Текст книги "Война с демонами. Мертвые демоны (сборник)"

Но только не Аббану. Базар – его дом, а навязчивые выкрики торговцев – воздух, которым он дышал. Он заблудился бы на базаре не скорее, чем Первый воин – в Лабиринте.

Аббан родился в семейном шатре, в самом центре базара. Его бабка была повитухой, а отец, Чабин, не закрывался и не прекращал торговли даже под негодующие вопли жены. Он не мог позволить себе убытки, особенно с лишними ртами в семье.

Аббан запомнил Чабина как человека хорошего – трудягу, что старался прокормить семью, хоть трусость и сделала его негодным к военной службе, а духовенство сочло недостаточно верующим.

Получив отказ в этих поприщах, которые единственные и считались достойными красийца, отец Аббана был вынужден гнуть спину дни напролет и заниматься, как женщина, тяжелым трудом. Он стал хаффитом, человеком без чести, которому заказан путь в райские кущи Эверама.

Но Чабин беспрекословно выдержал это бремя и превратил крохотную палатку с некондиционными безделушками в процветающее предприятие, с клиентурой даже в Зеленых землях на севере. Он преподал Аббану математику и географию, обучил рисованию меток и языку землепашцев, чтобы торговаться с их вестниками. Многому научил, но в первую очередь – страху перед дама. Урок стоил ему жизни.

Дама, клирики Эверама, занимали высшую ступень в иерархии красийского общества. Они носили белоснежные одежды, видные издалека, и выступали посредниками между людьми и Создателем. Дама имел право немедленно и безвозбранно убить члена любого племени, если подозревал его в неуважении к себе или священным законам.

Аббану исполнилось восемь, когда убили отца. В палатку пришел за покупками северный вестник по имени Коб, которому предстоял обратный путь. Он был важным клиентом и обеспечивал связь с товаропотоком из Зеленых земель. Аббана приучили обращаться с ним как с принцем.

– По дороге сюда испортил круг, – сообщил Коб, прихрамывая и опираясь на копье. – Мне нужны веревка и краски.

Чабин щелкнул пальцами, и Аббан, вручив отцу баночку с краской, побежал за веревкой.

– Я успел укрыться в запасном, но проклятый песчаный демон откусил мне полступни, – пожаловался Коб, показывая забинтованную ногу.

Отвлекшись на нее, ни Чабин, ни Коб не заметили проходившего мимо дама.

Зато их заметил дама – особенно отметил, что отец Аббана не отвесил низкий поклон, положенный хаффиту в присутствии духовного лица.

– Кланяйся, грязный хаффит! – гавкнул сопровождавший дама даль’шарум.

Чабин, вздрогнув, крутанулся на месте и нечаянно плеснул краской на чистые белые одежды дама.

На миг показалось, что время остановилось, а затем взбешенный дама перегнулся через прилавок, схватил Чабина за волосы и подбородок и резко повернул. Раздался хруст, словно треснул сучок, и отец Аббана упал замертво.

С тех пор прошло четверть века, но Аббан живо помнил звук.

Когда Аббан подрос, его заставили учиться на воина, чтобы не разделил судьбу отца. Но хотя каста Чабина не наследовалась, Аббан показал себя таким же трусом и слабаком. Он был совсем зеленым, когда покалечился в ходе суровой подготовки, его отбраковали и превратили в хаффита.

Минуя шатры, Аббан кивал то одному, то другому купцу. Торговали главным образом женщины, закутанные в черное с головы до ног, хотя встречались и такие же, как он, хаффиты. Подобно Аббану, они легко узнавались по яркому платью, хотя все носили простые бурые шапочки и жилеты в знак своего сословия. Кроме хаффитов, так броско одевались только женщины, и то лишь в женском обществе или наедине с мужьями.

Если торговки и презирали хаффита Аббана, то вида не подавали. Аббан унаследовал от отца не только слабые, но и сильные качества, и с тех пор, как возглавил семейное дело, оно разрасталось год от года. Оскорбить его означало неминуемо разориться, ибо тучный хаффит наладил связи и вел дела со всем базаром и городами за сотни миль к северу. Львиная доля товаров из Зеленых земель проходила через руки Аббана, и любому, кто хотел получить доступ к доходной экзотике, приходилось держать пренебрежение при себе.

