Текст книги "Единорог"

– Почему это? – удивленно спросил Хамид, но Карц одним жестом заставил его замолчать, давая возможность Либманну объяснить все самому.

– Они отошли от дел, и у них много денег. Очень много, – сказал Либманн. – Кроме того, они не из тех, кого за здорово живешь можно взять напрокат.

– Командирам отделений причитается пятьдесят тысяч фунтов стерлингов, – заметил Тамаз. – Неужели они настолько богаты?..

– Да, и даже если бы удалось заключить с ними контракт, сразу возникли бы осложнения. Они, по нашим стандартам, непригодны.

В комнате снова повисло молчание, нарушавшееся только жужжанием электрического вентилятора.

Наконец заговорил сам Карц. Его голос зазвучал так, словно исходил от каменного идола, изрекающего непреложную истину.

– В принципе не возбраняется использовать и тех, кто по нашим обычным меркам является непригодным, при условии строжайшего контроля за ними. Кроме того, для тех, кто равнодушен к деньгам, можно найти нечто иное, обладающее порой большей притягательностью.

– Рычаг воздействия, – пробормотал Либманн. – Но у нас, увы, нет сведений о существовании такового. Карц посмотрел на него и сказал:

– Срочно связаться с руководителем отдела безопасности. Пусть передаст дела по отбору и вербовке четырем своим помощникам. Теперь его задача – отыскать способ заполучить в наше распоряжение Гарвина и Блейз так, чтобы они были полностью в нашей власти. Сообщать о развитии событий каждые семьдесят два часа.

Либманн записал что-то у себя в блокноте и спросил:

– Если дело выгорит, нужно ли будет устраивать для них обычную проверку?

Карц встал из-за стола и, мрачно посмотрев на Либманна, сказал:

– Я не беру на службу потенциальных командиров только на основе слухов, Либманн.

И с этими словами он медленно вышел из комнаты.

Глава 2

Сэр Джеральд Таррант вошел в вестибюль дома, находившегося у северной части Гайд-парка. Швейцар, сидевший за отполированным столом красного дерева, поднял голову.

– Доброе утро, сэр, – сказал он. – Мисс Блейз меня предупредила. Вы подниметесь, сэр?

– Да, благодарю, – отозвался тот и прошел к маленькому лифту, который обслуживал только пентхауз. Когда двери лифта закрылись за ним, Таррант несколько расслабился.

Неделя выдалась скверная. Сперва начали поступать сведения о мелких неудачах и провалах, но вчера до него дошла весьма неприятная информация. По привычке, выработанной долгими годами работы в своей специфической области, Таррант предал события недели забвению и сосредоточился на грядущем.

Сегодня было воскресенье. Таррант облачился в зеленый спортивный пиджак, вельветовые брюки, которые, как он прекрасно понимал, были гораздо шире, чем того требовала современная мода, и туфли для игры в гольф. Лифт бесшумно летел вверх, а в нем, в Тарранте, росло приятное предвкушение встречи. Он ждал этого дня с любопытством и легкой тревогой, ибо сегодня ему предстояло увидеть то, о чем он давно знал понаслышке, но чему не были свидетелем.

– Приходите в пентхауз в воскресенье после завтрака, – сказала Модести Блейз, когда они шли из ложи молодого Форема к паддоку на ипподроме в Аскоте. – Заедет Вилли, мы отправимся в Риверсайд-клуб, сыграем девять лунок, а потом закатимся на «Мельницу», где нас ждет ланч.

«Мельница» была пивной, которая принадлежала Вилли Гарвину. Модести помогла Вилли купить это заведение, чтобы помочь ему устроиться в новой мирной жизни, но как якорь эта собственность оказалась слабовата. Насколько было известно Тарранту, Гарвин провел последние три месяца вместе с какой-то безумной канадской геологической экспедицией, занимаясь фотосъемкой. Он был не из числа домоседов.

Приглашение привело Тарранта в восторг. Модести же добавила:

– Потом Вилли может организовать для вас рыбалку. Ему как-никак принадлежит часть реки… Ну, а до этого мы проведем учебный поединок в его заднем доме. Если хотите, можете полюбоваться.

