Текст книги "Единорог"

Таррант подумал о тех трудностях, которые выпали на долю Джека Фрейзера, которому нужно было устроить в качестве киномеханика их человека и не вызвать при этом никаких подозрений. Нет ничего труднее подобных мелочей, подумал Таррант. Но Джек не ударил в грязь лицом.

Таррант подошел к окошку и посмотрел в зал. Вход находился у самой сцены. Это, конечно, создавало проблемы для Вилли и Модести. Они не могли проскользнуть незаметно и спрятаться на последних рядах. Интересно, как они поступят? Скорее всего, они появятся, когда в зале погаснет свет, и начнут показывать эти жуткие слайды…

Но Модести заметит кто-то из «товарищей». В таком сообществе она будет выделяться, словно лошадь чистокровной верховой породы в деревенском стойле.

Таррант окинул взглядом зал. Два передних ряда пустовали. На деревянных стульях сидело человек пятьдесят. Время от времени появлялись новые лица – парами или поодиночке. Таррант не без удивления отметил, что ни разу еще не появилась группа из трех и более персон.

С краю примостился усталого вида человек, вынул блокнот, положил его на колени и откинулся на спинку, прикрыв глаза. Это был местный репортер.

По правому проходу быстрой походкой прошагал индийский студент с книжками под мышкой. Затем оглянулся, протиснулся между сидевшими в одном ряду и спинками стульев предыдущего, устроился посередке, открыл одну из книжек и углубился в чтение.

Вошла еще одна парочка. На мужчине был коричневый пиджак и серые фланелевые брюки. Вишневого цвета галстук сочетался с не очень белой рубашкой в тонкую голубую полоску. Под серой кепкой виднелись седеющие волосы. У него были желтоватые усы заядлого курильщика и живот любителя пива. Он вошел, агрессивно выставив вперед свое пузо.

«Этот из профсоюзов, – подумал Таррант. – Братец Блоггс. Зачитает заявление исполнительного комитета». Таррант с сочувствием посмотрел на его супругу. Это была женщина с желтоватым цветом лица и в очках в проволочной оправе. Она смущенно семенила за своим самоуверенным супругом. Хоть вечер выдался теплый, на ней было мешковатое черное пальто, на руках – маленькие коричневые перчатки, а на голове похожая на горшок фетровая шляпа.

«Собственного изготовления, – отметил Таррант. – Когда супруг и повелитель вечерами занят профсоюзными делами, она посещает занятия по рукоделию». Он взялся за бинокль, висевший у него на шее.

Человек с пивным пузом проталкивался по одному из рядов, его жена трусила следом. В бинокль Таррант видел, как шевелились ее губы. Надо полагать, она бормотала извинения. Ее муж внезапно остановился, и она врезалась в него. Он сердито посмотрел на нее и недовольно мотнул головой. Она села и съежилась, словно перепуганный кролик.

Ее муж оглядывался по сторонам настороженно, даже враждебно, медленно поворачивая голову то вправо, то влево. На какое-то мгновение он уставился прямо на квадратное окошечко кинобудки. Таррант вдруг испытал тревожное ощущение, но затем успокоился. Его не было видно из зала. Он успел проверить это заблаговременно.

Братец Блоггс сунул в ухо мизинец и раздраженно стал вертеть им. Затем он повернулся, сел на стул и, сложив руки на груди, застыл в позе непоколебимого пролетарского вождя.

– Господи, – вдруг тихо пробормотал себе под нос Таррант. На это Бутройд оторвал взгляд от слайдов и тревожно спросил:

– Что-то не так?

– Нет, – отозвался Таррант. – Все в порядке. Просто я увидел двоих своих знакомых…

Прошло полчаса. Седовласый и эксцентричный член парламента представил собравшимся эс-Сабаха Солона, возглавлявшего правительство Свободного Кувейта.

Тот, в свою очередь, представил аудитории министра иностранных дел по имени Рида Тувайни.

Затем началась демонстрация слайдов, сопровождавшаяся полными горечи комментариями министра иностранных дел, вызывавшими искренние аплодисменты.

