыть пляжи – всего на пару дней, в целях предосторожности. Думаю, никому это не доставит особых хлопот. Не так уж много у нас еще приезжих, да и вода еще толком не прогрелась. Лучше прямо сказать людям о том, что случилось, и объяснить, почему мы поступаем именно так, а не иначе.

Медоуз откинулся на спинку стула и ненадолго задумался.

– Ну, за твои действия я не в ответе, Мартин, но вот что касается меня, то решение уже принято.

– Что это значит?

– В «Лидере» никакой заметки о нападении акулы не будет.

– Вот так, значит?!

– Ну да. Это не мое единоличное решение, хотя в целом я с ним согласен. Я ведь редактор и совладелец газеты, Мартин, но у меня лишь доля, причем не такая уж и большая, чтобы противостоять определенному давлению.

– Что ты хочешь этим сказать?

– А то, что только утром мне уже шесть раз звонили. Пять звонков было от рекламодателей – ресторана, гостиницы, двух агентств недвижимости и кафе-мороженого. Они были очень взбудоражены и спрашивали, собираюсь ли я напечатать заметку о погибшей девушке, и недвусмысленно дали понять, что, по их мнению, для Эмити будет лучше, если история не получит огласки. А шестой звонок был от мистера Коулмана из Нью-Йорка. От того самого мистера Коулмана, в руках которого пятьдесят процентов акций «Лидера». Похоже, ему тоже позвонили на эту тему. И он заявил, что никаких заметок об акуле в «Лидере» не будет.

– А ты в курсе, что его супруга работает брокером по недвижимости?

– Нет, – ответил Медоуз. – Эту тему никто не поднимал.

– Еще бы! Хорошо, Гарри, на чем мы тогда остановимся? Ты не собираешься печатать заметку, поскольку, по мнению достопочтенных читателей «Лидера», не произошло ничего особенного. А я все-таки закрою пляжи и поставлю несколько предупреждающих знаков.

– Хорошо, Мартин. Это твое решение. Но позволь мне тебе напомнить кое о чем. Ты ведь выборное должностное лицо?

– Да, как и президент. На четыре волнующих года.

– Но ведь могут и отстранить, объявить импичмент?

– Это угроза, Гарри?

Медоуз улыбнулся.

– Тебе лучше знать. Да и к тому же кто я такой, чтобы угрожать? Мне просто хочется, чтобы ты подумал о последствиях своих поступков, прежде чем решиться выступить против интересов жителей Эмити, избравших тебя.

Броуди встал:

– Спасибо, Гарри. Я всегда слышал, что власть предержащие всегда одиноки. Сколько я должен тебе за обед?

– Нисколько. Не могу же я брать деньги с человека, чья семья скоро будет клянчить бесплатные талоны на питание.

Броуди рассмеялся.

– Ну, уж нет! Разве ты не в курсе? Ведь служба в полиции – это гарантия безбедного существования?

Через десять минут после того, как Броуди вернулся к себе в кабинет, по селектору сообщили: «К вам мэр, шеф».

Броуди улыбнулся. Сам мэр. Не заглянувший к нему Ларри Вон. Не Лоренс Вон из агентства недвижимости «Вон и Пенроуз», который зашел пожаловаться на шумных арендаторов. Нет, именно мэр Лоренс П. Вон – избранник народа, получивший на последних выборах семьдесят один голос.

– Пусть его милость войдет, – сказал Броуди.