На Модести были светло-голубой шелковый костюм и темно-розовая шляпка, придававшие ей совершенно умопомрачительный женственный вид. Она прекрасно гармонировала с празднично наряженными посетителями и посетительницами скачек. Глядя на то, как Модести внимательно разглядывала лошадей в паддоке, Таррант ответил с удивившей его самого прямотой:

– Не знаю, доставит ли мне это удовольствие, но я очень хотел бы на это поглядеть.

Поединок, разумеется, состоится в «спортзале» Вилли на «Мельнице». Это было низкое длинное строение без окон и со звуконепроницаемыми стенами. Тарранту в свое время выпала честь побывать там, и он знал, что никто из посторонних, кроме него, не удостаивался такой привилегии.

Сегодня же ему предстояло увидеть нечто и вовсе не для слабонервных.

Лифт мягко остановился, двери раздвинулись, и Таррант вышел в большой холл, выложенный черной и серой плиткой. Холл заканчивался балюстрадой из кованого железа, в которой имелся проход, и, спустившись на три ступеньки, посетитель оказывался в огромной гостиной с окном во всю стену, от пола до потолка.

Таррант удовлетворенно огляделся. Ему было приятно снова оказаться в этой комнате, где так странно и в то же время так органично смешивались разные стили. Когда он спускался по ступенькам, отворилась стеклянная дверь, что вела на террасу в форме буквы Г, и он увидел Модести Блейз – в расклешенной юбке из верблюжьей шерсти, поплиновой рубашке в желтую и белую клетку, на ногах – светло-коричневые туфли свиной кожи без каблуков. Черные волосы были собраны в шиньон.

Увидев Тарранта, она весело улыбнулась и двинулась навстречу гостю.

– Сэр Джеральд! Как приятно, что вы смогли выбраться.

– Чего еще можно ожидать от такого законченного эгоиста? – сказал он, почтительно склоняясь.

Модести чуть приподняла руку, чтобы Тарранту не пришлось наклоняться слишком низко. Он дотронулся губами до ее кисти и испытал при этом огромное удовольствие.

– Если вам не рано, то могу предложить что-нибудь выпить, – сказала Модести и двинулась по столь любимым Tap-рангом исфаганским коврам, застилавшим пол, выложенный плиткой цвета слоновой кости к маленькому бару, расположенному в небольшом углублении.

– Ну, разве что чуть-чуть виски с содовой, – отозвался Таррант, разглядывая персидские ковры, которые неизменно радовали его душу. Ему также хотелось как следует разглядеть новые картины на стенах – он заметил Шагала – и полюбоваться на антикварные безделушки, расставленные на полках по стенам. Он не сомневался, что отыщет там что-то новое. Но, несмотря на то, что слишком многое в этой комнате притягивало его внимание, он так и не смог отвести глаз от Модести, любуясь игрой ее рук, когда она стала готовить напитки.

– Вы устроили нам хорошую погоду, – сказала она, вручая ему стакан. – Я и не подозревала, что Министерство иностранных дел имеет влияние и в тех сферах…

– Мы принесли в жертву двух наших сотрудниц-девственниц. Вчера ночью при полной луне, – сказал он и, пожав плечами, добавил: – Похоже, это принесло гораздо более ощутимые результаты, чем некоторые другие наши операции.

Модести быстро посмотрела на него и сказала:

– У вас усталый вид. Вы действительно хотите провести это время в нашем обществе?

– Моя милая Модести, – отозвался Таррант. – Я просто не помню, когда в последний раз я ждал бы с таким нетерпением своего выходного.

– Приятно это слышать, – снова улыбнулась она. – Тогда подождите меня минут пять. А то я вчера расфуфырилась по полной форме и теперь хочу снять этот лак…

– Разумеется, – сказал Таррант. – В вашем доме мне всегда есть чем заняться. Я могу проводить тут час за часом… А что, Вилли заедет за нами?

– Вилли живет тут уже несколько дней. Его спальня налево вон по тому коридору. Если хотите, можете его разбудить.

– Нет, нет, не следует напрасно торопить его, – замахал руками Таррант.