Затем слово взял эс-Сабах Солон, – среднего роста, с густыми черными волосами и большим носом, торчавшим между огненных глаз. Он был одет в серый костюм и белую рубашку. По-английски говорил с акцентом, но достаточно четко. В нем чувствовалась уверенность в себе, здравомыслие и пламенная энергия, впрочем, находившаяся под хорошим контролем. И внешность, и манера держаться находились в странном контрасте с абсурдностью темы собрания.

Он продемонстрировал на экране какую-то замысловатую геометрическую фигуру, призванную доказать, что именно он, эс-Сабах Солон, является истинным законным правителем Кувейта. Упомянув ранее показанные слайды, он отметил, что его соотечественники изнемогают под ярмом угнетателей. Затем заговорил о будущем.

– Тирания несет в себе семена саморазрушения. – Его голос хоть и не отличался громкостью, но был хорошо слышен по всему залу. – Угнетение вызывает желание и силы добиться свободы. Но дайте срок! – Тут эс-Сабах Солон обвел взглядом зал и продолжил: – Придет день, и очень скоро, друзья мои, когда угнетатели поймут, что такое гнев народных масс. У нас есть силы дать достойный отпор тиранам. Медленно, но верно мы наращиваем военную мощь с тем, чтобы преданные идеям независимости люди с оружием в руках заявили о наших правах и чтобы очистительный ветер свободы наконец пронесся над нашей любимой родиной.

Эс-Сабах Солон соединил ладони и заговорил медленно, но с большой выразительностью:

– Готовы ли вы поддержать нас? Думаю, что готовы. Вы спросите, как? И я вам отвечу. Дело не в деньгах. – По залу прокатился легкий гул одобрения. – Дело в вашей доброй воле. Мы хотим, чтобы вы потрудились ради нашей страны и помогли создать тот общественный климат, ту атмосферу, в которой наши задачи, цели предстали бы в истинном демократическом свете. Напишите вашим членам парламента, который является отцом демократии, напишите в ваши газеты. Примите резолюции на ваших профсоюзных и партийных собраниях – резолюции, которые поддерживали бы справедливую борьбу нашего народа. – В конце каждой фразы эс-Сабах Солон для вящей убедительности тихо хлопал в ладоши. – Помогите нам довести до сведения мировой общественности факт нашего существования. Расскажите всем о том, что мы преследуем достойные, благороднейшие цели. А когда пробьет час, и мы выступим, чтобы освободить четыреста тысяч наших томящихся в неволе соотечественников, поднимите голос в нашу защиту! – Он широко раскинул руки, обращаясь к собравшимся. – Вы живете в свободной стране. Я прошу вас: помогите моим собратьям, которые влачат жалкое существование в рабских оковах. – Он замолчал и после значительной паузы голосом, срывающимся от волнения, Добавил: – Я верю, что вы нас не подведете.

В зале зааплодировали. Эс-Сабах Солон сел и стал прихлебывать воду из стакана, а седовласый член парламента осведомился, нет ли у присутствующих вопросов.

Тогда встал человек с бледным лицом и печальными глазами, нервно откашлялся и спросил:

– Вы упоминали военную мощь. Означает ли это, что вы намерены применить насилие?

– Нет! – сказал эс-Сабах, снова вставая. Его голос теперь был окрашен негодованием. Правительство Свободного Кувейта никогда не прибегнет первым к насилию. Но не следует забывать, что в настоящее время в Кувейте, по сути дела, идет война – война между безоружными кувейтцами и их поработителями, опирающимися на иноземные штыки. – Он горестно покачал головой. – Если эти несчастные – мужчины, женщины, дети – возопят о помощи, то неужели мы посмеем отказать им?

Кто-то громко зааплодировал. Бледнолицый человек смущенно опустился на свой стул.

Тут поднялся студент-индиец и быстро затараторил:

– Решительно не могу понять вашего утверждения, смысл которого, как я могу заключить, состоит в том, что правительство Свободного Кувейта располагает вооруженными силами. Общеизвестно, что вооруженные силы требуют финансов, но неизвестно, откуда у вас финансы. Объясните это парадоксальное положение: с одной стороны, кувейтский народ в цепях и бесправен, но, с другой стороны, есть армия, которая готова отстоять его права?

