Текст книги "Шутка мертвого капитана"

Но если бы Кроуфорд подержал у глаза подзорную трубу еще хотя бы на пару секунд подольше, ему многое стало бы ясно.

Вслед за голландцами на тропу бесшумно ступил Хуан Эстебано, одетый наполовину как индеец, наполовину как француз. Короткая суконная куртка, надетая прямо на голое тело, облекала его мускулистый торс, не скрывая пресловутой разноцветной татуировки в виде пернатого змея. На груди его на кожаных шнурах болтались большой медный крест, нож диковинной формы, похожий на змеиный зуб, и амулет, изображающий краснокожего сидящего на коленях дикаря с толстыми вывороченными губами и раздвоенным змеиным языком. Голову бывшего испанского доктора украшали вплетенные в косицу разноцветные перышки колибри и мелкие бусинки из осколков кварца. Индеец был бос, его короткие матросские штаны болтались на нем, как юбка, а в руке он нес просмоленный матросский сундучок. Как кошка, он скользил за отрядом, то ли напевая, то ли насвистывая себе что-то под нос.

Но Кроуфорд, занятый мыслями о женщине и отряде, поспешил опустить подзорную трубу, и индеец, о котором он совсем недавно вспоминал, остался им не замеченным.

Кроуфорд оглядел открывшийся перед ним чудесный вид на поросший пальмами и бамбуком склон горы, на подернутое легкой дымкой лазурное небо и причудливые узоры орхидей, чьи похожие на бороды корни прядями свисали с деревьев, втянул носом густой, насыщенный неизвестными ароматами, влажный воздух, прислушался к крикам и воплям птиц, чьи голоса доносились с верхушек пальм, и подумал о том, что на берегу Тортуги последняя стычка у них приключилась именно с голландцами, и удирали они сломя голову в первую очередь от них; и у тех шестерых, что следят сейчас за тем, чтобы Абрабанель не свалился с мула, наверняка имеются некоторые претензии к пиратам вообще и к Кроуфорду лично. Французы не любят голландцев, это точно, но раз уж и те и другие заключили временный союз между собой, значит, теперь их совместная нелюбовь будет направлена на англичан и пиратов. Амбулен, конечно, не самый плохой француз, но он все-таки француз, и от этого недостатка ему никогда не избавиться. Да и что-то не нравились Кроуфорду его невинные глазки цвета берлинской лазури. А неприятнее всего было то, что французы натянули им нос и явились в селение немного раньше, лишив отряд Кроуфорда ночлега под крышей.

Похоже, эта простая мысль наконец-то дошла и до остальных.

– Вот дьявол! – мрачно сказал Амбулен, сдвигая шляпу на лоб. – Нас все-таки опередили! А я-то мечтал погреться сегодня ночью у очага!

– Благодарите Небо, если нам удастся набиться в постояльцы к какому-нибудь фермеру! – пробурчал капитан Ивлин. – Представляю, что сейчас творится в селении! Ваши соотечественники, месье Амбулен, сожрут все, что наготовили в таверне, да еще кинутся увиваться за девками!..

– Это маловероятно, – заметил Амбулен, доставая из украшенного эмалью футлярчика новую зубочистку. – Солдаты не станут ссориться с колонистами. Такая политика невыгодна королю. – И он задумчиво пожевал деревянную палочку. – Но ужин они сожрут, это точно. И займут все места на постоялом дворе, или что тут у них имеется. Нам негде будет даже лечь, не говоря уже о комнате с кроватью и умывальником…

– О чем вы говорите! Лечь в кровать! Как бы нам тут вообще не уснуть вечным сном! Вы забыли, КАК мы покидали Тортугу? Не удивлюсь, если губернатор издал приказ о нашей немедленной поимке. Иногда де Пуанси становится удивительным придирой. Лет пять назад он повесил одного благородного джентльмена только за то, что тот убил в честном поединке парочку французов. Правда, перед этим он устроил засаду на проселочной дороге и стрелял им в спину, но в остальном поединок был совершенно честным…

– Странное все-таки у англичан представление о юморе, заметил Амбулен. – И о чести, кстати, тоже.

– Наверняка у французов представление обо всем превосходное, – вдруг вмешался в ленивую перебранку Харт. – То-то вы убили ударом в спину своего соотечественника…

– Я действовал ради безопасности всех нас!