Тут он замолчал и уставился на дверь, которая, как он знал, вела в спальню Модести. На пороге стояла девочка лет одиннадцати-двенадцати. Это было хрупкое создание со смуглой кожей и большими оливковыми глазами, одетое в голубое в белую полоску льняное платье, носки-гольфы и мягкие кожаные сандалии. Прямые темные волосы были перехвачены широкой белой лентой. Ее овальное личико светилось невинностью мадонны Рафаэля.

– Это Люсиль Бруэ, – сказала Модести Тарранту, а затем, уже обратившись к девочке, добавила: – Входи, солнышко. Познакомься с сэром Джеральдом Таррантом. Это наш с Вилли большой друг.

Люсиль смущенно подошла к сэру Джеральду и протянула ему худенькую ручку.

– Здравствуйте, – застенчиво проговорила она с легким акцентом. Когда Таррант взял ее ладошку, она сделала реверанс.

– Здравствуй, Люсиль, – также смущенно произнес Таррант, который вообще очень неловко чувствовал себя в обществе детей. Он никак не мог найти в отношениях с ними золотой середины и либо проявлял слишком большую снисходительность, либо, напротив, держался чересчур холодно. Впрочем, сейчас он чувствовал себя особенно неловко. Он оказался захвачен врасплох появлением этой девчушки и не мог понять, в каких отношениях она находится с хозяйкой дома или с Вилли.

– Люсиль живет и учится в Танжере, – сказала Модести. – Но у нее сейчас каникулы, и она гостит у меня, – она взяла девочку за плечи и развернула ее спиной к себе. – Кто это так поработал над твоими волосами?

– Они были очень длинными, Модести, – виновато прошелестела Люсиль. – Вот я и попросила Венга подрезать их, но он отказался. Тогда я обратилась к Вилли, и он выполнил мою просьбу.

– Но ведь мы решили дать им отрасти как следует, чтобы потом уже понять, что нужно с ними делать.

– Я знаю, Модести…

К своему внутреннему облегчению, Таррант заметил, что слова девочки смутили Модести не меньше, чем его самого. Она покачала головой и рассмеялась:

– Ну ладно. Если ты так уж хочешь короткую прическу, мы потом приведем твои волосы в порядок. Но только учти, что Вилли как раз не самый великий парикмахер в мире. Ну, а теперь поболтай минутку-другую с сэром Джеральдом, пока я оденусь.

Таррант глубоко вздохнул про себя, глядя вслед Модести, направлявшейся в свою спальню. Светская беседа с юной Люсиль решительно не вызывала у него восторга. И дело было вовсе не в девочке, а просто в его полной несостоятельности в этой области человеческих отношений.

– А что, хорошо побыть здесь, а не в школе? – наконец задал он вопрос, на что Люсиль вежливо откликнулась:

– Мне здесь очень нравится, но и в школе тоже неплохо. Таррант открыл было рот, чтобы продолжить разговор, но замялся. Каждый из пришедших ему на ум вопросов вдруг показался назойливо нескромным. Модести и словом не обмолвилась о том, кто эта девочка и какие между ними существуют отношения, и потому было бы в высшей степени дурным тоном наводить справки у Люсиль.

– А тебя, значит, зовут Люсиль, – задумчиво протянул он, глядя в потолок, – по-моему, это очень симпатичное имя…

– Спасибо. Не желаете ли присесть? – чопорно осведомилась девочка, показывая на кресло.

– А почему бы и нет, – отозвался Таррант, направляясь к кожаному черному дивану. – А скажи мне, как ты собираешься сегодня развлекаться?

– Сначала Венг повезет меня в зоосад, потом мы там поедим, – тихо, но внятно отвечала Люсиль.

– А, зоосад… Господи, когда же я там был в последний раз? – Вдруг Таррант к своему смятению обнаружил, что все свои фразы он начинает с неизменного «А-а!» и что в его интонации неумолимо проникает псевдозадушевность. Тут Люсиль принесла маленький инкрустированный столик на одной ножке, поставила возле дивана Тарранта, и он, благодарно кивнув, опустил на него свой стакан с виски.

– Извините, – сказала девочка и, перегнувшись, взяла сложенную газету, которая лежала на честерфилде. – Давайте уберу, чтобы не мешала.