– Вот слова практичного молодого человека, – с улыбкой отозвался эс-Сабах Солон. – Вопрос задан, как говорится, не в бровь, а в глаз, и я отвечу честно и открыто. Вот уже два года я и члены моего правительства ездим по всему белому свету и выступаем перед теми, кто сочувствует нашему народу. Мы не просим денег, но нас просто заставляют их принимать – и богачи, и бедняки.

Собравшиеся беспокойно заерзали на своих местах. Неужели сейчас пустят шапку но кругу, тоскливо подумалось многим из них. Вот влипли.

– Вы спрашиваете меня, как мы поддерживаем нашу армию, – сказал эс-Сабах, – и я отвечу: это вы, люди доброй воли, поддерживаете нас, выражая сочувствие, понимание, сострадание.

Это вызвало у аудитории вздох облегчения.

– Вы спрашиваете, существует ли наша армия? Да, она существует – в сердцах добровольцев, которые готовы отдать жизнь за торжество нашего дела, добровольцев, представляющих разные нации, разные религии, разные партии. Но мы молим Аллаха, чтобы в услугах этой армии так и не возникла бы необходимость. Мы молим Аллаха, чтобы нашим соотечественникам удалось сбросить рабские оковы без кровопролития, чтобы агрессоры оказались погребенными под обломками воздвигнутого ими здания деспотии.

Эти слова вызвали аплодисменты. Таррант, наблюдавший за ходом собрания в окошечко, вдруг затаил дыхание. Когда индийский студент опустился на стул, поднялся Вилли Гарвин. Впрочем, тут же Таррант облегченно вздохнул. Это было верным ходом. Братец Блоггс никогда не удержался бы от выступления. Это противоречило его пылкой натуре народного заступника.

– Господин председатель, – начал он резким, отрывистым тоном. – Как представитель британского пролетариата я хочу заверить правительство Свободного Кувейта, что оно может всегда рассчитывать на нашу безоговорочную поддержку. Обещаю поднять этот вопрос на ближайшем же заседании нашего исполнительного комитета, в котором я занимаю не последнее место. И я не пожалею никаких усилий, чтобы на нашем следующем конгрессе была принята резолюция о солидарности наших рабочих с их угнетенными собратьями в Кувейте и о желании видеть их освободившимися из-под железной пяты поработителей.

Вилли огляделся по сторонам с агрессивным удовлетворением, провел пальцем по своим прокуренным усам и сел с видом человека, который выполнил свой долг.

– А… благодарю вас, – сказал ему седовласый член парламента.

Братец Блоггс ткнул локтем в бок свою супругу, которая тут же принялась аплодировать. Другие собравшиеся последовали ее примеру, но вскоре хлопки стихли.

В кинобудке Бутройд украдкой посмотрел на своего шефа. Таррант прислонился спиной к стене, прикрыв глаза. На лице его было удовлетворение. Он еще раз прокручивал в памяти выступление Вилли, чтобы затем рассказать во всех подробностях Джеку Фрейзеру.

Джеку понравится эта самая «железная пята», весело отметил про себя Таррант. Только как же Модести ухитрилась сохранить серьезное выражение лица?! Да, спектакль удался на славу.

Глава 5

Лифт остановился, двери отворились. Таррант вышел в фойе и замер в изумлении. Перед ним стоял Венг, прижимая палец к губам. Таррант недоуменно поднял брови. Венг принял у него зонтик, потом с еле заметной улыбкой показал жестом на большую комнату за холлом.

Искусное освещение подчеркивало богатство расцветки столь любимых Таррантом персидских ковров, отсветы играли на фрагментах черно-бело-золотой гаммы интерьера.

Модести Блейз стояла на четвереньках, и глаза ее были завязаны шарфом. На ней были зеленые шелковые брюки, черная шелковая блузка с большим вырезом на ногах – открытые сандалии с плетеными золотыми ремешками. Волосы снова были собраны в шиньон.