– Оно и видно!

– Тише, джентльмены, тише! Мы все расстроены плохой погодой и скверной едой, но это не повод для ссоры! Кстати, месье Робер, у вас нет никаких свежих мыслей по поводу нашего ночлега?

– Да нет у меня никаких мыслей! – раздраженно ответил Амбулен, отворачиваясь. – Не мог же я знать, что французы окажутся столь проворными, что опередят нас на полдня пути!

– Я думаю, мы должны послать кого-нибудь на разведку, – предложил Уильям. – Я бы и сам пошел, но разумнее сейчас поручить это Амбулену. Он француз, и его уж точно теперь никто не знает в лицо. Он спокойно переговорит с любым колонистом или солдатом и попытается узнать, что на уме у наших противников. А заодно Амбулен может попробовать договориться с кем-нибудь из местных о ночлеге. Честно говоря, больше всего на свете мне сейчас хочется съесть кусок жареной говядины и упасть на какую-нибудь подстилку, чтобы наконец отдохнуть, не опасаясь утонуть во сне.

Кроуфорд со странной грустью посмотрел на Уильяма и подумал, что всего месяц назад, окажись Харт в такой ситуации, он думал бы не о бифштексе и койке, а о том, как увидеть ту, в кого влюблен. Кроуфорд прикрыл воспаленные от постоянного недосыпания глаза и улыбнулся.

* * *

Когда Роджер оказался на палубе шхуны, которой заправлял Олонэ, ему была уготована грустная участь. Таких неумех, чудом уцелевших после удачного абордажа, либо скармливали акулам при нехватке пресной воды, либо продавали в рабство, если за них нельзя было получить выкуп. Те же, кого по странной прихоти судьбы отчего-то миновала эта участь, опускались на самую низкую ступень пиратской Либерталии[8]8
  Либерталия – так называли пиратскую вольницу на Карибских островах, жившую по своим законам – пиратскому кодексу – и презиравшую любую официальную власть.


[Закрыть]. Они становились шкертами[9]9
  Шкерт – тонкий и короткий отрезок, конец троса. Так на торговых и пиратских судах называли «прислугу за все» – неквалифицированных членов экипажа, которые зачастую в мужском обществе выполняли роль и уборщика, и посудомойки, и наложника. Сродни «опущенному» в современной тюремной иерархии.


[Закрыть], или «придурками».

Когда ударом в зубы Роджера загнали на бак, где в полутьме и сырости ютилась команда, он еще не успел осознать, что его игре в благородного мстителя сейчас будет положен конец. Сплевывая кровь из разбитого рта, он затравленно прижимался спиной к ребрам выступающих из стены полусгнивших коек и с тоскливым ужасом оглядывал троих крепких мужчин. От их давно не мытых тел разило мочой и потом, их щербатые рты щерились в звериных оскалах. Вдруг один из них, которого Роджер про себя успел окрестить обезьяной, сделал шаг к нему и улыбнулся, обдав юношу невыносимой вонью гниющих зубов. В ту же секунду что-то пронзительно пискнуло, и краем глаза Роджер заметил крысу, на которую наступил пират. Крыса, извернувшись, вцепилась ему в голую ногу, а Роджер со всей силы ударил обезьяну в глаза двумя растопыренными пальцами, как били в грязных тавернах Лондона, где он заливал свою боль дешевым джином.

В ту же секунду чей-то кулак вмялся ему под дых, но, прежде чем скрутиться в приступе кашля и рвоты, он успел ударить ногой в пах второму, тому, что стоял прямо за обезьяной. Потом его били до тех пор, пока серебряная дудочка боцмана не вызвала эту смену тянуть канаты и убирать паруса.

Как ни странно, зубы его уцелели, и, валяясь в тухлой водице на дне трюма, он кончиками пальцев ощупывал сломанные ребра и дышал одним горлом, думая о том, что ему уже никогда не выпрямиться. Гнилое дерево в пять пальцев толщиной отделяло его от соленой смерти, по ногам его бегали крысы, норовя доползти до лица. Однажды кто-то потряс его за плечо, и хриплый голос спросил:

– Эй, парень, ты знаешь, чем компас отличается от склянок?