На мгновение Люсиль вдруг потеряла равновесие и чуть не упала на Тарранта, но затем быстро выпрямилась, взяла газету, потом сделала шаг назад. Вид у нее стал очень смущенный.

– Извините, я такая неуклюжая, – пробормотала девочка.

– Но мы ничего не опрокинули, – отозвался Таррант, как он надеялся, с ободряющей улыбкой. – А скажи лучше, что ты собираешься делать после того, как вы поедете в зоосад…

– А ну-ка стой! – услышал он вдруг голос Вилли. Таррант обернулся и увидел, как Вилли большими скачками направляется к ним из коридора. На нем были темно-серые легкие брюки и куртка на молнии. Обычно его загорелое широкое лицо излучало дружелюбие и голубые глаза всегда были готовы засветиться веселыми искорками. Но сейчас на его лице появилось выражение гнева и досады.

Люсиль застыла на месте, прижав к себе газету. Таррант с удивлением заметил, что ее большие глаза вдруг опасно сузились. Затем она повернулась и ринулась к спальне Модести. Вилли оказался начеку и в два прыжка догнал и поймал ее. Она попыталась освободиться, затем капитулировала, разразившись потоком французских слов.

– Je n’ai rein fait, Willie, rein, je te dis…[1]1
  Я ничего не сделала, Вилли, говорю тебе, ничего (фр.).


[Закрыть] – говорила она. Таррант не успевал разбирать быструю речь.

Но Вилли резко перебил ее тоже по-французски:

– Tait-toi, petite voleuse.[2]2
  Замолчи, маленькая воровка! (фр.)


[Закрыть] – Он быстро направился к Тарранту. – Вы уж извините, сэр Джи! – На его лице появилось смущение. Он злобно посмотрел на Люсиль, которую притащил за собой. – Ну-ка, возвращай, что взяла. И принеси извинения, негодяйка!

Теперь уже на лице девочки не было вызова. Ее глаза наполнились слезами, в них было раскаяние.

– Извините, – прошелестела она и протянула сложенную газету. В ней Таррант увидел свой собственный бумажник, который, как ему казалось, должен был и сейчас спокойно лежать во внутреннем кармане пиджака.

– Господи! – только и сказал он и вопросительно посмотрел на Вилли.

– Старые привычки, – беспомощно развел тот руками. – Вы, пожалуйста, извините…

– Нет, нет, ничего страшного, – пробормотал Таррант, который и сам заметно смутился. Он взял бумажник, потом положил его назад во внутренний карман.

– Господи, как она мне надоела! – буркнул Вилли. Он сел на диван и взял девочку за плечи. – Послушай, детка, я же говорил тебе, чтобы ты никогда больше этого не делала. И Модести твердила тебе то же самое. Последние две недели ты была умница. Ну зачем же теперь все портить?

– Я не хотела, Вилли, – прохныкала Люсиль. Ее маленькие пальчики стали поправлять Вилли галстук. Тарранта восхитил этот типично женский жест. Затем она фыркнула и провела рукой по глазам, смахивая слезы. – Но он просто из этих… – Она осеклась и произнесла пару слов по-арабски, потом добавила: – Ну вылитый английский турист…

– Никогда не смей никого называть английским туристом! – гневно перебил ее Вилли и снова виновато посмотрел на Тарранта. – Это оскорбление. Даже если человек и в самом деле английский турист…

– А что она вам сказала по-арабски? – полюбопытствовал Таррант, машинально отметив, что снова начал вопрос с проклятого «А».

– Она сказала, что вы… так сказать, сидячая мишень… – Вилли обернулся к Люсиль и строго произнес: – Ты понимаешь, что заслужила хорошую порку?

– Понимаю, – прошелестела девочка, опуская глаза, в которых блестели слезы. По тому, как она вдруг съежилась, стало понятно, что угроза порки для нее – не пустой звук, а вполне реальная перспектива, но что даже воспоминания о плетке не могли заставить отказаться от искушения оставить с носом «туриста».

– Но ты прекрасно знаешь, черт возь… – тут Вилли осекся и вовремя взял под контроль свои эмоции, – что я никогда тебя не порол. Так что хватит выжимать из себя слезы. Помни, что я Вилли Гарвин и повидал виды….