Из всех украшении она надела сейчас лишь тяжелый браслет из черного, затейливо обработанного гагата. Таррант знал, что Модести сделала его собственноручно в своей отлично оборудованной гранильной мастерской, расположенной в одной из комнат пентхауза.

Таррант подумал, что с ее фигурой надо обязательно почаще надевать брюки. Они великолепно подчеркивали ее фигуру и теперь, несмотря на то, что она находилась в такой неординарной позе у одного из барселонских стульев. Чуть наклонив голову набок, она внимательно во что-то вслушивалась. В руке у нее была свернутая в трубку газета.

На противоположном конце комнаты сидела на корточках Люсиль в розовой пижаме. Она тоже была с завязанными глазами и со свернутой газетой в руке. Вилли Гарвин в темных брюках и серой рубашке со шнуровкой на вороте стоял на одном колене посреди комнаты. Глаза его были завязаны платком. В правом ухе Таррант заметил тот самый мини-радар. Одной рукой Вилли прижимал к полу комок коричневой оберточной бумаги, в другой его руке была свернутая в трубку газета.

Таррант стал с интересом следить за спектаклем. Модести, пятясь, обогнула стул. Потом появилась с другой стороны стула. Люсиль ползком двинулась вперед, затем остановилась.

Вилли чуть повернулся боком, и бумага зашуршала под его рукой. Модести бесшумно двинулась на шорох. Люсиль осторожно сдвинула повязку вниз, так, что показался один глаз. Чуть приподнявшись, она двинулась вперед, словно краб, приподняв руку с газетой.

Вилли резко повернул голову и сказал:

– Обманщица! – Взмахнув своей длинной рукой он шлепнул газетой по голове Люсиль. Та ойкнула и, запоздало попытавшись увернуться, упала на бок. Вилли сдернул платок с глаз и уставился на девочку.

– Обманщикам никогда не преуспеть в этом мире, – сказал он с напускной строгостью.

– Что случилось? – Модести приподняла свою повязку и спросила у Люсиль. – Ты подсматривала?

– Еще как, – кивнул Вилли. Теперь все трое стояли на коленях. – Я сразу понял это по сигналам. С завязанными глазами она ни за что не могла бы двигаться так быстро.

– Он так сильно меня стукнул, Модести, – плаксиво пожаловалась Люсиль.

– Не преувеличивай, – усмехнулся Вилли. – Разве можно сильно ударить газетой? – Он встал, подхватил Люсиль и ловко перебросил ее через плечи, словно хомут. – Но такое случается со всеми, кто жульничает – и попадается.

– Он хотел сказать, со всеми, кто пытается жульничать, – нравоучительно добавила Модести, затем заметила Тарранта в фойе и поднялась на ноги: – Простите, сэр Джеральд. Я не заметила, что вы приехали.

– Вас занимали другие дела, – сказал Таррант с улыбкой. Когда он стал спускаться по ступенькам, чтобы поздороваться с Модести, Люсиль, по-прежнему находившаяся на плечах Вилли, вежливо произнесла:

– Добрый вечер.

– А, здравствуй, Люсиль, – откликнулся Таррант и к своему смятению обнаружил в своих интонациях фальшивую приветливость. – Ну, как поиграла?

– Спасибо, очень хорошо…

– Так, так…

– В постель, – возвестил Вилли. – Шагом марш. Только сперва скажи спокойной ночи Модести и сэру Джеральду.

– Спокойной ночи, Модести, – сказала девочка и получила холодный поцелуй в щеку. – Спокойной ночи, сэр Джеральд. – Таррант неловко похлопал по худенькой ручке.

Вилли двинулся со своей ношей и исчез в коридоре.

– Присаживайтесь, а мы с Венгом сейчас наведем порядок, – сказала Модести и стала двигать мебель на место.

– С вашего разрешения я немножко поброжу, – отозвался Таррант. Он подошел к широким полкам, закруглявшимся в углу комнаты.

Запомнившиеся ему часы-лев в стиле Каффиери исчезли, а заодно и тарелки севрского фарфора, и еще ряд безделушек. На их месте появились голландский Кубок дружбы, парочка канделябров эпохи Георга Второго, а также набор японских нецке из слоновой кости.