– Я даже знаю, в чем разница между секстантом и астролябией, – еле шевеля разбитыми губами, весело, как казалось ему, ответил он.

На самом деле штурман услышал лишь сиплый шепот, но он и так узнал все, что ему было нужно.

– Тогда вставай, лодырь. Пора приниматься за дело.

Шхуна Олонэ шла к берегам Новой Гвианы[10]10
  Новая Гвиана – Венесуэла.


[Закрыть].

* * *

Кроуфорд с трудом разлепил уставшие глаза.

– …Да, я бы сожрал сейчас даже крысу, – говорил Амбулен. – Поэтому в первую очередь займусь поисками жилья. Такая толпа, да еще и с обозом, никуда от нас не денется. А планы здесь моментально становятся достоянием публики. Я уверен, утром даже дети будут рассказывать, куда держат путь солдаты и какие именно сокровища поджидают их в горах Северного хребта…

Амбулен произнес название гор между прочим, но Кроуфорд с улыбкой посмотрел на врача.

– Не старайтесь, Амбулен! – сказал он. – Я не дам вам подсказки, пока мы все не окажемся на месте.

– А я вовсе не нуждаюсь ни в каких подсказках! – возразил француз. – Я сказал просто так. Все равно горы здесь велики, и никакая подсказка не поможет найти иголку в стоге сена.

– Это верно, – согласился Кроуфорд. – Поэтому и не будем отвлекаться. Мы направляемся в Гро-Шуан. Сначала вы, Амбулен, а потом и мы. А пока мы будем ждать вас вон там, в той пальмовой рощице, на восточном краю села. Признаться, я тоже перекусил бы горяченьким, хотя скажу вам, братцы, крысы вовсе не так вкусны, как кажется. Берите пример с нашего штурмана. Джон Ивлин являет нам пример истинного британца, нечувствительного к боли и усталости.

– Нет, господа, истинные британцы, так ж, как и все, нуждаются в отдыхе, – заявил капитан Ивлин, оправляя кафтан. – Готов согласиться даже с отсутствием ужина, но нам всем крайне необходимо просушить одежду и получить хотя бы пять часов здорового крепкого сна.

– Браво! Великолепно сказано! – засмеялся Кроуфорд. – Да здравствует синергия и единомыслие! Думаю, фортуна сжалится над нами, ведь она любит настоящих джентльменов.

Пираты засмеялись в предвкушении еды и выпивки и с уважением посмотрели на своего Веселого Дика.

* * *

Тьма быстро накатывалась на равнину с гор. С ветвей посыпались тяжелые капли росы, печально закричала какая-то птица, ей ответил дружный рев обезьян. В полутьме очертания сделались расплывчатыми, уставшие люди то и дело сдерживали нервную зевоту и зябко поводили плечами. Харон, измазавшийся в жирной земле, похрюкивая, рылся в корнях кустов, охотясь за каким‑то мелким зверьком. Расположившись прямо на земле, англичане ждали возвращения Амбулена. Но стройная фигура молодого француза возникла в сгущающихся сумерках неожиданно даже для Кроуфорда.

– За четыре реала и пистолет местный кузнец готов предоставить нам кров и ужин, – объявил Амбулен. – Он живет на самом краю селения, поэтому проблем у нас не будет. Дальше на площади мои соотечественники выставили посты – вооруженные солдаты наблюдают за порядком в деревне. Остальные разошлись по квартирам. Жаль, кузнец попался нелюбопытный, и мнение по поводу вооруженного отряда французов и голландцев иметь отказался.

– Надеюсь, он откажется от мнений и по нашему поводу, – ворчливо заметил Джон Ивлин.

– Но, как я и полагал, до утра вряд ли мы что-нибудь узнаем, – Амбулен пропустил замечание Ивлина мимо ушей. – Самое разумное сейчас – отправиться на ночлег.

– Вперед! – сказал Кроуфорд, медленно поднимаясь и потирая затекшие ноги. – А что вы подразумевали под скромным ужином, Амбулен?

– Свинину и пальмовое вино. Кузнец – человек холостой и не держит кухарку. Мне еле удалось уломать его, но четыре реала и оружие для него то же самое, что для нас – сокровища конкистадоров.