Тут открылась дверь спальни Модести. Она вышла с замшевой курткой в одной руке и шалью в другой. Таррант отметил, что она и бровью не повела, обнаружив какой-то конфликт.

– Я готова, – сказала она. – А где Венг? Из кухни появился молодой индокитаец, выполнявший в доме Модести обязанности дворецкого. Он снял белый пиджак, в котором обычно появлялся в доме, и теперь на нем был легкий серый костюм.

– Да, мисс Блейз.

– Думаю, вам с Люсиль пора ехать. Можешь взять «даймлер». И хорошо бы вам оказаться у бассейна с тюленями, когда их начинают кормить и кидают им рыбу. Люсиль очень понравится, как они хватают подачки на лету.

– Хорошо, мисс Блейз, – сказал Венг и, улыбнувшись девочке, осведомился: – А что она еще может делать сегодня – во избежании лишних споров?

Модести вопросительно посмотрела на Вилли, но тот беспомощно почесал затылок и сказал:

– Ты лучше в этом разбираешься, Принцесса.

Модести на это только лукаво улыбнулась и обратилась к девочке:

– Слушай меня внимательно, дорогая. Когда вернетесь из зоосада, Венг отвезет тебя вниз, в бассейн, можешь там поплавать. Потом можешь позаниматься косметикой за моим туалетным столиком и посмотреть телевизор. Там детская программа. Вечером напишешь письмо матери Бернар и можешь еще час посмотреть телевизор. Но в девять тридцать марш в постель, и чтобы не было никаких препирательств с Венгом на этот счет! Договорились?

– Да, Модести.

– Да, и еще. Посмотри, что там у тебя с одеждой и, если что-то надо купить до отъезда в школу, скажи мне. А то через четыре дня каникулы кончатся.

– Хорошо, я посмотрю…

Модести наклонилась, и Люсиль поцеловала ее в щеку. Затем девочка точно так же попрощалась с Вилли. После этого она подошла к Тарранту, протянула ему руку и церемонно произнесла:

– Мне было очень приятно познакомиться с вами, сэр Джеральд.

– А… благодарю, – отозвался Таррант, испытывая большое облегчение и даже не обратив внимания, что он опять начал фразу с проклятого «А!». – Всего доброго, Люсиль, желаю хорошо провести время.

В подземном гараже дома, где жила Модести, Таррант переложил клюшки для гольфа из багажника своего «ровера» в открытый «роллс-ройс» Модести. Она села рядом с ним сзади. Вилли занял место водителя, и машина бесшумно двинулась по пандусу.

Когда «роллс-ройс» уже оказался в потоке машин на Бейсуотер-роуд, Модести открыла шкафчик, извлекла из него коробку сигар «Кларо» и, открыв, предложила Тарранту.

– Вы меня балуете, – отозвался тот, беря сигару.

– Я просто хочу немножко вывести вас из состояния сосредоточенности на предстоящей игре и победить вас. – Она сама открыла пачку «Голуаза», вытащила две сигареты, зажгла их и одну передала Вилли. – Ну, а что там случилось с Люсиль? – осведомилась она у Вилли.

– Стащила бумажник у сэра Джеральда, – устало отозвался тот. – Ну, что прикажешь с ней делать, Принцесса?

Модести посмотрела на Тарранта с улыбкой, в которой смешались сочувствие и веселое любопытство:

– Это правда?

– Увы, да, – сокрушенно отозвался тот. – Она сочла меня легкой добычей. И была конечно же права, хотя, признаться, я несколько расслабился. Ведь у вас не было плакатов с призывом опасаться карманников.

– И маленьких девочек, – мрачно добавил Вилли. – Я как-то раз попросил ее принести мне шлепанцы, а она взяла и свистнула мою паркеровскую авторучку.

– Но это приключилось два с половиной года назад, – протестующе отозвалась Модести. – С тех пор она никогда ничего не брала ни у тебя, ни у меня.

– Разве что ни у тебя, ни у меня. Но после трех лет обучения в монастырской школе хотелось бы надеяться, что у нее пропадет этот чертов зуд в пальцах!

Таррант тем временем наконец раскурил сигару и, выпустив клуб дыма, спросил:

– Позвольте узнать, кто она такая?