Всем, кроме одного человека. Когда Аббан дошел до родного шатра, его окликнули через улицу, и он с отвращением взглянул на захромавшего к нему конкурента.

– Аббан, друг мой! – вскричал тот, хотя заявление было далеко от истины. – Я сразу признал твой кричащий женский наряд! Как подвигаются дела?

Аббан насупился, но воздержался от грубости. Амит асу Самере ам’Раджит ам’Маджах был даль’шарумом, то есть превосходил хаффита Аббана, как мужчина – женщину, а даль’шарум, хотя по закону и не имел права убить хаффита без основательной причины, на практике мог сделать это почти или полностью безнаказанно.

Именно поэтому Аббану приходилось притворяться, что повозок с добром, которые время от времени у него пропадали, не существовало вообще, и уж тем паче никто их не крал, хотя отлично знал, что они похищены людьми Амита.

Амит появился на рынке недавно. Песчаный демон прокусил ему икру, и рана загноилась. В конце концов у дама’тинг не осталось выхода – пришлось ампутировать ногу. Покалечиться, но не погибнуть в бою считалось немалым позором, но Амит сумел изловить демона до рассвета и тем обеспечил себе место в загробной жизни.

В отличие от Аббана, Амит с головы до ног закутывался в черное, как подобает воину; ночное покрывало неплотно облекало его шею. Он продолжал носить копье, используя его как трость, но сохраняя наточенным и угрожая им сразу, если кто досаждал.

Мужчина в черной одежде воина привлекал внимание на базаре, в вотчине женщин и хаффитов. Люди аккуратно обходили его, боясь приблизиться, так что Амит повязал под острие копья ярко-оранжевую ленту в знак своего купечества и для привлечения покупателей.

– А, мой дорогой друг Амит! – Аббан изобразил приветливость вкупе с искренним гостеприимством, которые отработал перед тысячами клиентов. – Клянусь Эверамом, я рад тебя видеть. Солнце светит ярче, когда ты рядом. Дела идут поистине неплохо! Благодарю, что спросил. Надеюсь, и твой шатер процветает?

– Конечно, конечно! – подхватил Амит, метая глазами молнии.

Он собирался продолжить, но заметил двух женщин, остановившихся перед Аббановой тележкой с фруктами.

– Сюда, достопочтенные матери! – позвал Амит. – Мой шатер через дорогу, а цены куда честнее! Кто вам милее – бездушный хаффит или тот, кто выстаивал ночью против полчищ демонов?

Ему редко отказывали после таких слов. Женщины развернулись и направились к шатру Амита. Амит презрительно улыбнулся Аббану. Он поступил так не в первый раз и, видимо, не в последний.

В рыночной разноголосице зашикали, и оба заозирались. Торговцы предупреждали о приближении дама. Купцы принялись прятать товары, которые запрещались законом Эведжана, – спиртные напитки и музыкальные инструменты. Даже Амит оглядел себя: нет ли при нем контрабанды.

Через несколько минут стало ясно, о ком речь. Группа най’дама – послушников в белых набедренных повязках, концы которых были переброшены через плечо, – прибирали с базара фрукты, мясо и хлеб. Ими командовал молодой клирик в полном белом наряде. Они не предлагали денег – никто и не смел потребовать. Дама бесчинствовали, как козлы в огороде, и ни один купец, ценивший свою шкуру, не рисковал возразить.

Помня отцовский урок, Аббан склонился столь низко, что испугался падения. Заметив это, Амит выбил навершием копья из-под него костыль и расхохотался, когда Аббан рухнул в грязь. Дама обернулся на шум, и Аббан, чувствуя тяжесть взора, уткнулся лбом в землю и заелозил, как пес. Амит, наоборот, почтительно кивнул дама и удостоился ответного кивка.

Через секунду дама двинулся прочь, но Аббан перехватил взгляд одного най’дама – костлявого мальчугана не старше двенадцати лет. Малец глянул на Амита, потом ухмыльнулся при виде коленопреклоненного Аббана, но затем заговорщически подмигнул и последовал за братьями.

И в этот миг, как нарочно, подоспел Пар’чин.

Вступать в переговоры, пресмыкаясь при этом в пыли, – последнее дело.