Венг собрал газеты и удалился на кухню.

– Боюсь, что я не умею находить общий язык с детьми, – вздохнул Таррант, когда Модести подошла к нему. – И особенно смущает меня Люсиль.

– Чем же?

– Она вся в себе. Она так странно смотрит на тебя. Даже с вами и Вилли она как-то… – Он осекся, помолчал, потом сказал: – Даже не могу точно выразиться. Проявляет осторожность. Излучает какой-то холод. Что, учитывая ваше к ней отношение, не совсем справедливо…

Модести посмотрела на него с любопытством и сказала:

– Ей в общем-то не за что быть особенно благодарной. Действительно, в последние три года Вилли обеспечил ей вполне благополучную жизнь, да и я немножко помогла. Но в целом в старой жизни ей было веселее, несмотря на всю эту нищету и грязь…

– Веселее? – удивленно уставился на Модести Таррант. – В каком смысле?

– Она знала и понимала ту прежнюю жизнь.

– Но теперь Люсиль живет, не зная страха. Разве для детей не это самое главное? У нее есть вы и Вилли…

– Так-то оно так. Мы, конечно, готовы поддержать ее, но мы не с ней рядом, мы не одна дружная семья. Ну, а эта самая безопасность, – Модести обвела рукой помещение, – маловато для нее значит. Она ослабляет твои пружины…

– Многие махнули бы рукой на все свои пружины ради такой обстановки, – улыбнулся Таррант. – Но я-то думал, Люсиль не просто приспособится к новым условиям, но и почувствует какую-то благодарность…

– Но за что, если эта жизнь ей не в радость! – возразила Модести. – Мы стараемся как можем, но, если честно, то очень жаль, что иной раз нельзя пустить часы вспять. В каком-то смысле для Люсиль было бы лучше, если бы Вилли не повстречался ей в тот роковой день, когда погибли ее родители.

– Это очень жестоко, – произнес Таррант, находясь под впечатлением слов Модести.

Она же рассмеялась, глядя на его удивленное лицо, затем спокойно сказала:

– Я только говорю о том, что было бы для нее лучше. И признаться, мне странно слышать от вас упреки в жестокости.

– Почему?

– Потому что вы сами очень жестокий, даже беспощадный человек, сэр Джеральд. Впрочем, таким вам приходится быть по служебной необходимости.

– Может, и приходится, но я все-таки остаюсь старым сентиментальным джентльменом.

– Это еще хуже. Вам, значит, приходится постоянно заставлять себя быть еще беспощаднее, чтобы не дать сентиментальности взять верх. – Внезапно в ее глазах заплясали озорные искорки. – У меня, например, есть знакомый, старый сентиментальный джентльмен, который руководит каким-то таинственным отделом в министерстве иностранных дел. Но сильно сомневаюсь, что сентиментальное начало может помешать ему использовать меня в своих корыстных интересах…

– Сдаюсь! – со вздохом провозгласил Таррант. – Ваша взяла! Но возможно, он делает это исключительно потому, что подозревает, что вы ждете от него этого? Кто знает, вдруг в каком-то смысле вы сами его используете.

– Полагаю, он может сам за себя постоять. Кроме того, не так уж он и стар. – Она взяла Тарранта под руку и повела его к честерфилду. – Ну, а что будете пить?

– Спасибо, но пока я повременю.

– А вы поели? – спросила Модести и, поскольку Таррант замялся, сама и ответила: – Нет, конечно… Мы с Вилли тоже несколько закрутились сегодня вечером, поэтому я попросила Венга приготовить три порции цыпленка с салатом. Может, поедим прямо за разговором, без церемоний? Или это уже слишком?

– Меня это вполне устраивает. Кстати, я и сам стал свидетелем того, что у вас с Вилли выдался довольно бурный вечер. Блестящий спектакль, ничего не скажешь!

– Вы сидели в кинобудке?

– Да, но я распознал вас, только когда Вилли поглядел прямо в окошечко и сунул палец в ухо. Мне сразу вспомнился его радар. Скажите, вы что, положили за щеки резинки?