Отряд гуськом выступил к селению, настороженно вглядываясь в желтые огоньки окон и в пыльные прямые улицы. Даже издали было ясно, что в селении происходит что-то необычное. На центральной площади взад и вперед разгуливали люди с факелами. Хрипло брехали собаки. Никто не ложился спать. Видимо, такого количества гостей здесь не бывало уже очень давно.

Не доходя сотни ярдов до крайнего дома, Кроуфорд знаком приказал остановиться. Притаившись у сложенного из дикого камня забора, они принялись ждать. Шум и крики в селении постепенно стихали: незваные гости разбредались по чужим домам, принимались за еду, заваливались на устроенные на скорую руку постели.

Воображая эти завидные картины, Уильям только мрачно вздыхал. Он уже окончательно уверился, что Элейна осталась на фрегате, и в большой степени потерял интерес к встрече с ее отцом. Для решительного объяснения с этим негодным человеком ему требовалось не меньше сундука с золотом и бриллиантами, но все это лежало где-то далеко в горах Эспаньолы, среди колючих зарослей, острых скал и сырых облаков, лепящихся по склонам…

Незамеченными они подобрались к дому кузнеца и разместились под его крышей. Кузнец оказался немногословным и недоверчивым человеком, заросшим густой бородой. Правда, получив на руки четыре реала и заряженный пистолет с мешочком сырого пороха в придачу, он повеселел и проявил исключительное для себя радушие – выставил на стол оловянное блюдо с окороком, миску печеных бананов и выдолбленную тыкву с пальмовым вином. Вместо постели он принес со двора и швырнул на земляной пол охапку тростника, прикрыв ее парой пыльных циновок. Он ни слова не сказал против рыжей собачонки, которую Кроуфорд за столом не спускал с рук, только внимательно оглядел ее и что-то пробормотал себе под нос.

Путешественники тоже молчали. Кое-как поужинав бананами, они повалились на импровизированную постель – у всех буквально слипались глаза. Кузнец спрятал в тайник драгоценный пистолет и монеты, заботливо задул страшно коптящую масляную лампу и сам улегся спать в углу на кровати, сплетенной из неизменного бамбука и пальмовых листьев, предусмотрительно сунув кухонный нож себе под подушку.

Заснуть, правда, он смог не скоро: неслыханная удача, свалившаяся на него так внезапно, подогревала его алчность и кузнец думал о том, что утром, пожалуй, стоит попросить у щедрых постояльцев еще парочку пистолетов или несколько золотых – он отметил, что незнакомцы вооружены до зубов и очень не хотят огласки.

Гости же заснули мгновенно, а самым первым – Уильям, который будто провалился в черную бездну, откуда словно не было возврата.

Вдруг кузнец почувствовал, как кто-то осторожно касается его руки. Он схватился за нож и приготовился заорать, но мягкая ладонь аккуратно зажала ему рот, а на ухо прошептали:

– Тс-с-с, тихо, месье. Я не причиню вам вреда. Я лишь хочу кое о чем вас попросить…

И руки кузнеца коснулись прохладные металлические кружочки.

* * *

За полчаса до рассвета из объятий Морфея всех вырвал раздавшийся за окном грохот пистолетного выстрела. А потом где-то поблизости вдруг бухнула небольшая пушка, в темноте остро запахло кислым пороховым дымом, и вскоре уже началась настоящая перестрелка.

Глава 3
Цель оправдывает средства

Карибское море. Новая Гвиана. Ноябрь 1692 года

Звезды светили так ярко, что Дамиан был убежден: в случае нужды при подобном свете без труда можно читать молитвенник. Во всяком случае, он видел довольно отчетливо лица своих спутников, и песчаный берег, которым предстояло идти, и белую полоску прибоя, накатывающегося на песок, и призрачное мерцание на поверхности волн, и черный занавес тропического леса, подступающего к самому берегу.

Душная влажная жара, казалось, ничуть не убавилась и после захода солнца. К счастью, ветер с моря разогнал хотя бы всякий гнус, которого было неслыханное множество в чаще. Гнус, разъедающий кожу до гноящихся язв, ночные летающие твари, едва не задевающие лица кожаными холодными крыльями, крадущиеся тайными тропами хищники – если бы не проводник, если бы дерзнули они выйти в путь вдвоем, то путь этот окончиться мог большой бедой. Нет, конечно, на все воля Божья, и не зря, шагая сквозь ядовитые испарения джунглей, новоиспеченный коадьютор[11]11
  Духовный коадьютор– одна из иерархических ступений Общества Иисуса. Это третья снизу ступень в Ордене. Ее занимают уже рукоположенные в священники члены Ордена, которые произнесли три монашеских обета, но еще не заслужили произнести четвертый обет верности Папе, не посвященные в профоса и не ставшие полноправными членами Общества.