Арлен печально взглянул на Аббана. Он знал, что потеря лица ранит друга гораздо сильнее, чем плетка дама. Арлена восхищало в красийцах многое, но только не их обращение с женщинами и хаффитами. Никто не заслуживает такого позора.

Он отвернулся, уставился на тележку с барахлом, которой ни капли не интересовался, и смотрел на нее, пока Аббан не встал, помогая себе костылем. Когда тот выпрямился и отряхнулся, Арлен подвел Утреннего Ветра, как будто только что прибыл.

– Пар’чин! – воскликнул Аббан, словно и сам лишь сейчас заметил Арлена. – Рад тебя видеть, сын Джефа! Судя по навьюченному коню, путешествие прошло успешно?

Арлен вручил ему для осмотра вазу работы Дравази. На лице Аббана написалось обычное отвращение, которое возникало еще до того, как он изучал предмет. Он напомнил Арлену старого Хряка, лавочника из родного Тиббетс-Брука. Тот тоже никогда не выказывал заинтересованности, пока не завершится торг.

– Жаль, я надеялся на лучшее, – сказал Аббан, хотя ваза была красивее всего, что доводилось видеть Арлену в его шатре. – Вряд ли за нее дадут много.

– Избавь меня хоть раз от демонова дерьма, – ощерился Арлен. – Меня чуть не разорвали за эти поделки, и, если не заплатишь за них сполна, я отвезу их другому.

– Ты ранишь меня, сын Джефа! – возопил Аббан. – Ведь я же и дал тебе карты да объяснил, как добраться до сокровищ!

– Там полно странных демонов, – ответил Арлен. – Поэтому цена возросла.

– Странных демонов?

– Они похожи на чурки и оранжевые, как скалы. Не больше собаки, но их сотни.

– Глиняные демоны, – кивнул Аббан. – Баха кад’Эверам кишит ими.

– Ночь, ты знал? – вскричал Арлен. – Знал и не предупредил?

– Неужели я не сказал тебе о глиняных демонах?

– Нет, побери тебя Недра! – заорал тот. – У меня даже не нашлось от них подходящих меток!

Аббан побледнел.

– Что значит – не нашлось меток, Пар’чин? О глиняных демонах знают даже несмышленые дети!

– Возможно, если родились в проклятущей пустыне! – прорычал Арлен. – Я слышал то же самое в Герцогских Копях, когда меня чуть не растерзали снежные демоны! Назло тебе возьму и отвезу груз в Форт Райзон!

– О, это не понадобится, Пар’чин! – послышался голос.

Через улицу к ним заковылял даль’шарум. Незнакомый Арлену, но знакомый для него, оно и неудивительно. Большинство даль’шарумов как минимум слышали о Пар’чине, если не встречались с ним лично.

Само по себе слово «чин» означало «чужак», а в расхожем смысле считалось оскорблением, синонимом «трусу» и «слабаку». Хуже «хаффита». Однако слово «Пар’чин» переводилось как «храбрый чужак», и этого титула удостоился только Арлен – единственный землепашец, усвоивший обычаи Копья Пустыни и сражавшийся с даль’шарумами на алагай’шараке.

– Позвольте представиться, – сказал незнакомец по-красийски, сжимая предплечья Арлена в воинском приветствии.

Он не владел языком северян, как Аббан, но Арлен, в отличие от большинства вестников, бегло говорил на красийском.

– Я Амит асу Самере ам’Раджит ам’Маджах. Скажи, как обманул тебя ничтожный хаффит, и я дам тебе всяко больше, чем он.

Аббан схватил Арлена за руку.

– Только пикни ему, Пар’чин, о том, как украл из освященной земли посуду, – предупредил он на северном языке, – и с наступлением ночи нас обоих привяжут к столбам за городскими воротами.

– Хаффит! – пролаял Амит. – Верх неучтивости болтать на варварском наречии в присутствии мужчин!

– Тысяча извинений, о благородный даль’шарум. – Аббан низко поклонился и попятился во избежание очередной подсечки.

– Тебе незачем иметь дело с такими, как этот полумуж, пожиратель свинины, – объявил Амит Арлену. – Ты выходил в ночь! Общение с хаффитом унижает тебя. Но на моих руках, как у тебя, ихор демонов – я показал солнце двенадцати, прежде чем лишился ноги!