– Да, это самый элементарный способ изменить лицо, – кивнула Модести, а Таррант сказал:

– Вилли блестяще выразил свою поддержку Свободному Кувейту. Как это вы только не подали виду, что восхищены им?

– Я не просто переоделась в другую одежду, – без улыбки сказала Модести. – Я превратилась в усталую, застенчивую, боящуюся мужа женщину. Нет, мы играли на полном серьезе, раз уж вы попросили нас не высовываться…

Вилли вошел в комнату с испуганным лицом.

– Люсиль не сделала и половины тех заданий, что получила на каникулы, Принцесса. Она только что сама призналась. – Он почесал затылок. – Мать Бернар вынет из меня все кишки и сделает из них себе подвязки.

Модести залилась веселым смехом.

– Тебе хорошо, Принцесса, – жалобно произнес Вилли, – но в меня она вселяет ужас.

– Придется тебе написать письмо, в котором ты выразишь надежду, что ее обрадует, что Люсиль сделала половину задания. И вложи чек на тот самый библиотечный фонд, про который мать Бернар тебе напомнила в своем письме.

Вилли сразу же просиял.

– Храни меня как зеницу ока, в тени крыл твоих укрой меня! – радостно процитировал он. – Псалом шестнадцатый, стих восьмой. Ну, что, может, теперь маленько подкрепимся?

– Да. Помоги Венгу принести подносы, чтобы он поскорее мог отправиться на свою дискотеку.

– Нельзя ли включить телевизор через десять минут? – осведомился Таррант, взглянув на свои часы. – У нашего друга эс-Сабаха Солона будут брать короткое интервью.

– Он выступает по телевидению? – Модести удивленно уставилась на Тарранта. – Посол Кувейта будет недоволен.

– Там есть нечто вроде комического шоу, и я, признаться, пустил в ход кое-какие связи, чтобы устроить этот разговор. Программа называется «Люди, люди…», и обычно они приглашают туда разных чудаков с завиральными идеями. Эс-Сабах Солон появится почти в самом начале, на две минуты. Сразу после человека, который утверждает, что земля плоская.

– А какая же она еще? – спросил Вилли, уже направляясь на кухню. – Неужели вы всерьез верите психам, которые утверждают, что это шар?

Пятнадцать минут спустя, когда Таррант доел последний кусочек восхитительного салата с цыпленком, на экране телевизора возник эс-Сабах Солон. Он не поразил их ничем новым – все это уже они слышали сегодня, но в одном случае безукоризненно учтивый интервьюер попытался прищучить его.

– Итак, мистер Солон, вы утверждаете, что существует армия освобождения Кувейта и что в один прекрасный день она нанесет удар? – с деланным равнодушием осведомился он.

– Нет, речь не идет о нанесении удара, – резко дернулся араб. – Она будет защищать кувейтцев от тех, кто поработил мою родину.

– И эта армия существует не как общая идея, но как конкретные люди, оружие, боеприпасы? Эс-Сабах Солон поджал губы.

– Вряд ли сейчас имеет смысл распространяться на этот счет. Для этого мне потребуется одобрение моего кабинета, а я сомневаюсь, что они будут приветствовать преждевременное раскрытие карт, каковое может только помешать быстрейшему наступлению зари свободы в моей маленькой, но гордой стране.

– Спасибо большое, мистер Солон. На экране крупным планом возникло лицо интервьюера. С еле заметной улыбкой он сказал:

– Перед нами выступал эс-Сабах Солон, который, по его словам, возглавляет правительство Свободного Кувейта. А теперь предоставим слово мистеру Генри Мули из Сурбитона, который неоднократно видел фей в своем саду и в доказательство этого готов продемонстрировать сделанные им фотографии.

С помощью дистанционного управления Модести выключила телевизор и сказала:

– Нет, нет, сиди спокойно, Вилли.

Она собрала тарелки, унесла их на кухню, а затем вернулась, катя столик на колесиках, на котором стояло все, что нужно для кофе. Налив кофе Тарранту и Вилли, она не оставила без внимания и себя и уселась с чашкой в углу честерфилда.