[Закрыть] Дамиан беспрестанно повторял молитвы, коих память его вмещала великое множество, – потому ночью и не было резонов обращаться к молитвеннику.

Господь вывел его к блаженному берегу, и теперь предстояло преодолеть еще с десяток миль в обход тропического леса, чтобы к утру настичь неутомимого отца Франциска, профоса Ордена иезуитов, утверждающего власть ключей святого Петра на берегах реки Ориноко.

Об отце Франциске Диасе Дамиан, как и положено, ничего не слышал до того самого момента, как генерал-визитатор и префект Антильских островов, прокуратор обители Сен-Пьере отец Жан де Ла Валлет не вызвал его к себе и не посвятил в детали ответственной миссии. Судя по тому скрытому уважению, которое сквозило в скупых словах префекта, отец Франциск являлся личностью необыкновенной, настоящим воином Христовым, вроде тех овеянных легендарной славой героев, которые подняли меч и крест священных походов и дошли с ними до стен Иерусалима. Оттого духовный коадьютор Дамиан и преисполнился гордости за свою миссию, хотя на первый взгляд не было в ней ничего высокого, никакого подвига – всего-то отплыть с Мартиники к устью Ориноко. В ту страну, которая носит название Новая Гвиана, и отыскать там отца Франциска, второй год несущего слово Божье диким краснокожим племенам, этим злосчастным потомкам Хама[12]12
  Хам – младший из трех сыновей Ноя, посмеявшийся над отцом.


[Закрыть], каждый из которых несет на себе проклятие Ноя и мало подобен образу Божьему, по которому, как известно, сотворен человек.

Это, действительно, была миссия, требующая безграничного терпения и самоотречения, – Дамиан понимал это сейчас особенно остро, совершив изнуряющий вояж по океану, вкусив прелести морской болезни, отведав заплесневелых сухарей и червивой солонины, испытав удобства судового гальюна, вечной жажды от нехватки пресной воды и насладившись обществом крыс, шныряющих между ногами прямо по верхней палубе. Необходимость самоотречения подтвердилась и в полудиком селенье на побережье, где все хижины были выстроены из пальмовых жердей и крыты пальмовым листом, а по стенам и полу их бегали зеленые и коричневые тараканы величиной с добрую тарелку; где величайшем деликатесом считалось куриное мясо, а воду приходилось разбавлять ромом и особыми порошками, от которого та делалась или ядовито-розовой, или невыносимо горькой. Увидев впервые, как негры-невольники вытаскивают у себя из-под кожи, лениво наматывая на палочку, червей длиной в метр, и поглядев на мух, которые откладывали яйца прямо в кожу скота и белых людей, которых потом заживо сжирали жирные белые личинки, отец Дамиан затосковал и, наверное, в первый раз в жизни задумался о том, что есть бремя белого человека, бремя миссионера, несущего цивилизацию в те края, где об оной даже и не слыхали.

Он думал об этом непрерывно, отправившись вслед за проводником сквозь тонущие в зеленом мраке джунгли на поиски отца Франциска, который мог быть где угодно, который вообще мог раствориться без следа в этой непрестанно рождающей и жрущей пучине, которая почему-то называлась лесом, но была наверняка тем самым местом, которое легко может заменить собой пару кругов Дантова ада.

И близость дьявола здесь чувствовалась особенно остро. Эти бесконечные вопли в чаще, от которых мороз шел по коже, эта жара, от которой саднило горло и темнело в глазах, это ощущение ненависти к чужаку, которое, казалось, исходило даже от кустов и деревьев, брызжущих и плюющихся в Дамиана зеленой кровью каждый раз, когда он неловко оступался и с хрустом ломал сочные волокнистые стебли. Дамиану всего-то и нужно было, отыскать отца Франциска, а тому приходилось ежедневно и еженощно сражаться здесь с дьяволом и его слугами уже много лет.