– Ага, – пробормотал Аббан на языке Арлена, – в прошлый раз их было всего полдюжины. Не иначе прикончил новых.

– Что ты такое плетешь, хаффит? – осведомился Амит, который не понял ни слова, но заподозрил оскорбление.

– Ничего, достопочтенный даль’шарум, – ответил Аббан, самодовольно кланяясь.

Амит ударил его по лицу.

– Сказано же тебе, что ты грубишь своим языческим лопотанием! – гаркнул он. – Извинись перед Пар’чином.

Арлен был сыт по горло. Он ударил в землю копьем и набросился на купца.

– Ты требуешь извинений за то, что человек говорит со мной на моем родном языке? – взревел он и так толкнул Амита, что тот грянулся оземь.

Купец на миг ожесточился взором и схватился за копье, готовый напасть, но глянул сперва на крепкие ноги Арлена, потом на свою культю и передумал. Склонил голову.

– Приношу извинения, Пар’чин, – произнес он, выплевывая слова, как будто мерзкие на вкус. – Я не хотел оскорбить.

Кастовая система – палка о двух концах. Амит приветствовал Арлена как собрата-воина, а у воинов существовала своя неофициальная иерархия сильных и слабых. Увечье перевело Амита на самое дно. Для сильного воина он сам был немногим выше хаффита. Неудивительно, что Амит избрал своим домом базар.

Арлен наставил на Амита копье.

– Дважды подумай, прежде чем снова оскорбить мою родину, – пригрозил он негромко, – иначе уличная пыль увлажнится кровью.

Он, разумеется, не собирался делать ничего подобного, но Амиту незачем это знать. Даль’шарумы уважают только силу – ее и пришлось показать.

Взяв Арлена за плечо, Аббан поспешно увлек его в шатер, пока инцидент не получил продолжения.

– Ха! – воскликнул он внутри, когда за ними пал тяжелый полог. – Амит еще месяц не даст мне прохода за то, что я это видел, но зрелище окупило все оскорбления и зуботычины.

– Напрасно ты их терпишь, – заметил Арлен уже, наверно, в тысячный раз. – Это никуда не годится.

Но Аббан отмахнулся:

– Годится или нет, а так уж заведено, Пар’чин. Возможно, в твоих краях с такими, как я, обходятся иначе, но в Копье Пустыни ты можешь с тем же успехом просить солнце палить поменьше.

В шатре Аббана было прохладно, его женщины немедленно забрали у Арлена грязную верхнюю одежду и сапоги, выдав чистое платье. Они разложили для мужчин подушки, принесли кувшины с водой, чаши с фруктами и мясом, дымящийся чай. Когда оба подкрепились, Аббан извлек бутылочку и две крохотные чашки.

– Давай-ка выпей со мной, Пар’чин, – предложил он. – Мы успокоимся и заново начнем разговор.

Арлен с сомнением взглянул на чашечку, пожал плечами и отхлебнул.

Через секунду выплюнул и судорожно схватился за кувшин с водой. Аббан со смехом толкнул его ногой.

– Отравить меня хочешь? – прохрипел Арлен, но гнев его улетучился, когда Аббан осушил свою чашку. – Что это, Недра, за гнусное варево?

– Кузи, – ответил Аббан. – Его делают из дистиллированного сброженного зерна и корицы. Во имя Эверама, Пар’чин, сколько бочек ты переправил через пустыню, так и не попробовав?

– Я не пью контрабанду, – возмутился Арлен. – А в книгах можно отметить, что пойло больше смахивает на слюну огненного демона, чем на корицу.

– Можно написать, что это осветительное масло, – с улыбкой согласился Аббан, вновь наполнил чашечку Арлена и подал ему. – Первую лучше пить залпом, – посоветовал он, наливая себе, – но к третьей ты распробуешь вкус корицы.

Арлен опрокинул чашку и чуть не задохнулся. Горло как кипятком ошпарило.

– Ну и горлодерное же питье, – прохрипел он сдавленно, но разрешил Аббану налить еще. – Будто из Недр!