– Пока этот Солон выглядит как шут гороховый, – сказала она. – Каков же второй фактор?

– Наемники, – сказал Таррант, глядя в чашку. – Мы присматриваем за этим народом, который время от времени начинает скапливаться во взрывоопасных местах нашей планеты. Некоторые из них люди как люди. Достаточно навести справки у тех, кого они вытащили из Конго. Но среди них попадаются и такие, кто за пятерку готов перерезать горло ближнему. И надо сказать, что слишком большое количество подобных субъектов в последние дни вдруг выведено из игры. И никто не знает, куда они делись.

– Вы имеете в виду наших соотечественников, англичан? – спросил Вилли.

– Там представлены все национальности, – отозвался Таррант. Он помешал ложечкой кофе и извиняющимся тоном заметил: – У меня такое впечатление, что Солон кричит: «Волки!», чтобы как раз скрыть суть своей армии. А заодно и подготовить общественное мнение к тому, что она может нанести удар.

Наступила долгая пауза. Таррант почувствовал облегчение, так как ни Вилли, ни Модести, выслушав его резоны, не проявили удивления. Они размышляли, трезво оценивая ситуацию. Время от времени они поглядывали друг на друга, словно телепатически обменивались информацией. Пауза затянулась на добрые три минуты.

– Но тогда нужна хорошая база где-то неподалеку от места нанесения удара, Принцесса, – сказал наконец Вилли, словно продолжая дискуссию.

Модести кивнула.

– Да, это главное препятствие. Ну и проблема поддержки, разумеется. Хотя это уже не препятствие, а просто большой вопрос. – Модести посмотрела на Тарранта. – Россия, Китай, или и Россия, и Китай?

– Не исключено, – кивнул Таррант. – Они, конечно, воюют друг с другом на идеологическом фронте, но в отдельных вопросах неплохо действуют заодно… – Таррант осекся и вдруг спросил: – Но вы все-таки принимаете эту гипотезу как вероятную?

– Тут, скорее, специалист Вилли, но он пока не видит никаких противоречий.

– Мое начальство придерживается иного мнения. Они с пеной у рта уверяют меня, что подобная операция просто не может быть подготовлена тайком. Слишком велик размах…

– Тоже мне размах, – презрительно перебил его Вилли. – В наши дни один человек с помощью современного вооружения равен танку времен второй мировой. Взять, к примеру, винтовку «стонер» и систему, которую сейчас разработали янки. Шесть видов оружия в одном! Причем все отлично заменяется. Или опять-таки «редай», М79, «аврок»… Кувейт – это клочок земли. Армии настоящей нет. Один батальон хороших солдат с современным оружием и нормальным транспортом – и за двадцать четыре часа дело будет сделано.

– Вы полагаете, это элементарная военная операция? – осведомился Таррант.

– Нет, насчет элементарной я бы не торопился! Тут нужны недели тщательного планирования, серьезная разведка… Надо найти надежных солдат, хорошо их вооружить и поставить во главе крутых командиров. И, главное, надо вовремя их двинуть вперед. Чтобы они оказались, где надо и когда надо со всем необходимым оборудованием.

– Опять мы подходим к проблеме расстояния. Нужна база, причем не слишком удаленная от места операции, – сказала Модеста.

– В наши дни, Принцесса, можно начинать издалека, – задумчиво проговорил Вилли. – Не могу сказать точно, как это устроено в данном случае, но такое вполне реально. – Он вдруг ухмыльнулся и обернулся к Тарранту. – Слушайте, вы можете получить мнение куда более сведущих людей. Я не генерал.

– Я уже говорил с военными экспертами, – сказал Таррант. – Их точка зрения в принципе совпадает с вашей. – Он вспомнил длинные ряды полок в комнате Вилли. Одна из них была заставлена книгами по тактике и стратегии боевых действий, оружию, истории великих сражений. – И неудивительно, – добавил Таррант.

– Вы боитесь fait accomplis[4]4
  Свершившийся факт, нечто, не подлежащее изменению (фр.).


[Закрыть]? – спросила Модести.