– Она, так сказать, собственность Вилли. – Модести сбросила туфли и пошевелила пальцами. – Года три назад он подобрал ее неподалеку от города Алжира. Автобус врезался в ее семью на шоссе. Отец, мать и ослик погибли. Люсиль получила перелом ноги.

– У нее арабская кровь? – осведомился Таррант.

– В основном. Четвертушка французской, а может, и восьмушка. Мы не могли узнать поточнее. У ее родителей не было дома. Все их пожитки были тогда на ослике.

– Ясно. Значит, это наследие тех лет, когда вы еще вовсю руководили вашей Сетью?

– Да. Когда Люсиль выписалась из больницы, Вилли проявил мягкосердечие. Он и помыслить не мог, чтобы девочку отправили в приют. Ну, а теперь вот у него с ней возникли проблемы…

Таррант увидел в зеркальце, как Вилли ухмыльнулся и сказал:

– Между прочим, это ты. Принцесса, обеспечила ей отдельную палату и еще выписала из Парижа Сутье, и ей сделали пластическую операцию, чтобы на лице не осталось никаких шрамов.

– Ну, мало ли что… – Модести смущенно пожала плечами, и Таррант не без удовольствия отметил, что порой и ей приходится держать оборону. Он сказал:

– Ну, а Венг, судя по всему, еще одно несчастное одинокое издание, которое подобрали уже лично вы, Модести?

– Что это вы вдруг вдвоем ополчились против меня? – Улыбнулась Модести. – Пока что у нас проблемы только с одиноким созданием, которое подобрал Вилли.

– Это верно, – мрачно кивнул головой Вилли. – Вся беда в том, сэр Джеральд, что ее чуть не с пеленок приучили воровать и попрошайничать. У нее было тяжелое детство… В прошлом году мы решили провести недельку в Танжере, остановились у Модеста и взяли к себе Люсиль. У нее как раз были каникулы. Так знаете, что она учудила? Раздобыла какие-то жуткие лохмотья, вывалялась в пыли, потом где-то одолжила грудного ребенка и пошла просить милостыню у туристов. Ужас… – Он сокрушенно помотал головой.

– И надо же было случиться, что ее заметила монахиня из ее школы, – сказала Модести.

– Вот именно, – снова вздохнул Вилли. – И мать Бернар набросилась на меня так, словно я тут кругом виноват.

– Не надо было шутить, – заметила Модести. – Люсиль успела выпросить три с половиной американских доллара, двенадцать шиллингов шесть пенсов, а также пятьдесят с чем-то местных драхм. Вилли возьми и брякни матери Бернар, что, на его взгляд, это для начала очень даже неплохо.

Таррант запрокинул голову и от души рассмеялся. В темных глазах Модести загорелось удовлетворение. Она сказала:

– Так-то лучше. А то, когда вы появились, у вас был невероятно усталый вид.

– Виноват, что не сумел этого скрыть, – сказал Таррант, смахивая с кончика сигары пепел. – У нас выдалась тяжелая неделя.

– Что-нибудь серьезное?

– Пока трудно судить, – пожал плечами Таррант. – Много разных мелких проколов. – Помолчав, Таррант добавил: – А вчера я потерял человека в Праге.

– Грустно это слышать. – Модести положила руку на запястье Тарранта. – Большая потеря?

– Это был мой лучший агент в тех краях. Но независимо от профессиональных качеств смерть есть смерть.

– Разумеется.

Таррант чуть вскинул брови и спросил:

– Когда вы руководили Сетью, вам не приходилось испытывать нечто подобное?

– В известном смысле да. – Она устроилась в углу, и взгляд ее стал чуть отстраненным, потому как она позволила нахлынуть воспоминаниям. – Конечно, когда ты заправляешь делами в преступной организации, все обстоит немного иначе. Большинство твоих людей – отпетые мерзавцы, и потому ты постоянно выступаешь в роли укротителя львов. Тебе приходится заставлять их выполнять разные хитрые штучки, причем именно так, как тебе это нужно. Но опять же не все они мерзавцы и порой честно работают на тебя. Поэтому когда ты теряешь человека или он получает серьезное увечье, ты… чувствуешь какую-то усталость.