– Дамаджи согласны с тобой, Пар’чин, – сказал Аббан. – Закон Эведжана запрещает кузи, но хаффитам позволено продавать его чинам.

– И оставлять чуток себе, – подхватил Арлен.

Аббан фыркнул:

– Кузи расходится здесь лучше, чем в Зеленых землях, Пар’чин. Одной бутылочки хватает, чтобы захмелел даже здоровяк, а потому этот товар легко пронести под носом у дама. Хаффиты хлещут его бочонками, а даль’шарумы берут в Лабиринт, чтобы придать себе храбрости в ночи. Даже некоторые дама пристрастились.

– А ты не боишься поплатиться в следующей жизни за то, что продаешь духовенству запретный напиток? – Арлен осушил очередную чашку.

Она пошла уже лучше.

– Боялся бы, если бы верил в эту чушь, Пар’чин, – ответил Аббан. – Хорошо, что не верю.

Арлен приложился еще, теперь его глотка утратила чувствительность. Он посмаковал корицу, дивясь тому, что поначалу не ощущал ее вкус. Ему почудилось, будто он плавает в расшитых узорами шелковых подушках. Аббан выглядел таким же расслабленным, и к тому времени, когда бутылочка опустела, оба уже беспричинно хохотали и хлопали друг друга по спине.

– Мы снова друзья – не вернуться ли к делу? – спросил Аббан.

Арлен кивнул. Аббан, пошатнувшись, встал и заковылял к бахаванской посуде, которую его женщины перенесли в шатер, разгрузив Утреннего Ветра. Аббан приготовился торговаться, и лицо его, разумеется, тотчас приняло привычно нейтральное выражение.

– Тут в основном не Дравази, – заявил он.

– В лавке мастера много и не было, – солгал Арлен. – И прежде чем говорить о деньгах, нам все еще нужно обсудить твои недомолвки насчет опасности моего похода.

– Разве это важно? – отозвался Аббан. – Ты выбрался целым и невредимым, как всегда.

– Важно. Я мог вообще не поехать, если бы знал, что это место кишит демонами, против которых у меня нет меток! – вспылил Арлен.

Но Аббан только хмыкнул, пренебрежительно махнув рукой.

– Зачем мне было лгать тебе, сын Джефа? Ты Пар’чин и ничего не боишься! Скажи я о глиняных демонах, ты бы лишь укрепился в решимости посетить это место и плюнуть им в глаза!

– Лесть не поможет, Аббан, – отрезал Арлен, хотя его затуманенный рассудок сдержанно обрадовался похвале. – Тебе придется расщедриться на большее.

– Чего же хочет от меня Пар’чин?

– Гримуар меток против глиняных демонов.

– Договорились, – сказал Аббан, – причем бесплатно. Это станет подарком, друг мой.

Арлен вскинул брови. Метки были ценным товаром, а Аббан – человеком, скупым на дары.

– Назовем это вложением средств, – пояснил Аббан. – Даже простая бахаванская посуда имеет известную ценность. Тень опасности, благодаря которой покупатель понимает, что берет нечто редкое. – Он посмотрел на Арлена. – Там есть еще?

Арлен кивнул.

– Значит, мне и невыгодно тебя убивать, пока не привезешь остальное, – изрек Аббан.

– Откровенно сказано, – оценил Арлен. – И все же как ты можешь предлагать мне нечто подобное? Разве тебе не запрещено прикасаться к сводам меток?

– Хаффиту запрещено почти все, Пар’чин, – усмехнулся тот. – Но ты прав, дама считают рисование меток священным занятием и бдительно охраняют тайны ремесла.

– Однако ты можешь раздобыть гримуар меток против глиняных демонов.

– Прямо из-под носа у дама и уведу! – рассмеялся Аббан, щелкая пальцами перед Арленом.

Тот пьяно качнулся, завалился на подушки, и оба снова расхохотались.

– Как? – не унимался Арлен.

– Ах, друг мой, – погрозил ему пальцем Аббан, – ты просишь выдать чересчур много тайн моего ремесла!

– Вот же демоново дерьмо. Следуя твоей карте, я ошибся с Бахой на целый день. Если я собираюсь доверить жизнь твоим картам и меткам, мне надо убедиться, что сведения достоверны.