А слуг у дьявола здесь хватало. Во-первых, все эти дикари, красные, как вареные раки, от одного вида которых Дамиану становилось настолько не по себе, что он с утроенным рвением принимался читать про себя розарий и осенять все вокруг крестным знамением. Но была у дьявола и паства еще худшая, занявшая форпосты на берегах Венесуэлы, пробавлявшаяся здесь торговлей рабами и жемчугом нидерландские лавочники, проклятые протестанты, предавшие истинную веру, вступившие в сговор с нечестивыми жидами и силами тьмы, обманом и силой умножающие неправедные богатства, расползающиеся по земле, как зараза.

Чего стоил только тот факт, что голландские купцы додумались нанимать бежавших от преследований инквизиции ведьм для обеспечения успеха биржевых операций?!

Ведь сколько угодно можно было потешаться над суеверием старух и отцов-доминиканцев, лежа в дортуаре коллежа где-нибудь в Севилье или Мадриде, но совсем по-другому выглядели истории о черных мессах и колдунах здесь, в дебрях Южной Америки, где даже самые образованные европейцы шепотом рассказывали об охотниках за головами из тайного ордена ягуара или о белых, погибших страшной смертью от краснокожих шаманов.

Вот с кем не на жизнь, а на смерть бился здесь отец Франциск – и словом Божьим и разящей сталью. Насчет последнего Дамиан не был до конца уверен, но после всех страхов, что натерпелся он в здешних лесах, представить себе отца Франциска в образе сурового воина не составляло для него никакого труда.

Те истинные сыны католической Церкви, что обитали у побережья в убогих хижинах и промышляли торговлей, являлись как бы живым подтверждением подобной догадки. Вынужденное пренебрежение благами цивилизации, хорошими манерами и изысканной одеждой отнюдь не распространялось на употребление самого разнообразного оружия. Они шага не ступали без аркебузы или пистолета, порядочного запаса пороха, сабли и ножа в придачу. Маленький отряд, вышедший на поиски отца Франциска, был вооружен до зубов. Наиболее беззащитен был как раз отец Дамиан, чей арсенал составлял лишь кинжал с резной кипарисовой ручкой в форме креста, не украшенный ни золотой насечкой, ни выгравированным девизом, – безликое оружие, взятое в дорогу человеком без лица. Было у него и еще кое-что, кроме кинжала, но это уже касалось только его самого, и никого больше. Флакон с ядом, который Дамиан должен был принять, попади он в руки врагов.

Прокуратор, посылая Дамиана в путешествие, доверил ему священную тайну, знать о которой не должна была ни одна душа. Дамиан и поклялся, что не узнает. Но прокуратор был печален и суров.

– Человек слаб, – тихо и твердо сказал он. – Изнемогает его плоть, и обманывает его разум. И я не на мученический подвиг тебя посылаю, твое дело – принести весть, и только. Если же попадешь в руки врага, то выпей, не раздумывая, яд, дабы не искушать судьбу, и Господь примет твою жертву и не оставит тебя своей милостью.

До сих пор Дамиану не приходилось искушать судьбу – все шло с Божьей помощью без заминок и без больших неприятностей. По заверениям спутников Дамиана, к утру они уже должны были найти лагерь отца Франциска. Мигель Портеро, который в этом проклятом Богом месте был кем-то вроде алькальда, сразу сказал:

– Отец Франциск о своих планах советуется только с Господом. Но иногда он посвящает и нас. На этот раз он собирался отправиться на восток. Там голландская община строит форт, и это не может никому понравиться, потому что если здесь будет голландский форт, а потом порт, если тут будут приставать голландские суда, то рано или поздно нас всех вытеснят отсюда.

– Слишком нас тут мало, отец Дамиан! – со вздохом подтвердил это заявление кривобокий силач-коротышка, которого все звали просто Хуаном. – Если бы не отец Франциск, который поднимает наш дух, даже и не знаю, что бы мы тут делали… Отчего король не хочет, чтобы эти берега перешли под славный флаг Испании? Отчего не пришлет сюда солдат и корабли?

– Помолчи, Хуан! – строго сказал ему на это Портеро. – Не наше дело указывать королям. Да и отцу Дамиану недосуг с тобой лясы точить. Наверное, не просто так плыл он за моря, как ты думаешь?