— Да, в наше время это серьезный аргумент. – Таррант неуверенно пожал плечами и добавил: – И еще я боюсь, что у меня сильно разыгралось воображение.

– Это вполне может быть, – кивнула Модести. – Ну, а как насчет прочих факторов?

– Прямо даже не знаю, – пожал плечами Таррант. – Стоит начать строить теорию, как в нее легко втискивается все подряд. Но по сведениям ЦРУ, Солон имел контакты с советским послом в Стамбуле, а Рене Вобуа говорил, что встречался также и с китайским дипломатом в Бейруте. Впрочем, никто пока не придает этому особого значения. Солон пытается зарекомендовать себя в глазах русских и китайцев как законный правитель Кувейта в изгнании, и они могут держать его про запас – на всякий случай.

– Но других причин внезапного исчезновения множества головорезов пока нет, – произнес Вилли.

– Это само по себе любопытно, – сказала Модести, знаком приглашая Тарранта взять себе сигару из шкатулки.

Снова наступила пауза. Таррант раскуривал сигару, ожидая, не появятся ли новые вопросы или замечания. Вскоре он понял, что ждет напрасно. Вилли и Модести сами выжидательно смотрели на него.

– Э… понятно, – промычал он, глядя на кончик сигары. – Просто я подумал, что если кто-то решил заручиться помощью самых лихих мастеров ратного дела, то не исключено, что и ваши имена могли всплыть в их списках…

– Они вербуют разное отребье, а не элиту, сэр Джи, – вежливо поправил его Вилли.

– Это вопрос точки зрения. Я не обсуждаю моральные качества… Просто те, кто вложил деньги в это предприятие, явно не прочь нанять самых опытных, самых хладнокровных профессионалов.

– Может, мы и значимся в каких-то там списках, – отозвалась Модести, – но это ни о чем не говорит. Я никогда не выставлялась на продажу и Вилли тоже – с тех пор как стал работать со мной. А это случилось давно… – Она посмотрела на Тарранта с легким недоумением. – К нам никто не обращался, если вас интересует это… И вряд ли кто-то обратится. Мы, так сказать, птицы другого полета.

– Знаю. – Таррант грустно посмотрел на натюрморт Брака на стене напротив. – Я, право, не могу себе представить, чтобы вы оказались в тех кругах, где бы вам могли сделать такое предложение, и вам совершенно ни к чему прилагать к тому особые усилия… Какой прекрасный Брак!..

Модести промолчала. В комнате стояла тишина, которую нарушало тиканье больших французских часов.

Модести затушила сигарету, устроилась в углу честерфилда, закинув руки за голову. Глаза ее были открыты, но она смотрела невидящим взглядом в какую-то удаленную точку. С истинным, но лишенным каких-либо признаков сексуального влечения удовольствием Таррант любовался очертаниями ее грудей под шелком блузки.

У нее было великолепное тело. Тарранту случилось однажды его увидеть. Внезапно в его памяти замелькали картины прошлого.

Квартира-мастерская художника в Каннах… Нож, пущенный рукой Вилли, просвистел через комнату и вонзился в предплечье бандита… Модести, лежавшая на кушетке со связанными за спиной руками, произнесла одно-единственное слово, помешавшее Вилли метнуть второй нож и отправить бандита к праотцам. Затем Вилли подошел к ней, приподнял, и разрезанный сзади халат упал, обнажив ее до пояса.

Эти эпизоды запечатлелись в памяти Тарранта в цвете, и за это он был весьма благодарен своему сознанию, поскольку, как правило, картины прошлого он помнил лишь в черно-белой гамме. Кроме того, он был также благодарен судьбе или себе, что эпизоды с участием Модести рождали в нем чисто платонические чувства. Вот и сейчас он получал лишь эстетическое удовольствие от игры света и тени на ее лице, от изгибов и выпуклостей ее фигуры.

Вилли Гарвин слегка постучал пальцем по колену Тарранта и поманил к большой стеклянной двери у окна, что вела на террасу. Таррант последовал за Вилли. Тот закурил сигарету и, опершись о каменный парапет, стал разглядывать вечерний Лондон.