Аббан долго смотрел на него, потом пожал плечами и сел рядом; щелкнул пальцами, и женщина в черном принесла новую бутылку кузи. Опустившись на колени, она наполнила их чашки, низко поклонилась и исчезла. Друзья же чокнулись и выпили.

Аббан придвинулся ближе и тихо произнес:

– Я скажу тебе, Пар’чин, не потому что ты ценный клиент, а потому что ты мой верный друг. Пар’чин всегда относился к презренному хаффиту по-человечески.

Арлен с усмешкой разлил кузи.

– Ты и есть человек, – сказал он.

Аббан благодарно склонил голову и снова придвинулся.

– Мне помогает мой племянник Джамере, – поделился он тайной. – Его отец был даль’шарумом, но умер, когда мальчик еще не вышел из колыбели. Отцовская семья жила в бедности, и моя сестра вернулась ко мне в шатер, а мальчика вырастила здесь, на базаре. Недавно он созрел, и его забрали, чтобы определить ему жизненную стезю, но он тощ и произвел неблагоприятное впечатление на даль’шарумов-наставников. Однако дама обратили внимание на его ум и взяли в послушники.

– Это он был сегодня на рынке с най’дама? – спросил Арлен, и Аббан кивнул.

– Джамере учится на клирика, – продолжил Аббан, – но мальчишка глубоко порочен и верует даже меньше, чем я. Если я скажу ему, что есть покупатель, и поделюсь выручкой, он с удовольствием скопирует или украдет из храма любой свиток.

– Любой свиток?

– Все, что угодно! – хвастливо сказал Аббан, снова щелкая пальцами. – Да он может выкрасть даже карты, где указан путь к затерянному городу Анох-Сан!

Арлен остолбенел. Анох-Сан – древняя резиденция Каджи, которому красийцы поклонялись как первому Избавителю. Три тысячи лет тому назад плюс-минус пара веков Каджи покорил известный мир – пустыню и Зеленые земли, объединив человечество в войне с подземниками. С помощью магического меченого оружия люди истребили столько демонов, что столетиями считали, будто победили, подземников больше нет, а ночь уже не страшна.

Но теперь стало ясно: это явилось кратковременной победой в большой игре. Демоны отступили в Недра, куда никто не мог последовать за ними, и затаились. Ждали, когда их враги состарятся и умрут. Как и их дети. И внуки. Будучи бессмертными, подземники выжидали, пока на поверхности не забыли об их существовании. Пока демоны не превратились в миф, а древние символы силы, которые против них применяли, – в обрывки народных легенд.

Они выждали. И размножились. И когда вернулись – забрали все, что потеряли, и сверх того.

Человечество частично спаслось, потому что вовремя нашло основные метки – защитные и запрещающие, но древние боевые начертания Каджи, которые наделяли оружие способностью сокрушать плоть демонов, утратило. Арлен годами искал их в руинах, но не нашел даже намека на существование таковых, не говоря о самих метках.

Но если они где-то и скрывались, то в городе Анох-Сан. Во время молитв красийцы опускались на колени лицом на северо-запад, где он предположительно находился. Арлен уже дважды искал затерянный город, но пустыня раскинулась в том направлении на тысячи квадратных миль, и легче было найти конкретную песчинку в песчаной буре.

– Достань мне карту пути в Анох-Сан – и получишь даром целую гору бахаванской посуды, – сказал Арлен. – Я даже вернусь туда с телегой, за собственный счет.

Глаза Аббана потрясенно расширились, затем он хохотнул и покачал головой.

– Ты же знаешь, Пар’чин, что я пошутил, – сказал он. – Затерянный город Каджи – это миф.

– Нет, – возразил Арлен. – Я читал о нем в хрониках в герцогской библиотеке, в Форте Милн. Город есть – или когда-то был.

Аббан прищурился.

– Допустим, ты прав и я могу это устроить, – сказал он. – Это Священный город. Если дама прознают, что ты туда отправился, мы оба поплатимся жизнью.

– И чем он тогда отличается от Баха кад’Эверам? Не ты ли говорил, что, если нас схватят, поиск посуды в руинах обернется смертным приговором?