– Вот именно, – кивнул Таррант. – И главное, ты бессилен что-либо сделать.

– Разве что платить беднягам пенсию по инвалидности, – вставил Вилли. – Принцесса учредила особый фонд…

– Замолчи, Вилли…

Он ухмыльнулся и замолчал. Когда они остановились у светофора, он обернулся к сэру Джеральду со словами:

– Говорите, это случилось в Праге?

– Да.

Вилли на мгновение вопросительно посмотрел на Модести, затем снова перевел взгляд на Тарранта.

– Последний раз мы видели Венцеславскую площадь года четыре назад, Принцесса, верно?

– Нет, – подал голос Таррант, прежде чем Модести успела что-то сказать. – Забудьте об этом, Вилли.

– Я имела дело кое с кем в Праге, – сказала Модести. – У меня остались полезные связи…

– Нет, – покачал головой Таррант. – Поздно. Его уже нет в живых. И даже если бы он не погиб, это было бы не самым лучшим ходом: слишком много усилий при столь малой отдаче.

Вилли снова устремил взгляд на дорогу, и машина гладко двинулась дальше.

– Он снова потерял покой, – заметила Модести и чуть подмигнула Тарранту. – Это означает, что он заплутал среди своих девиц.

– Ничего подобного, Принцесса! – вознегодовал Вилли. – Мы договорились с Мелани, что я свожу ее на пару дней в Ле Туке.

– Это которая же?

– Темноволосая, с большим ртом. Поет в «Розовом фламинго».

– А, помню. Только не забудь вернуться вовремя, чтобы проводить Люсиль.

– Вернусь, – пообещал Вилли и жестом разрешил нетерпеливой малолитражке объехать его. – Странно, что она сегодня решила взяться за старое. И главное, как ловко эта паршивка проливает крокодиловы слезы! – Он покачал головой с невольным восхищением. – Ты поговори с ней. Принцесса. Тебя она слушает куда лучше, чем меня.

– По-моему, – кротко заметил Таррант, – ей нужен дом, родительская атмосфера.

– Конечно, – пожала плечами Модести. – Я понимаю, что мы с Вилли не те, кто мог бы как следует воспитать ее. Но что делать? Как ни верти, для нее все могло бы сложиться куда хуже.

Таррант вспомнил о тех невероятных фрагментах из прошлого самой Модести, которые были ему известны. Война… Одинокое дитя в лагере… А ведь тогда она была младше, чем Люсиль. Страшная, отчаянная борьба за выживание, постоянные странствия по Балканам, ну а потом тяжелое путешествие на своих двоих через Грецию и Турцию на Ближний Восток. Лагеря беженцев и перемещенных лиц, причем в годы полового созревания. Фантастический переход по арабскому Востоку со стариком, которого она оберегала и защищала. И наконец, Танжер, где и были посеяны семена, давшие потом всходы в виде Сети, странной криминальной, но весьма избирательной в своих операциях организации, которой она успешно руководила без малого восемь лет.

Тарранту очень хотелось бы побольше узнать о ее таинственном прошлом, но Модести редко предавалась воспоминаниям. Да и Вилли Гарвин предпочитал держать язык за зубами.

Вилли Гарвина она отыскала еще в первые годы руководства Сетью. Это был человек удивительных способностей и задатков. Однако они долгое время находились погребенными под теми наслоениями, что создают изгоя-уголовника, захваченного темными страстями, среди которых ненависть, отчаяние и эгоцентризм занимали главное место.

Каким-то непостижимым образом Модести Блейз сумела расколдовать Вилли и прогнать вселившихся в него бесов. За это Вилли Гарвин сделался ее верным другом и помощником. И хотя она считала, и не без оснований, его своей правой рукой, он по-прежнему смотрел на нее снизу вверх.

Это никоим образом не умаляло его мужского самолюбия. Таррант был уверен, что, боготворя Модести, Вилли не сомневался в том, что он на голову выше всех мужчин на земле. Причем даже выше тех, кто получил возможность узнать поближе ее удивительное тело.

Вилли Гарвин был, пожалуй, самым счастливым человеком из всех, кого знал Таррант. Вилли был интересным собеседником, но, когда того требовали обстоятельства, он превращался в опаснейшего оппонента.