Ларри Вон был красивый мужчина чуть старше пятидесяти, спортивного телосложения и с сединой в волосах. Несмотря на то что Лоренс был коренным жителем Эмити, с годами в его манере стали все чаще проскальзывать элементы роскоши. Вон сколотил себе немаленькое состояние на послевоенных спекуляциях недвижимостью в Эмити и являлся главным совладельцем самой преуспевающей компании в городе (некоторые считали, что единственным владельцем, так как в фирме Вона никакого Пенроуза никто не встречал). В его одежде наблюдалась элегантная простота, он носил пиджаки британского покроя, строгие рубашки и мягкие кожаные туфли «Уидженс». В отличие от Эллен Броуди, которая, будучи приезжей, так и не смогла до конца приспособиться к местным жителям, для Вона как уроженца Эмити процесс слияния с богатыми курортниками прошел довольно гладко. Как местный коммерсант он, конечно, не был им ровней, и никто из них не приглашал его к себе в Нью-Йорк или Палм-Бич. Но здесь, в Эмити, он был на короткой ноге почти со всеми, за исключением, может быть, лишь только самых надменных представителей летнего общества. И такие связи оказывали самое благотворное влияние на его дела. Летом его часто приглашали на важные приемы, и он всегда являлся туда один. Мало кто из его друзей знал, что дома у него есть жена, простая, обожающая своего мужа женщина, которая большую часть своего времени проводит за вышивкой перед экраном телевизора.

Вон нравился Броуди. Летом они виделись редко, но после Дня труда, когда сезон заканчивался, Вон мог на время забыть о социальной иерархии. И тогда раз в две-три недели они с женой приглашали Броуди и Эллен поужинать с ними в одном из лучших ресторанов в Хэмптонсе. Такие вечера представляли для Эллен нечто особенное, что само по себе делало Броуди абсолютно счастливым. Похоже, Вон понимал Эллен. С ней он всегда вел себя как с равной, очень дружелюбно и обходительно.

Вон вошел в кабинет Броуди и сел.

– Только что поговорил с Гарри Медоузом, – сказал он.

Вон был явно расстроен, и это заинтересовало Броуди. Такой реакции он не ожидал.

– Вижу, – ответил он. – Наш Гарри явно не теряет времени.

– Где ты собираешься получить разрешение на закрытие пляжей?

– Ты меня спрашиваешь как мэр или как брокер по недвижимости? Или просто так, из дружеского любопытства?

Вон напрягся. Броуди заметил, что сдерживается он с трудом.

– Хочу знать, где ты собираешься получить такое разрешение? Мне нужно знать это сейчас.

– Если чисто официально, то не уверен, что вообще должен получать разрешение, – ответил Броуди. – В законе есть определенные пункты, по которым в чрезвычайных обстоятельствах я вправе предпринять любые действия, которые сочту необходимыми. Полагаю, члены городского управления сами должны объявить о таких обстоятельствах. Вот только не знаю, нужна ли вся эта канитель.

– Ни в коем случае.

– Что ж, с неформальной точки зрения считаю своим долгом в меру собственных сил обеспечить безопасность живущих здесь людей. А сейчас, думается, для этого необходимо на пару дней закрыть пляжи. Если кто-нибудь нарушит запрет, едва ли я смогу арестовать этого человека. Если только за преступную глупость.

Броуди усмехнулся.

Но Вон не обратил никакого внимания на его замечание.

– Я не хочу, чтобы ты закрывал пляжи, – сказал он.

– Да я уж понял.

– И ты хорошо знаешь, почему. Не за горами Четвертое июля, и от этих выходных многое зависит. Мы можем сами себе навредить.

– Твои доводы мне понятны, но и ты тоже должен понять, почему я хочу закрыть пляжи. Ведь тут дело не в какой-то личной выгоде.

– Да какая уж тут выгода! Скорее наоборот. Послушай, Мартин, просто нашему городку не нужны такие новости, вот и все.

– Но ему не нужны и новые жертвы.

– Да ради бога, о чем ты! Никаких жертв больше не будет! Закрыв пляжи, ты лишь привлечешь сюда толпы репортеров, которые начнут повсюду совать свой нос.

– И что с того? Ну приедут, поищут, не найдут ничего интересного и свалят обратно. Не думаю, что «Нью-Йорк таймс» заинтересует пикник на природе или ужин в загородном клубе.

– Нет, нам это не нужно! А вдруг они все-таки что-нибудь раскопают? Поднимется шум, а какая нам от него польза?

– Ларри, что они раскопают? Мне скрывать нечего. А тебе?

– Мне тоже. Я просто подумал… может… те изнасилования? Ну, или что-то подобное…

– Чушь, – сказал Броуди. – Все это в прошлом.