– Разница как между днем и ночью, Пар’чин, – сказал Аббан. – Баха – ничто, набитая хаффитами деревушка в луже верблюжьей мочи. Даль’шарумы почтили ее алагай’шараком и освятили могилы бахаванцев лишь по обязанности, согласно закону Эведжана, чтобы дать ее жителям возможность возродиться в высшей касте. К тому же посуда Дравази имеется в любом красийском дворце. Появление на рынке нескольких новых предметов заинтересует только завзятых ценителей.

С другой стороны, на свете нет места священнее, чем Анох-Сан, – продолжил он. – Если ты, чин, его осквернишь, твоей крови возжаждут все мужчины, женщины и дети Красии. И любой артефакт, с которым оттуда вернешься, породит тьму вопросов.

– Я ничего не оскверню! – возмутился Арлен. – Я всю жизнь изучаю историю древнего мира! Я буду обращаться с найденным бережнее, чем кто-либо другой.

– Ты осквернишь его уже тем, Пар’чин, что ступишь туда ногой, – сказал Аббан.

– Демоново дерьмо! Никто там не был тысячи лет с тех пор, как империя Каджи охватывала земли не только твоего, но и моего народа. У меня не меньше прав побывать в городе, чем у кого угодно еще.

– Может, оно и так, Пар’чин, – отозвался Аббан, – но в Красии мало кто с тобой согласится.

– И ладно, – сказал Арлен, сверля его взглядом. – Либо ты достанешь мне карту, либо я отвезу посуду Дравази на север, а тамошние товары начну продавать здесь другим.

Аббан какое-то время смотрел на него, и Арлен почти слышал, как щелкают счеты в его голове – друг подсчитывал вероятные убытки. Из вестников мало кто рисковал связываться с Красийской пустыней и ее народом. Арлен приезжал в Копье Пустыни в три раза чаще других и достаточно хорошо владел красийским языком, чтобы вести дела повсеместно.

– Ладно, Пар’чин, – сказал наконец Аббан, – но в случае чего – выпутывайся сам. Я не дотронусь до санитских артефактов.

Это удивило Арлена, который знал, что Аббан никогда не упускал выгоды.

«Глупец, кто понимает, что задача не по зубам, но все равно поступает по-своему», – заметил отцовский голос.

Арлен отогнал его. Зов затерянного города оказался слишком настойчив, и дело стоило любого риска.

– Я слова никому не скажу, – пообещал он.

– Вечером передам племяннику весточку, – сказал Аббан. – Есть один дама из мелких, который каждый вечер приходит ко мне за кузи и передает мальчишке письма. Завтра он скажет, сколько времени займет копирование и где мы встретимся для обмена. Тебе придется пойти со мной, Пар’чин. Я не понесу в шатер карту дороги в Анох-Сан.

– Все будет, как ты пожелаешь, мой друг, – кивнул Арлен.

– Надеюсь, это не пустые слова, Пар’чин.

– Переоденемся. – Аббан показал черные одежды даль’шарумов.

Арлен удивленно уставился на него. Да, он сражался в Лабиринте бок о бок с даль’шарумами, но ему не разрешали надевать черное, а что касалось Аббана…

– А если нас поймают?

Аббан глотнул из бутылки кузи и протянул ее Арлену.

– Лучше об этом не думать, – сказал он. – Обмен состоится ночью, и платье скроет нас в темноте. Даже если кто-нибудь заметит, на нас будут ночные покрывала, и все обойдется, главное – уйти от погони.

Арлен с сомнением посмотрел на хромую ногу Аббана, но промолчал.

– Ночью? – переспросил он. – Разве это не запрещено законом Эведжана?

– Най, да что в этой сделке не запрещено, Пар’чин? – фыркнул Аббан, снова берясь за бутылку. – Город надежно помечен. Никто из живущих не помнит, чтобы на улицах Красии появился хоть один демон.

– Мне все равно, – пожал плечами Арлен.

– Разумеется, – буркнул Аббан, хлебнув еще. – Пар’чин ничего не боится.

Дождавшись захода солнца, они надели черные одежды воинов. Арлен восхитился своим отражением в одном из многочисленных Аббановых зеркал, удивившись тому, как легкая подводка вокруг глаз и ночное покрывало уподобили его красийскому воину – разве что ростом пониже на несколько дюймов.