Если кто-то и мог похвастаться, что знает о жизни Модести больше других, то этим человеком был Вилли. Таррант весьма ему завидовал. Случалось, Вилли отпускал мимоходом какое-то замечание по поводу ее прошлого, но, чуть приоткрывшись, ставни опять захлопывались, и все попытки заставить его поподробнее остановиться на том или ином эпизоде успеха не имели.

Таррант не раз пытался представить себе Модести в те далекие годы. Маленькое, отчаянное существо в раздираемом войной мире. Существо, вынужденное изо дня в день, из года в год преодолевать голод, опасность и страх. Девочка, мало разбирающаяся в том, что творится за пределами ее крошечного мирка, который она вынужденно оберегала в одиночку.

В одиночку. Это, собственно, и было самым тяжелым. Да, некоторые мужчины умели вести борьбу с неблагоприятными обстоятельствами в одиночку – какое-то конкретное время, зная, что финал битвы не за горами. Но для ребенка такая бесконечная постоянная война без тепла и участия окружающих должна была бы неминуемо привести к непоправимому искажению внутреннего мира. И то, что этого не случилось, можно было назвать самым настоящим чудом.

Таррант подумал о другой девочке, которую увидел полчаса назад в роскошном пентхаузе – сытую, хорошо одетую, ни в чем не испытывающую недостатка.

– Конечно, моя дорогая, – сказал он вслух. – Все и впрямь могло сложиться для нее куда хуже.

Когда Модести повернулась к нему, он ожидал увидеть в ее глазах дымку воспоминаний – и ошибся. Она как ни в чем не бывало улыбалась.

– Не будьте слишком сентиментальны, сэр Джеральд, – сказала Модести, и он понял, что она без труда читала его мысли. – И не делайте никаких сравнений. То, что легко одному, порой страшно трудно другому… Вилли, учти, что ты пытаешься обогнать полицейскую машину, превысив скорость на десять миль.

– Не было печали, – недовольно буркнул Вилли.

Он нажал на педаль тормоза, и «роллс-ройс» пошел рядом с патрульной машиной, откуда на него уставились два суровых лица. Тогда Вилли перегнулся вправо, через пассажирское сиденье, и ткнул пальцем в сторону левого заднего колеса полицейских, пробормотал что-то невнятное и помахал рукой. Затем, вежливо улыбнувшись, он снова откинулся на спинку своего сиденья. Тотчас же водитель-полицейский свернул к тротуару, знаком показав, что Вилли может ехать дальше.

Кроме того, второй полицейский с благодарностью кивнул Джентльмену, предупредившему его о неполадке.

Таррант обернулся. Двое полицейских вылезли из машины и присели у заднего колеса, пытаясь понять, в чем дело.

– Извините, – сказал Вилли. – Не сосредоточился. Задурила мне голову Люсиль…

– Вы, конечно, ловко выкрутились, – заметил Таррант, – но что вы станете делать, когда они выяснят, что с колесом все в порядке, и ринутся в погоню?

– Скажу, что хотел как лучше. Колесо и правда показалось мне подозрительным. Я всего-навсего пытался помочь… Хотел, как лучше. Ибо праведник цветет, как пальма, возвышается, подобно кедру в Ливане. Псалом девяносто первый, стих тринадцатый.

Эта цитата не застала Тарранта врасплох. Он знал, что Вилли случилось провести год в калькуттской тюрьме, где из книг имелся лишь Псалтырь.

Модести нагнулась и, похлопав Вилли по плечу, сказала:

– Не беспокойся насчет Люсиль, Вилли-солнышко. Время тут лучшее лекарство.

– Так-то оно так, Принцесса, но все-таки неплохо бы на нее повлиять… Если она будет продолжать в том же духе, то попадет в переплет.

– Ты слишком нетерпелив, Вилли-солнышко, – сказала Модести. – Люсиль сейчас гораздо лучше, чем прежде. Погоди, она вылечится. – Модести откинулась на спинку сиденья, и вдруг на ее лице появилась озорная улыбка. – По крайней мере, я ведь от этого вылечилась, – сказала она.