Дамиану и в самом деле не хотелось вступать в лишние разговоры. Одна из главных заповедей – слушай, а не говори. Даже в невинных словах может проскочить какой-то намек, какой-то важный секрет, а слово не воробей – вылетит, уже не поймаешь.

Впрочем, как только отряд ступил под полог девственного леса, так у спутников Дамиана пропала всякая охота разговаривать. Немного полегчало, когда вышли к песчаному побережью, но к этому времени все настолько устали, что даже для любопытства уже не было сил.

Шли по раскаленному струящемуся песку, думая каждый о своем. Мигель Портеро был не прочь устроить привал и перекусить чем бог послал. Поход через непроходимую гилею отнял много сил, и организм требовал подкрепления. Но отец Дамиан, который только вчера сошел с торгового галеона «Святая Тереза», торопился, и перечить ему не следовало, потому что послан он был самим генерал-визитатором Антильских островов, благодетелем, чья власть могла посоперничать с королевской. Это не означало, что такое значительное лицо, как генерал, лично ступал когда-либо на этот берег, но заботами своими он не оставлял общину ни на минуту: например, Мигель Портеро ощущал эту заботу сам, на собственной шкуре – особенно в том месте, где голова переходила в жилистую шею. Ведь если бы не вмешательство отца Жана, то давно бы болтался Мигель Портеро на виселице и пеньковый галстук до самых позвонков натер бы ему горло. Кривая судьба была у Мигеля Портеро, да и у всех прочих, кто обосновался с ним сейчас на Невольничьем Берегу, и каждому из этих отверженных созданий помог генерал-визитатор достопочтенный отец Жан.

Благодаря его ходатайству всем им была дарована жизнь и дана возможность искупить прошлые грехи перед Испанией под надзором отца Франциска, который, надо сказать, не давал никому покоя – и самому себе в том числе. Оттого и к появлению отца Дамиана все отнеслись довольно серьезно. Мигель Портеро был готов шагать без передышки хоть до полного изнеможения, лишь бы довести посланца до нужного места. И хотя было ему смертельно любопытно, ради чего проделал этот тщедушный иезуит такой непростой путь, даже заикаться об этом Мигель не рисковал. Немало и без того на нем было грехов, не успел замолить и десятой доли. «Пусть все идет как идет», – думал он про себя. Однажды Господь сам скажет ему, когда придет минута искупления и можно будет распрямиться и поднять голову. Господь даст знак – Мигель был уверен в этом. А пока он просто вел одного святого отца к другому святому отцу. До места, где предположительно мог сейчас находиться отец Франциск, оставалось еще не менее двух часов пути.

Но встреча произошла немного раньше, сразу же на закате второго дня.

Зарево на востоке полыхнуло так, что, казалось, два солнца гаснут одновременно с двух сторон неба. Даже учитывая отчасти сатанинскую природу здешней земли, Дамиан не мог поверить, что видит заход сразу двух светил. Тем более что из-за деревьев, которые опять преградили им путь, донеслись вдруг приглушенные крики и шум выстрелов. Мигель Портеро остановился и жадно всмотрелся в желто-алое пламя, пляшущее над верхушками деревьев.

– А ведь пожар! – с каким-то радостно-недоверчивым выражением в голосе воскликнул он. – В той стороне горит, где голландцы форт строят. Услышал, значит, Всевышний наши молитвы!

– Погоди! – Дамиан отодвинул его в сторону, словно вокруг не хватало места. – Что значит пожар? При чем тут пожар? Ты говори, отец Франциск где?!

– Я так полагаю, что отец Франциск непременно там и должен быть! – с радостной гордостью объявил Портеро. – На пожаре. Не смею рассуждать про замыслы такого великого человека, как отец Франциск, но для него форт этот был как оливковая косточка в горле – все это знали.

– Не хочешь же ты сказать, что отец Франциск поджег форт? – недоверчиво спросил Дамиан. – А гарнизон? А чертовы голландцы, прости меня, Господи?!