Аббан же, напротив, не выдержал бы пристального досмотра. Он был высок, как воин, но опирался, расставшись с костылем, на копье, да и солидное брюхо, которое натянуло платье, не добавляло сходства с поджарым даль’шарумом.

Когда они откинули полог шатра и выглянули, снаружи уже воцарилась кромешная тьма. До слуха Арлена донеслись трубный зов далекого рога и артиллерийские залпы. Он пожалел, что лишен возможности сразиться плечом к плечу с даль’шарумами.

«Нет ничего опаснее», – раздалось в голове, и Арлен в кои веки раз согласился. Без боевых меток древности алагай’шарак – прекрасное, но все же безумство. Впрочем, не более здраво было и прятаться еженощно за метками, как поступали на севере. В одном случае погибало тело, в другом – дух. Мир нуждался в третьем выходе, но тот возможен лишь при наличии старинных меток.

Они выехали в повозке, в которую запрягли небольшого верблюда. Его ноги, как и колеса повозки, были обернуты подбитой кожей и тихо шуршали по пыльным улочкам с покрытием из песчаника. Пересекая город, путники не осмелились освещать дорогу, но над пустыней ярко горели звезды, да и вспышки меток через неравные промежутки времени сверкали в Лабиринте, словно молнии, и то и дело озаряли окрестности.

– Мы встретимся с Джамере в Шарик Хора, храме Костей Героев, – сообщил Аббан. – Он не рискует далеко отойти от келий послушников.

Арлену на миг стало совестно. Гигантский Шарик Хора был и храмом, и усыпальницей, выстроенным из погибших на алагай’шараке даль’шарумов. Строительный раствор замешивался на их крови. Мебель сделана из их костей и кожи. Сотни тысяч – может быть, миллионы – воинов отдали жизни за его идеалы, а тела – на постройку стен и куполообразного потолка.

В Форте Красия не существовало места священнее, чем Шарик Хора, и вот он, Арлен, крадется в ночи с намерением ограбить его. Как Баха кад’Эверам. Как Анох-Сан.

«Неужели я просто-напросто кладбищенский вор? Человек без чести?»

Он чуть не попросил Аббана повернуть назад. Но затем подумал, что даль’шарумы не в состоянии даже заполнить огромный храм из-за бесконечной войны на уничтожение – и все потому, что группка праведников скрывала знания. Северные рачители мало чем отличались от них, и Арлен без колебаний нарушал их заповеди.

«Это только копии, – сказал он себе. – Я ничего не украду, лишь заставлю их поделиться».

«Все равно плохо», – откликнулся отцовский голос.

Оставив повозку в переулке за два квартала до цели, они прошли остаток пути пешком. Улицы словно вымерли. Когда приблизились к храму, Аббан повязал на копье яркую тряпицу и принялся им размахивать. Через секунду в окне второго этажа замелькала такая же.

– Быстро туда, – бросил Аббан, заковыляв к окну со всей скоростью, какую позволяла хромая нога. – Если Джамере схватят в келье… – Он не договорил, но Арлен без труда домыслил остальное.

Они прижались спинами к стене храма, и из окна свесилась тонкая шелковая веревка. Мальчишка, который ее спустил, хотя и был тощ, двигался с кошачьей грацией воина. Дама – знатоки жестокого красийского искусства, рукопашного боя без оружия, известного как шарусак. Арлена обучали ему лучшие даль’шарумы, но воины овладевали шарусаком в структуре общей подготовки, а дама посвящали ему всю жизнь. Арлен ни разу не видел их в деле – нападать на дама дураков не находилось, – но наблюдал, как они двигаются, неизменно собранные, всегда начеку. Он не сомневался в их убийственном мастерстве.

– У меня всего секунда, дядя. – Юнец вложил в руки Аббана кожаную сумку. – По-моему, меня слышали. Нужно вернуться, пока не увидели, иначе устроят пересчет бидо.

Аббан извлек увесистый кошель, в котором звякнули монеты, но племянник остановил его жестом.

– После, – сказал он. – Не хочу, чтобы меня с этим поймали.

– Вот же черное сердце Най, – пробормотал Аббан. – Приготовься бежать, – сказал он Арлену, вручив ему сумку.

– Я отдам деньги твоей матери, – сказал Аббан Джамере.