– С отцом Франциском двое наших было, – деловито сообщил Портеро. – Ну а кроме того… Есть у меня одна мысль насчет этого… Давайте вперед пройдем, святой отец! Только теперь нам с вами осторожнее быть нужно. Вы уж посередке ступайте, а мы с Хуаном вас защитим в случае чего…

– Господь – защита моя и прибежище мое, – подобающим образом высказался на это Дамиан. – Однако пойдемте. Это очень важно, что вы сказали. Если отец Франциск там, мы должны быть рядом с ним. А если там действительно идет бой, тем паче мы должны поспешить ему на помощь! Вперед!

Песчаная коса сворачивала вправо, но, чтобы попасть к пожару, путникам пришлось снова углубиться в мангровые заросли. Там, за деревьями, скрывалась природная бухта, которую стерег построенный голландцами форт – оплот торговли жемчугом и невольниками. Об этом поведал ему Дамиану Портеро, пока они пробирались через гилею.

– Людишек у них пока немного, – объяснял он на ходу, все более входя во вкус. – Дюжин пять всякого сброда и рота солдат. Заправляет всем Ван Золленгер, жирная свинья!.. Говорят, в Роттердаме у него с полдюжены доходных домов да несколько мельниц и маслобоен на окраине. Но ему все мало! Хочет здесь обосноваться – торговлю невольниками наладить. Дело выгодное… Только нашла у него тут коса на камень, – в голосе проводника послышалось нескрываемое злорадство. – Ну это мы сейчас проверим, правильно я думаю или нет… Только вы, падре, держите ухо востро, а если я скажу – сразу кидайтесь на землю да прикрывайте голову руками. Хоть в грязь, хоть в муравейник – все равно!

«Мнится мне, что они все здесь чего-то недоговаривают! – с неудовольствием подумал Дамиан. – Отец Жан меня об этом не предупредил. Может быть, так ему казалось разумнее, но ведь мне доверена важная информация… Неприятно, когда ты представления не имеешь о том, что вокруг известно всем. Ладно, потерпи, отец Дамиан, сейчас многое разъяснится…»

Сквозь пелену запахов преющей зелени и цветочных ароматов донесся удушающий смрад гари. Он вползал под кроны деревьев, саднил горло, от него слезились глаза. Горели не только стены форта – отец Дамиан явственно различил запашок паленого мяса и пороха и на всякий случай осенил себя крестным знамением. Спутники его жадно втягивали ноздрями знакомые ароматы войны, как будто даже повеселев и прибавив шагу. Коадьютор уже едва за ними поспевал.

Лес внезапно закончился. В неверном свете надвигающегося вечера перед отцом Дамианом открылась поразительная картина. Перед ним раскинула лазурные воды небольшая бухта, охваченная в бархатное кольцо изумрудной зеленью и золотисто-белой лентой песка, на который заходящее солнце уже отбрасывало голубоватые тени. Там, где воды великой реки смешивались с океанской, клубился желтый песок. На границе гилеи и песчаной косы возвышался срубленный из твердого гваякумова дерева форт – несколько приземистых строений с покатыми крышами, напоминающих склады, которые были окружены частоколом из заостренных стволов высохшего бамбука, вбитых макушками в песок. Форт горел.

Легкий пассат нес в глубь побережья черный смоляной дым. В двух кабельтовых на волнах лениво покачивался флейт, на клотике которого трепыхался флаг Голландских штатов, а матросы, стоя на реях, спешно разворачивали паруса. Большая шлюпка, набитая людьми, изо всех сил летела к судну, едва не черпая воду бортами и поднимая веслами брызги. Ворота форта были распахнуты настежь, а одна из окованных железом створок со скрипом качалась туда-сюда, сорванная с петель то ли мощным ударом, то ли взрывом. Вокруг на песке до самой полосы прибоя валялись в разных позах десятки раненых и мертвецов. Еще дюжина человек сошлись в ближнем бою: они разбились на несколько групп и сражались с упорством людей, которым уже нечего терять. Дамиан с удивлением обнаружил, что, кроме европейцев, в схватке с большим энтузиазмом принимают участие темнокожие и почти нагие дикари – на выпады солдат, вооруженных саблями и пиками, они отвечали ударами каких-то суковатых дубинок и копий. Возможно, это примитивное оружие и не могло соперничать с закаленной сталью, но прямо на глазах отца Дамиана одна такая дубинка размозжила череп зазевавшемуся голландцу, который не позаботился защитить свою бедную голову стальным шлемом.